Признание обвиняемого. Монография

ebooks@prospekt.org

Введение

Вопросы признания обвиняемым своей вины традиционно рассматривались в теории доказательственного права. Признание (сознание) обвиняемого в качестве одного из доказательств по уголовному делу обуславливало подход к данной проблеме с позиций права обвиняемого на защиту при нормативно установленном требовании, вытекающем из презумпции невиновности, доказать предъявленное обвинение, не ограничиваясь признанием обвиняемым своей вины. Право обвиняемого признать свою вину в этом смысле рассматривалось как право распорядиться уголовно-процессуальными средствами, предоставленными для защиты своих интересов. В условиях существования соответствовавшего закону подчинения процедуры уголовного судопроизводства требованию установления объективной истины по каждому уголовному делу признание обвиняемого хотя и предполагало его свободу распорядиться доказательственным материалом, тем не менее не было гарантировано от имевшихся на практике ограничений (нарушений), обусловленных стремлением конкретных правоприменителей к обеспечению неотвратимости уголовной ответственности. Стоит вспомнить хотя бы о том, что норма, предусматривающая иммунитет от самообвинения, появилась в законодательстве России только в 1993 г. в ст. 51 Конституции РФ, тогда же в УПК РСФСР были внесены дополнения о недопустимости использования доказательств, полученных с нарушением закона, для доказывания обвинения. Действовавший до 2002 г. УПК РСФСР, предоставляя обвиняемому право давать показания по делу, не закреплял соответствующего права не давать показаний, не содержал требования о разъяснении обвиняемому его права не свидетельствовать против самого себя. Соответствующие коррективы в правоприменительную практику вносились разъяснениями Верховного Суда РФ, а также Конституционным Судом РФ.

В теории уголовного процесса признается, что свобода лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, на добровольный выбор возможных вариантов своего поведения находится под угрозой вследствие различных причин, начиная от подавленности или смятения в связи с задержанием, вызовом к следователю и заканчивая возможными злоупотреблениями со стороны правоохранительных органов. Считается также, что объективно существующая опасность недостоверного признания вины требует установления определенных гарантий, направленных на обеспечение права обвиняемого давать показания и не давать изобличающих себя показаний. Наличие как самих гарантий, так и их практическая реализация (либо нереализация) определяются уголовно-процессуальной формой, обуславливающей построение всего уголовного судопроизводства.

Переосмысление ценностей, защищаемых посредством уголовного судопроизводства, повлекло изменение действовавшего уголовно-процессуального законодательства в сторону закрепления состязательных начал уголовного судопроизводства. Уголовный процесс, обнаружив свою социальную составляющую, перестал рассматриваться в качестве средства борьбы с преступностью, суд был лишен обвинительной функции, а соблюдение процедуры уголовного судопроизводства стало критерием допустимости полученных в результате расследования уголовного дела доказательств. Признав защиту прав лиц, как пострадавших от преступления, так и тех, в отношении кого осуществляется уголовное преследование, в качестве назначения уголовного судопроизводства, уголовно-процессуальное законодательство претерпело существенные изменения, которые коснулись и уголовно-процессуального доказывания.

Возможность обвиняемого, осуществляя свою защиту, участвовать в доказывании обеспечивается нормами, призванными оградить его права от нарушений со стороны лиц, наделенных властными полномочиями в процессе, могущих поставить под сомнение достоверность полученных результатов предварительного расследования, в том числе и показаний обвиняемого о своей виновности в совершении преступления. Подозреваемый с момента его фактического задержания получил право на помощь защитника, а также право иметь свидание с защитником наедине и конфиденциально до первого допроса. Не секрет, что нарушения прав лица, задержанного по подозрению в совершении преступления, в том числе на свободный и добровольный выбор позиции по делу, соответствующей его интересам, имеют место, как правило, на начальных этапах расследования (непосредственно или сразу после фактического лишения лица свободы передвижения). В УПК РФ в качестве принципов уголовного судопроизводства были закреплены презумпция невиновности, неприкосновенность личности, уважение чести и достоинства личности, охрана прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве.

Другим следствием изменения назначения уголовного судопроизводства стало допущение в уголовный процесс диспозитивных начал, дополняющих «веление» закона волеизъявлением сторон по делу. Это обусловило иной подход к вопросу о праве обвиняемого признать свою вину. Состязательное построение судопроизводства по новому УПК РФ установило определенные пределы принципу публичности, наделяя в указанных законом случаях не только сторону обвинения, но и сторону защиты правом принимать решения, оказывающие влияние на движение уголовного дела.

Признание обвиняемого как его позиция относительно предъявленного для рассмотрения в суд обвинения в определенных случаях приобрело значение акта распоряжения предметом процесса, определяющим последующую процедуру судопроизводства. Возможность обвиняемого, признав предъявленное обвинение (уголовный иск), повлиять на упрощение порядка рассмотрения уголовного дела, соответствующая действию диспозитивности в состязательно организованном судопроизводстве, с учетом фактического неравенства сторон на досудебных стадиях производства по делу, подчиненных розыскным началам, нуждается в определенных ограничениях, которые направлены именно на проверку добровольности признания вины. Акт распоряжения принадлежащим субъективным правом может повлечь определенные правовые последствия только в том случае, когда обвиняемый действует по доброй воле, согласующейся с его личными интересами. В противном случае, т. е. в случае вынужденного признания, отсутствие воли обвиняемого на сокращение предусмотренных процедурой уголовного судопроизводства гарантий его невиновности, пока обратное обвинителем не доказано, ничего общего с распоряжением правом не имеет и не должно влечь отступлений от общего порядка судебного разбирательства.

Данные обстоятельства предопределили выбор темы настоящей работы, представляющей собой исследование одного из наиболее острых вопросов уголовного судопроизводства – признание обвиняемого, определение его значения, роли и места в современном уголовном процессе, исследование конкретных видов признания обвиняемого с точки зрения их процессуальных последствий как для уголовно-процессуального доказывания, так и для оценки допустимых пределов волеизъявления обвиняемого по распоряжению своим субъективным правом. Не претендуя на исчерпывающий характер проведенного исследования, мы, тем не менее, попытались всесторонне и полно охватить проблему признания обвиняемого на современном этапе развития российского уголовного судопроизводства.

Глава I
Признание обвиняемым своей вины: исторический и ценностный аспекты

§ 1. Значение и место признания вины в уголовном процессе (исторический аспект)

На протяжении всего развития уголовного судопроизводства признание обвиняемым своей вины особо выделялось среди доказательств по уголовному делу. В разные исторические эпохи признание (сознание) обвиняемого выделялось в качестве самостоятельного доказательства по уголовному делу. Однако значение данного вида доказательства (его ценность) в уголовном процессе было различным: от доказательства «лучшего», «совершенного», наличие которого устраняет необходимость собирания других доказательств, до рядового, не имеющего заранее установленной силы и подлежащего проверке на основе собранной совокупности доказательств. Отношение законодателя и правоприменителя к признанию обвиняемого во многом было обусловлено той или иной формой уголовного судопроизводства, определяющей цели, на достижение которых направлена уголовная юстиция, и устанавливающей соответствующие средства (способы), позволяющие эти цели достичь. В то же время сама процессуальная форма судопроизводства, будучи политически, экономически, социально обусловленным явлением, отражала уровень развития человечества от эпохи «кровной мести» до суда присяжных. Равно как требование безоговорочного и безропотного подчинения высшей (божественной, публичной, государственной) власти постепенно сменялось признанием за человеком определенной свободы, изменялись и в уголовном процессе взгляды на роль и значение, которые играют в уголовном судопроизводстве показания обвиняемого против самого себя.

Для раннего уголовного судопроизводства характерным было отношение к преступлению как к нарушению прав частного лица, от воли которого и зависело возникновение процесса. Каждая из сторон в обвинительном процессе обязана была доказать свою правоту. Судебный процесс был направлен на отыскание «воли Божьей», а исход дела во многом зависел от соблюдения формальных условий состязания. Сознание обвиняемого в тот период признавалось «царицей доказательств» (regina probationum), и его было достаточно для вынесения решения по делу. В тех случаях, когда признания не было либо оно было недостаточно убедительным, использовались иные средства к установлению истины («воли Божьей»), в числе которых были судебные поединки, испытания железом и водой (ордалии). В. А. Случевский по этому поводу отмечал: «Две силы проявляли свое исключительное действие в человеке того периода – физическая сила и сила суеверия поэтому естественно, что ум его, неспособный к отвлечению, в этих двух источниках искал средств борьбы с преступлением»¹. Виновным признавался тот, кто был побежден на судебном поединке (поле), либо тот, кто, будучи брошен в воду, выплывал на поверхность воды, либо тот, у кого на руке через определенное время после погружения ее в кипящую воду имелись следы ожога².

Источники древнерусского права периода XIV–XV вв. в качестве самостоятельного доказательства по делу предусматривали присягу, которая состояла в целовании креста на судной грамоте в подтверждение соблюдения ее положений. В случае отказа обвиняемого дать присягу (отказа от крестного целования) он признавался виновным: «а не поцелует креста, тем его и обвинить»³. В условиях существования обязанности давать правдивые показания, о чем надлежало присягнуть, собственное признание обвиняемого, считавшееся полным доказательством виновности, носило характер вынужденного.

Последующее развитие уголовного судопроизводства в России (XV – начало XVI в.) происходило на фоне образования централизованного Русского государства и установления на всей территории власти единого монарха. Существовавший обвинительный процесс не мог в полной мере обеспечить стоявшие перед централизованным государством задачи предотвращения беспорядков, причины которых во многом были обусловлены недостатками судебной процедуры: несовершенством доказательств (испытаний, поединков), возможностью для преступника избежать наказания по формальным основаниям. В этот период происходит изменение понятия преступления: вместо «обиды» по Русской правде, причиняемой частному лицу, в Судебнике Ивана III 1497 г. под преступлением стали пониматься так же всякие действия, которые посягали на господствующий феодальный порядок, преследование которых осуществлялось не потерпевшим, а государством. В целях обеспечения правопорядка и предотвращения разбоев дополнительно к общему обвинительному порядку рассмотрения уголовных дел государственная власть вводит новую форму судопроизводства по наиболее опасным преступлениям (государственные преступления, душегубство, разбой, татьба с поличным, поджог и т. д.), именуемую розыском.

Розыск производили специально назначенные чиновники (губные старосты, целовальники), которые в силу своей должности обязывались лихих людей, разбойников и татей «обыскивать и доведши на них» преступление наказывать. Губная Белозерская грамота 1539 г. предписывала, чтобы губные старосты «лихих людей разбойников сами обыскивали по нашему крестному целованию вправду без хитрости, да где которых разбойников обыщете, или кто у себя разбойников держит, или к кому разбойники приезжают и разбойную рухлядь (украденные вещи. – С. К.) привозят, и вы б тех разбойников ведомых (подозреваемых) меж собя имали да обыскивали их, и доведчи на них и пытали накрепко, и допытався у них, что они разбивают, да тех бы естя разбойников бив кнутьем да казнили смертью»⁴. Розыскной порядок предусматривал соединение в руках одного государственного органа (чиновника) полномочий по возбуждению дела, его расследованию с проведением повального обыска⁵ и применением пытки, вынесению приговора и его исполнению. Главными доказательствами в сыске были: собственное признание, повальный обыск, поимка с поличным, очная ставка.

Судебник 1550 г. предусматривал для дел о первой краже с поличным две формы судопроизводства в зависимости от результатов обыска (ст. 52)⁶. В том случае если обвиняемого по результатам обыска называли «добрым человеком», дело подлежало рассмотрению «по суду», т. е. обвинительным процессом⁷. Если обвиняемого называли «лихим человеком», следовало «его пытати». Собственное признание («и скажет на собя сам»), совпадающее с результатами повального обыска, становилось безусловным доказательством виновности, и обвиняемый подлежал смертной казни («ино его казните смертною казнью»). Если пытаемый не признавался, он подвергался пожизненному тюремному заключению. В случае совершения повторных краж собственного признания вины, полученного под пыткой, было достаточно для казни обвиняемого. Если же «пытан на себя не скажет», требовалось проведение повального обыска, по результатам которого обвиняемый мог быть либо брошен в тюрьму на пожизненный срок (если его называли «лихим человеком»), либо отпущен на свободу под «крепкую поруку», т. е. поручительство авторитетных в обществе людей (если обвиняемого называли «добрым человеком»). Таким образом, в этот период по некоторым категориям дел об особо опасных преступлениях признание обвиняемого приобрело значение главного доказательства, получение которого под пыткой должно было предшествовать всем остальным способам расследования дела (ст. 56, 57 Судебника 1550 г.). Отсутствие признания обвиняемым своей вины могло спасти последнего от смерти ценой пожизненного тюремного заключения. В то же время по делам о разбоях при наличии доказательств виновности, полученных на очной ставке и во время повального обыска «с доводом» (с представлением улик), могли быть признаны виновными и казнены даже те обвиняемые, которые не подтвердили своей вины («не учнут, пытаны на себя и на товарищев своих говорити вразбоех»⁸).

Процесс усиления государственной (царской) власти в период с конца XVI до начала XVII в. характеризуется расширением сферы применения розыскного порядка судопроизводства. Соборное уложение 1649 г. сохраняет обвинительный порядок разрешения уголовных дел, для которого добровольное признание обвиняемого считалось полным доказательством виновности. Так же, как и по Судебнику 1550 г., в случае частичного признания обвиняемыми своей вины предписывалось в этой части вынести решение сообразно с тем, «в чем они начнут винится»; в остальной части дело надлежало рассматривать «по суду же, до чего доведется» (ст. 136). В случае добровольного признания обвиняемым претензий истца (равно как и в случае молчания обвиняемого) в самом начале судебного разбирательства (ст. 101) суд был вправе вынести решение в пользу истца («того ответчика без суда обвините»). В то же время Уложение, отказавшись от проведения судебных поединков (поле), для установления истины в обвинительном процессе допускало использование по усмотрению суда обыска, что отражало розыскное начало.

Дела о грабежах, кражах, убийствах, когда разбойник или тать были пойманы с поличным либо облихованы на повальном обыске, либо оговорены «язычной молкой» (во время пытки. – С. К.), были отнесены к ведению Разбойного приказа, в подчинении которого находились все губные старосты и целовальники, т. е. административные органы, осуществлявшие розыск, суд и исполнение наказания. Особый порядок расследования и разрешения вышеуказанных дел, так же как и ранее, требовал получения от обвиняемого под пыткой собственного признания. Уложение 1649 г. по сравнению с Судебниками расширило круг дел, по которым проведение пытки являлось обязательным, предусмотрев вместе с тем и иные, помимо смертной казни, виды наказания. Вор, сознавшийся под пыткой в совершении кражи впервые и без убийства, подвергался «торговой казни» (битье кнутом), тюремному заключению на два года, отрезанию левого уха, а его имущество переходило к пострадавшему (ст. 9).

В Соборном уложении 1649 г., в отличие от ранее действовавшего законодательства, заметно изменился порядок оценки собственного признания обвиняемого в качестве доказательства по делу. В ст. 41 Уложения появилось положение: «А на которых людей языки с пытки в разбое говорят, а сами на себя с пыток не говорят, а в обыскех их многия люди назовут лихими людьми, и тех людей по язычным молкам и по лихованным обыском казнити смертию, а животы (имущество) их продать в выть»⁹. Предписывая применение пытки для получения признания вины, законодатель, тем не менее, решающее значение для разрешения дел о разбоях придавал не собственному признанию, а оговору или облихованию обыском, которые влекли смертную казнь даже в случае отсутствия признания вины под пыткой.

Признание обвиняемого в розыскном процессе, так же, как и в обвинительном, рассматривалось в качестве лучшего (совершенного) доказательства с той лишь разницей, что розыск, проводимый в государственных интересах, допускал, а в последующем и прямо предписывал в качестве средства для получения собственного признания применение пытки. Применение пытки кроме получения собственного признания имело и иную цель – получение показаний в отношении соучастников преступления, а также иных лиц, могущих представлять угрозу государственному порядку. Суд в розыскном производстве, продолжая оставаться лишь регистратором событий (фактов), в отличие от своего предшественника в обвинительном процессе призван был не просто наблюдать за исходом состязания между сторонами, но и заботиться о предупреждении и пресечении преступлений («лиха»), об охране общественного порядка, т. е. о государственном интересе, обеспечиваемом средствами уголовной юстиции. Главнейшим из них становится пытка. Уже приступая к разбирательству дела, суд исходил из того, что подсудимый виновен, и потому к нему должно быть применено насилие. Насилие было возведено в ранг государственного права. Суд «предписывает мучить человека вследствие сомнения о том, виновен он или нет; он наказывает его на основании подозрений, чтобы знать, будет ли он иметь право его наказать; он обходится с ним, чтобы добыть доказательство преступления, так, как обходился бы, когда он уже имел бы это доказательство»¹⁰. Признание вины не освобождало от применения пытки: «сознавшегося следовало все же пытать в иных разбоях и иных татьбах». По мнению В. Д. Спасовича, розыскной порядок расследования уголовных дел, «предающий человека в жертву государственным целям, был грубым полицейским произволом»¹¹.

История применения в суде пытки в качестве необходимого способа отыскания истины связана со средневековой эпохой западно-европейских духовных судов над еретиками, именовавшимися инквизицией (начало XIII в.). Приводимое ниже описание процедуры суда инквизиции, излагаемое по работе американского ученого Генри-Чарльса Ли «История инквизиции в Средние века»¹², исследовавшего обширный архивный материал, представляет особый интерес в свете последующей характеристики российского процесса периода второй половины XVII – начала XVIII в. и места в нем собственного признания обвиняемого.

Инквизиция, созданная в целях подавления ереси и боровшаяся за спасение «заблудших» душ, установила по делам еретиков особый, отличный от светских судов, порядок судопроизводства. Судопроизводство инквизиции было тайным, свободным от всяких законных формальностей и вполне произвольным. Обязанность инквизитора отличалась от обязанности обыкновенного судьи главным образом тем, что он должен был не только установить факты, но и выведать самые сокровенные мысли и задушевные мнения подозреваемого. В сущности, для инквизитора факты были лишь признаками, которые он мог, по своему усмотрению, принимать во внимание или нет. Инквизитор, выступая в процессе как обвинитель, был в нем одновременно и судьей. При этом такой судья, как духовный и беспристрастный отец, в своих заботах о спасении душ не мог быть стесняем никакими правилами. Любой сомнительный вопрос инквизитор, не задумываясь, разрешал «в интересах веры». Всякие мероприятия, которые ограждали интересы обвиняемых и необходимость которых в обычных юридических процессах была признана вековым опытом, были умышленно устранены в делах, где речь шла o жизни и добром имени обвиняемых.

С самых первых дней основания Инквизиции исключительной формой возбуждения дела стал розыск. Обычно ход инквизиционного процесса был следующий. Инквизитору указывали на отдельное лицо как на подозреваемое в ереси, или его имя называл какой-либо задержанный в своих признаниях; приступали к негласному расследованию и собирали все возможные свидетельства на его счет; затем его тайно требовали явиться в суд в назначенное время и брали с него поручительство; если казалось, что он намеревается бежать, его арестовывали и держали под арестом до дня явки на суд. По закону вызов в суд должен был повториться до трех раз, но это правило не соблюдалось. Когда преследование было основано на народной молве, то в качестве свидетелей вызывали первых попавшихся лиц, и когда количество догадок и пустых слухов, подтвержденных этими свидетелями, боявшимися навлечь на себя обвинение в сочувствии к ереси, казалось достаточным для возбуждения мотивированного дела, то подозреваемого требовали в суд. Таким образом, обвиняемого осуждали заранее; на него смотрели как на виновного уже по одному тому, что его вызывали на суд. Отсутствие заподозренного в суде считалось неявкой и только увеличивало заранее предполагаемую виновность новым и непростительным прегрешением; кроме того, на практике неявка считалась равной сознанию. Отсутствие обвиняемого благочестиво замещалось «присутствием Бога и Евангелия» в тот момент, когда читался приговор.

Единственным средством спастись для лица, вызванного в суд, было признать все собранные против него обвинения, отречься от ереси, раскаяться в своем преступлении и согласиться на всякую епитимию, которую могли бы на него наложить¹³. Если же при наличии свидетельств против подозреваемого он упорно отрицал свою виновность, отказывался признаться в ереси и настаивал на своей верности католичеству, то он становился нераскаянным, закоренелым еретиком, к которому не могло быть применено духовное наказание; его передавали светской власти для сожжения на костре.

Таким образом, по делам, рассматриваемым судом Инквизиции, требовалось сознание обвиняемого как единственно возможный способ спасения души, получения прощения и сохранения жизни. Кроме того, обязательным условием чистосердечного раскаяния было требование выдать всех известных обвиняемому еретиков и всех, подозреваемых им в ереси; отказ выдать своих друзей и близких считался доказательством того, что человек не раскаялся, и в этом случае он подлежал передаче светской власти, т. е. палачу. Другим фактором, определяющим столь важное значение сознания обвиняемого в суде Инквизиции, было самолюбие инквизитора, требующее, чтобы ни один еретик «к великому вреду веры» не ускользнул от заслуженного наказания по принципу: лучше принести в жертву сто невиновных, чем упустить одного виновного.

Вышеуказанные обстоятельства, определяющие ценность сознания обвиняемого, привели к тому, что вымогательство признаний стало центром судебной процедуры. Сознания добивались посредством допросов, «составлявших особого рода тонкое искусство, состоявшее, по большей части, в умении расставлять сети обвиняемым, ставить их в тупик и в противоречия с самим собой». Другим весьма действенным приемом добиться сознания была медленная пытка бесконечными отсрочками разбора дела. Арестованный, который отказывался признаваться или признания которого казались неполными, отсылался в свою камеру «для размышлений» в уединении и в темноте. После многих недель или месяцев наступал наконец день, когда заключенный просил выслушать его снова; если ответы были опять неудовлетворительными, его снова запирали, и он мог, таким образом, целые годы и даже десятки лет терпеть предварительное заключение. Если только смерть не освобождала его, он почти всегда сознавался. В тех случаях, когда хотели ускорить получение результата, положение узника ухудшали настолько, что оно становилось невыносимым. Прекрасным средством добиться признания считалось содержание узника на цепи, полумертвого от голода, в яме без воздуха.

С 1252 г. в судах Инквизиции для раскрытия ереси было разрешено применять пытку. В 1256 г. право подвергать пленника пытке было предоставлено непосредственно самому инквизитору (до этого лица духовного звания не могли присутствовать при пытке и принимать в ней участие). Инквизицией был принят определенный порядок применения пытки, который, как правило, не исполнялся. По правилу пытка могла применяться только один раз, но в случае необходимости повторения пытки принималось решение о ее продолжении (а не о повторении). Всякое признание, добытое в застенке, потом должно было быть подтверждено. Обыкновенно пытка применялась до тех пор, пока обвиняемый не выражал желания сознаться; тогда его развязывали и вносили в соседнюю залу, где выслушивали его признания либо подтверждение признаний, сделанных в комнате пыток. Признание записывалось в протокол с отметкой, что оно сделано добровольно, без угроз и принуждения. Если обвиняемый отрекался от своего признания, то его можно было снова подвергнуть пытке (продолжить пытку) с целью «отречься от своего отречения», за исключением случаев, когда решали, что он уже был «достаточно» подвергнут пытке. Отречение от признаний рассматривалось в качестве клятвопреступления, свидетельствующего о том, что обвиняемый – нераскаявшийся еретик, которого следует выдать светским властям.

Столь подробное описание судопроизводства в судах инквизиции приведено в данной работе намеренно: суд инквизиции постепенно стал оказывать влияние и на светские суды, следствием чего стали изменение существовавшей процедуры судопроизводства, переход к новому виду розыскной формы процесса – процессу инквизиционному, во многом вобравшему в себя те правила и процедуры, которые были свойственны классической инквизиции. Судопроизводство по типу инквизиционного розыска появляется в России в эпоху правления Петра I. В период становления абсолютизма, сопровождавшийся многочисленными крестьянскими восстаниями, суд призван был стать быстрым и решительным орудием в руках государства для пресечения всякого рода попыток нарушить установленный порядок. В задачи судебных органов входило не столько установить истину, сколько предотвратить нарушения царской, государевой воли (общая превенция достигалась путем устрашения). Этой цели вполне соответствовало положение, позволяющее покарать пусть и невиновного, чем вообще никого не покарать.

Инквизиционный процесс как «политическая разновидность розыска»¹⁴ получил свое законодательное закрепление в Кратком изображении процессов или судебных тяжб (1715 г.)¹⁵. На обвиняемого возлагалась обязанность доказать свою невиновность: «невиновность свою основательным доказыванием оправдать и учиненное доношение правдою опровергнуть». В числе доказательств Краткое изображение процессов называет своевольное признание, которое определяется следующим образом: «когда кто признает, чем он виновен есть, тогда далняго доказу не требует, понеже собственное признание есть лутчее свидетельство всего света»¹⁶. При наличии полного признания обвинения суд обязан был вынести приговор без исследования вопроса о том, соответствует ли такое признание действительности или нет. Вместе с тем в Кратком изображении процессов перечисляются условия, которым должно было отвечать собственное признание, чтобы оно могло быть положено в основу приговора. К таким условиям относятся: 1) полнота и безоговорочность признания («чтоб признаное в действе всеконечно было»); 2) добровольность («чтоб оное признание вольное было»); 3) признание должно быть сделано перед судом («вне суда учиненное признание не имеет за действительно признано быть»); 4) чтобы обвиняемым были изложены обстоятельства дела, подтверждающие достоверность сделанного признания («чтоб притом доказать такие обстоятельства, которые б могли быть достоверны, и о правде б не сумневатца»).

В целях получения признания обвиняемого Краткое изображение процессов (ч. 2 гл. 6) разрешало использовать допрос с пристрастием (допрос с угрозой применения пытки, предшествующий ее применению), а также пытку. Основания и правила проведения пытки получили при Петре I законодательное закрепление. Достаточным основанием для проведения пытки обвиняемого, не признающего своей вины, являлось наличие у суда «совершенного подозрения», например свидетельских показаний знатного человека о том, что он видел обвиняемого в момент совершения преступления, либо показаний двух свидетелей, которые хотя и не видели самого преступления, но видели обвиняемого в месте его совершения. Степень тяжести применяемой пытки была отдана на усмотрение суда («на разсуждение судейское»): чем более тяжкое преступление, тем более жестокие способы пытки могли быть использованы. Кроме того, определяя степень тяжести пытки, суд должен был принимать во внимание и качества личности подозреваемого: «твердых, бесстыдных и худых людей» пытать следовало жестче, чем тех, кто «деликатного тела и честные суть люди»¹⁷. По групповым делам пытать предписывалось сначала тех, от кого суд «мнит скорее уведать правду», либо, если подозрение падало на отца и сына или мужа и жену, то пытать следовало сначала сына или жену. Ниже приводится описание пытки, изложенное в работе проф. В. Линовского¹⁸.