Kitabı oku: «Саладин. Всемогущий султан и победитель крестоносцев», sayfa 3
«Франки совершали набеги день за днем. Много зла причиняли они мусульманам, оставляя после себя руины и запустение. Особенно страдала от набегов область Диярбакыр вплоть до Амиды. Они не щадили ни правоверных, ни еретиков. Они отняли у жителей Месопотамии все серебро и все ценности, которыми они обладали. В Харране и Ракке они угнетали местное население, подвергая его унижениям и оскорблениям, заставляя его каждый день выпивать чашу смерти… Все пути к Дамаску были отрезаны, за исключением тех, что проходили через Рахбу и пустыню, и купцы и путешественники были вынуждены подвергаться опасностям и нести все тяготы долгого пути по пустынной местности, рискуя потерей собственности и жизни от рук бедуинов. Франки даже вымогали деньги со всех городов в окрестности и решились на то, чтобы послать своих людей в Дамаск для освобождения рабов-христиан. Они принудили горожан Алеппо заплатить налог, равнявшийся половине получаемых ими доходов…»
С другой стороны, сарацины, по крайней мере мусульмане-турки, хотя и разобщенные на то время и неспособные дать решительный отпор врагу, были по природе воинами и по воспитанию фанатиками. Военная организация сельджуков была призвана взращивать нацию бойцов, и их недавнее обращение в ислам, их невежество и постоянное влияние фанатиков-мулл привело к тому, что они со всем пылом новообращенного восприняли новое учение. Каждый небольшой удел, возвысившийся из-за ослабления центральной власти, становился инкубатором воинов, любой из которых был яростным приверженцем ислама. Так же как и их противников христиан, мусульман побуждали вести религиозные войны два основных фактора – добыча и рай (куда попадали правоверные воины). И какой бы фактор ни был преобладающим, одно несомненно – требовались они оба и сильный вождь, чтобы превратить этих воинов в настоящую армию, готовую умереть за веру. Было необходимо провозгласить «священную войну», джихад, и дать им военачальника, чье мужество и военный гений должны уважать все. И турецкие вожди и их вассалы в одночасье стали церковью воинствующей, с которой крестоносцам предстояло серьезно считаться. Вождь был обретен в лице человека по имени Имад ад-Дин Занги.
Глава 3
Предвестник
1127
Среди многочисленных сельджукских командиров, бывших рабов Мелик-шаха, которые были награждены за свою службу важными постами, Ак-Сункур занимал высокое место. Будучи постельничим при дворе, он был посвящен в тайны своего царственного господина и имел привилегию стоять справа от него во время придворных приемов и заседаний государственного совета. Затем он стал правителем провинции Алеппо, и его «правление было временем милосердия и просвещения». Его имя стало нарицательным за его верность и честность. Умер он в 1094 г., служа сыну своего прежнего господина. После него остался Занги, 10-летний сын, получивший впоследствии прозвище Имад ад-Дин – столп Веры. Величайшей личностью в Месопотамии был тогда Кербога, правитель Мосула и многих других городов, вассал сына Мелик-шаха и его наследник. Кербога не забыл своего старого друга Белого Сокола, и он вызвал Занги и его мамлюков к своему двору. «Приведите мне его, – писал он, – ведь он сын моего друга по оружию, и мне следует заняться его воспитанием». Мамлюки прибыли в Мосул, и им были дарованы фьефы, и они сопровождали своего нового сеньора в его кампаниях. Однажды под Амидой, когда исход сражения был неясен, Кербога обнял Занги перед всем войском, а затем поручил его заботам мамлюков, сказав: «Берегите сына вашего бывшего господина, сражайтесь за него!» Они окружили мальчика и с такой яростью бросились в бой, что сражение было выиграно. Это было в первый раз, когда 15-летний Занги побывал на поле битвы.
С той поры много лет он жил жизнью привилегированного фаворита при дворе нескольких правителей Мосула; был известным оруженосцем своих сеньоров-воинов, которые владели пограничными землями, расположенными между владениями Полумесяца и владениями Креста. Он вырос в высокого смуглолицего юношу, имевшего аристократическую внешность. Взгляд его, казалось, пронзал собеседника. Характер у него был столь же прям, как и его осанка. Вплоть до того времени, как ему исполнилось 38 лет, он продолжал играть второстепенную роль как в политической жизни Месопотамии, так и во всех войнах, что она вела. Сменилось пять правителей Мосула, и каждый из них относился к нему как к сыну. Ему жаловали фьефы и поручали командование над экспедициями, постоянно направлявшимися против франков. Как-то раз, при осаде Тиверии, Занги отличился, совершив воинский подвиг. Во главе своих людей он отразил вылазку противника и преследовал его до ворот города, на которых остался след от удара его копья. Тогда, обернувшись назад, он увидел, что остался один. Его воины отстали от него после произошедшей стычки, и он продолжал скакать в одиночку. Некоторое время он оставался в этом опасном положении, продолжая сражаться с франками, в надежде на то, что его люди развернутся и присоединятся к нему, чтобы продолжить атаку. Но когда никто так и не появился на поле боя, он нехотя отступил, проложив себе путь мечом, и вернулся без единой раны к своим. Его подвиг стал широко известен и в других странах, и с той поры он стал известен под именем аш-Шами, то есть Сириец.
В 1122 г. сельджукский султан пожаловал Сирийцу награду за его военную службу – фьеф Васит, в то время это был большой и важный город, а также назначил его правителем Басры. При назначении на административный пост в империи от соискателя требовалось, чтобы ему было 36 лет. Занги тогда исполнилось 37, это был минимально возможный возраст для занятия государственной должности. Выбор султана быстро оправдался. Арабы, жившие в «области болот» в Нижней Месопотамии, которые питались водами рек Тигр и Евфрат, стремились восстановить свое господство над плодородными землями, орошаемыми великими реками. Но до тех пор, пока Занги охранял границу, они не в состоянии были это сделать. Арабский историк дает яркое описание решающей битвы арабов с турками, произошедшей 1 марта 1123 г. Арабов возглавлял знаменитый эмир Дубай, сын Садака, из племени асад. Он обосновался в Хилле, напал на Мадаин (Ктесифон) и даже отправился завоевывать Город мира, сам Багдад, столицу Аббасидского халифата. Халиф аль-Мустаршид не был увальнем, он лично возглавил свою турецкую гвардию, построил свои войска, и, одетый в черные одежды и тюрбан, с плащом пророка на плечах и священным посохом в руке, взошел на борт своей галеры. Достигнув противоположного берега, он был встречен своим большим вассалом аль-Бурсуки, правителем Мосула, Занги из Басры, главным кади, главой благородных Сейидов, представителем улемы, другими известными воинами и сановниками. Как только все собравшиеся увидели хорошо знакомый балдахин над лошадью халифа, то тотчас же упали на колени и поцеловали землю перед ним. Аль-Мустаршид принял их в своем шатре, и один за другим вассалы принесли клятву верности. Затем они двинулись на Хиллу, вражескую твердыню. Дубай встретил их у канала, названного Нилом, который соединял Тигр и Евфрат, и обе стороны приготовились к битве.
У арабов было 10 тысяч конных воинов и 12 тысяч пеших; у халифа насчитывалось не более 8 тысяч кавалерии, а количество пеших воинов не превышало 5 тысяч. Командующий правоверными расположился со своей ставкой позади боевой линии, но на виду у всех сражающихся. Перед ним стояли священнослужители, каждый с открытым Кораном перед ним. Весь Багдад молился в тот день, преклонив колени и произнося Священное слово, он просил у Бога защиты. В то время как Слово было прочитано один раз, Коран – тысячу раз в этот тревожный час. Правым крылом войска халифа командовал Занги, а левым – эмир, и на это крыло был направлен главный удар врага. Антар вел бедуинов во время двух замечательных конных атак, почти принудив войска халифа к бегству, когда Занги, применив искусный маневр, зашел арабам во фланг и при поддержке аль-Бурсуки опрокинул воинов противника в канал. Это было сокрушительное поражение, пленных вырезали без всякой жалости, командующий противника бежал, а его женщины попали в руки победителей.
После одержанной победы Занги решил попытать счастья при дворе. Он устал быть на посылках у временщиков-властителей. Он созвал своих сторонников и соратников и обратился к ним так: «Наше положение стало нетерпимым. Все время избирают новых правителей, а мы должны потакать их капризам и причудам! Они посылают нас то в Ирак, то в Мосул, сегодня в Месопотамию, завтра в Сирию. Что же вы мне посоветуете в таком случае?» Тогда Зайн ад-Дин Али, которому Занги доверял больше всех, сказал: «Мой господин, у туркмен есть пословица: «Если кому-нибудь понадобится возложить камень себе на голову, то пусть этот камень добудут с одной из высоких гор». Так и здесь. Если необходимо, чтобы мы кому-нибудь служили, то пусть это будет султан». Занги внял совету и отправился в Хамадан ко двору сельджукида Махмуда. Здесь он некоторое время выжидал, не требуя ничего, кроме привилегии его отца стоять на почетном месте близ трона. Этой честью он пользовался, пока его карманы не опустели. «О, мой друг Али, – сказал он Зайну ад-Дину, – мы действительно возложили камень на наши головы, как ты и предлагал, но, о боже, как тяжела эта ноша!»
Наконец однажды султан поехал играть в поло в сопровождении своих придворных. Когда пришло время выбирать партнеров, он подозвал Занги, подал ему мяч и сказал: «Иди и играй». После игры он обратился к придворным и начал укорять их за грубую лесть. «И как можете вы не испытывать стыда, – вопрошал он. – Вот стоит перед вами хорошо известный вам всем человек, отец которого занимал высокое положение в государстве, и ни один из вас не сделал и самого малого – не одарил его каким-либо подарком и не пригласил к своему пиршественному столу! Клянусь Аллахом, если он так долго и не получал от меня должности и не был пожалован фьефом, так это только из-за того, что я хотел увидеть, как вы поступаете в отношении него». Затем, обратившись к Занги, сказал: «Я даю тебе в жены вдову Кандаглая, и мои люди дадут тебе золота на устройство свадьбы».
Кандаглай был богатейшим вельможей при дворе, и его супруга была обеспеченной, подобно дочери султана. На следующий день после бракосочетания удачливый царедворец совершил торжественный выезд в окружении приближенных, своих и жены.
Прибытие Занги ко двору оказалось удачным, и он в 1124 г. вернулся в свои два объединенных в один фьефа – Басру и Васит, которыми управлял твердой и щедрой рукой.
Когда султан и его духовный сюзерен выступили в поход, Занги защитил Васит от нашествия войск халифа. Захватив все суда, какие только мог, и разместив на них своих воинов, он вовремя явился на помощь султану, который тогда находился под Багдадом. Тот был глубоко поражен этим поступком и испытал облегчение, увидев приближавшуюся флотилию своего верного вассала. В результате халиф был принужден заключить мир. Сельджукид милостиво согласился поселиться в своем нежеланном жилище в Городе мира. Занги сделали правителем Багдада, к чему он так долго стремился, и под его патронатом к тому же оказался весь Ирак. Осенью 1127 г. он стал эмиром Мосула; также он получил в управление область Джазира (в переводе с арабского «остров») в Месопотамии. Занги превратился не только в крупного феодала и правителя обширных областей; ему поручили почетную обязанность воспитателя двух сыновей султана. Новое назначение поставило его на передний край борьбы с латинской угрозой. С этого времени он защитник веры в войне с франками, подлинный Сид Кампеадор Востока. Его панегирист так характеризует Занги, прибегая к рифмованной прозе: «Он вторгся в пределы владений франков и их опустошил, и за постигшие правоверных несчастья врагам отомстил. И засиял, поблекший в небесах, полумесяц ислама, как прежде бывало, и солнце веры, вспыхнув, больше не угасало. И мусульмане в парадных одеждах чинно шагали и испить из в вечность текущих источников победы желали. Прекратилось при нем тринитариев [христиан] засилье, и отринул он веры их ложь и бессилье. Поклонение Богу Единому [Аллаху] на „острове“ и в Сирии восстановилось, и паства вокруг ислама объединилась».
Однако прежде, чем скрестить мечи с крестоносцами, Зангив должен был обеспечить надежность полученной им власти. До этого он был одним из вельмож, большим полководцем, но не царем. Но в Мосуле, в 350 км по прямой от Багдада, он обладал почти полной независимостью и не разрешал вмешиваться в дела своего правления. Созданная им административная система получила бы одобрение и идеального правителя Мелик-шаха, система управления которого послужила моделью управления для всех государств, возникших на руинах сельджукской империи. Она основывалась на личной власти, которую обслуживало множество инспекторов, сообщения которых проверяла разветвленная сеть армии информаторов. Занги имел осведомителей при дворах всех соседних государств и даже при дворе султана, и он прекрасно знал, чем занимается султан с утра до вечера. Каждый день прибывали гонцы с донесениями, и Занги был первым, кто узнавал самые свежие новости. Самое искреннее гостеприимство оказывалось всем гостям, но оно сочеталось со строгим надзором. Ни один посланец не мог проехать через подвластные Занги области, заранее не известив его и не получив на то разрешения. Когда приезжали послы, им выделяли проверенных сопровождающих, чтобы те не допускали неуместного обращения к послам народа и не давали им возможности больше узнать о стране. Подданным Занги не разрешалось покидать его владения, чтобы они ненароком не выдали тайных сведений о слабых местах его обороны; если кому-либо удавалось бежать, он требовал его выдачи. Когда группа крестьян переехала из Мосула в Мардин, Занги обратился к правителю этого города Темюрташу из династии Артукидов с просьбой отослать их обратно. На что Темюрташ возразил: «Мы полностью доверяем нашим феллахам и берем с собираемого ими урожая только десятину; если бы вы поступали так же, эти крестьяне не оставили бы вас».
«Скажи своему хозяину так, – ответил Занги гонцу. – Если бы ты взимал даже одну сотую часть урожая, и то это было бы слишком много, принимая во внимание, что ты живешь в роскоши и праздности в своем горном Мардине; если бы я поднял налог до двух третей для всей производимой продукции, это было бы ничто для моих служб. Поскольку я имею не только личных врагов, но должен вести к тому же священную войну. И если бы не я, ты не смог бы выпить в безопасности и чаши простой воды в твоем Мардине, поскольку франки захватили бы его. По этой причине до тех пор, пока эти крестьяне не будут отосланы назад, то, говорю это твердо, я вывезу каждого пахаря из Мардина и поселю его в Мосуле».
Уехавших крестьян срочно вернули назад. В другой раз Занги вынудил султана выдать ему беглеца-вельможу; несчастный был брошен в темницу, и о нем больше так ничего и не услышали.
Занги не отличался снисходительностью. Рассказывали о том, как однажды он застал лодочника спящим на своем посту, в то время как он должен был быть в полной готовности и ждать его; когда лодочника разбудили, он был так напуган, увидев представшего перед ним своего наводившего на всех страх господина, что упал замертво на месте. Рабы Занги жаловались, и не без основания, на его жестокость, а его слуги пребывали в таком страхе, что даже не осмеливались просить его еще раз повторить приказание, смысл которого им не был ясен. Передавали, что однажды Занги дал подержать слуге сухарь и забыл об этом, а слуга не осмелился его выбросить. Прошел почти год, когда Занги вспомнил об этом и призвал к себе слугу, а тот немедленно достал сухарь, завернутый в салфетку. Его исполнительность была вознаграждена важным назначением.
Занги хорошо разбирался в людях. И каждый раз, когда ему встречался способный слуга или толковый чиновник, то этот человек мог быть уверен, что ему будут доверять и оказывать поддержку. Более того, каким бы суровым правитель ни был, он не позволял никому тиранить своих подчиненных. «Может быть только один тиран в стране в данное время», – говаривал Занги. Однажды в походе, когда ему стало известно, что один из близких к нему командиров выбросил зимой на холод еврейскую семью, чтобы освободить ее дом для собственного постоя, Занги стоило лишь вызвать этого командира и посмотреть ему в глаза. Тогда он смиренно вышел из города и поставил свою палатку под дождем в непролазной грязи. Чиновникам не позволялось притеснять людей и вести себя распущенно. В эту эпоху не было более строгого наказания, как за правонарушения в отношении женщин. Жены воинов правителя были под его особой защитой, и никто не мог покуситься на их честь, когда их мужья были на военной службе. Занги не поощрял свое окружение в приобретении новой собственности. «До тех пор, пока мы правим страной, – говорил он, – какая вам польза от ваших поместий, если ваш фьеф, пожалованный вам за военную службу, приносит вам твердый доход?
Отряд крестоносцев-фуражиров (миниатюра из манускрипта XIII в., летопись Гийома Тирского)
Если мы потеряем страну, то и вы лишитесь своих поместий. Когда приближенные султана имеют во владении земли, то они всячески подавляют, угнетают и грабят народ». Занги никогда не позволял своим воинам топтать крестьянские посевы. «Они шли, – пишет хронист, – словно между двух натянутых канатов», и ни одному из них не позволялось взять даже пук соломы, прежде не заплатив крестьянину за него. Любое насилие в отношении населения сурово наказывалось: нарушителей распинали. Занги устанавливал умеренные налоги для бедных, но богатые города, наподобие Алеппо, несли основную тяжесть расходов на военные кампании.
Однако в итоге за свои вложенные в предприятие деньги он давал возможность получать хорошие доходы. Результаты сурового и строгого правления Занги были хорошо видны на примере его процветающих владений и особенно возродившейся столицы. Отец историка Ибн аль-Асира сообщает следующее: «Я помню, каким был Мосул, когда наш правитель, павший впоследствии смертью мученика, пришел впервые к власти. Большая часть города лежала в руинах, и пустое пространство протягивалось от Квартала барабанщиков вплоть до Цитадели и дворца… Старая мечеть была оставлена, и все дома вблизи крепостных валов были покинуты на расстоянии брошенного камня… Но с течением времени, когда правил правитель-мученик, страна оказалась под его защитой, следы заброшенности исчезли, и властям не дали превратиться в тирана. Положение улучшилось, и об этом стало известно вокруг, и народ стал приходить и селиться здесь. Вот уж действительно „великодушие рождает привязанность“. Мосул и другие города стали застраиваться домами, и кладбища исчезли, вытесненные пригородами».
Занги возвел большой Дом правителя напротив Альмейды (большая площадь для проведения спортивных соревнований), в два раза увеличил высоту крепостных стен и построил ворота, названные в его честь Баб аль-Имади. Прежде, до начала его правления, Мосул был беден плодами земли, так что, когда купец продавал виноград, он отрезал часть кисти ножницами, чтобы точнее был ее вес. Но когда Занги возродил город, вокруг него возникли цветущие сады, и было изобилие гранатов и груш, яблок и винограда, так что еще сохранялись плоды предыдущего урожая, как уже поспевал новый.
Глава 4
Падение Эдессы
1127—1144
Занги остался в истории совсем не потому, что он возродил Мосул и окрестные области. Он стал известен именно как защитник ислама от крестоносцев в то самое время, когда дело мусульман, как представлялось, находилось в отчаянном положении. Сельджукские вожди Месопотамии были разобщены, они могли равным образом или начать враждовать друг с другом, или «пойти по пути Аллаха». И они никоим образом не собирались признавать руководство нового правителя Мосула. Вся страна была поделена на множество военных фьефов по образцу земельных владений Занги, и в каждом из них были свои вассалы, а среди крупных феодалов были люди, давно обеспечившие себе вес и известность в обществе. Военачальник Артук был основателем династии Артукидов; его два сына Сокмен и Иль-Гази имели свои резиденции соответственно в Хасан-Кейфе и Мардине уже с начала столетия. Они прославились своими набегами на франков. Ни один вождь не вызывал даже в малой степени такого ужаса у крестоносцев, как этот дикий турок-сельджук. Из своей горной твердыни он совершал набеги по всей Северной Сирии. Когда жители Алеппо попросили его о покровительстве, он отправился на помощь городу во главе 3 тысяч конных воинов и 9 тысяч пехотинцев. Он пошел на приступ холма Ифрин, сильно укрепленного франками, и одержал решительную победу. В этой битве пал регент Антиохии Рожер. Иль-Гази умер в 1122 г., когда Занги получил свое первое назначение. Сын Иль-Гази Темюрташ получил в наследие горную крепость Мардин и Алеппо. И хотя он был человеком покладистым, который предпочитал вести спокойную жизнь, он не забывал, чем он был обязан своему отцу.
Его двоюродный брат Давид, который унаследовал Хасан-Кейф в 1108 г., стал самым известным вождем во всей области Диярбакыр. Когда он однажды призвал турок-сельджуков выступить в поход, каждый воин препоясал свои чресла в радостном предвкушении битвы, и вскоре 20 тысяч человек собрались под его знамена. Такой вождь не собирался уступать первое место кому бы то ни было, и Занги вскоре понял, что он должен что-то предпринять, чтобы можно было беспрепятственно следовать своим дальнейшим планам. Надо было или подчинить себе Диярбакыр, или каким-то образом обезвредить. Продвигаться в Сирию, находясь под угрозой атаки во фланг, было небезопасно. Первой целью Занги стал город Джезирет-ибн-Омар (Джизре), который недавно сбросил власть Мосула. Полководец форсировал Тигр; часть воинов переправилась вплавь, часть – на лодках. Его сторонники среди горожан оказали ему помощь, и он вошел в город. Сделано это было своевременно: на следующий день уровень воды в реке поднялся на высоту человеческого роста, и перейти ее уже стало невозможным. Из Джизре он направился к Нисибину, некогда бывшему известным городом; император Траян за его взятие получил почетный титул Парфянский. Теперь это был один из городов под властью Артукидов, и, чтобы завоевать его, Занги прибег к недостойному способу. Он поймал одного из вражеских почтовых голубей, посредством которых в Месопотамии и Сирии обычно передавали донесения, и послал с ним заведомо ложное сообщение, которое привело к быстрой капитуляции Нисибины, та же участь постигла и Синджар.
Здесь Занги ждала новая опасность. Города, контролировавшие верхнее течение Евфрата, – Эдесса, Сарудж, Бира и другие – были аванпостами христиан. Они находились в руках Жослена де Куртене, и гарнизоны их состояли из элитных войск. Их невозможно было просто оставить в тылу, не предприняв простейших мер предосторожности. Поэтому Занги заключил перемирие с Жосленом, который, вероятно, был рад тому, что было отсрочено столкновение с таким сильным противником. Атабек получил возможность беспрепятственного продвижения в Сирию. Он был занят наведением порядка на своих новых территориях, когда Алеппо обратился к нему с призывом избавить его от притеснений со стороны франков. Это была та самая возможность, которую Занги так ждал. Он сразу же переправился через Евфрат (1128), прошел через Манбидж и был с ликованием встречен в Алеппо. Единственный сирийский феодал, который мог противостоять крестоносцам, был Тугтигин, атабек Дамаска, но он только что скончался. В последний момент Занги, теперь уже Сириец par excellence (по преимуществу), занял его место и стал защитником отчаявшихся мусульман в борьбе с «неверными».
Господин Алеппо, Занги более года оставался в Северной Сирии, досаждая, как мог, христианам. Имея от султана жалованную грамоту, дававшую ему право быть правителем всех западных провинций, Занги осадил сильно укрепленный замок Атариб (Аль-Атариб), расположенный на расстоянии однодневного перехода от Алеппо, для которого он был постоянной угрозой. Его гарнизон состоял из отборных воинов, и благодаря своему положению и присущей его защитникам отваги и лихости это была одна из мощнейших твердынь латинян. На протяжении долгого времени все яростные приступы Занги с успехом отбивались, но он все теснее сжимал кольцо окружения и не отчаивался. Осажденные оказались в бедственном положении, и король Иерусалима Балдуин II провел военный совет, на котором решался вопрос, стоит ли ему идти им на помощь. Некоторые предполагали, что этот вопрос не заслуживает обсуждения, и сарацины будут отбиты, как это и бывало до сих пор. Но один из присутствовавших на совете, как сообщает хронист, «лишь дьявол знает почему», увидел в действиях Занги нечто более серьезное. «Пожар вспыхнет от этих искр, – сказал он, – и под этой дымовой завесой скрывается пламя. Не тот ли это молодой лев, который оставил свой след в Тиверии?»
Балдуин II решился наконец прийти на помощь осажденному Атарибу и отправился в поход «с конными и пешими воинами, своими принцами, рыцарями и графами, с подъятыми знаменами и крестами» на встречу со «львом из Тиверии». Советники Занги предложили ему отступить к Алеппо, но он не внял их советам: «Давайте будем уповать на Аллаха и выступим им навстречу, что бы ни случилось». Вместо того чтобы ждать подхода вражеского войска, он именно так и поступил. Завязалась яростная битва. Занги во главе своих людей атаковал противника вновь и вновь, выкрикивая слова пророка Мухаммеда: «Почувствуйте вкус ада!» Крестоносцы были разбиты наголову. «Мечи Аллаха пронзили шеи его врагов», и спаслись только единицы из принявших участие в сражении, которые и поведали о произошедшей бойне. Они обратились в бегство, но что могло помочь, когда «бутылка была осушена и цикады прервали свою песню»? Пощады не было никому. «Мученик» брел через море крови, раскалывая головы и ломая кости, пока поле боя не покрылось изувеченными телами и отсеченными конечностями. Удалось спастись только тем, кто спрятался под грудами трупов или «бежал на верблюдах под покровом ночи».
Лишенный последней надежды, Атариб был взят приступом, его укрепления были срыты, а воины гарнизона были убиты или уведены в рабство. На протяжении многих лет поле битвы было покрыто горами человеческих костей. Потери были с обеих сторон, и Занги намеревался отправить раненых по домам и дать отдых своим людям. Заключив перемирие с ближайшей крепостью Харим (Харенц), он вернулся в Мосул в 1130 г. уже в качестве самого известного вождя в исламе. О подвигах Занги знала вся страна, и его имя стало синонимом отваги и жестокости. Sanguineus (Кровавый) – так его отныне называли крестоносцы, и он написал это имя кровью на поле битвы под Атарибом.
Четыре года Занги отдыхал от священной войны (джихада). В Мосуле у него было много дел, он должен был удерживать в подчинении окрестных вождей. Смерть султана, его суверена, в 1131 г. привела к очередной войне за наследие Сельджукидов, в которой Занги тоже принял участие. Именно в этой кампании он потерпел поражение от кравчего Караджа, который заставил войско Занги в беспорядке отступить к Тигру, где паромные суда коменданта Тикрита спасли Занги от окончательного разгрома. Халиф попытался воспользоваться этой неудачей атабека и заставить его заплатить по старым счетам. Но предпринятая им осада Мосула в 1133 г. закончилась тем, что его, в свою очередь, окружил Занги, который принудил осаждавших сдаться, и после трех месяцев бесполезных усилий его святейшество отступил. На востоке горизонт снова прояснился, и атабек вновь обратил свои взоры на Сирию. Для того чтобы успешно вести джихад, было необходимо овладеть Дамаском, сердцем Сирии, теперь же это был не более чем аванпост франков. Дамаск должен был быть во власти Занги, и тогда, объединив войска Сирии и «Острова», он сможет сбросить «христиан-собак» в море.
Это была мечта, которой не было суждено осуществиться. Произошло это только после смерти Занги. Его первая попытка в 1135 г. закончилась ничем. Тогда умный государственный деятель, правивший Дамаском от имени нескольких номинальных властителей, Муин ад-Дин Анар (Айнард латинских хроник), принял единственно верное решение, чтобы сорвать планы Занги. Он заключил союз с франками. Крестоносцы сами в не меньшей степени опасались поборника ислама и были готовы помочь Дамаску сдержать его продвижение. Когда летом 1137 г. Занги вновь прибыл в Сирию, он обнаружил, что франки поддержали Анара, и первым шагом Занги было заставить их отступить вместе с королем Иерусалима в замок Барин (Монферран). Арабские историки пишут, что замок «располагался на горном гребне, гораздо выше горных пиков» на головокружительной высоте, до которой не могли подняться уставшие птицы. Франки считали его несокрушимой твердыней. Тем не менее, когда Занги задействовал против крепостных стен несколько мангонелей (метательных машин-камнеметов), Монферран был принужден спустить флаг. Истощенный и павший духом гарнизон сдался на почетных для себя условиях. Занги подарил королю Иерусалима (с 1131 по 1143 г.) Фульку одеяние для торжественных церемоний, и, как признает Гийом Тирский, атабек «относился к своему врагу довольно любезно».
Этот необычный акт милосердия был проявлением простого благоразумия. Занги стало известно, что в Сирию прибывают значительные подкрепления из Европы, и, спешно заключив перемирие с Дамаском, Занги отступил к Мосулу. Ситуация для него складывалась не лучшим образом. Император Иоанн Комнин ввел свою армию в Сирию, и к ней присоединились не только войска государств крестоносцев. К ней примкнули и мусульманский правитель Дамаска и его вассалы. Иоанн начал обмениваться дружественными посольствами с Занги. Мы читаем о преподнесенных дарах – соколах и леопардах для охоты, и о заключенном договоре, гарантировавшем неприкосновенность городских прав Алеппо. Но подобные соглашения не стоили той бумаги, на которой они были написаны. Христианские церковные деятели заявили, что клятва, данная неверным, ничего не значит. «Император овладел Бизаа и Кафар-Табом», а затем, в апреле 1138 г., осадил Шейзар, крепость семейства Усамы на Оронте. До Занги дошел призыв о помощи, и он поспешил с войском к крепости. Несмотря на то что у него не было достаточно сил, чтобы выбить противника с окружающих крепость высот, но его угрожающие маневры, ложный слух о идущем на подмогу Давиде из Хасан-Кейфа, наряду с дипломатическими ходами и прямом подкупе, подвигли императора изменить свое решение, поскольку его уже начинало возмущать безразличие и легкомысленное поведение латинских правителей. И на 24-й день осады «ромейский волкодав» снялся с места, бросив свой обоз, в котором, в частности, было 18 огромных мангонелей, которые Занги сразу же взял себе. Случилось так, пишет Ибн аль-Асир, что «Аллах избавил верующих от сражения» (Коран, 33: 25. Сура аль-Ахзаб).
