Kitabı oku: «Ночная кукушка», sayfa 4
И если учесть тот факт, что я и понятия не имела о том, какой размер мне нужен, приходилось делать это на глазок под пристальными взорами многочисленных покупателей, которых совершение кем-то подобной покупки всегда приманивает, как магнитом. Но я знала, что если снова попрошу маму, то услышу в ответ отказ под тем предлогом, что однажды она уже купила мне бюстгальтер и, как всегда, денег у нас нет, поэтому я собрала в кулак всё своё мужество и прошла через это: прилюдную покупку верхней части женского белья.
Дальше было проще. На следующий год я купила себе новый лифчик, на размер больше предыдущего. А ещё через год новый бюстгальтер большего размера. Теперь это уже не составляло для меня труда. Стеснение прошло, и помощь матери в этом вопросе мне уже не понадобилась.
Но всё это было потом, после четырнадцати лет, когда я смогла зарабатывать. А до этого времени мне постоянно приходилось сталкиваться ещё с одной проблемой.
Точно так же, как мать не считала нужным покупать мне бюстгальтер, точно так же она не считала нужным покупать мне купальник. До тринадцати лет мне приходилось ходить на речку и загорать в одних трусах, которые, как я уже упоминала, имели не слишком приглядный вид и совсем не были предназначены для того, чтобы кому-либо их демонстрировать.
Поэтому когда у меня начала увеличиваться грудь, я просто перестала купаться на речке. Да, я ходила на пляж вместе с друзьями за компанию, но не раздевалась, объясняя это тем, что моя кожа не восприимчива к загару, и я боюсь обгореть.
В то же время моей сестре мама покупала купальники каждый год, начиная с семилетнего возраста. Хотя ей как раз-то купальник и не требовался. Сестра всегда была плоской. Она даже лифчики никогда не носила, потому что они были ей без надобности. Правда, я слышала, что сейчас она располнела, и, возможно, теперь она уже использует эту часть женского белья, но я не могу сказать об этом с уверенностью, потому что не видела её несколько лет.
И вот лишь когда мне исполнилось тринадцать лет, и наш класс собирался идти в поход на озеро с ночёвкой, мама наконец-то соблаговолила купить мне купальник.
Он был самый простой: из ситца коричневого цвета с дурацкими цветочками и ужасными рюшами. Но когда я его увидела, он показался мне самым прекрасным купальником на свете, потому что, во-первых, это был самый настоящий купальник, пусть и купленный за копейки, а во-вторых, он был раздельный. И на моей худенькой фигуре он смотрелся очень даже неплохо.
Правда, уже через год я сама купила себе купальник голубого цвета из полиэстера и без рюшек, потому что прошлогодний мне был уже мал, а ситец, к сожалению, не тянется. Хотя для моих родителей это не было аргументом в пользу новой покупки. И мне пришлось снова тратить свои заработанные гроши, чтобы избежать новых неловких ситуаций с друзьями и родственниками.
Причём когда я что-то себе шила, то постоянно слышала от матери упрёки по этому поводу.
– Зачем ты всё время шьёшь? – возмущалась она. – У тебя же ничего не получится! Зря только деньги на ткань переводишь!
Но у меня получалось. Да так хорошо, что все подруги хвалили, а некоторые даже делали заказы. Но для матери и это не было аргументом в пользу моих способностей. Она твердила, что лучше купить вещь на рынке, чем пытаться что-то сшить. И при любом удобном случае она критиковала все мои изделия и старалась избавиться от них под любым предлогом. Например, когда я брала в деревню часть своих вещей, то, возвращаясь домой, мать не позволяла мне их привозить обратно.
– Нечего возить вещи туда-сюда! – твердила она мне. – Вот на следующий год приедешь и снова будешь их здесь носить.
И я слушала её, оставляя одежду в бабушкином шкафу. Но приезжая в деревню на следующий год, ничего там не находила, потому что за это время родственники, навещавшие бабушку, благополучно забирали у неё всё, что можно. Ведь многие действительно оставляли у бабушки одежду, которая становилась мала, чтобы её забрали те, кому она ещё может пригодиться. Так что концов пропавших вещей найти было невозможно. И я снова садилась за швейную машинку и шила себе платья, юбки и блузки. А мать снова критиковала мою работу, что, впрочем, со временем не помешало ей самой начать делать мне заказы.
И даже когда я вышла замуж и стала жить отдельно, мать периодически спрашивала меня:
– Ты до сих пор шьёшь?
– Да, – отвечала я. – Мне это нравится, и у меня хорошо получается.
– Зря, – назидательно говорила она. – Разве не проще поехать на рынок и купить то, что понравится? Сейчас продают столько красивых вещей! И совсем недорого!
– Но то, что я шью, ни на одном рынке и ни в одном магазине не купишь! Я шью красивую и качественную одежду тех цветов и из той ткани, которая мне нравится, а не покупаю дешёвый ширпотреб! Ты даже не представляешь, сколько стоит костюм из натуральной шерсти! А я могу сшить его сама, и обойдётся он мне гораздо дешевле!
– Я тебя просто не понимаю! – снова возмущалась мать. – Ну ладно ещё в детском возрасте ты занималась этой ерундой! Я мирилась с этим, потому что ума у тебя не было. Но сейчас, когда ты стала взрослой, ты до сих пор не можешь понять, что всё это – бесполезная трата денег! Разве можно носить то, что ты шьёшь? Разве тебе не стыдно выходить на люди в той одежде, которую сама сшила?
– А почему мне должно быть стыдно? Разве у меня руки не из того места растут? Да когда мои коллеги на работе узнают, что платья и костюмы, в которых я хожу на работу, сшиты мной, все восхищаются и сразу же принимаются делать заказы! Только тебе не нравится моё шитьё! И к твоему сведению, мне было бы стыдно выходить на люди в одежде, купленной на распродаже на дешёвом рынке, а не в той, которую сшила сама!
Это был камень в её огород, потому что мои родители всегда предпочитали покупать одежду на самом дешёвом рынке, который только можно было найти. И не потому, что у них и в самом деле не хватало денег. А потому что они предпочитали её часто менять. Они искренне считали, что настоящим показателем достатка является возможность полностью обновлять свой гардероб каждый месяц. А качество приобретаемой одежды для них значения не имело. Исключение делалось лишь для Линулинки, одежду для которой покупали лишь модную и импортную. Да и ту постоянно обновляли.
И на сказанную мной фразу мать не преминула отреагировать.
– Да я о тебе забочусь! О том впечатлении, которое ты производишь на людей!
– Знаешь, а люди порой видят гораздо больше и глубже, чем ты можешь себе представить, – ответила я.
Ещё один казусный случай с одеждой произошёл году этак в 1987.
Тогда у нас в городке пошла мода на телогрейки. И я попросила родителей купить её для меня. На удивление, они сразу же согласились. Теперь-то я понимаю, что было причиной этого. Детская шуба на искусственном меху стоила более ста рублей, а телогрейка всего пятнадцать. И естественно, возможность такой экономии не могла не заинтересовать моих родителей.
И вот я всю зиму рассекала по городу в телогрейке, вызывая зависть тех моих одноклассников, которым их обеспеченные родители категорически отказались покупать данный вид рабочей одежды.
И впоследствии, когда я просила маму и папу купить мне что-нибудь из одежды, они постоянно отвечали отказом, гордо бросая мне в лицо следующий аргумент:
– Да в твои годы мы в телогрейках ходили!
– Я тоже в телогрейке ходила! – не тушуясь, отвечала я им.
– Но это ж было модно!
– Думаю, что и в ваше время это тоже было модно, – отвечала я. – Вряд ли вы были в деревне единственными детьми, которые ходили зимой в телогрейках, в то время как все остальные гуляли по улицам в дублёнках или в шубах из натурального меха!
На это родители ничего не могли возразить, но всё равно не соглашались приобретать мне обновки.
Был ещё случай, связанный с одеждой, о котором даже неловко вспоминать.
Мне было пятнадцать лет, и я уже понемногу зарабатывала на ткацкой фабрике, поэтому у меня всегда был небольшой финансовый запас на экстренный случай. И вот однажды, когда я возвращалась домой от подруги, с которой мы вместе делали школьную стенгазету, то по привычке я зашла в промтоварный магазин, ведь развлечений у нас в городе практически не было, и просмотр немногочисленных витрин был частью нашей городской жизни.
Но в этот раз в магазине была огромнейшая очередь. А для советского человека это было всё равно, что красная тряпка для быка на испанской корриде. Не разбирая причины подобного столпотворения, я сначала заняла очередь и только потом выяснила, что, оказывается, в магазин привезли индийские велюровые кофточки.
Предупредив стоящую за мной женщину о том, что я ненадолго отбегу домой, я, что было сил, помчалась за своими деньгами.
Мать в это время была дома. Увидев мою взмыленную физиономию, она спросила:
– Светка, что случилось?
– В промтоварном магазине продают индийские кофточки, – на ходу выпалила я. – Очередь я заняла. Хочешь, пойдём вместе?
– Нет, – ответила мама, не проявляя интереса к кофточкам. – Если тебе нужно, покупай. А я останусь дома.
Что ж, это был её выбор. И я снова помчалась в магазин.
Отстояв целый час в очереди, я всё-таки купила заветную кофточку, которая оказалась намного красивее, чем я предполагала. Она была нежно-розового цвета с вышитыми бисером цветами. И увидев это великолепие у себя в руках, я так обрадовалась, что и не передать.
Кстати, купленная мной кофточка была последней, да и ту я получила чудом. За пару человек до меня продавщица объявила, что товар закончился. Все расстроились и начали расходиться. Но я-то знала, что торопиться не стоит. А дело было в том, что у каждого человека есть ниша, в которой ему всегда везёт. Это – закон жизни. Закон равновесия. Какие бы несчастья не преследовали человека по жизни, всегда существует та область, в которой ему всегда улыбается удача. Так вот моё феноменальное везение заключается в следующем. Первое. Мне всегда везёт с транспортом. Если я куда-то собралась ехать, то всегда будут подходящие билеты, погода будет лётной, вместо сломанных автобусов дадут дополнительные, а если я опаздываю на какой-нибудь рейс, то его отправление по каким-либо объективным причинам задержат. Словно специально для меня. А если я всё же и умудрюсь куда-нибудь опоздать, то в итоге окажется, что это опоздание будет на редкость удачным, так как избавит меня от неожиданных проблем, с которыми мне пришлось бы столкнуться, если бы я прибыла вовремя. Например, с задержкой багажа, который не успели погрузить на тот самолёт, на который я опоздала.
Второе. Какую бы покупку я не собиралась сделать, на мне товар никогда не заканчивается. Это императивное правило не имеющее исключений. Я могу взять последнюю вещь, но чтобы товар закончился прямо передо мной, такого не бывает в принципе.
И поэтому, зная о своём везении, я продолжила стоять у прилавка. А продавщица, глядя на меня, сказала:
– У меня остались три отложенные кофточки. Если женщины, которые их отложили, не придут в течение пяти минут, то я смогу пустить их в продажу.
Я обрадовалась, и, конечно же, благополучно подождала пять минут, по истечении которых стала обладательницей новой кофточки.
Не чуя ног от радости, я прибежала домой и сразу же стала примерять обновку.
Мать тут же отвлеклась от просмотра телевизора и подошла ко мне.
– Дай я примерю! – потребовала она.
Купленная кофточка была сорок шестого размера, и мне она была чуть великовата. Но её фасон, имеющий рукава «летучая мышь», позволял одевать её на любую фигуру. И если на мне кофточка сидела свободно, то на матери, имеющий в то время сорок восьмой размер, обновка была чуть в натяг.
– На мне она тоже хорошо сидит! – вертясь перед зеркалом, сказала мама.
И, неожиданно повернувшись ко мне, она проговорила:
– Светка, подари её мне!
От услышанного я чуть не поперхнулась воздухом.
– Но я же предлагала тебе идти в магазин вместе со мной! – принялась я отстаивать свою покупку. – Но ты сказала, что тебе эта кофточка не нужна!
– Но я же не видела, какая она! – продолжая смотреть на своё отражение в зеркале, ответила мать.
– Но я купила её за свои деньги! Я работала несколько месяцев, чтобы накопить эту сумму! Я целый час в очереди отстояла! – выкладывала я матери свои аргументы.
– А у меня скоро день рождения, – беспечно проговорила она в ответ, полагая, что её довод будет более весомым.
– Но мне же совсем нечего носить! На следующей неделе у нас в школе будет дискотека, а мне на неё вообще нечего надеть! А теперь у меня есть эта кофточка, которую я смогу надеть и на дискотеку и потом ходить в ней в гости к подругам! – продолжала отстаивать я свою позицию.
– Значит, ты собираешься оставить меня на день рождения без подарка? – не снимая обновки, продолжала давить на меня мать.
– Вообще-то я уже приготовила тебе подарок, – смущённо ответила я.
– Но ты сможешь подарить мне его на другой праздник! А сейчас я приму от тебя эту кофточку, – настаивала мать, совершенно не смущаясь того, что собирается забрать у своего ребёнка единственную приличную вещь, на которую он сам заработал и сам купил.
– Нет, мама, – твёрдо ответила я. – Я купила эту кофточку для себя и за свои деньги. А ты отказалась пойти со мной в магазин, хотя я тебе предлагала. Поэтому я тебе её не отдам!
Признаться, я готова была пойти матери на уступки, если бы и она немного уступила мне. Если бы, предположим, в обмен на эту кофточку она предложила бы мне купить что-то другое, аналогичное по стоимости, то я бы, не колеблясь, согласилась. Пусть даже если бы новая купленная вещь не была бы такой роскошной. Но мать ничего не хотела мне отдавать. Она желала лишь забрать у меня последнее, как это она делала всегда, и потому я тоже не собиралась ей уступать. Тем более что я считала, что тратить сорок рублей на подарок матери, которая никогда и ничего не дарит мне на дни рождения, а если что-то и покупает на Новый год, то тратит на это не более пяти копеек, как-то несправедливо.
Но мать продолжала меня уговаривать, а я продолжала отказывать. В итоге с нескрываемым сожалением она сняла понравившуюся кофточку и отдала мне. Я же, от греха подальше, постаралась надевать эту кофточку как можно реже и носила её только в тех случаях, когда мне нужно было куда-то уйти.
Сколько себя помню, родители всегда загружали меня домашней работой. Про ежедневные походы на молочную кухню перед детским садом я уже упоминала. Чем старше я становилась, тем больше обязанностей на меня возлагалось. Начиная с семи лет, я уже сама ходила в магазин за продуктами. Причём не за мороженым или за хлебом, а за всем. За молоком, за картошкой, за рыбой для кота. Причём на другой конец города.
Кстати, кот тоже был полностью на моём попечении, хотя принесла его в дом Лина, и предполагалось, что именно она будет о нём заботиться. Но она забыла о котёнке в ту же секунду, как внесла его в дом, потому что без малейших угрызений совести ушла гулять, оставив мяукающего зверька в квартире со мной. И мне пришлось учить его лакать молоко из блюдца, приучать гулять на улице и возвращаться домой, приучать к чистоте, мыть шампунем от блох, а когда он болел, самой возить к ветеринару на общественном транспорте, пряча кота у себя под курткой.
И ещё я каждый день ходила и набирала в большую жестяную банку из-под кильки песок, чтобы у нашего питомца была возможность справлять свои естественные надобности дома. А на следующий день нужно было выбрасывать использованный песок и набирать новый. А Лина только гладила кота, когда ей хотелось. Но при этом все считали, что это был её домашний питомец. Хотя, думаю, что даже кот вряд ли бы с этим согласился.
В то время магазинов у нас в городе было мало, и в них всегда были очереди. Стоять приходилось очень долго. Порой по несколько часов. И потому утром воскресного дня, так как в остальные дни нужно было посещать школу, мама будила меня пораньше, вручала трёхлитровый бидон и отправляла за молоком. И хотя молоко в магазины так рано не привозили, но очередь начинала выстраиваться чуть ли не с шести утра. И в полусонном состоянии я становилась в эту очередь и ждала, пока приедет машина с молоком. Часам к десяти в продаже появлялось молоко, которое я благополучно покупала и несла домой.
Днём меня отправляли за другими покупками, в перерывах между которыми я делала уроки.
И ещё я всегда выносила мусор. В советское время мусорные контейнеры не стояли около домов, как сейчас. Раньше в определённое время вечером приезжала мусорная машина, и все жильцы близлежащих домов с вёдрами подходили к этой машине и выбрасывали в неё мусор. Иногда машина опаздывала, и приходилось ждать. И в любую погоду, в любое время года вечером я выходила с мусорным ведром на улицу и шла к тому месту, куда должна была подъехать мусорная машина, и ждала её появления. Никто другой в нашей семье эту работу не выполнял. И лишь через несколько лет у нас за домом появились мусорные контейнеры, и уже тогда можно было выносить мусор в любое время суток.
Со временем к моим обязанностям добавилась ещё и стирка белья, его глажка, уборка квартиры пылесосом и приготовление домашних заданий сестре. А с тринадцати лет я уже регулярно готовила ужины. А мама с папой по вечерам отдыхали. В родной семье я чувствовала себя Золушкой, так как на меня взвалили практически всю домашнюю работу.
Днём родители любили подолгу ходить гулять. И уходя, всегда давали мне список заданий.
– Светка, до нашего возвращения ты должна сварить суп, вымыть посуду, погладить бельё, пропылесосить пол, – инструктировала меня мать. – И дошей, наконец, Линулинке юбку! Вечно всё тебе напоминать приходится! – ворчливым тоном добавляла она. – А мы с папой по дороге купим хлеб, чтобы потом сразу можно было пообедать.
И как только за родителями закрывалась входная дверь, я, засучив рукава, бросалась на работу. Мыла, чистила, строгала, в перерывах хватаясь за иголку с ниткой, чтобы дошить сестре юбку. И к возвращению родителей всё было готово. Кастрюля с супом дымилась на плите, ковры на полу вычищены, поглаженное бельё лежало в шкафу, а юбка Лины на диване, чтобы можно было убедиться, что она готова. И я надеялась, что увидев результаты моих трудов, родители хотя бы улыбнутся и похвалят меня. Но нет. С недовольным видом родители рассматривали результаты моей работы. И тут папа заглянул под раковину на кухне и с ужасом воскликнул:
– А почему ты мусор не вынесла?
Растерянно хлопая глазами, я пролепетала:
– Так вы же не говорили! Я думала вынести мусор вечером.
– А без напоминания ты сама ничего сделать не можешь? – сверкая глазами от злости, крикнул отец. – Разве не видно, что ведро уже полное?
– Но я не успела! Я и так за четыре часа сделала всё, что вы велели!
– А мусор не вынесла! – рявкнул отец. – Живо одевайся и выноси ведро, пока моё терпение не лопнуло! – и добавил. – Зла не хватает на эту девчонку!
И во избежание наказаний, я быстренько переобувалась, накидывала на себя куртку и, схватив мусорное ведро, бежала на улицу.
Да, вот такой «благодарностью» каждый день потчевали меня родители! И я очень надеялась, что когда сестра подрастёт, часть домашних обязанностей перейдёт ей. Но этого не случилось. И когда я спрашивала маму, почему Лина ничего не делает по дому, мама отвечала:
– Потому что Линулинка маленькая!
– Но я в её возрасте уже и в магазин ходила, и мусор выносила, и квартиру убирала! – возмущённая несправедливостью, восклицала я.
– Не сравнивай! – тут же одёргивала меня мать. – Ты старшая!
– Но я всегда буду старшей, а Лина младшей! Что ж, значит, она никогда ничего не будет делать? – снова спрашивала я.
– Хватит завидовать сестре! Думала, с возрастом у тебя ума прибавится, но нет. Ты, наверное, так и останешься навсегда глупым и капризным ребёнком! – переходя на личные оскорбления, завершала разговор мать.
Но в моих опрометчивых словах, действительно, скрывалась правда. Лина росла, но мама тщательно оберегала её ото всех домашних хлопот. И в итоге она выросла как принцесса, которой все вокруг должны восхищаться, лелеять и исполнять её малейшие желания. И вместо помощи в старости, мои родители получили дополнительную головную боль, потому что маме до сих пор приходится варить своей младшей дочери обеды и стирать её бельё, несмотря на то, что Лина давно уже сама стала матерью и вышла замуж, и при этом нигде не работает.
Ещё в школьные годы, когда мне было только двенадцать лет, родители купили фотоаппарат. И он был отнюдь не из тех аппаратов, которые сейчас можно встретить в любом отделе техники. Современные фотоаппараты не требуют никаких дополнительных приспособлений, для того чтобы делать качественные фотоснимки. Достаточно купить фотоаппарат, карту памяти, бумагу, да цветной принтер, и дело в шляпе.
А раньше, в советские годы, сделать фотоснимок было большим делом. Кроме фотоаппарата и плёнки (которая, к слову, была в основном чёрно-белой), требовались ещё и осветительные приборы, фиксаж, проявитель и куча других вещей. А главное, для того чтобы проявлять плёнку и печатать снимки, нужно было отдельное затемнённое помещение. Но родители ничего об этом знать не хотели, потому что, придя однажды домой с очередной своей прогулки, они положили передо мной новенький фотоаппарат и сказали:
– Мы купили его для тебя, чтобы ты занималась фотографией.
Недоумение отразилось на моём лице. Мало того что я никогда не просила родителей об этом, я даже об этом не думала, но как всегда, меня поставили перед фактом, и я должна была как-то выходить из этой ситуации.
Я стала интересоваться у своих знакомых (а точнее, у их родителей, у которых были фотоаппараты), что необходимо для того, чтобы фотографировать. И мне рассказали об этом процессе в подробностях. Я тогда я поняла, что покупка фотоаппарата – только верхушка айсберга. Нужно потратить ещё много денег для покупки остального оборудования, а также химических реактивов, не говоря уже о дополнительном помещении, которое нужно где-то изыскать. И я сообщила обо всём этом родителям в надежде на то, что они одумаются и спустятся на землю с высоты своей очередной бредовой идеи. Но не тут-то было!
– Хватит придумывать отговорки! – ответили мне в один голос родители. – Мы и так из-за тебя потратили кучу денег, покупая фотоаппарат, а ты, вместо того чтобы поблагодарить, требуешь ещё денег! Во всём мире не найти более неблагодарной и эгоистичной дочери!
– Но я не просила вас покупать этот фотоаппарат! Я даже никогда не хотела заниматься фотографией! А если уж вам так хочется, чтобы я это делала, тогда создайте для этого условия!
– Мы и так сделали для тебя слишком много! Хочешь – не хочешь, а чтобы в самое ближайшее время у нас был новый семейный фотоальбом, – заявил мне отец, и, повинуясь предъявленным требованиям, я кое-как сфотографировала родителей и сестру, но напечатать эти снимки я, естественно, не могла.
А родители продолжали требовать от меня новый фотоальбом с теми кадрами, для которых они позировали, но что я могла сделать без денег и без соответствующего помещения? Занимать под эти цели ванную или кладовую родители мне не позволили, поэтому я всё пустила на самотёк. Поскольку они и так меня каждый день за что-то ругали и наказывали, то одним избиением больше или меньше, разницы не было никакой. Но даже с годами тема фотографирования не затихала. И лишь когда я вышла замуж, и в магазинах начали продавать множество доступных фотоаппаратов, для которых не требуется специальное оборудование, родители соизволили купить себе новый аппарат и перестали донимать меня своими требованиями.
Каждое лето все мои подруги уезжали со своими родителями на море. Кто в Анапу, кто в Туапсе, кто в Геленджик. А моя лучшая подруга Алла вместе с мамой всегда отправлялась на крымское побережье в приморский город с чудным названием Судак. Мама у Аллы работала учительницей, а у педагогических работников отпуск всегда был длинным. Поэтому ежегодно Алла вместе с мамой проводила по два месяца на крымском курорте. Они снимали комнату у одной и той же женщины, и я даже знала её адрес, потому что за время отдыха подруги на море мы успевали обменяться с ней несколькими письмами, так как в то время переписка была основным средством связи.
И конечно же, мне тоже всегда хотелось поехать на море. Все мои подруги прекрасно умели плавать, и лишь я, сиротинка, могла только барахтаться в лягушатнике, потому что каждый год меня ждала одна и та же участь: работа на огороде в деревне у бабушки.
Едва наступали летние каникулы, как родители благополучно отправляли меня в сельскую местность с глаз долой. А мою младшую сестру ждало другое. Её отправляли в очень хороший пионерский лагерь с прекрасным питанием и разнообразным досугом.
На территории лагеря был бассейн, аккуратные жилые корпуса с чистыми комнатами, а в течение дня у детей была насыщенная культурная программа. Из этого лагеря сестра всегда возвращалась с хорошими впечатлениями и воспоминаниями.
Родители же предпочитали проводить свой отпуск вдвоём, и лишь иногда они составляли мне непродолжительную компанию в деревне у бабушки. Но такое происходило отнюдь не каждый год. И лишь моё времяпрепровождение не отличалось разнообразием, потому что у бабушки был большой огород размером в 0,33 гектара, и весь он был засеян овощами на продажу. И это означало одно: ежедневную тяжёлую работу.
Каждый день мне приходилось собирать колорадских жуков с картошки, выбирать созревшие огурцы, поливать огород, пропалывать грядки от сорняков и делать тому подобную работу.
Справедливости ради стоит заметить, что, конечно же, я не одна работала там батраком. В первых рядах, несомненно, была сама бабушка, которая всегда могла дать фору своим детям и внукам. Мои многочисленные тёти и дяди вместе со своими мужьями, жёнами и отпрысками периодически в течение лета приезжали, чтобы помочь бабушке. Но они приезжали и через несколько дней уезжали. И лишь одно в этой круговерти дней оставалось неизменным: каждое утро в шесть часов утра бабушка и я поднимались со своих постелей, чтобы идти работать на огороде. И не проходило дня, чтобы я не кляла свою участь, мечтая лишь о том счастливом времени, когда мне не придётся гнуть спину от зари до зари.
И вот когда приближалось лето, я неизменно спрашивала свою маму:
– Когда мы поедем на море?
И она всегда отвечала:
– В следующем году, потому что для этой поездки нужно сначала накопить деньги. За год мы сможем собрать нужную сумму и тогда поедем на море. А в этом году нам нужно помочь бабушке на огороде.
Такие слова успокаивали меня, и я свято верила, что всего через год мои мучения закончатся, и я смогу, наконец-то, как и все цивилизованные люди провести каникулы на море. Смогу увидеть незнакомые места, научусь плавать, заведу новых друзей, – в общем, буду проводить время как нормальный ребёнок, а не малолетний батрак. Но наступал новый год, и история повторялась. Меня снова отправляли в деревню на всё лето, не спрашивая даже о том, хочу ли я этого или нет. И я снова обращалась к маме с вопросом:
– Когда же мы всё-таки поедем на море?
И снова слышала прежний ответ:
– Я же говорила тебе, что для поездки на море нужные большие деньги, которых у нас сейчас нет. В этом году нам не удалось скопить нужную сумму. Но уже осенью мы начнём откладывать деньги, чтобы в следующем году поехать на море.
И я снова успокаивалась, свято веря словам матери.
Но когда наступал следующий год, история повторялась. Новые отговорки родителей и традиционная поездка в деревню для работы на огороде.
И вот когда мне было двенадцать лет, я решила поговорить с мамой начистоту.
Приближался очередной летний сезон, и меня совершенно не радовала перспектива каторжного труда, поэтому я улучила момент, когда мы были вдвоём, и снова задала наболевший вопрос.
– Мама, в прошлом году ты обещала мне, что этим летом мы поедем на море. И в позапрошлом году тоже. И три года назад. И четыре. И пять. Ты каждый год говоришь мне, что в следующем году я смогу не ехать в деревню, а поеду на море, но когда наступают летние каникулы, вы с папой снова отправляете меня в деревню. Скажи честно, вы когда-нибудь вообще поедете со мной на море?
После этих слов мать посмотрела на меня так, что мне стало страшно. В её взгляде совершенно отсутствовали материнская любовь и доброта. В её глазах были лишь злость и раздражение, словно я была назойливой мухой, которую никак не удавалось раздавить.
– Если ты так ставишь вопрос, я отвечу, – проговорила она после паузы. – Если тебе так сильно хочется на море, то выходи быстрее замуж и проси своего мужа, чтобы он туда тебя отвёз!
Признаться, я меньше всего ожидала услышать подобный ответ, тем более в такой категоричной форме. Я предполагала услышать очередную версию лживых отговорок, которые позволили бы мне и дальше лелеять свою мечту, которая должна была сбыться в каком-нибудь неопределённом будущем. Но родная мать выплеснула на меня такой поток нелицеприятной откровенности, что я растерялась.
– Значит, вы с папой никогда не возьмёте меня на море? – переспросила я, желая всеми фибрами своей души услышать что-то более приятное и обнадёживающее.
– Нет, – ответила она и, отвернувшись, вышла из комнаты, давая понять, что разговор окончен.
И в тот момент я поняла, что в этой семье мне не на что рассчитывать. Своими словами мать словно окатила меня ушатом с дерьмом, давая понять, что здесь от меня все хотят быстрее избавиться. Что ж, постараюсь не расстраивать их планов и при первой же возможности сбежать из этой семьи хоть на край света.
А потом я узнала, что ещё одной более весомой причиной моих поездок в деревню была следующая. За мою летнюю работу на огороде бабушка платила моим родителям по двести рублей каждый год, из которых на меня не тратилось ни копейки. Я была для родителей лишь дополнительным средством заработка, а не ребёнком, о котором нужно заботиться. Сейчас этих людей давно бы лишили родительских прав, но тогда им всё сходило с рук, ведь, запуганная и забитая, я молчала обо всём, что делали со мной в родной семье, мечтая лишь побыстрей вырасти и сбежать от этих людей на все четыре стороны.
Единственными методами, которые применяли родители по отношению ко мне, были запрет и наказание. Причём запрет на всё и наказание за всё. Без объяснения причин. Просто так. Потому что им этого хотелось.
Постараюсь показать это на примере.
Городок, в котором мы жили, был маленький, и, естественно, когда я и мои ровесники стали старше, а если быть точнее, нам исполнилось по тринадцать лет, то, чтобы как-то разнообразить свой досуг, мы стали ездить в райцентр, который располагался в двадцати километрах от нашего города. Автобусы туда ходили часто, приблизительно раз в полчаса, поэтому добраться туда и вернуться обратно не являлось проблемой.
