Kitabı oku: «Эффект Бали», sayfa 4

* * *

Глеб сидит у супермаркета в компании грязных балийцев, уже без своих друзей. Местные гостеприимно наливают ему арак, вручную выдавливают сок маракуйи в пластиковый стакан. Низкие, темные, татуированные – Глеб кажется себе королем среди странной свиты. Благодаря ему на эту шваль, пьющую у супермаркета, клюет пара белокурых шведок, присоединяется какой-то старый облезлый австралиец, и компания растекается вместе с араком.

– Здесь, на Бали, жизнь больше жизни, – сообщает австралиец и пьяно признается в любви к местным.

Шведки по кругу задают вопросы. Откуда ты, Глеб? Чем ты занимаешься, Глеб? Ого, а в России холодно?

– Здесь земля пропитана особенной… ну ты понимаешь… магией. А в завтрашний Новый год…

Местный смеется.

– Наш Новый год… Вы, туристы, все едете на Ньепи. Почему-то вас так привлекает тишина. Все отели: Ньепи, Ньепи, Ньепи. «Проведите с нами Ньепи!»

– День тишины?

– Ха-ха! Типичный европеец! Вам не нужно Меласти, очищение вам не нужно. Смотри, как он клюнул на День тишины, – и местный злобно хохочет.

– Все сидят дома, никто не работает, – отвечает шведка, надеясь привлечь его внимание.

– Amati Geni – нет света, нет огонь, – балиец загибает пальцы и говорит слишком громко и злобно. – Amati Karya – нет работа. Amati Lelungan – нет ходить. Amati Lelangunan – нет развлекаться. Так что пей, веселись! Сейчас-сейчас! Быстрее! Ньепи из океана выйдут монстры, оглянуться – и ох! Никого нет! Город пуст! Они посмотрят, посмотрят и снова вернутся в воду.

* * *

Глеб почему-то вспоминает, как они с Марго шли по пустым улицам Москвы. Пять утра. Они трясутся на морозе и ждут, когда откроется метро. Обессиленные и молчаливые. Денег на такси тогда не было. Мертвое воскресенье. Шлейф тусовок тянется за ними. Сева где-то потерялся. Вот какое у них было Ньепи. Нет света, нет работы, нет развлекаться. Это потом появились деньги на такси. Это потом Глеб научился ездить по другим домам, ночевать там или тусоваться так, чтобы сразу идти утром на пары.

* * *

В их скорбной вилле, пока его не было, намечался разговор. Сева обосновался на кухне, тихий и мирный, немой зритель. Леша устроился на балконе и делал вид, что ничего не происходит.

– Не думай, что ты какая-то особенная, Кристина.

Сева готов благодарить богов, что этот разговор случился в первый день. Лучше так, чем если бы Марго копила в себе агрессию еще несколько дней.

– Вы у него все как на подбор. Пластмассовые, статусные, чисто как аксессуар. Хвастает, как часами, потом выкидывает. Глеб – бессовестный мальчик, и не думай, что ты особенная и изменишь его. Я экономлю тебе время и силы. Наслаждайся, пока он тебе радуется, и старайся в него особенно не вникать. Вот тебе дружеский совет.

Кристина хмыкает, откладывает телефон. Медленно, как в вестернах – револьвер.

– Очень мило с твоей стороны.

Должно прозвучать «но», а после него – едкая реплика. Но самое ужасное, что это конец предложения. Просто «очень мило с твоей стороны».

Сева тяжело выдыхает и делает вид, что очень занят разделыванием ананаса. Режет его на мелкие кусочки медленно и чрезмерно вдумчиво, так, что весь липкий сок течет по столешнице.

Марго дергается, будто ее ударили током, начинает заводиться.

– И то, что он притащил тебя с собой, ничего не значит.

– Только звучит это так, будто как раз наоборот, – Кристина кокетливо улыбается, перегибается через подлокотник резного кресла, чтобы стать к Марго чуть-чуть поближе. Та все стоит за столом, заваленным оргией деловых бумажек. – По крайней мере, ты это активно даешь понять.

– Я просто хотела тебя предупредить, чтобы потом ты не закатывала нам истерик. Мы здесь заперты, а ты имеешь на него виды. Глеб – не для отношений.

– Может, он не для отношений с тобой?

И в Севе, и в Леше – в зрителях – одновременно зарождается какая-то паника. Они переглядываются друг с другом, напрягаются и уже думают, как их растаскивать.

Марго пару раз моргает, хмурится, переводит взгляд на Кристину.

В голове у нее только одна фраза: «Уничтожь ее».

И она ее уничтожит. Уничтожит так же, как всех смазливых официанток в ресторане, которые смели смеяться над ней, как каждого ублюдка в костюме, который шлепал ее по заднице.

Ох, Марго может обрушить на нее весь гнев. Может выпотрошить и рассказать про несчастную суку, которую кто-то бросил так, что единственный ее способ доказывать любовь к себе – сотни тысяч незнакомцев, шлющих «огоньки» на ее сторис. Что вся ее деятельность – не что иное, как попытка внушить себе хоть какое-то чувство значимости. Каждый ее пост – маленькая вендетта людям, которые заставляли ее сомневаться в себе, которым она завидовала. Подружки, условные бывшие, одногруппники, кто угодно.

Марго знала: перед ней инстаграмщица – самое уязвимое существо на свете.

Но Марго сделает то, чего не делала с последнего дня работы в том ужасном ресторане. Она представит, как набирает в рот воды, делает вдох и вот сейчас мило-премило улыбнется.

– Ох, ты еще не представляешь, как мне повезло.

Она уничтожит ее хладнокровно, медленно и до основания. Так, что разрушитель Шива позавидует.

– А никто, кстати, не хочет поискать Глеба? – бедный суетливый Сева встревает в разговор. – А то он сказал, что в магазин пошел, и пропал.

– Скорее всего, опять где-то нажрался.

– А вдруг его ограбили или убили?

– На Бали такого не происходит.

– Боже мой, Кристиночка, да пойми ты уже, что это не чертов «Диснейленд». И что твои посты ничего тебе не дают. Конечно, тут и грабят, и убивают, и обезьяны воруют. И обезьян, наверное, воруют.

– А еще их грабят и убивают!

– Ой, Леш, не знаю, на байке покатайся, поищи его. В любом случае он всегда домой приползает. Вообще, что Глеб опять нажрется, было предсказуемо.

– Ну, мог хотя бы в нашей компании, – тихо предполагает Сева.

– Может, так и было бы, если бы вы на него глаза не закатывали, – Кристина сказала это тихо, уклончиво, снова утыкаясь в телефон, ожидая тирады Марго, но ее не поступает. Опять Сева и Марго переглядываются, переглядываются так, будто они хранят какую-то тайну, которую кто-то косвенно затронул. – Что происходит?

– Ты о чем? – Сева принялся мыть нож.

Кристина подскакивает с места, почуяв что-то неладное. Ей и Глеб говорил, что Сева с Марго стали себя как-то странно вести.

– То вы его в аэропорту даже в туалет не отпускали, а здесь вдруг не переживаете. И эти ваши переглядки…

– Не накручивай, Кристиночка.

– Да ладно, Кристин, забей, – смеется Леша. Он встает, лениво потягивается и уходит на кухню. – Все комары покусали, капец какой-то. А вы видели там, у пирамид, какой-то странный обряд?

– Жуть вообще какая, – Марго идет к балкону, разглядывая людей в белых одеяниях. Каждый из них несет по факелу, процессия мрачно двигается вокруг пирамид. – Сектанты какие-то.

– Светозар не сектант.

– Ты его сама видела. Думаешь, он адекватный?

– У него работа быть неадекватным.

– Да, Кристин, еще скажи, что тебя не напугало пиздец как его «умереть и воскреснуть»!

Кристина замолкает, уставившись в пол и притихнув так, что всем становится неловко.

– Мы здесь всего первый день, но мне уже страшно, – говорит она совсем тихо. – Очень страшно. Страшно от него. От местных. Раздолбанных дорог и драных собак. Эти статуи и храмы пугают меня. Джунгли и дорожка к вилле. Ящерицы, черт подери, ящерицы. Я всю ночь не могла заснуть. Пялилась на одну, как она ползет по стене и…

Она сама удивляется, насколько честно все это рассказала. И пугается собственной прямоты и искренности. Она, как каждый лайфстайл-инфлюенсер, знает, что мысли формируют действительность, и даже сама мысль о страхе у нее в голове под запретом.

А еще каждая подружка с Бали говорила ей: «Здесь мгновенная карма. Сбывается все, о чем подумаешь».

Кристина не хотела думать о страхе. А чувствовать его – тем более. Но он расползался по их мрачной вилле, впитывался в нее через кожу.

Кристина, обычно не щедрая на сантименты и иллюзии, почему-то захотела, чтобы пришел Глеб, перманентно пьяный, веселый, красивый и легкий, с этой его естественной изящной помятостью и самоуверенной улыбочкой.

Он вообще весь был не про чувство безопасности. Никогда его не гарантировал, никогда его не давал, а Кристина никогда от него этого не просила, не ждала, но почему-то хотелось именно этого и прямо сейчас.

Им всем стало неуютно от выражения ее лица.

Желтые огни факелов у пирамид плясали по кругу.

– Да ладно. Просто идиотское приключение. – Но даже Леша не смог произнести эту фразу со свойственной ему беспечностью.

– Извините, я спать.

Она чуть не бегом вбежала в комнату, быстрее, к своему ритуалу. Мицеллярная вода, потом молочко для умывания, спонж, отбеливатель для зубов. Очищение кожи в три этапа, обязательно прохладная вода, чтобы не выделялся себум. Но если раньше она делала это так, как завещала в своем «Инстаграме», «бережно, с любовью», то сейчас все происходило суетливо, нервно, лишь бы отвлечься. Так курят от страха.

Она включила свет везде, где только можно. Музыку самую дурацкую. Открыла «макбук». Где обои на рабочем столе иронично и лаконично наставляли: Only positive vibes²⁰.

Бали тебя слышит, Кристина. Слышит каждую мысль и тут же воплощает. Будешь бояться – страха будет еще больше.

Две ящерицы сидели в уголке. В окно настойчиво бились джунгли. Такие плотные, что наутро солнце не пробьется через ветви.

* * *

– Может, с ней поговорить надо? – предложил Сева.

– Найти Глеба, с Кристиной поговорить… Еще предложения будут? – раздраженно поинтересовалась Марго. Она хотела сбросить с себя чертов страх Кристины грохотом шкафчиков, шумом чайника. – Боится она. Эти ласковые девочки, выращенные в тепличках, боятся всего. Еще ты под ее дудку плясать начнешь.

– Я бы не сказал, что Глеб пляшет под ее дудку, – задумался Леша.

– Дудка хороша, если она не видна.

Чайник начинал закипать. Марго все не унималась.

– Да нормальная эта Кристина, лучше фитнес-моделей, которых он обычно водил.

– Господи, Сев, она же эмоциональная проститутка, манипуляторша, мать продаст за лайк. Даже не за репост, а за лайк.

– Ты к ней слишком предвзята.

– Как раз-таки нет, это вы, мальчишки, предвзяты к каждой смазливой мордашке.

– Да что ты так на нее обозлилась?

– Марго, Сева, может, хватит? Серьезно! Давайте поищем Глеба и вытащим его из какой-нибудь канавы.

– А может, ты нам дашь поговорить, Леш?

– Да мы все просто от жары с ума сходим. Тут даже кондиционеров нет.

– Если ты, Лешенька, не заметил, тут и стен особо нет.

– Я напоминаю, что это была твоя идея, – заметил Сева. Он тут же выключил чайник и принялся быстро разливать кипяток по чашкам. Марго глядела на него круглыми глазами, побелев.

– Да ребя-я-ят, – протянул Леша. Он подошел к ним и размашисто обнял сзади. – Да это джетлаг, первый день такой насыщенный, мы все на нервах, вот и ссоримся. Ничего необычного. И вообще, – Леша важно поднял палец, – меня обезьяна обокрала, это я тут пострадавший.

Марго и Сева рассмеялись. Чай заварился в их временном доме. А из того угла кухни сектантов было почти не видно. Если закрыть глаза, кажется, что происходит нечто родное, особенно если они смеются.

– И правда слишком нервный день, – на удивление мирно согласилась Марго, заботливо расставляя чашки у столика, садясь под полупрозрачный балдахин. – Нам надо просто привыкнуть.

Это был их последний спокойный день.

И Кристина это чувствовала.

Иоланта

На самом деле жизнь не напоказ была для нее персональным адом. Первое время. Она так сильно была зависима от общественного мнения, от комплиментов и оскорблений, от того, чтобы ее все жалели и любили (или же ненавидели), что, исчезнув из всех соцсетей и разорвав связи со своим непостоянным окружением, она почувствовала опустошение. Словно в буквальном смысле умерла.

Каково это, когда ты рыдаешь и не можешь запостить этот душещипательный момент в сторис? Когде тебе пришла в голову гениальная цитата, чтобы простебать бывшего и получить комменты от его фанаток о том, что «ты только себя позоришь»? Но надо было расти. Нельзя всегда оставаться тупой (эмоциональной). Такая жизнь не для нее.

Гуру тогда быстро вправил ей мозги. Помог взглянуть на себя со стороны, а потом отобрал все средства связи и закрыл на своей вилле без денег и байка. Таким вот образом он устроил ей персональную випассану, которая затянулась на три месяца вместо обещанных десяти дней. Ему даже не пришлось принуждать ее к медитации, это случилось само собой после долгих истерик и попыток сбежать. Самое сложное – принятие. Но она с этим справилась, как бы сложно это вначале ни казалось.

Про таких как она люди постарше обычно недовольно говорят что-то вроде «горбатого могила исправит». Что ж, если так, тогда Иоланта давно мертва.

Ведь Светозар сумел сделать то, чего не смог сделать ее родной отец.

Он перевоспитал ее. Взрослую девушку, не ребенка, не подростка. Просто взял и изменил. На вопрос, как он это сделал, Светозар обычно отвечал: «Любовь и благодарность – ключ ко всему», а затем взгляд его огромных выпученных глаз, как всегда, падал на Иоланту, и та покорно кивала.

* * *

«Все дело в твоем желании», – будет говорить она потом. Гуру окажется настолько доволен ее результатом, что даже предложит ей вести вебинары по раскрытию своей женской энергии. Гуру вообще любил все, что приносит деньги. На своих ретритах он демонстрировал Иоланту как одно из наиболее удавшихся перевоплощений в рамках его программы «Умри и воскресни», пока однажды она не сказала ему о том, что больше не хочет быть частью этого «перформанса», потому что «чувствует»: люди высасывают из нее «свет», которым наполнил ее Светозар. Услышав такое, он почувствовал укол ревности, пошел ей навстречу и разрешил больше не появляться на ретритах в качестве примера.

Вскоре он снял ей небольшую виллу в Убуде, этим жестом дав понять, что из всех его подопечных она наиболее ценна и ему хотелось бы, чтобы она и дальше поддерживала «высокие вибрации». Иоланта не облажалась. Байк водила осторожно, наркотиков не употребляла, друзей так и не завела. Дошло до того, что каждый убудский фрик знал ее в лицо, но не по имени, а Гуру никогда не произносил его вслух.

Конечно, стоит упомянуть тот факт, что каждый человек из спиритуальной тусовки Бали считал Иоланту очередной любовницей Светозара Брахмана. Он был падок на молоденьких заблудившихся славянок, предлагая им безвозмездную помощь от всего сердца. Единственное, что отличало Иоланту от остальных его фавориток, – яркое прошлое. Она была звездой его коллекции, а поэтому в какой-то момент заставила его отказаться от других «учениц». Уж лучше быть единственной «любовницей», чем частью его солнечного гарема.

Кстати, съехала она от него именно тогда, когда вымолила решение разогнать всех остальных, говоря о том, что чувствует боль в районе солнечного сплетения каждый раз, когда видит других девушек на его вилле. В тот момент Светозар уступил ей, правда, конечно же, потом его вилла снова заполнилась «благо дарящими нимфами в белых сарафанах и с золотыми наклейками на лицах», но это уже совсем другая история.

– Иоланта, – его низкий голос словно посылал вибрации по земле.

Она быстро обернулась.

За его спиной люди бродили по кругу, неся факелы в руках. Процесс очищения огнем. Задача состояла в том, чтобы стать единым организмом с пламенем и другими людьми, обходя пирамиды по кругу. Вибрации начнут циркулировать и подниматься словно смерч. На самом деле Иоланту всегда пугала именно эта «процедура». Ей казалось, что этот огненный марш – убийство личности, будто все они готовятся к взятию Рейхстага.

– К нам пожаловали гости из твоего родного города. Я надеюсь, ты проявишь доброту и содействие в организации нашего ретрита, ведь в этом сезоне он особенный. Ты нужна мне как никогда прежде.

Она молча кивает, он подходит ближе и каким-то тяжелым жестом касается ее головы. Нет, не благословение. Обычно так подбадривают сторожевых собак, прежде чем швырнуть им кость, после того как они подали голос на незнакомца. Прикосновения Светозара всегда были грубы, но полны энергии заботы и любви. Такое сложно не почувствовать.

– Останься сегодня в пирамидах. Чувствую, в последнее время ты беспокойна и мне есть чего опасаться. Я не могу позволить тебе вернуться в этот персональный ад, – говорит он очень мягко, настолько, насколько позволяет тембр низкого голоса.

– Ты ошибаешься, в последнее время я чувствую исключительно благодарность и любовь ко всему, что окружает меня, – отвечает она будто искусственный интеллект из «айфона». Слова «благодарность» и «любовь» в ее голосе особенно выделяются.

– Иоланта, я не могу ошибаться, ты – мое близнецовое пламя, я тебя как себя чувствую.

Опустившись на колени рядом с ней, он заключает ее в крепкие объятия. В его массивных руках она выглядит чересчур хрупкой, примени чуть больше силы – и сломается.

– В чем заключается моя помощь в предстоящем ретрите? – спрашивает она, пользуясь случаем.

– Не пересекаться с организаторами до «Ночи перерождения».

Она снова молча кивает.

– Потому что они напомнят мне о прошлом?

– Потому что боль неизбежна. Я не хочу, чтобы ты испытала ложную ностальгию по тем временам. Я лишь хочу уберечь от ошибок, которые ты уже прошла. Те уроки усвоены, и проживать этот опыт снова будет большим шагом назад.

– Я понимаю. Благодарю за заботу.

Некоторое время Светозар гладит ее по голове, а затем мягко накручивает ее длинные волосы на кулак.

– Пусть все зло выйдет из тебя и наполнится твое сердце светом, – глухо шепчет он.

Иоланта закрывает глаза. В такие моменты хочется оказаться на пляже, где вокруг много людей, чтобы не чувствовать себя одной. То, что делал Светозар, он называл «практикой освобождения». Такие жесты, по его мнению, возвращали ее к высоким вибрациям. Приемов у него было много.

* * *

Утром Иоланта всегда оказывалась одна. Обычно Светозар вставал рано, у него практики и медитация. Раньше и ей приходилось следовать этим правилам, но чем больше они проводили времени вместе, тем проще все становилось с дисциплиной. Он стал позволять ей «слушать себя».

Самочувствие у нее было странное. Она знала, что нужно сделать, чтобы исправить это.

Оставив байк недалеко от тропинки, ведущей к огромному дому, она направилась вперед, но была остановлена его «подопечными».

– Его святейшество сейчас не может тебя принять, у него важная встреча с хилерами, прибывшими с Плеяд. – На потных, раскрасневшихся лицах женщин мерцали золотые блестки.

– Это срочно, – устало ответила она.

Ученицы Брахмана переглянулись.

– Не бывает такого слова, как «срочно». Времени не существует, это лишь иллюзия, – наставительно произнесла одна из них, та, что покрупнее.

– Но мы можем передать, что ты благословила нас своим визитом, – холодно ответила вторая. Все они так или иначе чувствовали ревность к Гуру. То, над чем им надо было работать, как он впоследствии сам сказал.

Сил переговариваться с ними не было. Спорить – тем более. Ей нельзя проявлять такие эмоции.

– Просто передайте ему, что уровень серотонина резко упал и мне нужна помощь, – вздохнула она и, не дожидаясь ответа, покинула территорию виллы.

Ей нужно было прийти в себя перед балийским Новым годом, который должен состояться уже завтра.

Ведь потом наступит День тишины, который изменит все.

Глава 3. Безотцовщина, лол

Глеб очнулся в капсульном хостеле²¹. Но он был уверен, что очнулся в гробу.

Он вскочил с охом, ударившись головой о потолок. Глаза не привыкли ко тьме, так что он не сразу различил впереди темную занавеску, а не тупик. Глеб в панике начал ощупывать стены: каменные, не деревянные. Почувствовал под собой матрас, ощутил, как рядом пошевелилась шведка. Даже в темноте были заметны ее светлые волосы.

Он прежде никогда не бывал в капсульных хостелах, но попытался быстрее выбраться. Проблемой стало то, что он оказался на втором этаже, о чем, разумеется, не знал.

Чуть не упав, Глеб успел ногой проскользить по лестнице, за что-то ухватиться и едва не рухнуть. Морщась от боли, он относительно аккуратно спустился вниз. Тут же ногой влез в чей-то походный рюкзак и попытался найти свою обувь.

Маленькая комната, восемь капсул с занавесками, шкафчик и весь пол в комьях вещей. И за каждой занавеской ведь кто-то спал, а самое позорное – кто-то слышал.

Отчего-то Глебу стало так отвратно, что он постарался выбраться из хостела. На общей кухне в маленьком бунгало сидел какой-то паренек, намазывая масло на хлеб.

– Доброе утро!

Глеб махнул ему рукой. В бассейне плавал полусдохший надувной единорог.

Начиналось утро, уже заранее затянутое неприветливыми тучами. Глеб вышел на незнакомую улицу, уперся в здание с надписью Energy healing²² и попытался сориентироваться.

Разумеется, он не напился до потери памяти, просто в этой ночи не было ничего примечательного, что стоило бы запоминать. Типичная попойка с незнакомцами, разговоры, которые ночью казались занимательными, а утром не можешь воспроизвести ни одного. Какая-то девочка, среднестатистическая девочка. Среднестатистический секс.

Арак оказался каким-то слишком мощным. Тело у Глеба буквально разваливалось, голова гудела. Он шел по раздолбанной дороге, больше интуитивно ориентируясь, где там главная улица, цивилизация и…

– Черт возьми.

А по улице единым потоком шел парад в белых одеяниях, словно река из людей. Их оказалось так неправдоподобно много, тем более в шесть утра, пока все вокруг было закрыто ставнями. Мужчины несли ярко-желтые зонтики на длинных ножках, а женщины – фруктовые груды подношений в плетеных корзинах на головах.

Ему нужно было в противоположную сторону. Обойти процессию никак нельзя. Так что он, одинокий, в извечном противоборстве, в темной помятой рубашке, пытался пробиться сквозь них.

Если рассуждать логически, он мог подождать, пока они все пройдут, но поток казался нескончаемым. Глеб мог даже вернуться в тот хостел, но он двинулся вперед, будто не имея выбора. Пробирался через местных, задевал плечами, одна женщина и вовсе уронила с головы корзину, и ярко-красные яблоки посыпались по земле. Толпа взвилась гневными восклицаниями. Глеб все повторял: Sorry, sorry – и через этот шум он отчетливо услышал, будто кто-то сказал в его голове: «Зачем ты это делаешь, Глеб?».

Прозрачные глаза Светозара впились в его, и глаза эти на фоне белых одеяний казались чужеродными, словно НЛО в пустом поле.

Взгляд такой, будто тебя окунули в холодную воду.

Светозар берет его за руку почти ласково, по-отцовски, как ребенка, который отстал от него в супермаркете.

Толпа, естественно, огибает их.

– Я не пойду с вами.

– Тогда поплывешь, – строго отвечает ему Светозар. И он подчиняется.

* * *

– Сегодня балийский Новый год, ничего не работает, – первое, что услышал Сева, стоило ему закинуть на плечо холщовую сумку и прокрасться в коридор. – Никаких фруктовых рынков – весь город сейчас будет как один фруктовый рынок.

Кристина стояла на кухне словно злодей из второсортных шпионских фильмов. В руках маленькая чашечка эспрессо, рядом нарезан неспелый, на вкус словно мыло, манго. Сева уже знал манго на вкус, ему рассказали, что сейчас не сезон и ближайший месяц никаких спелых и сладких фруктов можно не ждать.

Кроп-топ, спортивные шорты, рельефный пресс. Сева долго гадал, свой ли он у Кристины или она усердно фотошопит на фотках. Вот она, готовая фотография, безупречная и в жизни, в утренней полутьме, идеально вписывается в композицию кухни.

Такие девушки не готовят. Не жарят мясо, не пачкают руки. Они нарезают салаты, фрукты, сервируют закуски к столу – это максимум. Ставят чашечки кофе и одну бискотти рядом. Такие девушки завтракают в кафе, забывают об обеде и ужинают с кем-то.

Сева почувствовал себя растерянно и напряженно сглотнул. Кухня – его территория и способ бороться с неловкостью. Окажись здесь Кристина, к примеру, за столом, он бы молча сварил себе кофе. Но она за стойкой. Фоткает свою чашку.

– Вы ведь давно с Глебом дружите, да? – спрашивает она нарочито миролюбиво. – Кофе остался в турке, хочешь?

– Да, можно. – Сева сбрасывает свою боевую холщовую сумку и садится за стол. – Как в «Бригаде»: «Мы с первого класса вместе». Но ты и так, наверное, это знаешь.

– Знаю? Почему же? – Она элегантно переливает кофе, легко и изящно. Сервирует и, как он и думал, подает ему.

– Глеб не рассказывал?

– Мы вообще редко с ним говорим. – Это звучит скорее как достоинство их отношений, чем недостаток. – О вас он почти не говорил.

– Правда?

– Да. – Она ставит перед ним чашку и садится напротив. – Так что можешь рассказать мне все.

– Ха-ха, да что рассказывать? – смущается Сева. – Школа, общий двор в Кузьминках, первые драки, нас раскидало по университетам, появилась Марго, затем и «Мясо».

– Так, значит, вы почти как братья?

– Братья? – Сева пытается проморгаться. Пробует кофе. Отвратительный. – Что-то вроде того. У нас щедрое прошлое.

– Наверное, бегали еще за одними девчонками.

Сева пытается скрыть неловкость, но Кристина улыбается еще шире. Он почему-то знает, что она его считывает. Назойливая и чужая паранойя Марго его не покидала.

– Спроси лучше у него.

– Меня не он интересует.

Сева смущается еще больше.

– Меня интересует, почему, когда все говорят о «Мясе», то говорят только о Глебе Фадееве?

Сева слышал этот вопрос слишком часто, чтобы на него реагировать. Его никогда не задевала слава Глеба, потому что сам Сева в славе не нуждался. Он радовался работе простого ремесленника, и те, кто действительно ценил «Мясо», ценили и Севины «безделицы», не жалея комплиментов. Сева больше переживал за Марго. Вот кто действительно вкладывал в этот проект титанические усилия. Это она нашла триста тысяч, чтобы дать взятку полицейским, когда на них уже в который раз пожаловались соседи. Это она после очередной драки взяла такси, поехала к байкерам на Воробьевы горы и предложила им работу. Это она затаривается дешевым алкоголем, выплачивает зарплату недовольным барменам, ведет переговоры с брендами, и вот ей никто прямо не говорит спасибо.

– Потому что он лицо, а «Мясу» нужно лицо. Потому что он основатель. Это… как его… стратегия бренда.

Кристина довольно улыбнулась, Сева пытался понять ее намерения. С места, где он сидел, открывался вид на пирамиду. Микроавтобусы куда-то грузили огромными толпами людей в белом, статую Светозара почти достроили.

– Э-э-э, как вы, кстати, познакомились с Глебом?

– Мы не знакомились. Я его высталкерила.

Ее честность обескураживала.

– Я давно положила на него глаз в «Инстаграме», ходила на «Мясо», но там до него не дотянуться. Решила сама связаться с «Мясом», трубку взяла нервная женщина, только в аэропорту я поняла, что это была Марго.

– Я столько раз предлагал ей нанять ассистента…

– А потом он выложил какую-то сторис, из какого-то бара, отметил геолокацию, я взяла такси, приехала, села за соседний столик и сделала вид, что он мне совершенно неинтересен.

– И он подошел?

Конечно, он подошел. Глеб всегда выбирал самых холодных и недоступных. Они еще в школе, будучи подростками, зависали на фуд-корте, и прыщавый Глеб, со своим несуразным пубертатным лицом, с азартом подначивал Севу: «Спорим, к этой подкачу?». И как бы Сева ни отнекивался (Глебу все равно нужно было не согласие, а просто зритель), он «подкатывал». К первокурсницам, тридцатилетним женщинам, матерям и подросткам (даже если они за одним столом). Границ не существовало. И каждая из них заливалась румянцем и если даже не поддерживала разговор, то всячески демонстрировала свое одобрение. Но тогда Глебу становилось скучно, и он уходил. Ни по одному из добытых телефонов он так и не позвонил.

– Разумеется. Стоило поморозиться еще больше, сам как миленький нашел меня в «Инстаграме». И тут случилось то, что происходит во всех историях любви.

– И что же?

– Он отреагировал «огоньком» на мою сторис.

Сева не мог понять, говорит ли она с иронией или с гордостью.

– Слушай, то, что говорила про него Марго, – это правда. Я его знаю давно, и Глеб – он вообще не парень, я в плане: он не умеет поддерживать отношения и…

– Он мне не парень, – холодно отрезала Кристина. – Он не любовь всей моей жизни, он не мой парень, он – мой контент.

Настолько беспощадно, что табун мурашек пробегает по спине. Кристина замечает, как нервно скачет взгляд Севы, как он интуитивно ищет глазами Марго, ищет немой поддержки.

– Ты же… – у него пропадает голос. Он сжимает кулак и смотрит Кристине прямо в глаза. – Кристина, ответь честно.

– С удовольствием.

Сева мнется. Ему почему-то страшно. Он спрашивает совсем тихо и даже оглядывается назад, будто ждет, что его схватит полиция:

– Ты же не была на последней вечеринке «Мяса»?

Она не понимает. Она ожидала чего угодно, но не этого.

– Новогодней? В «Телеграфе»? Тридцатого декабря?

Что-то не так. Его сразу хочется успокоить и утешить.

– Нет, Сева, не была…

Он расслабленно выдыхает и аж откидывается на спинку стула.

– А что? А что такого? Что на ней случилось?

– Случилось? Ничего. Мы просто… ха-ха. Забавная история. Облажались с плей-листом, звукарь еще налажал, это был провал и…

Он категорически не умеет врать.

– Пойду разбужу Марго.

Ну разумеется.

– Шесть утра, Сев, зачем ее будить?

– Да она попросила, хотела на работу пораньше позвонить.

– На работу позвонить?

– Ага.

Он суетливо спустился по лестнице, но в комнату Марго зашел тихо. Она лежала поперек роскошной двуспальной кровати, а сорванный балдахин валялся на полу.

Марго казалась удивительно организованным человеком, даже для мытья посуды создаст отдельную доску на «Трелло», но в ее личном пространстве всегда царил откровенный срач.

Севе даже не пришлось ее будить, Марго среагировала сама, сонно и недовольно разлепив глаза.

– Я боюсь, что Кристина знает.

– Знает что? – зевнула она.

– Она выслеживала Глеба.

– Сева, блять, шесть утра. Либо вали, либо говори понятнее.

Он сокрушенно опустился на кровать.

– Кристина стала расспрашивать о Глебе, о школе…

– Она просто ищет к нему подход, забей на эту суку. Зачем ты вообще с ней разговаривал? – спросила Марго уже куда бодрее и оживленнее.

– Послушай, она следила за Глебом. Так и сказала, что следила за его инстой, приехала по геолокации.

– Так уже куча малолетних прошмандовок делала, ничего особенного.

– Когда они начали встречаться, ты знаешь? До или…

И тут Марго наконец поняла, о чем речь. Вскочила с кровати, схватила майку и натянула на себя.

– Ты думаешь?.. – она ходила взад-вперед.

– Она же окончила журфак?

– Или маркетинг. Я не помню. Что у нее в шапке профиля?

Сева тут же полез в телефон.

– Маркетолог, – выдохнул он.

– У нее есть скандальные посты?

– Скандальные – это какие?