Kitabı oku: «От Фарер до Сибири», sayfa 4

Глава VI
В Обской губе

На мели. – Полуночная охота. – Сбор растений. – Как обходить низководные места. – На второй рыболовной станции г-на Уордроппера на Оби. – Начало нашествия комаров. – Экскурсия в тундру. – Я – мародер. – Посещение аборигенов. – На новой станции. – Тропическая жара. – Люди, комары, лебеди и мелкие птицы. – Длительный шторм. – 31 час без еды. – Кок с черепами покойников. – Судно, потерпевшее крушение. – Медвежьи следы. – Первые тюлени и дельфины. – Ледовые препятствия. – Множество тюленей. – На 72° с. ш. – Возвращение на юг. – Множество дельфинов

Примерно в 250 верстах к северу от Обдорска Обь расширяется, образуя губу, где в начале идет мелководье глубиной не более 10–15 футов, а в некоторых местах максимум 7–8 футов или даже меньше, испещренное островками самых разных размеров. 1 июля после разгрузки снаряжения, необходимого для обеспечения остающихся двенадцати человек, мы покинули станцию под свежим северо-восточным бризом. Мы прошли совсем немного, когда судно натолкнулось дном на илистую банку³⁸. Лишь на третий день, после того как мы облегчили судно, вывезя несколько сот мешков с мукой на ближайший участок суши, при помощи лебедки и верпанкера³⁹ нам удалось сойти с мели. Во время плавания на носу всегда стоит человек, измеряющий глубину дна при помощи шеста с отметками длиной в фут. Он информирует рулевого, и, если вода внезапно начинает убывать, тут же сбавляется скорость. Однако в случае с парусным судном нельзя совсем исключить вероятность посадки на мель, особенно там, где дно неровное.

В 10 часов вечера я подплыл к берегу, чтобы настрелять уток для завтрашнего обеда. Перейдя через широкую, но ровную и низкую полосу суши, изрезанную маленькими, почти что недвижимыми ручьями, я подошел к крякающим повсюду уткам, которые при этом были пугливы, не подпуская к себе на расстояние выстрела, вероятно, по причине начавшегося сезона высиживания птенцов и смены оперения. На песчаном, заросшем травой пологом островке, куда я не без труда прошел вброд между маленькими, тесно стоящими кочками, расположилась стая клуш. На верхушке покрытой травой кочки я нашел еще больше гнезд с коричневыми яйцами в крапинку. Владельцы гнезд – маленькие, скрытные, кивающие головой песочники. Молчаливый перелет чаек, тихий всплеск взлетающих уток также внесли свой вклад в общее впечатление полуночного спокойствия и тишины в не тронутой человеком природе.

Когда я добрался до судна, был уже час ночи. На следующий день, лишь только судно подняло якорь, я вернулся на лодке обратно на берег для сбора трав. От цветущих кустиков повсюду шел очень приятный и сильный аромат, и, поскольку комары только лишь появились, эта поездка с целью пополнения моих коллекций стала такой же интересной и богатой впечатлениями, как и все предыдущие.

7 июля мы прибыли к другой летней станции, основанной г-ном Уордроппером несколько лет назад на правом (восточном) берегу Обской губы, мимо которого мы постоянно шли, приближаясь или удаляясь в зависимости от того, насколько это позволял уровень воды. Сегодня мы плыли со средней скоростью 13 верст в час, иногда по мелководью. Вдали от берега глубина нередко не превышала 2 футов. Мы часто должны были выплывать на шлюпке и выбирать путь, где была достаточная глубина. Хотя нам приходилось считаться с тем, что на карте Обского бассейна неточно были обозначены градусы широты, обозначения уровня воды были выполнены вполне корректно.

Дул сильный ветер, из-за чего в губе начались достаточно большие и высокие волны. При такой погоде было опасно приближаться к берегу на мелководье. Нам пришлось бросить якорь на некотором расстоянии от станции. Ветер не утихал на протяжении четырех суток, в течение которых «Маргарита» стояла на приколе. Разгрузка муки и соли шла очень медленно. Высаженные на берег караваны во главе с приказчиком незамедлительно занялись подготовкой к рыбному промыслу.

Станция, состоявшая из двух небольших деревянных домов, построенных из сплавного леса, была создана восемь лет назад, то есть в то время, когда г-н Уордроппер начал осваивать Северную Сибирь и арендовать у аборигенов участки земли в заливах для организации рыбного промысла и бартерной торговли. Приказчики рыболовной станции в течение сезона ведут обмен с аборигенами, так что и рыболовство, и бартер приносят хороший доход. На второй станции г-на Уордроппера в Обской губе мы опять встретили юраков-самоедов, которые сразу же были наняты, как и в предыдущие годы, приказчиком. Вознаграждение за двухмесячную работу на рыбном промысле составляло лишь два пуда муки. Аборигены также ловят рыбу для английской фирмы и русских, которые занимаются промыслом в низовьях реки на условии, что те оставляют себе треть улова за использование невода и сетей.

Станция расположена на широкой живописной песчаной отмели, которую сменяет покрытая пышной травой равнина, а далее на возвышении начинается тундра.

С этого времени начали причинять серьезное беспокойство полчища комаров. Для непривычного человека они представляют опасность, так как в состоянии доставать свою добычу даже сквозь толстый слой одежды. Если тереть лицо и руки после бесконечных комариных укусов, появляются белые волдыри, подобные тем, которые образуются от ожога, в том числе от ядовитого растения, а лицо и руки распухают.

Несмотря на нашествие этих насекомых, я отправился в длительную поездку по тундре. Неподалеку от станции находилось множество небольших озер с низкими равнинными островками, куда можно было добраться вброд. По озерам плавали утки, а на островках располагались колонии чаек. Поскольку чайка в Сибири питается преимущественно мышами, естественно, что никто из русских не интересовался их яйцами. Я нашел гнезда ржанок, гагар и овсянок: везде из яиц скоро должны были вылупиться птенцы.

Пройдя небольшое расстояние по тундре, я увидел небольшие заросли лиственниц, самая высокая из которых достигала 30 футов. В низинной части тундры разлились ручьи, чьи берега покрыты густыми кустарниками ивы, карликовой березы, ольхи и смородины. На возвышенных участках я обнаружил множество могильников аборигенов. Умерших заворачивали в меховые одежды и клали на землю, вокруг них возводились тяжелые коробы из сплавного леса. В целях защиты от хищников и для того, чтобы удерживать такой гроб на месте, по его бокам ставилось по два кола, которые возвышались над ним, а сверху соединялись попарно крепкими поперечными досками.

Могила на севере Сибири. На заднем плане – принадлежности умершего: лук, лодка, стрелы, котел, сани

Я подошел к могильнику, где стояло четыре гроба. С большим трудом мне удалось отодрать одну доску, под которой я увидел полуразложившийся труп. На меховых одеждах, в которые был завернут покойник, лежало несколько латунных пуговиц, которые я забрал себе на память о своем походе в тундру. Вокруг гробов лежали опрокинутые, частично развалившиеся сани, луки, стрелы, железные бочонки, котелки из чугуна и другие предметы, принадлежавшие умершим. Плотно прибив оторванную доску на прежнее место, я удалился от этого не самого приятного места.

В это позднее тихое ночное время кудахтанье куропаток звучало как необычный раскатистый смех, а может быть, и как шум костей. В других обстоятельствах мне это показалось бы тем, чем это и являлось в действительности, – выражением радости от счастливой семейной жизни и прекрасного солнечного лета в тундре. Но я видел птиц, сидевших на гробах, а караваны мне рассказывали, как они пытались пробраться к трупам и с охотой их склевывали, когда для этого представлялась возможность. В унылом настроении я покинул тундру и отправился по направлению к станции, в то время как солнце начало садиться.

Комары меня одолевали со всех сторон. Когда утром я добрался до судна, мое лицо и руки были все покрыты волдырями.

Накануне отплытия от станции на борт поднялись юраки-самоеды. Каждый из них получил по стакану водки. Их психологическая неполноценность вкупе с отсутствием привычки к крепким напиткам приводила к тому, что они быстро пьянели, некоторые из них отупевали и становились вялыми, другие же – горделивыми и вспыльчивыми. Они по-разному выражали свою благодарность, когда после обеда им приказывали возвращаться на берег: падали на колени и посылали нам воздушные поцелуи руками. Некоторые из аборигенов говорили по-русски. Это были люди, которые раньше работали на станциях г-на Уордроппера.

В те дни, когда судно стояло на якоре вдали от станции, было поймано много хорошей и ценной рыбы, особенно осетров.

13 июля мы подняли якорь и поплыли дальше. День был особенно теплым. Температура воды в бухте повысилась аж до 18°. Термометр показывал в 8 ч. 17°, в 1 ч. 27°, (на солнце 32°), в 2 ч. 21°, в 9 ч. 21 °R. Мы шли по достаточно слабому течению, был мертвый штиль. В 40 верстах к северу от второй станции мы опять бросили якорь у живописной песчаной отмели, где приказчик и шестеро остававшихся на берегу караванов должны были соорудить новую рыболовную станцию. Сразу после остановки на борт пришли аборигены. Некоторые из них носили на груди крест по примеру русских – они, должно быть, тоже были крещеными. Большинство пришедших несли с собой по одной-две пушной шкуре, которые они предлагали для продажи. Пребывание на третьей станции продлилось несколько дней. Погода была необычайно хорошей, в воздухе царила практически тропическая жара. Температура воды была около 18 °R. На берегу чуть поодаль от воды в песке находились обширные заросли кустарника, покрытого белыми цветками, источавшими очень приятный аромат. Но на берегу нам не представилась возможность спокойно насладиться красотой природы: еще не доплыв до суши, мы были атакованы безжалостно жалящими ядовитыми комарами, которые тучами окружили нас, словно клубы пыли. Живописный пейзаж из-за нашествия насекомых превратился в настоящий ад. Я натянул свою фарерскую шапку до ушей и надел волосяную сетку на лицо, что немного помогло мне защититься от комаров. Но они знали, как проделать себе дорогу до вожделенной крови через эти препятствия, к тому же было очень душно и неприятно ходить с шапкой и сетью, покрывавшей нос и рот.

Станции была окружена пышной растительностью, травой и цветами, от которых шел сладкий опьяняющий запах. За двумя юракскими чумами рядом с тем местом на берегу, где караваны с прибывшим плотником сразу занялись возведением маленькой хижины, находились два красивых сверкающих на солнце озера, обрамленных высокими песчаными берегами, где множество лебединых пар благодарили судьбу за идиллическую тишину и красоту, которой они наслаждались. В кустарнике и между лиственницами, растущими поблизости, слышались радостные звуки камышевки и желтых жаворонков – они пели о прекрасном синем небе Северной Сибири, о коротком, но богатом лете на этой земле, выражая радость и удовлетворение, благо на них не нападали ядовитые комары.

На станции один мастеровитый русский за короткий срок соорудил из местных материалов печь, которую можно было использовать в самых разных целях. Но хлеб, который он выпекал, а также тесто для него, замешанное под открытым небом, оказались приправленными комарами и ядовитыми мушками, на что, впрочем, русские не обращали особого внимания. Они говорили, что хлеб от этого станет еще более «питательным», поскольку множество комаров заканчивало свою грешную жизнь в хлебном корыте. Я испытывал определенное удовлетворение, видя, как мои мучители исчезали в ржаном тесте. На второй станции капитан приказал местному повару испечь партию хлеба, которую потом на лодке нужно было перевезти на третью станцию. Как говорилось выше, расстояние между этими станциями составляло 40 верст. 16 июля боцман и два матроса отправились за хлебом – с ними поехал и я.

После обеда начался сильный дождь, дело шло к шторму. После того как мы прошли около восьми верст, ветер стал таким сильным, что нам пришлось взять риф на парус⁴⁰ на рее. Дул сильный встречный ветер, из-за чего мы продвигались на небольшой скорости, курсируя против течения. Наконец начался шторм и сильное волнение. Мы опять взяли риф на парус, и я был бы рад вернуться обратно на судно. Но так как все русские хотели как можно скорее укрыться на суше, лодка заплыла прямо на берег. Она наткнулась на песчаную отмель, тут же наполнилась водой и опрокинулась. Наполовину плывя, наполовину идя через прибой, мы добрались до песчаного берега. Лодка была предоставлена своей судьбе, а мы тем временем, промокнув до нитки, побрели к краю широкого обрыва у края отмели. Здесь были небольшие заросли полярной ивы и карликовой березы, и нам с большим трудом удалось при помощи спичек, которые я всегда носил в герметичном капсюле, разжечь костер. Но поскольку дерево было мокрое и лил дождь, не доставляло никакого удовольствия находиться у костра. Шел сильный дым, притом что сам огонь был очень слабым, и даже к позднему вечеру нам не удалось высушить свои одежды. Мы проголодались, но уйти оттуда не представлялось возможным. Шторм еще более усилился, и поскольку он шел в западном направлении и теперь бушевал на берегу, волны стали такими высокими, что нельзя было подобраться к лодке, чей якорь плотно зацепился за песчаную отмель, и вытащить ее на сушу. Вдали мы могли видеть судно, когда оно поднималось над волнами.

В 8.30 мы улеглись спать, после того как перенесли костер и выкопали лежанку в теплой золе. Однако это была холодная ночь, и нам мало удалось поспать. Дождь не переставал лить, а наши тонкие, мокрые одежды не согревали. Если кто-то из нас просыпался, он тут же подбавлял жару в огонь, подкидывая туда веток.

Следующим утром непогода еще продолжалась, но после обеда шторм начал ослабевать. Нам удалось вытащить лодку на сушу – она была наполовину заполнена песком и получила некоторые повреждения например, два верхних помостка по правому борту были расколоты, парус разорван, а мачта сломана. Погода была еще слишком плохой, поэтому русские пока не собирались возвращаться на судно. Тем временем мы уже не на шутку проголодались. Накануне я во время плавания заметил на возвышенности в тундре чум. В случае, если бы мы до него добрались, то, вероятно, смогли бы получить от аборигенов что-нибудь поесть; поэтому было решено, что я с одним из матросов отправлюсь на поиски этого чума.

Мы покинули лагерь в 7 ч. вечера и пошли через тундру неуверенной, пошатывающейся походкой. Прошел 31 час после того, как мы поели, и наша радость была безграничной, когда по прошествии нескольких часов мы увидели неподалеку уходящий в небо столб дыма. Перспектива добраться до еды придала нам сил, и вскоре мы подошли к чуму. Аборигены только что закололи олененка.

Они дали нам немного мяса и сушеной рыбы в обмен на обещание принести им с судна муки. Аборигены не говорили по-русски, но при помощи мимики и жестов, а также показывая на стоящий в заливе корабль, который оттуда можно было разглядеть, нам удалось прийти к взаимопониманию. Поздно вечером мы вернулись к ожидавшим нас двум русским. Они сразу накинулись на принесенную сушеную рыбу – свою часть мы уже съели по дороге. Следующую ночь мы провели так же, как и первую.

На следующий день погода стала такой хорошей, что мы уже начали подумывать, как нам покинуть это вынужденное и негостеприимное место. Повреждения на лодке были заделаны, насколько это было возможно, после чего русские при помощи тонкого шеста, к нижней части которого была привязана веревка, начали искать в глубине, где перевернулась лодка, длинную цепь, служившую балластом, однако ничего не нашли.

Наконец во второй половине дня мы отплыли и без каких-либо неприятностей, обессиленные, мокрые и изможденные, к вечеру добрались до судна.

Нам повезло, что мы успели это сделать, потому как на следующий день шторм возобновился с новой силой. Дождь хлестал изо всей мочи. Ветер, который с утра дул с юга, переменил направление на юго-западное, достигнув ураганной силы. Перед полуночью «Маргарита», стоявшая на двух якорях, начала передвигаться в сторону берега, несмотря на то что якоря сидели в дне очень крепко. Но волнение было настолько сильным, а волны обрушивались на палубу с такой энергией, что судно начало крениться и чуть не легло набок. Для того чтобы удержаться на своем месте в каюте, мне пришлось привязать себя к стене. Кок и трое из четырех матросов лежали с приступом морской болезни.

На следующий день, 21 июля, шторм и волнение начали утихатъ. Вечером весь экипаж судна отъехал от судна на шлюпке. В двух верстах к югу от станции мы причалили к берегу, который был весь забит сплавным лесом. Мы совершили короткую прогулку в тундру, где нас встречал освежающий аромат вереска и других кустарников и цветов. Во мху и зарослях вереска семенила ржанка. Ее флейта смешивалась с дудкой зуйки, а нырки с озер добавляли бас. Везде виднелись соколы. На обрыве, где я и матросы были вынуждены остановиться, я нашел их гнезда с маленькими белыми оперившимися птенчиками. Взрослые птицы жалостно кричали и шумели, «выстреливая» в меня, когда я приближался к их птенцам в гнездах. В тундре капитан дал указание открыть несколько старых гробов, откуда были взяты черепа, представлявшие френологический интерес. Кок трясся во время ограбления могильников, но был, тем не менее, вынужден смириться с тем, что придется унести с собой два оскалившихся черепа. На пути обратно к кораблю мы зашли на лодке в новую, третью станцию, чтобы взять там два десятка буханок хлеба, которые выпекли для нас.

Вечером 23 июля мы подняли якоря и в прекрасную погоду поплыли дальше на север. На 68° с. ш. у устья губы мы обнаружили у берега остатки корпуса судна. Как я потом узнал, потерпевший крушение корабль десять лет назад использовался в научных, гидрографических и картографических экспедициях в Обском бассейне, а потом был куплен русским купцом, который переоборудовал его для использования в бартерной торговле. Этот человек, самолично руководивший судном, не обладал достаточным мореходным опытом, и однажды в непогоду судно выкинуло на берег, где оно потерпело крушение, потеряв бóльшую часть груза – ткани, муку, чай, табак, кремневые ружья, порох, свинец и т. д. Мы бросили якорь и вышли на берег, чтобы осмотреть судно. На берегу лежали наполовину утопленные в песке цепи, якоря и тросы, а сам корабль, бывший на вид красивым и хорошо сделанным, стоял на киле в песке в 50 саженях от воды. С судна уже были сняты такелаж и каюты, или же их уничтожили аборигены. К моей печали капитан дал указание прорубить два больших отверстия в судне, которое было наполнено водой. Когда вода сошла, на дне трюма нашлась небольшая пушка, несколько цепей и железных лотов. Чуть поодаль на берегу лежали груды прогнивших одежд, которые везлись на продажу. На пути к избушке, которую построили и использовали потерпевшие крушение, делавшие попытки спустить судно на воду до тех пор, пока их не отвезли юраки (юраки-самоеды) в Обдорск, мы нашли свежие следы медведей, для которых густые заросли ивы и березы служили хорошим укрытием. Пробыв на суше несколько часов, мы вернулись на лодке, загруженной доверху, на наше судно.

Малороссы

Вогулы

Плывя к нашему судну, мы увидели первых тюленей. Вечером подняли якорь, и благодаря небольшому южному бризу «Маргарита» направилась на север. В следующие два дня мы имели дело со встречным ветром либо штилем. 28 июля мы впервые увидели черного дельфина. 29 июля погода – так же как и несколько следующих дней – была хорошей и теплой. В полдень мы обнаружили большое количество дрейфующего льда, который, как мы предположили, шел из бухты Преображения⁴¹ к югу устья Тазовской губы или из оной. Льдины быстро нагромождались друг на друга, отрезая нам путь, поэтому мы опустили якорь в самой бухте на глубину 20 футов. Постепенно надо льдом появился туман, формируя в некоторых направлениях сплошную завесу. Лишь в зените было чистое небо. Полуденное солнце осветило округлые легкие белые облака тумана, которые у горизонта поднимались со всех сторон, чтобы сойтись в центре неба и закрыть собой солнце, что у них, однако, не совсем получалось. Вот так из неба и облаков, воды и льда образовалась прекраснейшая фата-моргана с материком, горами, светящимися самыми разнообразными цветами, и долинами с ярко сверкающими озерами. Внезапно картина преобразилась, и лед, вода, туман и облака начали сменять друг друга самым невероятным образом. Невозможно было постичь то, что происходило перед тобой. В 10 ч. вечера снова подул восточный ветер. Температура заметно падала: в 8 ч. утра 10°, в 2 ч. дня 8°, в 9 ч. вечера 9°.

Мы два дня простояли на якоре на одном и том же месте. 1 августа в России был праздник, по поводу которого особенно радовались матросы. На судне были большие запасы спиртного, кроме того, у двух матросов с собой тоже было немного водки, которая, наверное, предназначалась прежде всего для аборигенов – охотников на пушного зверя. Под веселые звуки тамбурина, на котором играл наш жизнерадостный шеф-повар, знакомый с этим специфическим инструментом, на палубе начались танцы до упаду.

1 августа губа была весь день покрыта туманом. На следующее утро туман стал рассеиваться, и нам показалось, что лед за форштевнем пришел в движение. После полудня мы подняли якорь, но смогли пробыть на ходу лишь несколько часов, пока не увидели плотный лед, тянущийся к северу, из-за чего мы опять остановились. Надо льдом сохранялся туман, но в остальном погода была хорошей и спокойной, небо в зените оставалось чистым, а солнце посылало свои лучи на наше судно. Мы опустили якорь, на этот раз на глубину 25 футов, приблизительно в полуверсте от кромки льда. Повсюду можно было увидеть тюленей – они кучно лежали на льду и загорали. Куда ни посмотри, мы видели их черные головы, торчащие из воды. Тюлени в больших количествах кружили вокруг судна и даже вели себя настолько уверенно, что ловили кусочки хлеба и отбросы пищи, которые мы им кидали. Периодически кто-то из них запрыгивал на якорь, который висел у ватерлинии, но тогда этим беднягам, как правило, приходилось расплачиваться жизнью за большое доверие и незнание опасных и кровожадных человеческих существ. Я подстрелил множество тюленей из дробовика, и можно себе представить дистанцию до них, если было слышно, как раскалывались их черепа. После полудня 3 августа, когда обнаружилось, что лед начал рассеиваться, мы подняли якорь. Утром следующего дня, измерив высоту солнца над горизонтом, мы определили, что достигли 72° с. ш. Вместе с тем заметно увеличилась и глубина. На этом мы повернули назад, встретив лед, который быстро двигался на север. Бесчисленное множество дельфинов – белых, пестрых, синих и черных – резвилось в губе, неутомимо охотясь за пищей. Тем временем большинство дельфинов последовало на север вместе с льдинами, куда также поплыли и груды сплавного леса.

Наличие дельфинов и малых китов различных видов в Обской губе еще до полного ухода льда можно объяснить следующим образом. После того как лед вдоль сибирского берега между Обью и Беринговым проливом⁴² или Югорским Шаром начинает давать трещины, в движение приходят его большие массы; соответственно, дельфины, направляющиеся на восток или запад, получают возможность проплывать между льдинами. Тюлени, по всей вероятности, зимуют в губе, благо они могут даже в самый суровый мороз поддерживать лунки во льду, чтобы через них дышать.