Kitabı oku: «Дипломатия России. Опыт Первой мировой войны», sayfa 3

3. Помимо переводов денег по льготному курсу от частных лиц за границу на Отдел возложили операции по переводу денег различным комитетам и организациям благотворительного характера, находящимся как в неприятельских странах и оккупированных местностях, так и в дружественных и нейтральных государствах. Переводы эти имеют целью оказание помощи русским военнопленным и бедствующему населению оккупированных местностей и поступают главным образом от Центрального комитета о военнопленных при Российском обществе Красного Креста и от других благотворительных организаций – русских, польских, литовских и еврейских.

На производство перечисленных операций Министерство иностранных дел было уполномочено особыми постановлениями Совета министров от 28 июля и 14 августа 1914 г. На первоначальные расходы выделено 750 тыс. рублей»⁴⁷.

В последующем Отдел стал отвечать и за составление сводок отчетности за предоставленные ссуды и различного рода пособия.

В рамках вынужденной реорганизации 7/20 ноября 1914 г. в министерстве создали рассыльную часть «для развозки и доставки по назначению отправляемых центральными установлениями МИД всякого рода служебных пакетов, посылок и телеграмм».

В последующем (8/21 декабря 1915 г.) в связи с возросшим объемом переписки по делам о военнопленных по распоряжению министра был создан временный Особый отдел о военнопленных во главе с бывшим министром-резидентом в Дармштадте Сергеем Дмитриевичем Боткиным.

Первая мировая война привела к возникновению нового социально-политического понятия глобального масштаба – беженцы. Сотни тысяч людей оказались вынужденными бросить родные места, спасаясь от нашествия озлобленных, находящихся в шовинистическом угаре полчищ захватчиков. В ходе предшествующих вооруженных конфликтов перемещений подобного масштаба не наблюдалось. Новая ситуация заставила правительства европейских стран, не только втянутых в военный конфликт, но и нейтральных, принимать срочные меры.

Согласно утвержденному 14 сентября 1914 г. положению о Комитете великой княжны Татьяны Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий, беженцы начали получать материальную помощь эпизодического характера.

С момента образования и вплоть до августа 1915 г. «Татьянинский комитет» (великая княжна Татьяна занимала пост почетной председательницы) являлся центральным органом по защите беженцев в России. Он пользовался правительственной поддержкой и широкими государственными субсидиями.

Дополнительные поступления давали всероссийские сборы пожертвований и частные взносы. Комитет учредил губернские отделения во главе с местными губернаторами на прифронтовой территории, а затем и по всей стране, превратившись в крупнейшую общественную благотворительную организацию по оказанию помощи беженцам. «Татьянинский комитет» и его отделения выполняли важные координационные функции в центре и на местах, имея в своем составе представителей всех заинтересованных сторон, занятых беженским делом, и тратя больше половины средств на финансирование других беженских организаций, включая национальные общества. К содействию беженцам привлекались также местная администрация и органы самоуправления, Красный Крест и военное ведомство, многочисленные благотворительные организации, из которых наиболее активно работали польские общества и Комитет помощи жертвам войны евреям.

Все это происходило внутри России, а вне ее, за ее пределами, вся тяжесть работы с беженцами легла на заграничные представительства Министерства иностранных дел.

Посольство Германии в Санкт-Петербурге

Посольство Австро-Венгрии в Санкт-Петербурге

Сергей Николаевич Свербеев (13 апреля 1857, Москва – 4 апреля 1922, Берлин) – последний императорский посол в Германии в 1912–1914 гг. После революции эмигрировал в Берлин

Алексей Алексеевич Брусилов (19 августа 1853, Тифлис – 17 марта 1926, Москва) – главнокомандующий войсками Юго-Западного фронта (1916 г.)

Князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон (11 марта 1887, Санкт-Петербург – 27 сентября 1967, Париж) – русский офицер, патриот-монархист, общественно-политический и церковный деятель, меценат, публицист. После Октябрьской революции уехал с семьёй в Крым, откуда на борту линкора «Мальборо» выехал на Мальту. На средства, вырученные от продажи фамильных драгоценностей и двух полотен Рембрандта, Юсуповы купили дом в Париже

Лев Давидович Троцкий (при рождении Лейба Давидович Бронштейн; 26 октября 1879, Украина – 21 августа 1940, Койокан) – народный комиссар по иностранным делам РСФСР 8 ноября 1917 – 13 марта 1918 гг.

Николай Николаевич Шебеко (3 июля 1863 – 21 февраля 1953, Ментона, Франция) – посол России в Австро-Венгрии в 1913–1914 гг. Во время Гражданской войны в России, в составе Добровольческой армии в 1920 г. эмигрировал во Францию

Барон Карлос Матиас Людвиг Константин фон Буксгевден (нем. Karlos Matthias Ludwig Konstantin Freiherr von Buxhoeveden; 2 марта 1856, Дерпт – 4 августа 1935, Брюссель) – посол Российской империи в Дании 1910 – 3 марта 1917 гг.

Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна (Феодоровна) (при рождении Мария София Фридерика Дагмар (Дагмара), дат. Marie Sophie Frederikke Dagmar; 14 ноября 1847, Копенгаген – 13 октября 1928, Копенгаген) – супруга Александра III, мать императора Николая II

Глава 2
Депортация российских дипломатов из воюющих стран

В августе 1914 г. мир еще не знал, насколько грандиозной и катастрофичной станет объявленная в первый день последнего летнего месяца война. Никто не предполагал, какие неисчислимые жертвы, бедствия и потрясения принесет она человечеству и какой неизгладимый след оставит в его истории. И уж совсем никто не представлял, что именно тем страшным четырем годам Первой мировой – как она будет названа впоследствии, – суждено завершить существование четырех могущественных империй – Российской, Германской, Австро-Венгерской и Османской.

Как справедливо отмечает британский историк сэр Мартин Гилберт: «Никто не хотел, чтобы эта война началась, но в результате сплетения обстоятельств, которые могут показаться случайными, она оказалась неотвратимой. Участники разгоравшегося конфликта верили, что война не продлится долго и к Рождеству 1914 г. завершится их полной победой, но перемирие было подписано только четыре с лишним года спустя, в ноябре 1918-го. Первая мировая война привела к неисчислимым страданиям и жертвам на фронтах и в тылу, к эпидемиям, геноциду, распаду великих империй и революциям. Она изменила судьбы мира и перекроила его карты. Многие надеялись, что эта война, которую назвали Великой, станет последней в истории, но она оказалась предтечей еще более разрушительной Второй мировой»⁴⁸.

В кровавую бойню оказались втянутыми 38 стран с населением 1,5 млрд человек (75 % жителей земного шара); численность действующих армий превысила 29 млн; количество мобилизованных составило 77 млн. В результате доселе невиданных по масштабам боевых действий погибли и оказались искалеченными десятки миллионов людей, разрушениям подверглось немыслимое количество всего того, что создало человечество на протяжении не одной сотни лет.

Начавшаяся мировая война вызвала неоднозначную реакцию общественных и политических сил воюющих государств. Она привела к размежеванию тех, кто поддерживает войну, и тех, кто выступает против нее или старается остаться в стороне. Первых пока оказалось значительно больше.

Россию охватил патриотический подъем, порой приобретавший шовинистические формы. Владимир Маяковский в эти дни писал:

 
Вздувается у площади за ротой рота,
у злящейся на лбу вздуваются вены.
«Постойте, шашки о шёлк кокоток вытрем,
вытрем в бульварах Вены!
 

В соавторстве с Казимиром Малевичем Маяковский создал и свою серию ура-патриотических плакатов. Один авангардист рисовал, другой писал: «Немец рыжий и шершавый разлетался над Варшавой. Да казак Данила Дикий продырявил его пикой. И ему жена Полина шьет штаны из цеппелина».

А вот стихи Валерия Брюсова: «Так слишком долго мы коснели и длили Валтасаров пир! Пусть, пусть из огненной купели преображенным выйдет мир!»

В ряду этих восторженно-патриотических строк наиболее шокирующим современника выглядит воспевание русским поэтом Павлом Антокольским убийства эрцгерцога Фердинанда Гаврилой Принципом:

…он будущее из-под парты холоднокровно рассмотрел, он видел, как штабные карты покрылись клинописью стрел, как дымных перьев опахало вверху качнулось, а внизу любой кузнец ковал грозу…

Сам школьник ничего не значил, но он напрягся, зубы сжав, и жалким револьвером начал сраженье мировых держав. И тень мальчишеского торса росла в полнеба за спиной, когда он в будущее вторгся и приказал ему – за мной!

Это пропагандистское «Зазеркалье» политической «кухни», производившей медийные продукты вражды, подробно рассматривается в работе Т. Филипповой и П. Баратова «Враги России. Образы и риторика вражды в русской журнальной сатире Первой мировой войны». Авторы анализируют на примере конкретных прецедентов фобий военного времени в сатирической печати, этом зеркале общественных настроений, процесс формирования, трансформации и размывания сатирических образов врага и риторик вражды в русской журнальной сатире эпохи Первой мировой войны, формировавших и отражавших представления значительной части российского общества⁴⁹.

В присутствии Николая II 3 августа 1914 г. в Зимнем дворце совершили торжественное богослужение и зачитали Манифест об объявлении военных действий между Россией и Германией.

Вот как описывала эту патриотическую церемонию французская газета «Ле Пети паризьен» в 1915 г., в первую годовщину события:

«Воскресным утром 2 августа по Петербургу молнией промчалась новость о том, что ночью Германия объявила России войну. На понедельник была намечена церемония в Николаевском зале Зимнего дворца. На нее пригласили всех гарнизонных офицеров, а после церемонии император должен был появиться на балконе, выходящем на Дворцовую площадь.

Николаевский зал огромен; с одной стороны из его двухуровневых окон открывается вид на Неву, с другой – на внутренний сад. Через весь зал, вдоль стороны, выходящей в сад, тянется вереница колонн. С обеих сторон зала находятся массивные двери, ведущие в императорские покои. Весь зал в белых цветах. Шесть огромных хрустальных люстр, каждая из которых имеет три яруса, по вечерам освещают его тысячей электрических ламп. В зале не было абсолютно никакой мебели, за одним исключением: в этот понедельник, 3 августа, в центре помещения разместили небольшой алтарь, на который водрузили самую почитаемую в России святыню – Казанскую икону Божией Матери.

Толпа заполнила зал. Там было четыре-пять тысяч офицеров в полевой форме: все они набились в помещение, оставив в центре немного свободного пространства для высоких чинов, священников и императорского кортежа, который ожидался с минуты на минуту. Перед алтарем находился митрополит в сопровождении священников, одетых в зелено-золотистые ризы и со сверкающими тиарами на головах; позади алтаря расположился императорский церковный хор в бордовой одежде, расшитой золотом. За певчими хора, в несколько рядов, стояли управители Российской империи. У каждого из них на груди были награды – сплошь золото и бриллианты; и поскольку все они стояли, а разглядеть можно было только верхние части их туловищ, бледные лица государевых мужей казались усыпанными золотыми слитками с россыпью драгоценных камней.

Состоялась короткая служба: император и члены императорской фамилии поцеловали чудотворную икону. Затем митрополит зачитал длинное объявление войны врагу, посмевшему обнажить оружие против Святой Руси. И тут пять тысяч офицеров и все присутствующие опустились на колени. Император благословил их.

Получив благословение, офицеры поднялись и обнажили шпаги. Был слышен звук клинков, вынимаемых из ножен. Пять тысяч стальных шпаг, поднятые к небу, засверкали, и, по специальному сигналу, склонились перед императором. Тут же раздалось мощное ура, наполнившее зал таким грохотом, что казалось, будто его своды вот-вот обрушатся всем на головы. Массивные хрустальные люстры задрожали. Овации не прекращались»⁵⁰.

Весьма примечательно описание первых военных дней такими «маститыми» дипломатами, как посол Великобритании в России Джордж Бьюкенен. Вот что он пишет: «В течение этих чудесных первых дней августа Россия казалась совершенно преображенной. Германский посланник предсказывал, что объявление войны вызовет революцию. Он даже не послушался приятеля, советовавшего ему накануне отъезда отослать свою художественную коллекцию в Эрмитаж, так как он предсказывал, что Эрмитаж будет разграблен в первую очередь. К несчастью, единственным насильственным действием толпы во всей России было полное разграбление германского посольства 4-го августа. Вместо того чтобы вызвать революцию, война теснее связала государя и народ. Рабочие объявили о прекращении забастовок, а различные политические партии оставили в стороне свои разногласия. В чрезвычайной сессии Думы, специально созванной царем, лидеры различных партий наперебой заявляли правительству о своей поддержке, в которой отказывали ему несколько недель тому назад. Военные кредиты были приняты единогласно, и даже социалисты, воздержавшиеся от голосования, предлагали рабочим защищать свое отечество от неприятеля»⁵¹.

Как всегда, первый удар войны приняли на себя дипломаты воюющих государств. В отличие от германского и австро-венгерского, российскому МИДу удалось организовать цивилизованный отъезд иностранных дипломатов и членов их семей в Берлин через Швецию. Разгром германского посольства в Петербурге и нападения на немецкие магазины и предприятия начались несколько позже.

В своих воспоминаниях о первых днях войны Д.С. Сазонов с гордостью пишет, что «отъезд германских дипломатов из России состоялся благодаря заботливости и предупредительности русских властей в полном порядке и благочинии. В этом отношении он выгодно отличался от отбытия из Берлина нашего дипломатического представительства и некоторых членов русской колонии, покинувших Германию вместе с С.Н. Свербеевым и подвергшихся оскорблениям уличной толпы»⁵².

К сожалению, министр несколько приукрасил ситуацию с отъездом германских дипломатов – на самом деле через три дня посольство Германии в Петрограде сожгли, а охранявшего здание привратника убили.

Действительно, выезд российских дипломатов из Берлина и Вены проходил в условиях, приближенных к боевым.

Конец июня в Германии выдался жарким не только в смысле погоды. Берлинские газеты пестрели сообщениями о неминуемой победе над окружающими ее врагами. Любой информационный повод использовался для демонстрации военной мощи – торжественный спуск подводной лодки, новое орудие от Круппа или очередные военные маневры с участием кайзера. Обстановка нагнеталась как в Берлине, так и в Вене.

В обеих столицах чуть ли не ежедневно собирались многотысячные демонстрации с патриотическими лозунгами, на которых представители всех политических партий оттачивали свое пропагандистское мастерство.

Алексей Алексеевич Брусилов в июле 1914 г. находился с супругой на одном из германских курортов. В день перед отъездом супруги присутствовали на местном празднестве дней «Великой Германии», поразившем их своим антироссийским настроем.

«В тот памятный вечер, – пишет А.А. Брусилов, – весь парк и окрестные горы были великолепно убраны флагами, гирляндами, транспарантами, музыка гремела со всех сторон. Центральная же площадь, окруженная цветниками, была застроена прекрасными декорациями, изображавшими московский Кремль, церкви, стены и башни его. На первом плане возвышался Василий Блаженный. Нас это очень удивило и заинтересовало. Но когда начался грандиозный фейерверк с пальбой и ракетами под звуки нескольких оркестров, игравших «Боже, царя храни» и «Коль славен», мы окончательно поразились. Вскоре масса искр и огней с треском, напоминавшим пушечную пальбу, посыпаясь со всех сторон на центральную площадь парка, подожгла все постройки и сооружения Кремля. Перед нами было зрелище настоящего громадного пожара. Дым, чад, грохот и шум рушившихся стен. Колокольни и кресты церквей накренялись и валились наземь. Все горело под торжественные звуки увертюры Чайковского «1812 год». Мы были поражены и молчали в недоумении. Но немецкая толпа аплодировала, кричала, вопила от восторга, и неистовству ее не было предела, когда музыка сразу при падении последней стены над пеплом наших дворцов и церквей под грохот фейерверка загремела немецкий национальный гимн»⁵³.

Несмотря на явно тревожные симптомы в развитии обстановки, в Германию и Австрию продолжали прибывать российские подданные разных сословий, разного достатка и с разными целями. Это были «больные, едущие для лечения в богемские курорты; различные образовательные экскурсии сельских учителей и учительниц, гимназий, институтов и других учебных заведений; специалисты по разным отраслям, посылаемые министерствами в заграничные командировки; направляемые, преимущественно в славянские земли Австрии, обществом «Русское Зерно» экскурсанты – практики по сельскому хозяйству; русские рабочие, прибывшие в Австрию для полевых работ; обратные из Америки русские переселенцы и, наконец, просто путешественники и проезжие»⁵⁴.

После ультиматума, предъявленного Австро-Венгрией Сербии, угроза европейской войны прочно повисла в воздухе. Это отлично понимали как австрийцы, так и немцы, поэтому визовая работа берлинского и венского генеральных консульств России практически прекратилась – вместо ежедневно визируемых в летние месяцы 35–45 паспортов за визой обращались 2–3 лица, преимущественно военные, неизвестно с какой целью собравшиеся в столь тревожное время в российские пределы. Несмотря на то, что германцы и австрийцы свои выезды прекратили, российские подданные продолжали прибывать с традиционной беспечностью и попытки дипломатов и консульских работников «образумить» соотечественников успеха не имели. Тем не менее, видя приближающуюся опасность, дипломаты по собственной инициативе рекомендовали всем обращавшимся к ним русским не задерживаться ни в Германии, ни в Австрии и направляться если не в Россию, то хотя бы в Данию, Швейцарию или Италию. А после объявления австро-сербской войны, когда вмешательство России стало неизбежным, консульские сотрудники, взяв на себя полную ответственность ввиду отсутствия каких-либо инструкций, рекомендовали всем русским туристам или командировочным с первым же поездом возвращаться на родину. Более того, в случае необходимости в консульствах выдавались пособия на обратный проезд. Благодаря этому за десять дней до официального разрыва отношений с Австро-Венгрией и Германией многим удалось избежать последующего интернирования.

Наиболее драматично ситуация складывалась в Берлине.

Князь Феликс Юсупов, находившийся в это время с родителями в Германии, так описывает предвоенную ситуацию: «В Берлине царил хаос. Суматоха была в отеле «Континенталь», где мы остановились. На другой день в восемь часов утра нас разбудила полиция. Пришли арестовать меня, нашего врача, отцова секретаря и всю мужскую прислугу. Отец тотчас позвонил в посольство, но ему отвечали, что все очень заняты и приехать к нам никто не может.

Тем временем арестованных поместили в гостиничный номер, рассчитанный от силы человек на пятнадцать. Набралось нас, однако, с полсотни. Час за часом стояли мы, не имея возможности двигаться. Наконец нас отвели в комиссариат. Посмотрели наши бумаги, назвали нас «русскими свиньями» и объявили, что упекут в тюрьму всякого, кто через шесть часов не покинет Берлина. Только к пяти смог я вернуться в гостиницу и успокоить отца с матерью. Думали они, что меня им уже не видать. Надо было решать немедленно. Ирина позвонила по телефону кузине, кронпринцессе Цецилии. Та обещала переговорить с кайзером и тут же дать ответ. Отец в свой черед пошел посоветоваться с русским послом Свербеевым. «Увы, моя миссия тут закончена, – сказал посол, – и не знаю теперь, чем вам помочь. Все же приходите вечером».

Времени не оставалось. Арестовать нас могли с минуту на минуту. Отец бросился к испанскому посланнику. Тот объявил, что не даст в обиду русских в Германии, и обещал прислать к нам своего секретаря.

Тем временем позвонила кронпринцесса и сказала, что ей очень жаль, но помочь она не в силах. Собиралась заехать к нам, но предупредила, что кайзер отныне считает нас военнопленными и через адъютанта пришлет нам на подпись бумагу о нашем местопребывании: гарантирован нам выбор из трех вариантов и корректное обращение. Подоспел испанский секретарь. Не успели мы объяснить ему всего дела, как явился кайзеров адъютант. Он торжественно вынул из портфеля лист бумаги с красною восковою печатью и протянул нам. Текст бумаги гласил, что мы обещаем «не вмешиваться в политику и остаться в Германии навсегда». Мы оторопели! С матушкой случился нервный припадок. Она сказала, что сама пойдет к императору. Я показал нелепую бумагу испанцу.

– Как можно требовать подписать подобную чушь? – вскричал он, прочитав. – Нет, тут явно какая-то ошибка. Наверно, не «навсегда», а «на время военных действий».

Наскоро посовещавшись, мы вернули бумагу немцу, попросив подтвердить правильность текста и привезти документ завтра в одиннадцать. Отец снова поехал к Свербееву в сопровождении испанского дипломата. Наконец условились, что испанец потребует у министра иностранных дел фон Ягова предоставить в распоряжение русского посла специальный поезд для членов посольства и прочих русских граждан, желающих выехать из Германии. Список предполагаемых пассажиров министру сообщат немедленно. В списке, обещал Свербеев, будем и мы. Потом он рассказал отцу, что в тот день вдовствующая императрица Мария Федоровна и великая княгиня Ксения ехали поездом через Берлин. Узнав, что мы в «Отель-Континенталь», они хотели было заехать к нам и увезти нас с собой в Россию. Но было поздно. Судьба их самих висела на волоске. Злобная толпа била стекла и срывала шторки в окнах вагона государыни. Императорский поезд спешно покинул берлинский вокзал»⁵⁵.

После многочисленных шумных демонстраций и призывов к штурму российского посольства берлинская полиция оградила доступ толпы и приняла повышенные меры по его охране. Вплоть до 18 июля антироссийские манифестации ограничивались шествиями с криками и песнями по Унтер дер Линден.

Однако утром 19 июля здание посольства оказалось в плотном кольце враждебной толпы, и посол, которому необходимо было посетить МИД, с трудом протиснулся к автомобилю, стоявшему за оградой.

После объявления Германией войны России обстановка вокруг российских загранучреждений стала откровенно враждебной. По словам секретаря посольства С.Д. Боткина, «с самого начала обострения кризиса в посольство приходили многочисленные русские подданные за советом и помощью. Толпа русских настолько увеличилась, что заполнила подворотню и переднюю, проникая во внутренние помещения посольства. 20 июля с утра число наших соотечественников достигло многих сотен.

Они в слезах просили защиты от начавшихся притеснений со стороны немецких властей и умоляли оказать помощь, чтобы выбраться за пределы Германии. Не только весь проезд, но и двор был заполнен несчастными путешественниками. Они наводнили также парадную лестницу и прилегающие комнаты. Врывались силой в канцелярию, где в это время спешно укладывались секретные архивы. К сожалению, сотрудники посольства были бессильны оказать беженцам сколько-нибудь осязаемую помощь. Приходилось успокаивать их уверениями, что, несмотря на предстоящую войну, они, как мирные туристы и больные, притом, по большей части, женщины и дети, решительно ничем не рискуют, даже если бы, вследствие невозможности немедленно выехать, они вынуждены будут остаться еще на некоторое время в Германии. Никто в это время не мог и предполагать, какая участь ожидала наших бедных соотечественников, застрявших в Германии!»⁵⁶.

Телефоны посольства отключили, и оно оказалось отрезано от всего мира. Поступавшие на имя посла и сотрудников посольства телеграммы, проходя германскую цензуру, доставлялись выборочно и с большим опозданием. К вечеру российскому послу вручили паспорт на выезд из Германии и предложили незамедлительно сформировать соответствующий контингент из числа сотрудников посольства и консульств для их выдворения поездом в тот же вечер. Предполагалось, что после утверждения списка германским МИДом российские дипломаты будут отправлены до границы с Данией⁵⁷.

Германский МИД назначил день отъезда русских дипломатов на 1 час 07 мин. 21 июля (3 августа). Несмотря на позднее время, у здания посольства собралась огромная толпа берлинцев, провожавшая отъезжавших свистом и оскорбительными криками. Собравшиеся наваливались на автомобили, не давая им сдвинуться с места. Они били выходивших женщин и детей палками и зонтами, плевали, забрасывали песком и мелкими камнями. Подобной участи избежала лишь машина посла, которая продвигалась под эскортом конной полиции.

Вот что пишет князь Ф. Юсупов об отъезде русского посольства из Берлина: «На другой день рано утром мы поехали в русское посольство, а оттуда на вокзал к копенгагенскому поезду. Никакого сопровождения, как полагалось бы иностранной миссии. Мы отданы были на милость разъяренным толпам. Всю дорогу они швыряли в нас камни. Уцелели мы чудом. Среди нас были женщины и дети, семьи дипломатов. Кому-то из русских палкой разбили голову, кого-то избили до крови. С людей срывали шляпы, иным в клочья изорвали одежду»⁵⁸.

Послом в Берлине в это непростое для России время служил Сергей Николаевич Свербеев. Как и большинство его коллег, он имел соответствующие гражданский и придворный чины – тайный советник, камергер. Выходец из дворянской семьи высокопоставленных государственных чиновников. Отец его служил чиновником особых поручений при Якутском правлении, а мать происходила из княжеского рода Трубецких. Свою карьеру Свербеев начал по окончании юридического факультета Московского университета в Министерстве внутренних дел, а затем перешел в МИД на должность третьего секретаря Канцелярии. Первая загранкомандировка была в 1891 г. в Константинополь, затем – в 1894 г. – в посольство в Вене. В 1896 г. Свербеев стал первым секретарем миссии в Мюнхене, а затем вновь вернулся в Вену, где в 1898–1904 гг. служил сначала первым секретарем, а потом советником русского посольства.

В 1910 г. по протекции своего друга С.Д. Сазонова получил назначение на пост Чрезвычайного Посланника и Полномочного Министра в Греции, а в 1912-м – с его же помощью стал послом в Берлине⁵⁹.

Как утверждали коллеги Свербеева по дипломатической службе, «императорский посол в Берлине отличался исключительною бездарностью. Он только умел прилично одеваться, прилично держать себя и произносить кое-какие русские и иностранные слова в ответ на задаваемые вопросы. Он ничего не знал, не соображал, ни о чем не думал и ничего не делал. Дипломатическое ведомство имело в своей среде немало посредственностей. Но далеко в карьере они не шли. И Сергея Николаевича не следовало пускать далее секретаря посольства, притом преимущественно поручая ему лишь механическую работу. Министр иностранных дел Сазонов, только потому, что был одноклассником Свербеева в лицее, выдвинул его на пост посла в Берлине. И не в обычное нормальное время, а почти накануне начала мировой войны.

Не было вообще пределов легкомыслию Сазонова. И только этому печальному свойству своего школьного товарища обязан Свербеев своим возвышением не по достоинству. Обязан ли, однако? Оставайся Свербеев в тени, не было бы о нем и речи. Не приходилось бы о Свербееве упоминать как о лице, выдающемся своей бездарностью. И не лежало бы на ответственности Свербеева абсолютное бездействие важнейшего русского дипломатического поста в наиболее трагический момент истории России. Ничего-то он не видел. Ни о чем существенном не доносил. Настолько ничего не понимал, что даже отправлял в Петербург оптимистические депеши. В дни, предшествовавшие объявлению войны, умудрился отсутствовать из Берлина. Никаких ценных отношений не завязал, да и завязать был не в состоянии. Бледный, длинный, скелетически худой, с лицом, ничего не выражающим; так он и сейчас стоит перед глазами живым олицетворением жалкой посредственности»⁶⁰.

Разумеется, сегодня трудно оценить, каков элемент истины в приведенной характеристике русского посла, но, судя по итогам его работы в Берлине, многое из сказанного соответствует действительности.

Как справедливо отмечал Н.С. Гумилев:

 
Жизнь всё расставит по своим местам.
И каждый будет там, где должен быть.
И в памяти останутся лишь те,
Кого нам не дано забыть…
 

Прибыв на следующий день в Копенгаген, Свербеев сообщил в российский МИД, что отъезд дипломатов из Берлина «обставлен был германским правительством крайне несовершенно и едва ли удовлетворял самым необходимым условиям приличия, к тому же беспорядок был невозможный. После моего энергичного протеста, еще до формального разрыва дипломатических сношений, против недостаточной охраны посольства, которое буквально осаждалось любопытной и враждебной толпой, были приняты полицией необходимые меры. Однако в день отъезда был полный беспорядок. Сам я выехал из посольства тесно окруженный эскортом жандармов, ввиду чего ограничились только шумными враждебными криками. Члены же посольства и некоторые из русских подданных, выезжая из здания посольства, подвергались оскорблениям озверевшей толпы. Били и дам, и детей, бросали камнями и плевались.

Все русские до сорокапятилетнего возраста арестовываются для выяснения, подлежат ли они военной службе. Были арестованы, затем отпущены по установлении их личности секретарь военного агента Голумбиевский, секретарь генерального консульства Субботин, нештатный секретарь Далиг. При отъезде узнал об аресте консула в Бреславле Шиллинга, но проверить не мог. Второй швейцар посольства русский запасный унтер-офицер арестован и неизвестно, где находится»⁶¹.

В первые же дни войны началась массовая депортация российских подданных. Пытаясь хотя бы как-то получить необходимые средства для выезда из Германии, они обращались в ломбарды, но в лучшем случае им удавалось получить 30–40 % от реальной стоимости имущества. Нередко, увидев российские паспорта, сотрудники ломбардов либо отказывались принимать вещи, либо выдавали им мизерные суммы. В случае ареста русских германские власти конфисковывали их личное имущество – забирали все средства к существованию, особенно золотые марки и рубли, а в случае последующего освобождения возвращали денежные средства бумажными банкнотами.