Kitabı oku: «Шоколад с морской солью. Книга II», sayfa 2
– Браво, Луис! Отличная идея пришла в твою светлую голову! Ты, верно, идиот или прикидываешься? Кто заплатит за её обучение там? Может быть, ты? – желчно прошипела Эва, гневно стиснув губы и с силой пнув ногой стул. Ни в чём не повинный стул обиженно и громко упал на пол.
Луис едва заметно вздрогнул, но сделал вид, будто ему всё равно, он не слышит оскорблений и равнодушен к истерике. Продолжил более спокойно, чем прежде: «Разве бесплатных мест в интернате нет?» – при этом он задумчиво посмотрел в окно. Яркое солнце зависло высоко в небе – примерно четыре часа после полудня – и ему нестерпимо захотелось выбраться из душной квартиры на пляж. Через пару часов ребята соберутся играть в волейбол, а он, первый игрок и капитан, вынужден будет сидеть в четырёх стенах, чтобы успокаивать бессмысленную злобную истерику своей любовницы. От досады мужчина едва заметно поморщился и заломил руки за спиной, громче прежнего похрустывая суставами изящных, будто выточенных умелым скульптором пальцев.
– Бесплатные места в теории, конечно, существуют, но… – в таком же раздражённом тоне добавила Эва, – попасть туда на общих основаниях, то есть по конкурсу, словно вытащить лотерейный билет. Шанс один на несколько тысяч! Желающих чересчур много, а у меня при этом нет ни связей, ни денег. Через месяц я рассчитывала уехать в Европу и наконец начать новую жизнь. Заработать хорошие деньги и выбраться из бедности наконец. Балеринам в Париже весьма неплохо платят… Намного больше, чем здесь, – она продолжала расстроенно сокрушаться, нервно перебирая руках в связку ключей.
– Скажи, сколько времени у меня есть в запасе, прежде чем ты избавишься от племянницы? Постараюсь всё уладить иным способом, без твоей помощи и тем более без твоих денег. Не могу обещать, что получится, но пробовать надо. Против законов совести пинать несчастное дитя, словно бездомного щенка, от двери к двери. Только подумай, на глазах маленькой Эмилии убили мать… Как думаешь, она когда-нибудь сможет это забыть?! Эва, пожалуй, ты безнадежна, если зная всё это и глядя малышке в глаза, в тебе нет ни капли сострадания, ну же!
Эва равнодушно моргнула глазами, улыбнулась одними губами и по-кошачьи плавно отвернулась от любовника, облокотившись локтями о спинку кресла. Застыла, глядя в окно. «Конечно, мне жаль, но что я могу?» – но отвечать вслух не хотелось, потому как всё, что сказал Луис, было правдой, которую малодушному сердцу совершенно не хотелось слышать.
– Брось дуться. Тебе не жаль. Правда она и есть правда. Не важно под каким соусом её подавать. Будь честна – ты не любишь никого на свете и девочка для тебя обуза. Не хочу судить тебя, потому что это не моего ума дело, как тебе следует поступить со своей племянницей. Однако не спеши, если у меня получится, именно ты будешь в выигрыше – получишь полную свободу и отсутствие желчной отрыжки в спонтанных воспоминаниях о дочери покойной сестры. И ещё, знаешь, у девочки самая злобная и, пожалуй, самая сексуальная тётушка во всем Рио-де-Жанейро, м-м-м? – Луис неслышно подошёл к Эве сзади, крепко обнимая своими сильными пальцами изящные упругие бёдра, и по-испански прошептал на ухо: «Eva, cuando estas furioso tu es muy muy linda y tе quiero mucho»… При этом его правая рука скользнула под тонкий трикотаж свободной светло-серой майки и остановилась, поглаживая живот чуть ниже пупка. Нежная кожа девушки, чувствуя жар настойчивого прикосновения, отозвалась лёгкой дрожью и в мгновение покрылась мурашками.
Вопреки ожиданиям Луиса Эва вовсе не испытывала в этот момент потерю рассудка от желания, а скорее наоборот, ею овладело сильнейшее раздражение. Липкие прикосновения любовника, как и его банально-пошлые комплименты, только усилили это чувство.
– Не сейчас, Луис! Перестань немедленно! Идиот, ты что не видишь, в каком я сейчас состоянии? Думая своим нижним полушарием, ты в одно мгновение позабыл о девочке? Не думал, что будет, если она прямо сейчас войдёт в комнату и увидит, как ты лапаешь меня, а? – презрительно произнесла Эва, с силой убирая руки мужчины от своей обнажённой груди.
– Да, брось ты злиться, любимая. Сейчас закрою дверь на замок и … – спокойно произнес он, одной рукой стягивая с загорелого торса чёрную бельевую майку, другой ловко поворачивая защёлку.
– Пошёл ты к чёрту. Сказала же – я не в настроении! Читай по губам: не хочу ни тебя, ни секса с тобой, ни даже видеть твоё лицо так близко к моему. НЕ ХОЧУ! – девушка яростно оттолкнула Луиса, но мужчина, казалось, её слов не слышал. Не обращая ни малейшего внимания на грубый отказ, он уверенно отрезал Эве пути к отступлению и приблизился почти вплотную.
– Детка, тебе сейчас просто необходимо расслабиться. Ты слишком напряжена и агрессивна, поверь, я знаю отличный способ… – Луис провёл кончиком языка по самому краю мочки и теплым шёпотом дыхания проник в ухо. Поцеловал шею и крепко притянул к себе. Эва напряжённо сжалась и скрестила руки на груди: «Я же сказала НЕТ!» – прорычала она и оттолкнула мужчину сильнее и резче, чем первый раз, намереваясь непременно причинить ему боль. Упорство Луиса выводило из равновесия и, окажись в её руках в этот момент увесистый предмет, она непременно обрушила бы его ему на голову. Эва мечтала только об одном – чтобы её наконец оставили в покое. Мечтала поскорее избавиться от плаксивой капризной племянницы, а заодно и от любовника, который задержался в доме намного дольше обычного. Все мысли в этот момент шептали только о желанном уединении под аккомпанемент фортепиано и виолончели, и бокале-другом прохладного белого савиньон блан, или наоборот в ночной клуб – и так, чтобы до утра и без памяти… Утром следующего дня всё обязательно само собой прояснится. В минуты отчаяния нужно помолчать, подождать, подумать, и возможно тогда, в благословенной тишине спокойного ума, Эванжелина Муньос расслышит ответ Вселенной на вопрос о том, как именно следует поступить с Эмилией и есть ли смысл ждать обещанного Луисом чудесного избавления.
Мужчина тем временем, не обращая ни малейшего внимания ни на слова любовницы, ни на её сопротивление, продолжил осуществлять желаемое. Годы, проведённые в тюрьме, сделали его безразличным к человеческим страданиям. Однажды ему даже пришлось убить человека, но об этом Луис предпочитал не вспоминать, понимая, что в том мире, где он существует сейчас, для выживания необходима твёрдая уверенность в том, что собираешься сделать. Ни сомнений, ни колебаний. Задумал – действуй. Пусть это незаконно, аморально и идёт вразрез с интересами других. Хотя, на первых порах своего криминального образования, юноше, воспитанному в духе гуманизма Сервантеса и воскресной мессы, было довольно нелегко принять грубое несовершенство мира и обречённость его на страдание. Ещё в тюрьме Луис разорвал свою душу, словно страницу, пополам и лучшую половину надёжно спрятал, оставив от неё лишь способность обезоруживать людей своей манерой добро и проникновенно смотреть в глаза, будто разделяя чужую боль. Он легко входил в доверие к людям, быстрый ум в сочетании с природной эрудицией сделали из Луиса непревзойдённого мошенника и удачливого карточного игрока. Хотя и ему порой изменяла удача; в квартире любовницы он скрывался от мести почтенного полицейского начальника, которого по незнанию обыграл в покер и высмеял перед почтенной публикой в одном известном подпольном казино.
Луис никогда не унывал и тем более не имел привычки менять свои планы. В тот самый момент его упругое желание, плотно прижимаясь к бёдрам девушки, нетерпеливо пульсировало, испытывая быстро нарастающее возбуждение от сопротивления, – он решил идти до конца любой ценой. Мужчине даже показалось, что за прерывистым дыханием скрывается взаимность и что тело любовницы непременно скажет «да»… Однако девушка медлила с ответом, по-прежнему с силой отталкивая его и упрямо убирая потные от желания руки любовника. Луис, обезумев от страсти, окончательно потерял над собой контроль. Всего мгновение – и из тёмного бессознательного, поддаваясь древнему инстинкту, вырвалось на свободу дикое похотливое животное, агрессивно повалило девушку на кровать и резко проникло в неё, зажав ладонью рот.
Эва боролась. Сопротивлялась изо всех сил. Громко стонала и отчаянно впивалась ногтями в бицепс его сильной руки, а другой рукой пыталась исцарапать лицо. Луис, не медля ни минуты, руками, сотканными из стальных нитей сухожилий и сильных мышц, словно наручниками, сковал тонкие запястья девушки. Затем, хищно улыбнувшись, продолжил не спеша, глубоко с наслаждением истязать свою обездвиженную жертву, открывая ей невиданные прежде грани наслаждения…
Ближе к финалу пьесы Эва сдалась, и оба синхронно, глядя в друг другу в глаза, сыграли последнюю высокую ноту… Обессиленные от наслаждения, в полном изнеможении, они лежали какое-то время, почти не подавая признаков жизни. Спустя час сознание постепенно вернулось к обоим и окружающее пространство вновь обрело свои тусклые сумеречные краски, а спёртый воздух отозвался в носу пряным запахом борьбы в бреду страсти… Луис заговорил первым:
– Эва, я же говорил тебе, что знаю лучший способ снять напряжение.
Девушка довольно кивнула и провела рукой по его шее. Под тонкой кожей в одно мгновение расплылась глубокая царапина, и Луис вскрикнул от неожиданно сильной боли.
– Луис, не советую впредь так шутить со мной, а то ведь в следующий раз я обязательно выцарапаю тебе глаз. Или оставлю такой шрам, который до конца твоих дней будет напоминать обо мне твоему самоуверенному отражению.
– Именно за это я так тебя люблю, mi linda, – мужчина довольно слизнул капельку крови со своей ладони и прикоснулся ею к лицу девушки.
– Можешь ещё раз оцарапать меня или разбить вазу о мою голову, только прошу, не отдавай Эмилию в приют до отъезда в Париж. Нет таких задач, которые не имеют ответа, и твою я постараюсь решить сам, – Луис приподнялся на локте и восхищённо посмотрел на плавные изгибы безупречного тела своей любовницы. Нежно поцеловал полные влажные губы и откинулся на спину.
– Милый, – равнодушно ответила Эва, – у тебя немногим более месяца, и если не справишься, то я не раздумывая отвезу девочку в приют, а твое имя навсегда сотру из списка своих контактов, договорились? Кстати, с чего это ты так о ней печёшься? – она удивлённо заглянула в его необычного цвета глаза, стараясь в их глубине разглядеть ответ.
– Тебе не понять… Только настоящий мужчина, проигрывая пари, навсегда теряет часть самого себя. Вы, женщины, умеете плакать и быстро забывать ошибки, а после неудачи с изящной быстротой электрического ската вы погружаетесь на самое дно торгового центра и копошитесь в золотом песке бессмысленных покупок, порой забывая даже дышать. Вы, в отличие от мужчин, ловко манипулируете своими желаниями, выдавая их за истинную осознанную необходимость. Словом, ты и такие, как ты, всегда смогут договориться со своей совестью, а для меня важны мои принципы. Во что бы то ни стало я хочу вернуть долг покойной сестре, может, тогда я снова стану целым, как прежде… Эмилия – живое напоминание мне о том, чего я, увы, не сделал, но был обязан. Послушай, Эва, обещаю, тебе делать ничего не придётся, просто доверься моему предчувствию… Жди…
Сволочь с раннего утра
Квартира на Rua de Fialho. Семь часов утра. На высоком барном стуле, по-турецки скрестив ноги, завтракает задумчивая Эванджелина. Девушка медленно накалывает на вилку каждый компонент салата по отдельности: авокадо, помидор, сельдерей, латук и две небольшие креветки, – завтрак, начисто лишенный аппетита и настроения. Отодвинув от себя тарелку на край стола, девушка сделала небольшой глоток несладкого крепкого кофе и посмотрела сквозь открытое окно на улицу. Сквозь бахрому сухих пальмовых ветвей ей улыбнулись шафраново-жёлтое солнце и небо цвета яркой утренней бирюзы. Воздух в Рио это время суток был ещё чист, свеж и прозрачен. Утренний бриз отнес остатки смога в океан и рассеял суетливую пыль уже забытого горожанами прошедшего дня над водной гладью. Медленно зарождался новый прекрасный день, а вместе с ним и надежды на всё, что не сбылось вчера. Так уж устроен ум человека, что мысли опережают тело на многие дни, а порой на месяцы или целые годы, а день сегодняшний проскальзывает капельками воды на ладошках в то время, пока мы умываем своё заспанное лицо. Эва всегда жила будущим, но вместе с тем обожала утро именно за то, что в тишине могла побыть наедине с собой в моменте. Старалась встать на час раньше, чтобы неторопливо насладиться прохладной тишиной и гармонией нового дня своей жизни, под аккомпанемент тихой фортепианной музыки. Однако этим утром девушку ничего ровным счётом не радовало. Мысли о судьбе Эмилии омрачали всё, к чему невольно прикасался взгляд: салат казался вялым и пресным, кофе горчил, а календарь на часах говорил о том, что день принятия решения уже настал…
– Господи, за что мне всё это? Почему именно мне и именно сегодня предстоит решать чью-то судьбу? Слишком сложно и слишком ответственно. Любой выбор, который я сделаю сейчас, определенно изменит и мою жизнь тоже, – подвела итог Эва, испытывая одновременно жалость к себе и едкие угрызения совести поводу судьбы ребёнка. – Не ясно и не понятно, что же мне следует предпринять? Если рассудить по совести, то я должна остаться работать в Бразилии; собственными руками заживо похоронить свою карьеру, а вместе с ней и перспективу удачно выйти замуж; при этом официально удочерить Эмилию и следующие десять лет изображать из себя добрую, заботливую, любящую мать, – неудобные варианты тут же отозвались спазмом где-то внутри, и виски немедленно заболели, оказавшись стиснутыми мыслями, совершенно не подходящими по размеру, словно не разношенные новые балетки.
– Думай, Эва. Думай! Если я отвезу девочку в приют, что тогда? Разумеется, я сделаю это ненадолго. На год или вроде того? Определённо, ничего страшного с ней там не произойдет. Другие дети там живут всё своё детство, и ничего. Не слышала, чтобы в приютах убивали или насиловали, государство отвечает за них, – в памяти тут же всплыли кадры из субботней программы новостей, где супруга мэра лично присутствовала на открытии нового муниципального приюта, в котором, по её словам, дети будут жить намного лучше, чем в некоторых бразильских семьях. Летиция Мело Грасси, некрасивая рыжая толстуха, нескромно увешанная безвкусными бриллиантовыми побрякушками, лицемерно улыбаясь, рассказывала о том, что детишки в приюте ни в чем не будут нуждаться и все как один получат хорошее среднее образование. И, дескать, она, ответственный попечитель и любящая «крёстная мать», лично проследит за тем, чтобы «все сироты Рио-де-Жанейро навсегда забыли горький вкус предательства и ощутили силу нашей искренней христианской любви…» Затем Летиция любезно проводила журналистов в просторные светлые комнаты с разноцветными обоями, коврами и стеллажами, полными книг. Картину неописуемого счастья дополняли радостные физиономии детишек с щеками, полными шоколадных конфет. Нарядные сорванцы восторженно скакали по кроваткам и благодарили добрую тётю за новый красивый дом… В момент просмотра репортажа Эва, разумеется, не поверила ни жене мэра, ни её показной добродетели, ни даже детишкам в одинаковых синих шортах, на которых болтались необрезанные ценники. Безусловно, её смутили конфеты… На момент даже показалось, что худые голодные дети их увидели впервые в жизни и оттого запихнули сладости в рот по дюжине штук одновременно.
Тем не менее с прошлой субботы в её мироощущении многое изменилось. Накануне злополучного утра стало ясно, что Луис не сдержал своего обещания, а до отъезда в Париж осталось немногим более недели. Времени ждать больше не осталось и необходимо было срочно что-нибудь предпринять. После репетиции Эва решительно отправилась в муниципальный приют. Ноги при этом отказывались идти в направлении унылого здания, обнесённого серым бетонным забором, которое напоминало скорее тюрьму, чем приют, где счастливо живут маленькие дети. Однако, присмотревшись повнимательнее, она увидела на стеклах разноцветные рисунки, пёстрые шторы и пурпурную герань. «Уфффф», – напряженно выдохнула Эва и уверенно направилась к входной двери. Попыталась войти, с силой потянув на себя тяжёлую дверь, но… Её внезапно остановил телефонный звонок – возбужденный голос подруги сообщил о том, что каким-то невероятным чудом им достались два пригласительных билета на закрытую вечеринку в Belmond Capocabana Palace. Планы мгновенно изменились. Времени для общения с директором приюта не оставалось, ведь надо было многое успеть: подобрать подходящий наряд, уложить волосы, сделать маникюр, макияж. «Приют подождёт до завтра», – успокоила себя девушка и немедля поехала в сторону центра. При этом в глубине души испытав едва различимое чувство удовлетворения от того, что разговор не состоялся.
Мысли о приюте вернулись вновь перед самым выходом из дома, когда ослепительная в своей красоте Эванджелина посмотрела в зеркало. Отражение выглядело безупречно: тонкая талия была закована в тугой корсет, а воланы пышной короткой юбки подчёркивали точёную форму изящных ног. Девушка несколько раз кокетливо покружилась у зеркала на тонких атласных шпильках и поправила причёску. Внезапно, мило улыбнувшись отражению, пришла в полнейший ужас: на неё смотрели грустные глаза сестры, и тонкая бледная мраморная рука покойницы нежно расправляла непослушные крупные пряди, разделяя их и укладывая их локонами. «Камилла, – простонала Эва и зажмурила глаза от ужаса. – Прости, родная. Мне очень жаль твою Эмилию, но всё уже решено! Завтра мы поедем с ней в приют. Но я обещаю тебе, что буду навещать племянницу и привозить подарки, сладости, игрушки. Буду забирать на выходные, чтобы сходить вместе на пляж. Эмилия ещё совсем маленькая и быстро ко всему привыкнет. Не на свалку же я её собираюсь выбросить! В конце концов не я её рожала и не мне за неё отвечать. Да и перед кем, собственно, отвечать? Родных у нас с тобой не осталось и упрекнуть меня никто не сможет. Камилла, сестрёнка, ты всего-навсего игра моего воображения и головная боль от решения, которое ты так любезно на меня взвалила», – успокаивала себя Эва, с усилием расставляя мысли на свои места и пытаясь отыскать злость, которая поможет вернуть самообладание.
И снова утро. Бесконечно долгое, с привкусом похмелья. Во сне к Эве снова приходила сестра. Смотрела в глаза, дрожала будто бы от холода, шевелила губами, но слов было не разобрать. Камилла казалась встревоженной и грустной. Эва заплакала во сне и тут же проснулась. Совесть пробудилась синхронно и начала методично протыкать сердце остриём булавки, словно портниха тонкую ткань. «Ответь честно самой себе: на какой такой пляж я поведу Эмилию на выходные? Я же буду в это время в Париже», – честно ответила себе девушка и грустно произнесла: «Она останется в Рио совсем одна. Маленькая одинокая сирота среди таких же изувеченных одиночеством и ненужностью детей улиц. Конечно, Эмилии будет нелегко, но я-то еду в Париж, чтобы обеспечить ей будущее! Когда девочка вырастет, я оплачу хороший колледж», – наконец нашла себе оправдание девушка, но отчего-то честно, не кривя душой добавила: «Эва, ты омерзительная, бесчувственная, жестокая сволочь. Оправдать себя может каждый, даже серийные убийцы имеют веские мотивы совершать преступления! Но меня Бог обязательно за это накажет, потому что предательство оправдать нечем. Эмилия, прости, детка, я не могу поступить иначе. Прости, Камилла. Прости, сестричка», – Эва вышла на балкон и закурила. Вернувшись на кухню, сделала ещё глоток кофе и прикрыла отяжелевшие от слёз веки. Вечеринка до дурноты кружила голову похмельем, а впереди ещё столько всего предстояло сделать.
«Эва, ты опять начала курить? Какого дьявола, ведь удалось продержаться почти три месяца! Ерунда, разве сможет кто пережить подобное и не закурить», – заговорила сама с собой девушка и от досады всплеснула руками.
– Мама? – малышка Эмилия пришлёпала босыми ножками в кухню. Тётя по привычке сидела на стуле, обхватив колени руками, а волосы были забраны в высокий хвост. Профиль женщины на фоне яркого солнечного света был немного размыт, и девочке на мгновение показалось, что это мама сидит на стуле и смотрит в окно. – Ой, простите, тётя Эва, – малышка немного смутилась, опустила свои заспанные глазки и принялась рассматривать танцующие на полу тени пальмовых ветвей. – Вы знаете, а дядя Луис очень хороший и он говорил правду, – смущаясь произнесла девочка. – Сегодня во сне я видела маму. Она мне сказала, что мы скоро уедем отсюда. Только куда – не сказала. Может быть, вы знаете? – она вопросительно посмотрела тёте в глаза и улыбнулась. Смешно вышло от того, что два передних зуба у малышки уже выпали, а им на смену ещё не успели вырасти новые.
– Нет, этого я не знаю, – соврала Эва. – Завтракать будешь? Мне скоро на репетицию, думай быстрее. Хлопья или омлет?
Разговаривать с ребёнком в полвосьмого утра ей совершенно не хотелось. Тем более если у малышки огромные грустные голубые глаза и она «по ошибке» называет тебя «мамой». Раздражение немного растаяло от тёплого дыхания девочки, когда она подошла ближе и поцеловала тётю в щёку. Эва вздрогнула и резко отвернулась. На её глазах снова выступили слёзы, и она попыталась скрыть их, делая вид будто ресница попала в глаз. «Кого же мне сейчас жальче? Себя или ребёнка, которого я завтра собственноручно собираюсь отослать в приют святой Катарины?» Вопросы, терзавшие сердце многие дни и не находившие ответа ни в одном из известных Эванджелине эгоистичных оправданий, наконец вылились потоком горячих, не сдерживаемых слёз. Решительная прежде девушка впервые в жизни не была уверена, как ей следует поступить.
– Эмилия, уйди немедленно в свою комнату, мне нужно побыть одной, – грубо скомандовала Эва, наспех проглатывая слёзы и тыльной стороной руки вытирая глаза.
– Хорошо, тётя. Простите меня. Можно я включу мультфильм? – послушно ответила девочка, нервно комкая в руке ткань на короткой юбочке в крупный зелёный горох.
– Да, Эми, включай, что захочешь, только выйди из комнаты.
Эва негодовала, понимая, что самое слабое звено в истории с девочкой лопнуло, и браслет из пустых обещаний уже рассыпался одинокими бусинами по полу и закатился под кровать, одиноко стоящую у стены. Не собрать ни единой, как ни старайся. Время вышло. «Где Луис? Трус и подонок, его нет уже два проклятых дня, и он ни разу не позвонил! Весь этот цирк – его рук дело. Нелепая фантазия бездарного фокусника – оставить девочку ещё на неделю здесь в надежде, что всё по волшебству само собой решится – полнейший бред. Тянули, тянули и дотянули до тех пор, пока ребёнок привык. Папа Луис и мама Эва. Чушь! Пускай сам теперь всё объясняет девочке. Заодно сочинит новую милую сказку про приют, где лучше, чем дома, и добрых воспитателей, которые будут ей на ночь рассказывать истории про розовых слоников и пушистых ангелов… Тьфу. Как я вообще дала себя уговорить на такое? Реши я эту проблему сразу, мне бы сейчас не было так больно… Стоп! – резко прервала ход собственных мыслей Эва, – Что значит больно? Где больно?! Эмилия просто побочный продукт вожделения моей глупой покойной сестры к трусливому смазливому обманщику и трусу. Ненавижу французов. Все как один бабники! Высокие отношения, любовь, страсть, блеф… всё ложь. Что это за мужик, который не умеет ни контролировать себя, ни предохраняться?! Сделал ребенка и удрал. Герой! Эмилия, конечно, милая девочка и вроде бы особых проблем с ней нет. Пока. Но год-два, и она вырастет и станет для меня настоящей обузой. Мои-то годы уходят без обратного билета. Мне недавно исполнилось двадцать шесть, а после тридцати мне останется только „стоять у воды“ во втором составе, печально размышляя о том, чего уже вернуть нельзя! Время – это то, чего у меня нет. Второго предложения поехать в Париж в любом случае больше не будет… Да и какая в самом деле из меня мать? Я не создана, чтобы заботиться о ком-то и вытирать своими руками чей-то вечно сопливый нос. Решено окончательно и бесповоротно: завтра же отвезу её в приют. И точка».
– Только как же ей об этом сказать? – Эва изо всех сил стукнула ладонью по столу, отчего испытала неожиданное удовольствие и боль одновременно. Вилка при этом громко звякнула об тарелку и зелень рассыпалась по стеклянной столешнице, нарушив гармонию изысканно задрапированного к завтраку салата. «Странно», – пронеслось у неё в голове: «Оказывается, физическая боль кроме страдания может принести вполне реальное облегчение! Нет, чего точно нельзя делать, так это нельзя позволять эмоциям управлять моей жизнью! Эмилия определенно не моя история, и нужно срочно перестать об этом думать…»
Когда Эва вернулась с репетиции, Луис уже ждал её дома. Ослепительно улыбнувшись ровным рядом крупных зубов сквозь давно не стриженные и неухоженные усы, которые смешно закручивались в уголках рта, он достал бутылку шампанского, откупорил пробку и протянул прямо с порога тонкий изящный бокал. За дни отсутствия он сильно похудел и выглядел немного усталым.
– Ничего не говори, любимая. Сначала выпей. Нам сегодня есть, что отпраздновать, – он возбуждённо отхлебнул и загадочно закивал волнистой гривой угольно-чёрных волос. При этом в глазах яростно блеснул лукавый огонёк, а полные губы по-кошачьи загадочно растянулись в хитрой улыбке.
– Какая неожиданная встреча! Глазам своим не верю! Рассказывай, что произошло на этот раз и где твою костлявую задницу столько дней подряд носило? – не скрывая своего раздражения, ответила Эва. Она схватила бокал и, резко вильнув бедром, грубо оттолкнула Луиса. Прошла в гостиную и, не снимая с усталых ног туфли, уселась на диван и положила икры на подлокотник.
– Эва, детка, ты до невозможности сексуальная, когда злишься. Представь, у тебя сегодня особенный день и целых два повода, чтобы радоваться. Возможно, даже напьемся, – Луис растянул длинную паузу, желая посильнее заинтриговать собеседницу.
– Твои соображения по поводу того, что мне делать сегодня вечером, оставь при себе и выкладывай живее, что ты имеешь в виду, говоря о том, что я должна радоваться? Загадки сейчас неуместны! – залпом осушив бокал, прошипела раздражённая и усталая после репетиции Эва. – Хотя… У меня тоже есть, что сегодня с тобой отпраздновать, папа Луис.
– Детка, ты только представь – через пару дней ты больше не увидишь ни меня, ни Эмилию. Я всё устроил, – прошептал ей на ухо Луис, едва касаясь губами кончика мочки. Обнял сзади её обнажённые плечи, скользнул пальцами в глубокое декольте тонкой туники.
– Тоже мне новость! Спорим я даже знаю, почему это произойдёт: тебя, герой, скорее всего, посадят, а Эмилия сразу после завтрака отправится в приют. Или я что-то путаю? – торжественным голосом произнесла девушка. – И вообще, немедленно убери свою руку с моей груди. Я не в настроении!
– Ты даже ни капельки по мне не соскучилась? Эва, мы прожили полтора месяца вместе как настоящая семья, и тебе совсем не жаль, что я завтра уеду? – Луис недвусмысленно посмотрел девушке в глаза, пытаясь рассмотреть там хоть ничтожно малую пылинку её стерильно чистой души. Тщетно.
– Ба! Да у тебя сердце холоднее, чем у рептилии! Можно я буду называть тебя «моя божественная игуана»?
– Называй меня как тебе угодно. Муреной, скользкой гадюкой, бездушным крокодилом – всё равно. Довольно с меня всей этой сентиментальной чуши! Выкладывай, что там у тебя, и немедленно проваливай. Мне надо собирать вещи, через неделю я уезжаю в Париж, – Эва гордо вскинула голову, и золотые локоны небрежно рассыпались по плечам.
– Эмилия не будет жить в приюте, – уверенно отчеканил Луис.
– Ты что решил её удочерить? Или нашёл, кому её продать подороже? – яд сочился из каждого произнесённого ею слова, и девушка почти потеряла свою привлекательность за хищным оскалом острых жемчужно-белых зубов.
– Нет, Эванджелина, ты права, ты даже не ящерица, ты омерзительная ядовитая змея. Бесконечно рад, что с завтрашнего дня никогда больше тебя не увижу. Запомни, Луис сдержал своё слово: Эмилия будет жить и учиться в балетном училище, притом за счёт заведения. Я заключил весьма неплохую сделку, согласись?
Мужчина гордо произнёс свой монолог, словно дал пощёчину, и презрительно отвернулся от собеседницы, не удостоив даже коротким дерзким взглядом. Затем направился в гостиную, где в глубоком кресле, поджав ноги, сидела малышка, сжимая в маленькой ручке своё любимое лакомство – вафельный рожок с мороженым, и неторопливо обкусывала шоколадно-ореховую глазурь. Глаза ребёнка увлечённо следили за мельканием картинок на экране телевизора, и Луис, стоящий совсем близко, ничуть не привлёк её внимания.
– Эми? Малышка.
– Да, Луис, – не отрывая взгляд от экрана, улыбнулась она.
– Иди ко мне, детка. Ты знаешь, завтра мы с тобой отсюда уедем, – он бережно взял на руки девочку и усадил к себе на колено. – С завтрашнего дня ты будешь жить и учиться в лучшем балетном училище Бразилии и сможешь стать такой же известной и красивой балериной, как мама. Поверь, тебе там будет хорошо. В школе много точно таких же девочек, как ты, и у тебя обязательно появятся друзья. К сожалению, мне придется оставить тебя там одну, но это ненадолго. Обещаю, что буду тебя навещать.
– Луис, не уезжай, пожалуйста, я не хочу без тебя там жить, – девочка обхватила руками в его сильную шею и расплакалась. – Луис, миленький, пожалуйста, не бросай меня. Не хочу я ни в какую школу. Хочу остаться здесь с тобой и тётей Эвой.
– Брось реветь, малявка. Сказал же, буду тебя навещать по выходным. Честно-честно! Прости нас и пойми, тётя Эва скоро уезжает в Париж, а у меня даже дома нет, чтобы тебя забрать. Обещай, что не будешь плакать и капризничать, – смотреть на маленькую беззащитную мартышку, перепачканную молочным шоколадом, было невыносимо больно, и мужчина малодушно отвернулся, понимая, что ложь, безусловно, не спасет его от угрызений совести. Приходить в гости по выходным – дешёвый рекламный трюк для домохозяек, а мужчины устроены иначе. Можешь – говори, не можешь – молчи, чёрт тебя подери.
– Буду плакать! Буду! Буду! – раскапризничалась девочка. – Вы все меня бросаете! Сначала мама, потом ты и Эва. Никому я не нужна. Совсем никому. Все вы обманщики, хотите поскорее от меня избавиться и придумали вашу школу с балеринами, – не унималась она. – Не нужны мне друзья, не хочу балериной быть, я хочу здесь с вами.
Луиса поразила и удивила внезапная перемена в поведении ребёнка. Всего в один миг девочка стала смелее, серьёзнее, взрослее. Прежде она никогда не капризничала, вела себя скромно, робко, молчаливо… Внезапно услышать такое?! «Как же больно должно быть у тебя на душе, малышка, если ты с такой обидой мне это говоришь?» – подумал Луис и крепко обнял Эмилию. Поцеловал в лоб и прижал к себе сильнее, чем обычно. Девочка на этот раз его оттолкнула и обиженно отвернула лицо.
