Kitabı oku: «Царевна-лягушка», sayfa 4

Часть третья. Царевич

Узнав о том, что выступил

Иван в дорогу дальнюю,

В сердцах велел царь-батюшка

Заставы запереть.

Но для влюбленных, солнышко,

Запреты не препятствие,

А на Руси – тем более:

Нам легче умереть,

Чем сдаться. И решение

Найдётся виртуозное,

Коли задача трудная

И силы неравны.

Чем выше заграждение,

Тем русским интереснее.

Чем больше недруг бесится,

Тем веселее им.

Иван-царевич вывернул

Тулуп на леву сторону,

На сапоги сафьянные

Онучи накрутил,

Платком закутал голову,

Другим – пониже пояса,

Согнулся весь, скукожился,

Прикинулся немым

И вышел с богомолками –

Им царь дал послабление.

Велев казнить охранников,

Емеля затужил.

Не пил – одну лишь горькую,

Не ел – слегка закусывал,

Не спал – чуть-чуть задрёмывал,

Лицо слезами мыл,

А в слуг кидал предметами.

Лишь нянька Пантелеевна

Была к нему допущена,

Но и её пилил:

«Пока ты, дура старая,

Плясала ковырялочку,

Сынок любимый младшенький

Такое учудил –

Смерть выбрал неминучую»!

Но способом проверенным

Владела Пантелеевна,

Чтобы его унять:

Чесала спину царскую

И дула в свою дудочку:

«Что на роду написано,

Того не миновать».

Иван шёл долго, коротко ль,

Сел на пенёк поужинать,

Вдруг видит: дряхлый дедушка

Откуда ни возьмись.

«Сынок, такого хлебушка

Я отродясь не видывал»!

Иван ему: «Пожалуйста,

Бери, отец, садись,

Дели со мною трапезу».

А то был леший, солнышко.

«Куда путь держишь, молодец?» –

Старик вопрос задал.

Пока царевич сказывал,

Тот всё поел до крошечки.

Иван остался голоден,

Но виду не подал

И из мешка заплечного

Ещё продукты вытащил –

Опять та же история.

Когда же промолчал

И в третий раз Иванушка,

Старик, поклон отвесивши,

Сказал: «Никто так вежливо

Меня не привечал.

Сторицей всё восполнится!

Прошёл ты испытание,

Царевич-сердце чистое

И добрая душа.

За то и я поведаю

Тебе всю правду: сызмальства

Страдала дочь Кащеева

За то, что хороша,

Умна, честна, а главное –

Что добрая волшебница,

И этим отличается

От злобного отца.

Кащей, бывало, сделает

Людишкам что-то скверное –

Она вернёт. Он сызнова.

Без края, без конца:

Цветёт заледенелое,

Живёт окаменелое,

Богато погорелое.

Но он ей всё прощал,

Пусть, дескать, забавляется.

Когда же дочка выросла,

То стала расколдовывать

Кого он превращал

В зверей и птиц. Кащеюшка

Страдал особой слабостью:

Он для омоложения

Красавиц похищал.

Бессмертье – дело хитрое.

Брал в жёны, всё по-честному,

И горы драгоценные,

Златые обещал.

Но долго жёны не жили.

А кто ему отказывал,

Те становились зайцами!

Коли шлея под хвост –

То утками и щуками!

Злодей не церемонился,

Считал, что это шалости.

Но был не так уж прост –

Утаивал от дочери.

Когда она проведала,

Просила человеческий

Им облик возвратить,

А то уйдёт, мол, из дому.

Он посмеялся. Девица

Пошла зайчих разыскивать,

Да разве всех найтить?

Их тьма по лесу бегает.

Кащей тогда разгневался,

Велел ей быть лягушкою

Три года и три дня.

Вот так… Иди за пёрышком, –

Дед вынул из-за пазухи, –

Его она оставила

Нарочно для тебя.

Минуешь лето гнусное,

И осень беспросветную,

И зиму беспробудную,

Коли весна в груди!

Ступай». Царевич лешему

Стал в пояс низко кланяться:

«Спасибо!» Поднял голову –

Того и след простыл,

Шуршит лишь ёж под деревом.

Глядит Иван: вот чудо-то –

Еда в мешке не тронута!

И сколько бы ни брал,

Она всё так же целая.

Легко путём-дорогою

Он шёл, и где б ни ужинал,

Всех щедро угощал:

Двуногого, пернатого,

Ползучего, лохматого

И даже насекомого.

Два посоха истёр,

Сносил две пары обуви,

Когда пришёл за пёрышком

В чащобу леса тёмного,

Где паутины флёр

Луну невестой делает.

Там, на лугу некошеном

Изба стояла древняя,

Древнее, чем сыр-бор.

На двух ногах чешуйчатых,

По пояс мхом заросшая,

На крыше – пара воронов

Несла дневной дозор.

Но лишь ступил Иванушка

На травку безобидную,

Зачвякала, задвигалась

Трясина под ногой.

Что делать – призадумался,

Прилёг, уснул нечаянно.

А из лесу тем временем

На помощь шли гурьбой,

Чтобы к избушке выстелить

Дорогу-гать из хвороста,

Ежи, еноты, белочки

И прочее зверьё.

Слетелись птички. В клювиках

Они держали веточки,

Тащили палки длинные

Колонны муравьев.

Иван проснулся: батюшки –

Кипит работа спорая!

Готово! Он всех досыта,

Конечно, накормил.

Но лишь к избе приблизился,

Вдруг вороны закаркали,

Та отвернулась судорожно.

Иван проговорил:

«Избушка расчудесная,

В таком почтенном возрасте

Так скоро, плавно двигаться

Как удаётся вам?

И быть в такой сохранности

В сыром болотном климате?

Вот только вход, мне кажется,

Немного подкачал».

Захохотали вороны,

Изба качнулась, крякнула

И повернулась передом.

Глядит Иван, а дверь,

Разбухшая от сырости,

И правда перекошена.

Достал топорик молодец:

«А мы её ровней,

Не бойся, мигом сделаем»!

И сделал. Сел на лавочку.

Влетает в ступе страшная

Карга: «Фу-фу, фу-фу!

Сто лет я духу русского

Не чуяла – и на тебе –

Он сам ко мне пожаловал!

Скажи, как на духу,

Ты кто таков, откудова?

Зачем ты здесь? А главное,

Ты как в мою хоромину

Пробрался? Колдовством»?

Иван-царевич выпалил:

«И вам, бабуся, здравствуйте!

Сначала гостя потчуют,

Попарят, а потом

Прямых ответов требуют.

Возможно, вы не знаете,