Kitabı oku: «Саладин. Всемогущий султан и победитель крестоносцев», sayfa 4

Императорский демарш не оправдал себя; но взаимопонимание между Дамаском и Иерусалимом продолжало сохраняться. Напрасны были усилия Занги, старавшегося примирить правителей сирийской столицы при помощи своего брака с Замурруд Хану, овдовевшей матерью действующего правителя. Да и свою дочь он выдал за эмира. Молодой человек был убит вскоре после свадьбы, и все надо было начинать сначала. Ничто не могло соблазнить или запугать Анара, истинного правителя города, даже жестокая казнь гарнизона Баальбека, его собственного фьефа, после того, как гарнизон сдался в октябре 1139 г., несмотря на предоставленный Занги аман (залог безопасности) и присягу на Коране. Эта предательская бойня только укрепила союз с христианами, который еще более упрочился после подписания договора. При этом Анар согласился выплачивать королю Иерусалима ежемесячно 20 тысяч золотых монет и отдать ему Банияс, если король поможет ему отбить город у Занги и изгнать его самого из страны. Город был взят странными союзниками, но Занги избавил их от необходимости выполнять последнюю часть соглашения и вывел свою армию из Сирии. Поставив отца Саладина правителем Баальбека в качестве вознаграждения за долгую и верную службу, Занги оставил Дамаск, так и не взяв его, и вернулся в Мосул.

Сопротивление Дамаска нарушило планы Занги относительно Сирии. Теперь он готовился атаковать крестоносцев в другом месте. Получив отпор на юге, он намеревался нанести по ним удар с горного севера. Он все рассчитал. Для защиты своего тыла и фланга он занял Шахрзур и Ашиб (который он восстановил и дал ему название в свою честь Эль-Имадия; или Амадия, как он называется и в наши дни) и породнился с царем Армении, сделав его своим союзником. Затем он начал поэтапное наступление на противника. Один за другим ему сдавались города Диярбакыра, пока не остановился с армией перед крепкими стенами Амиды. Он начал осаду города, следуя арабской пословице: «Меч – лучшее доказательство твоего права, чем предъявление пергамента». Но Амида не была его целью, он нацелился на большее. Как писал восточный хронист, «он флиртовал с Амидой, желая Эдессу».

До тех пор, пока его старый соперник Занги, Жослен де Куртене, удерживал известный епископский город, который, согласно преданию, был городом Каллирои, богини источника пресных вод, Занги не осмеливался даже приближаться к нему. Беспокойный граф внушал неподдельный ужас всему Диярбакыру и Сирии: воистину «дьявол среди неверных», как его называли в мусульманских анналах. Эдесса была самым мощным аванпостом христианского государства. Но теперь Жослен был мертв, и на его месте восседал уже совсем другой Жослен. Столь же доблестный, как и его отец, но зачастую действовавший импульсивно, медлительный и стремившийся прежде всего к удовольствиям, Жослен II предпочитал комфортное времяпрепровождение в своем Талль-Башире (Турбесселе) суровой жизни в горах. Осада Амиды, которая была простой уловкой Занги, была достаточным поводом для графа удалиться в его прекрасное сирийское поместье. Его приближенные не нашли ничего лучшего, как последовать его примеру, и Эдесса была оставлена на попечение халдейских и армянских купцов, imbelles viri («мужей, неспособных к войне»), не умевших обращаться с оружием, которые полагались только на наемников, которым часто задерживали жалованье на год и больше. С такими защитниками мощь стен значила мало.

Для Занги настал удачный момент, и когда город оставил и его правитель и рыцари-крестоносцы, он снял осаду Амиды и быстро направился к Эдессе. Первым делом Занги призвал гарнизон к сдаче, не желая разрушить царственный город. Но когда он получил отказ – жители помнили о Баальбеке, – то решил найти ответ в Коране и, получив благоприятное предсказание, отдал приказ начать осаду. Занги применил осадные машины и опытных саперов, подверг город жестокой бомбардировке, раз за разом его воины шли на приступ, пока осажденные не поняли слов Корана: «Стала тесной земля для них, несмотря на свою широту» (Коран, 9: 118).

После неоднократных неудачных приступов были наконец вырыты подкопы, в которые сложили вязанки хвороста и подожгли. Занги самолично осмотрел подкопы и сказал: «Пусть ни один человек не отужинает со мной вечером, пока он не войдет со мной в Эдессу утром». После месячной осады 23 декабря 1144 г. через открывшийся в стене огромный пролом воины устремились в город. Их пьянило чувство победы, и они были намерены отомстить за все те оскорбления, которым подверглись мусульмане со стороны властителей Эдессы. Теперь пришло время кровавого отмщения за все те преступления рыцарей Балдуина и Жослена: набеги, грабежи, поджоги, резню мирных жителей. В приступе гнева мусульмане не щадили никого, «они убивали вдов и чужаков и предавали смерти сирот». Они переворачивали кресты, резали монахов и священников, разрушали и бросали себе под ноги все, что встречалось на их пути, но не трогали собственность купцов. Юношей и девушек они брали в рабство. Это было жестоко, но разве не говорит Коран о том же наказании свыше? «Такой была Хватка твоего Господа, когда Он схватил селения, жители которых были несправедливы. Воистину Хватка Его мучительна, сурова» (Коран, 11: 102).

Занги триумфально вступил в город, и был поражен его красотой и величавостью, и сильно опечалился тем, что город пострадал по его вине. Он прекратил грабежи и заставил воинов отпустить пленных юношей и девушек, подобных газели, и вернуть всю добычу. Занги позволил жителям (тем, которые остались в живых) вернуться в свои дома, чтобы город мог возродить свое былое великолепие, и он не жалел усилий, чтобы загладить нанесенный ему урон.

Эдесса, по словам арабского историка, была «важнейшим завоеванием»: мощный ствол Латинского королевства был подрублен. Сарудж и другие окрестные города сразу же сдались, и долина Евфрата была наконец освобождена из-под гнета неверных. «Явилась истина, и сгинула ложь» (Коран, 17: 81), – было провозглашено по всей стране. Ислам одержал решительную победу. О ней говорили во всем цивилизованном мире и рассказывали об удивительных знамениях, предвещавших это событие. В одной дальней стране святой человек, смирявший свою плоть постом, вышел однажды из своей кельи к людям с радостным просветленным лицом и сказал собравшимся так: «Один из братьев сказал мне, что Занги взял в этот день Эдессу». Случайно оказавшиеся здесь участники осады обратились к нему со следующими словами: «О, господин! Мы знали, что победим с того самого раза, когда мы увидели тебя взошедшим на стену с боевым кличем „Аллах акбар“!». Святой отрицал, что он был в Эдессе, но те люди горячо поклялись, что они сразу же узнали в нем того человека, стоявшего на крепостной стене. Еще более странными были слова мусульманского мудреца в Палермо. Король сицилийский Рожер² ликовал по поводу недавних побед его войска над сарацинами и спросил его: «Где же был твой пророк, который не пришел на помощь своим верным?» Мудрец ответил: «Он помогал завоевать Эдессу!» Придворные разразились смехом, но король властно остановил их: слова старца поразили его. Вскоре они получили свое объяснение.

Великий атабек ненадолго пережил свой триумф. Без сомнения, последующие два года были потрачены на обустройство его новых владений, ведь он так и не вернулся в Мосул. Продолжая следовать своим планам по созданию Сирийской империи, в 1146 г. Занги осадил крепость Джабар, совсем недалеко от Евфрата. Когда однажды ночью он спал, отяжеленный выпитым вином, один из его рабов прокрался в его шатер и начал допивать из его кубка. Возникла перебранка, и от шума Занги проснулся, отчитал сотрапезников, а затем заснул снова. Зная его крутой нрав, они испугались, что утром последует наказание, и пришли в отчаяние. Однако правитель осажденной крепости предложил им деньги за его убийство. Они набрались храбрости и закололи его спавшего. Евнух Ярукташ нанес смертельный удар, затем все трое бежали в крепость. Когда была поднята тревога, великий эмир уже умирал. Один из присутствовавших рассказал, что он застал своего господина, когда он еще дышал.

«Увидев меня, он подумал, что я готовлюсь нанести ему последний смертельный удар. И он поднял руку, словно моля о пощаде. Я закричал: „О, мой господин, кто сделал это?“ Но у него уже не было сил ответить, и в эту минуту он испустил последний вздох».

Так умер Имад ад-Дин Занги. Случилось это 14 сентября 1146 г. Эмир всех эмиров и столп Веры погиб в возрасте 62 лет от меча, к которому он прибегал столь часто без всякой жалости. Его великие честолюбивые планы так и не осуществились, цель его жизни не была достигнута. Он лежал, предательски убитый своими же людьми, которые ели с ним за одним столом, и никто не обращал на него никакого внимания. Его сыновья и палачи сразу же начали оспаривать друг у друга право на его наследство и искать покровительства у того, кто мог прийти ему на смену. Войско, потрясенное преступлением и невосполнимой потерей, в смятении рассеялось. А человек, который вел своих воинов и заботился о них, лежал одиноко в своем холодном шатре. Обрядить покойника и похоронить его близ Сиффина на поле славной битвы (657 г.), в которой пало так много правоверных пять столетий назад, было поручено чужакам из Ракки. Когда настали более спокойные времена, его сыновья возвели купол над могилой. Восхищавшиеся Занги летописцы назвали его героем и «мучеником». Некоему святому старцу Занги явился в те дни в видении, и лик его был светлый и умиротворенный, и спросил его старец: «Как Бог встретил тебя?» – «Со всепрощением», – ответствовал Занги. «По какой причине?» – был второй вопрос. И ответ был: «По причине Эдессы».

Тем временем крестоносцы ликовали, в своих стишках на скверной латыни они называли доброй весть о смерти «кровавого человекоубийцы». Но они слишком рано радовались. Занги и вправду был мертв, но успел сделать очень много, чего не смогли добиться христианские князья. Он оставил после себя сына Нур ад-Дина и своего последователя Саладина, вождей, которые знали, как успешно докончить дело, начатое Занги. Спустя сорок лет после смерти великого атабека Святая земля уже принадлежала Саладину, и Иерусалим снова перешел во владение мусульман.

Часть вторая
Египет
1138—1174

Глава 5
Юность Саладина
1138—1164

Мы прервали наше повествование об Айюбе 1138 г., когда он в печали покидал крепость Тикрит вместо со своим братом в ту самую ночь, когда родился Саладин. Они отправились в Мосул к Занги, и прием, оказанный им, их не разочаровал. Великий атабек не забыл о переправе у Тикрита на Тигре. Он не был тем человеком, который мог отказаться от верного помощника. Оба брата служили в его войске и участвовали во многих битвах, и когда Баальбек пал в октябре 1139 г., Айюб был назначен комендантом завоеванного города. Баальбек или Гелиополис, древний «город Солнца», славился не только своей древностью и своими храмами. Он имел выгодное расположение на возвышенном месте. Он находился между хребтами Ливаном и Антилив, поднимаясь над долиной Эль-Литани, на высоте около 200 м над уровнем моря, и считался самым холодным городом в Сирии. Легенда рассказывает, как люди однажды спросили у Холода: «Где нам искать тебя?» И он ответил: «Мой дом в Баальбеке». Хотя теперь его уже никак нельзя назвать прекрасным городом, таковым он был в те дни, когда римский император Антонин Пий (р. в 86, правил в 138–161) построил здесь грандиозный храм, частично сохранившийся до наших дней. Баальбек во времена Айюба все еще был значимым городом, который окружала крепостная стена, а в западной его части возвышалась цитадель. В окрестностях простирались плодородные поля, было много садов и огородов. Город еще не затронуло варварское нашествие монголов, и он не успел пострадать от страшного землетрясения, которое и стало причиной его сегодняшнего запустения. Как писал в 1154 г. арабский географ аль-Идриси, городские «давильни переполняли виноградные кисти», свежая пресная вода текла через город, мастерские пользовались водой, которая подавалась с помощью водяных колес. Решение Занги поставить Айюба на столь высокий пост, отдав ему в управление такой крупный и процветавший город, служило убедительным доказательством его доверия. Тем более что это был самый южный аванпост на подступах к враждебному для Занги Дамаску, расположенному всего в 57 км по прямой от него.

Здесь сын Айюба провел несколько лет своего детства. Согласно преданию, это были счастливые годы, но более о них ничего не известно. Мы не знаем ничего о семье Айюба между 1139 и 1146 гг., времени его пребывания в Баальбеке. Несомненно, что Саладин получил обычное для мусульманского мальчика образование. Возможно, что сына коменданта обучали наилучшие учителя. Будучи набожным, Айюб основал в Баальбеке суфийскую обитель. Его сын, вне всякого сомнения, долгие годы изучал Коран, арабскую грамматику, основы риторики, поэзии и богословия. Вне зависимости от того, какова была национальность правителя сарацин в те дни, для каждого из них образовательным стандартом считался арабский язык. Глубокое понимание Корана и традиций, обучение чистому арабскому стилю и тонкостям синтаксиса арабского языка – такова была основная цель образованных, но немногочисленных учителей, которым была доверена задача воспитания одаренных юношей.

Какое бы образование ни получил Саладин в Баальбеке, оно поблекло перед лицом представившихся впоследствии возможностей. Ему еще не исполнилось и девяти лет, когда покровитель его отца был убит. И конечно, смерть великого атабека послужила прежнему владетелю Баальбеку, то есть Дамаску, важным сигналом. Айюб не предпринял никаких усилий по защите Баальбека. Ведь он был тактичным, осторожным человеком, хорошо понимавшим свои личные интересы. Он видел, что два сына Занги, которым досталось наследство отца, не доверяли и следили друг за другом. Им не было дела до Баальбека. Мосул был далеко, Алеппо стушевался. С другой стороны, Дамаск был близок и был готов вернуть себе утраченные владения. Когда дамасское войско вошло в Баальбек, находившийся в цитадели Айюб, прежде чем капитулировать, заключил с ним соглашение. Ему достался довольно большой фьеф, который включал в себя 10 деревень близ Дамаска; кроме того, он получил большую денежную сумму и дом в столице. Его прозорливость и опыт управления вскоре принесли ему высокий пост при дворе Абака, внука Тугтигина, а еще через несколько лет он стал командующим армии Дамаска.

Айюб занимал этот важный пост, когда сын Занги, эмир Алеппо Нур ад-Дин Махмуд, выступил в поход на Дамаск в апреле 1154 г. Нур ад-Дин по праву занимает второе место среди великих защитников ислама после Саладина. После катастрофы при Джабаре государство атабека распалось на две части. Сайф ад-Дин, старший сын, утвердился в Мосуле, младший Нур ад-Дин стал наместником Сирийской провинции. Едва он занял трон в Алеппо, как был призван на защиту Эдессы. Сразу же после смерти Занги народ Армении призвал своего бывшего графа Жослена де Куртене вновь взять Эдессу. В ноябре 1146 г. он захватил врасплох защитников города, когда те спали, и город стал его. Однако цитадель продержалась до прибытия Нур ад-Дина, и тогда Жослен с войском предусмотрительно отступил, в то время как армяне, пытавшиеся сбежать, надеясь на его защиту, попали в западню: оказавшись между воинами гарнизона цитадели и подоспевшей на помощь армией, они были изрублены на куски. Foris gladius et intus pavor (Извне меч, а внутри ужас).

Гийом Тирский описывает произошедшее так: «Было прискорбно смотреть и горестно рассказывать, как беспомощная толпа стариков и больных, пожилых матрон и молодых служанок, старух и младенцев, еще не отнятых от груди, скопившаяся в проеме городских ворот, частью была потоптана всадниками, частью раздавлена толпой, частью безжалостно посечена мечами». Очень немногим удалось спастись, уйдя вместе с отступавшим войском Жослена де Куртене, которое Нур ад-Дин преследовал вплоть до Евфрата.

Позже попал в плен и сам Жослен; он был ослеплен и брошен в темницу в Алеппо, где умер после девяти мучительных лет. Вслед за его поражением было покончено с владычеством франков во всем графстве Эдесса и в приграничной северной области. Неудачный Второй крестовый поход, который возглавили император Конрад III и король Людовик VII, еще больше обескуражил христиан. Они пришли по призыву святого Бернарда, чтобы изгладить позор Эдессы. Но они покрыли себя еще большим позором в сражении у Дамаска в 1148 г., когда бдительный Анар, уже не опасавшийся Занги и поддерживаемый, несомненно, Айюбом, не давал христианам возможности близко к нему подойти, и он видел, как таяли их силы.

«С места сбора в Тиверии войско, впереди которого несли Святой Крест, направилось к Иордану и перешло его; впереди шли сеньоры земель короля Балдуина, затем следовали французы и последними немцы. Глиняная стена, что окружала знаменитые сады Дамаска, не могла быть препятствием для такого войска. Но плодовые сады с узкими тропинками, большим количеством деревьев и высокими травами представляли собой довольно надежную защиту для города. Повсюду на этом обширном зеленом пространстве, густо поросшем деревьями, сарацины устраивали засады и всячески препятствовали продвижению наступавших воинов. Или же они занимали высокие строения, поднимавшиеся тут и там, словно каменные острова среди моря зеленых насаждений, и стреляли из луков во врага с верхних этажей. Наконец, после продолжительных стычек, сады были очищены, и христиане, терзаемые жарой и жаждой, устремились к реке, но там столкнулись со свежими силами противника. „Почему мы не продвигаемся вперед?“ – вскричал Конрад III, находившийся на отдалении позади воинов. Поняв причину, он ринулся вперед к авангарду войска сквозь ряды французов. Применив тактику тевтонов, он и его рыцари спешились и, прикрываясь стеной щитов, скоро загнали врага обратно в город.

Теперь началась серьезная осада, которая, по словам Гийома Тирского, „могла бы стать успешной, если бы не алчность великих князей, которые начали переговоры с жителями города“. По совету предателей лагерь был передвинут к юго-западу, где, по слухам, стена была слишком слабая, чтобы выдержать нападение. Но здесь крестоносцы столкнулись с более серьезным врагом, чем сильные укрепления, поскольку на новом месте они были отрезаны от реки и лишены доступа к плодовым садам. Из-за нехватки продовольствия и отсутствия настоящих командиров отчаяние охватило войско, так что многие начали говорить об отступлении. К тому же между сирийскими франками и их европейскими собратьями существовали завистливые отношения, и Анар, визирь Дамаска, не замедлил использовать в своих целях этот источник раздора. Он обратился к первым и указал им, насколько глупо было помогать своим братьям захватить Дамаск, взятие которого будет не более, чем прелюдией к захвату Иерусалима. Его аргументы, как бы сомнительны они ни были, к тому же подкрепленные подкупом, привели к снятию осады» (Арчер и Кингсфорд. «Крестовые походы»). На Пасху 1149 г. бравые крестоносцы уже были в пути, возвращаясь на родину.

Находясь в таком тяжелом положении, ни один человек, способный носить оружие, не мог бездействовать. Айюб, хотя он, возможно, еще и не стал главнокомандующим, пока Анар не скончался в августе уже после снятия осады, несомненно, сыграл выдающуюся роль в обороне города. Саладин, конечно, был еще слишком мал и мог быть не более чем заинтересованным зрителем. Западноевропейская легенда рассказывает о том, как Алиенора Аквитанская, королева Франции (р. 1122, королева 1137–1152), имела любовную связь с будущим «Солданом». Но поскольку Саладину было тогда всего лишь 11 лет, ревнивый король франции Людовик VII нашел, как представляется, более вероятную причину для развода с женой, состоявшегося позднее.

Пять лет спустя Айюб принял самое деятельное участие в смене династии. Именно он поддержал сына своего старого покровителя в борьбе за столицу Сирии. Случилось так, что пока старший брат договаривался с Дамаском и приобрел там большую власть, младший брат Асад ад-Дин Ширкух, Горный Лев, начал служить Нур ад-Дину. И такую храбрость он проявлял в сражениях, что его хозяин не только даровал ему важные города во фьефе, такие как Эмеса и Рахба, но поставил его командующим армии, которая должна была взять Дамаск.

Появилась, казалось, великолепная возможность. Франки были дискредитированы и опозорены после провала Второго крестового похода. В Месопотамию, находившуюся под управлением старшего сына Занги, пришло спокойствие. Неукротимый Анар, который неоднократно восставал на великого атабека, был мертв. И на его место пришел Айюб, брат которого был полководцем у Нур ад-Дина и пользовался его доверием. И уже правитель Дамаска подобострастно отдавал почести эмиру Алеппо. Час осуществить мечту Занги о Сирийской империи со столицей в Дамаске пробил.

В апреле 1154 г. Нур ад-Дин во главе своего войска появился под каким-то предлогом перед так и не покоренным городом. Ширкух начал переговоры с братом. За шесть дней все было улажено. Айюб остался верен своей давней привязанности к клану Занги и принял сторону более сильного претендента. Ему пришлось договариваться, чтобы не быть неблагодарным. Жители Дамаска, подобно разбредшемуся стаду овец, теперь, когда Анар умер, покинули своего наследственного господина и, следуя совету Айюба, открыли ворота новому могущественному властителю. Нур ад-Дин мирно вошел в Дамаск, а братья были должным образом вознаграждены. Айюб был единственным среди придворных, который имел право сидеть в присутствии правителя, и был назначен комендантом Дамаска. Ширкуху была дана Эмеса, и он также стал вице-губернатором всей Дамасской провинции. Паром на Тигре стал талисманом. Но если братья были обязаны своим первым успехам фортуне, то в дальнейшем им помогли продвинуться их таланты и отвага.

С 1154 по 1164 г. Саладин проживал в Дамаске при дворе Нур ад-Дина. Ему оказывали знаки почтения, соответствующие его положению сына коменданта. Что касается того, чем он занимался, что изучал, как проводил свое время и с кем, арабские хроники хранят полное молчание. Нам сообщают, что юноша проявил «замечательные способности», что Нур ад-Дин научил его «ходить по пути праведности, быть добродетельным и выказывать ревность в борьбе с неверными». Будучи сыном коменданта, Саладин, естественно, занимал привилегированное положение, но у него еще не проявились черты будущего величия. Он был просто образцом уравновешенной добродетели, которая гнушается «немощи благородных умов». Это все, что мы знаем о Саладине вплоть до того дня, когда ему исполнилось 25 лет. Сирийская знать, а по своему рангу Саладин занимал такое же высокое положение, молодые годы посвящала учебе, а в зрелом возрасте их делом была война и охота и занятие литературой. Облава на льва была привилегией монархов, но соколиной и псовой охотой занимались с неукротимой энергией. Мы читаем о гончих и соколах, которых регулярно привозили из Константинополя, где занимались их выведением. Но нет ни малейшего намека на то, что Саладин в юности был заядлым охотником. Все, что нам известно, так это о том, что он предпочитал уединение и, как и его мудрый отец, в отличие от импульсивного дяди, строил свою жизнь на принципах благоразумия и умеренности. Когда пришло время выбирать пути в жизни – или путь активный, но ведущий к почестям и славе, или другой путь мирного существования, – Саладин, как мы увидим, выбрал последний. Это не было формальным noli episcopari (лат. «не желаю стать епископом»), но скорее неосознанным протестом удалившейся от мира личности против беспокойной жизни честолюбца-карьериста. Саладин был из породы тех людей, которые отмечены печатью величия. И все же, хотя после удачного начала своего пути он не упускал ни малейшей возможности укреплять свою власть, имеется большое сомнение в том, встал бы Саладин на эту стезю, если бы не настоятельные уговоры его друзей. Бедная событиями юность могла вполне перейти в спокойную старость, и Саладин мог просто остаться Саладином из Дамаска, и тогда его малоизвестное имя так и не смогло бы приобрести европейское произношение.

Маловероятно также, что он мог бы стать известным ученым или поэтом. Если судить по его зрелым годам, литературные вкусы Саладина не шли дальше богословия. Конечно, он любил поэзию, но ему в большей степени нравилось вести богословскую полемику. Изучение священных традиций и проверка текстов, формулировки канонического права и объяснения отрывков из Корана, отстаивание истинного правоверия – все это приносило ему несказанное удовольствие. Так же как и его отец Айюб, Саладин был прежде всего предан исламу и в Дамаске имел большие возможности укрепляться в вере. Обучение в те дни означало вооружить себя богословскими знаниями, что было важнее всего. И люди толпами прибывали с Запада, из Самарканда и Кордовы учить и обучаться в мечетях и медресе Дамаска. Они приносили с собой знания других стран, иные обычаи и иные искусства. Возможно, Саладин сидел и слушал в западном углу Большой мечети Омейядов, когда Ибн Аби-Усрун читал там свои лекции. У него не могло быть лучшего учителя, кроме как того, что был первым педагогом своего времени и выделялся своими талантами. Нур ад-Дин не только взял его с собою в Дамаск, но основал в большинстве крупных городов Сирии училища, чтобы он мог там преподавать, и его чудесный дар открылся бы всем. Он стал судьей в Месопотамии, что свидетельствует о верности Саладина прежним связям. Когда старик ослеп, юноша из Дамаска, ставший величайшим из султанов, не позволил лишить его почетной должности.

Доказательством замкнутого образа жизни Саладина в юности и в пору взросления служит косвенный факт, что приводит ученый-ориенталист И. Деренбург. Усама ибн Мункыз, который провел в Дамаске почти все десятилетие с 1154 по 1164 г. и поддерживал тесные связи при дворе, когда ему случалось там бывать, ни разу не упоминает о юноше. Когда наконец в 1174 г. он встретил Саладина, ему должны были его представить. Находись он постоянно при дворе, Усама должен был бы знать его. В то же время следует помнить, что арабскому полководцу в начале его пребывания в Дамаске было от шестидесяти до семидесяти лет, и он вряд ли обратил бы внимание на какого-то молодого человека. К тому же старый поэт с импульсивной богемной натурой не мог иметь общих интересов с уравновешенным по характеру юношей, который предпочитал общаться со священнослужителями. Возможно, Саладин видел в образе жизни Усамы предупреждение для себя, а престарелый араб вполне мог считать благоразумного сына коменданта не более чем педантом.

Тот факт, что Саладин, впоследствии ставший известнейшим полководцем своего времени, ничем особым не проявил себя вплоть до 25-летнего возраста, довольно любопытен. Достаточно только вспомнить, что его дядя Ширкух, который побудил Саладина к участию в жизни общества, был правой рукой Нур ад-Дина, его способным и честолюбивым военачальником. Поговаривали, как пишет Ибн аль-Асир, что он был помощником правителя во власти. Когда в 1159 г. Нур ад-Дин был уже при смерти после тяжелой болезни, что приковала его к больничной койке в Алеппо на несколько месяцев, Ширкух, ставший тогда, без всякого сомнения, первым вельможей Сирии, уже собирался взять власть в свои руки. Ему помешал это сделать благоразумный Айюб, который предлагал не спешить, поскольку было неясно, закончится ли болезнь смертельным исходом, или правитель выздоровеет. В 1160 г. Ширкух возглавил караван паломников из Дамаска в Мекку, обустроив все предприятие с небывалой роскошью. Однако в его сияющей свите мы не видим Саладина, несмотря на всю религиозность последнего и понимание им того, что хадж для мусульманина – высший акт благочестия. Конечно, Ширкух играл выдающуюся роль во всех войнах Нур ад-Дина; в 1162 г. он отвоевал у франков Харим, овладел 50 сирийскими крепостями. В результате владения сына Занги расширились до Мараша на границе с сельджукским Римским (Иконийским) султанатом на севере и до Банияса у подножия горы Хермон и Бусры в Хауране на юге.

Саладин не участвовал в этих походах. Если бы он, хотя бы в малейшей степени, имел отношение к каким-либо военным действиям, мы можем быть уверены, что его биографы рассказали бы об этом. Так продолжалось до тех пор, пока Ширкух не совершил известную экспедицию в Египет, и вот тогда будущий «Султан всех мусульман» покинул свое добровольное затворничество и решительно занял место своего дяди – как истинный наследник Занги и защитник ислама.