Kitabı oku: «Кровавый рассвет», sayfa 2
Михаил крепкого телосложения мужик, молчаливый, добрый, для своего положения довольно умный человек, умеет читать, я часто видел его в библиотеке. Один раз, в детстве, застал его в конюшне с Марьей. Отец тогда не стал наказывать их, сказав, что каждый имеет право на любовь. «Главное – это не разводить любовь где попало и с кем попало» – таким был вывод папы.
Снова раздался грохот пистолета по всему дому. Попадание.
– Господин, звали? – Спросил Михаил.
– Звал. Михаил, как ты думаешь, он хорошо стреляет?
– Не мне судить.
– А ты посуди. Однако если ты так говоришь, то все понятно.
– Григорий стреляет изумительно.
– Сколько раз я просил тебя не формулировать свое мнение как слуга, – вздохнул отец.
– Павел Аркадьевич, мне действительно нравится стрельба Григория.
– Как думаешь, он убьет меня? – Спросил отец.
– Батюшки! Павел Аркадьевич, да что вы говорите? Григорий ни за что не станет этого делать.
– Суть в другом, Михаил. Сможет он это сделать или нет? Отбрось всю мораль в данный момент.
– Вы единственный, кого ему не одолеть.
– Потому что я его отец?
– Прежде всего.
– Знаешь ли, отец учит своего сына своим знаниям. А помимо знаний отца, у ребенка есть и свои знания, которые он копит на протяжении всей своей жизни, чтобы передать все извлеченные выводы из своих знаний и выводы из слов отцов своим детям. Такой круговорот.
– Почему тогда в нашем мире так много дураков? – Спросил я.
– Их немного, просто у всех свои глаза. Одни видят далеко, другие не видят. Но заметь: в полку подзорная труба у командира. Сделай вывод.
Снова отцовские наставления. Но мне они нравятся, ведь если б не они, где бы я был.
– Стреляй, Григорий! Михаил, проследи за тем, чтоб стрелок все свечи погасил.
– Чем будешь занят ты?
– Мне надо выспаться, ведь у тебя завтра дуэль. Доброй ночи.
– И тебе, – прошипел я сквозь зубы.
Отец ушел. Михаил зарядил пистолет и положил рядом с остальными. Меня ожидала долгая ночь и тяжелый день. Через час все свечи были затушены. На двадцать пять свечей ушло двадцать восемь выстрелов. Неплохой результат для сонного человека. Михаил отправился спать, а я поднялся к себе в комнату. Возле двери лежала записка от отца: «Если ты закончил со свечами, то сейчас около пяти утра. Собирайся и отправляйся к Вицеру. Если свечи горят, то и молодость твоя сгорит, я тебе обещаю».
Зачем мне к Вицеру? Мне бы поспать хоть немного, иначе будет тяжко. Делать нечего. Я принял утренний туалет, собрался, разбудил Сергея, который, не обрадовавшись пробуждению, отправился запрягать лошадей. Прошло меньше часа, я стоял у двери Вицера.
Войдя в дом, я осмотрелся. В парадной стоял отец, немного пошатываясь от похмелья. Он рассматривал какую-то бумагу и держал в руках графин с ромом. Я начал привлекать его внимание громкими шагами, но ему было все равно. Подойдя к нему, я увидел на бумаге, которую он разглядывал, ноты.
– Отец, я сделал все, что ты просил. Что это?
– Вицер дал мне этот лист.
Он с чрезвычайно умным видом вглядывался в бумагу, что-то бормотал, напевал, затем протянул лист мне:
– На, держи!
– Что это такое?
– Вицер дал мне это, сказав, что это любимое произведение твоей матери.
– Откуда Вицер это знает?
– Этот червь все знает.
Отец снова выхватил у меня ноты, опустив над ними голову. Его седые длинные волосы повисли, закрывая его лицо. Он несколько минут вглядывался в лист.
– На, вот, держи!
– Мне это сохранить, папа?
– Нет, сожги.
– Что? Зачем?
– Я все равно ничего не понимаю во всей этой музыке. Еще и в глазах все плывет от этой дряни, – сказал он, подняв графин выше.
– Может, хватит пить?
– Как ты не поймешь?! Сегодня я могу стать самым счастливым человеком, сын которого убил врага моей семьи.
– Я понимаю. Но это же очередная дуэль. Если б я пил каждый раз, когда кто-то из нас стрелялся, то спился бы и умер еще два года назад.
– Послушай! Не перебивай ты отца своего. Вот же характер. Наш, Думовский! Так, а стреляемся мы из-за характера нашего. Боже, сколько же тварей бессовестных мы уже перебили.
– Папа…
– Замолчи. Сам знаю, что гореть будем синим пламенем. Я оттого и пью, чтоб быстрее сгореть. Вицер говорит, что спирт хорошо горит, вот я и запасаюсь им.
– Отец, скоро дуэль. Какое оружие мне взять?
– Пистолеты.
– Да я понимаю, у нас другого оружия и нет. Какие пистолеты брать?
– Какие захочешь.
– Хорошо.
– Вот и снова ты перебиваешь. Дай же рассказать тебе! Сегодня я могу стать счастливым, ведь мой сын убьет моего врага. Но я также могу стать самым несчастным, потеряв последнего из своего рода.
– Не потеряешь.
– Да он, скорее всего, убьет тебя. Я в этом даже не сомневаюсь. – Отец пытался раззадорить меня.
По дороге домой я пытался понять причину, по которой отец вызвал меня к Вицеру. С самим Вицером я так и не увиделся. Мне не давали покоя мысли о тебе, Лиза. Меня воодушевляло воспоминание о тебе. Я снова захотел жить. Твои большие, зеленые глаза, светлые волосы, черты лица, легкий стан. Твой внешний вид, соответствуя внутреннему, был слишком нетипичен. Это мне и нравилось в тебе. И я уверен, что это надолго.
Вернувшись домой, я попросил Михаила приготовить два лучших пистолета (в принципе, они бы и не понадобились). Я задремал на диванчике. Мне снилась ты, и я бы удивился, будь это не так.
Солнце давно взошло. Снова началась суета: прислуга бегала по дому, звенела посуда, за окном непонятный грохот, лай собак, звуки домашней скотины. Я проснулся около десяти утра. Хоть какой-то сон мне не повредил. Я метнулся на кухню и, взглянув на часы, облегченно выдохнул. Быстро позавтракав, я схватил приготовленную Михаилом сумку и побежал в конюшню. Сергей кормил лошадей, я не хотел его отвлекать, поэтому велел приготовить Зевса – моего любимого коня. Когда был за океаном, я узнал древнегреческом боге Зевсе. Я слабо знаком с мифологией, помнил лишь, что он бог неба, грома и молний. Мне понравилось, я решил назвать в его честь черного скакуна английской породы, купленного сразу по возвращении в родные края. Конь – покупка, о которой вы никогда не пожалеете.
Зевс летел как от огня. До начала стрельбы оставалось чуть больше часа, а ехать в Вишневую гору около двух часов. Вишневая гора – это возвышенный холм посреди леса, на котором рос вишневый сад. Вицеру всегда было интересно это явление. И действительно странно, как в обычном лиственном лесу вырос такой сад. Через час, вдали, я увидал какие-то фигуры на горе. Мне пришлось заставить коня ускориться, вряд ли ему было тяжко, так как я не хотел сильно его изнурять и не заставлял быстро бежать. Прибыв на место, я увидел около дюжины человек: отец и Вицер, Грылев, Щетинин, какие-то непонятные дамы и господа, судя по всему, приехали с ночного бала.
– Григорий Павлыч, красивое я выбрал место? – спросил с ухмылкой Щетинин.
– Да, соглашусь. Однако будет печально пачкать его такою грязной кровью.
– Ах, вот щенок! Скоро ты запоешь по-другому!
– Успокойтесь, пока я не выбил дурь из всех вас, – твердо сказал, отец, потирая глаза.
На удивление, он держался на ногах, от него не пахло, да и выглядел он вполне прилично. Да, своей неприязнью к алкоголю я пошел явно не в отца. Мать моя вообще не пила, а слегла раньше отца. Странно устроено это все.
– Пора! – Крикнул кто-то из толпы кутил.
– И сами знаем, – ответил Грылев, задрав нос.
А потом я «исчез»…
Я не знаю, что происходило со мной все это время, но я опомнился лишь тогда, когда услышал крики. Пелена слетела с глаз, я увидел мягкую траву, она показалась мне очень красивой, я поднял голову и, увидев облака, почувствовал наслаждение. Все вокруг стало казаться мне прекрасным. Вдруг мне почудилось, что человек, когда любит, испытывает все то, что чувствую я. Но я не чувствовал смерти, боли тоже не чувствовал. Лишь какое-то маленькое пятно в глазах. Рассуждая о смерти, я не люблю спрашивать «почему?», я интересуюсь вопросом «зачем?». Это куда интереснее и важнее. Кому какое дело, как кто умирает. Важно лишь то, зачем и ради чего он это делает.
Помимо травы, деревьев и неба, я заметил кровь, густую такую. Встряхнув головой, я осознал – мое плечо пробито. В одной руке у меня был пистолет, испачканный моей же кровью, другой рукой держался за плечо. Выпрямившись, я улыбнулся, стиснув зубы, так как боль начала подступать. Если бы я не «исчез» тогда, то имел бы более ясное представление произошедшего. Но посмотрев в глаза Щетинину, которые кипели от страха и безвыходности, я вернулся. Наведя оружие на противника, я сжал его покрепче в руке. Выстрел.
Пес, лающий на господина, получил по зубам. В этот момент он был прекрасен. Дамы и господа заверещали еще громче. Грылев и какой-то врач в спешке унесли тело с горы, я сдул дым, выходящий из дула и упал на спину, по-прежнему держась за плечо. Ко мне подбежал Вицер и его друг, судя по белому халату – доктор. Я подвел окровавленную руку к лицу, осмотрел ее на фоне неба. А потом закрыл глаза.
Очнувшись в своей кровати, я прошептал: «Снова выжил».
– Очень странная фраза, – донесся знакомый голос Михаила.
– Михаил, где отец? – Спросил я, приподняв голову.
– Уехал к Вицеру. Тебя велели отвести к ним, когда ты соберешься. Одевайся, я за Сережкой.
– Дай мне час.
Михаил махнул на меня рукой и вышел.
Я стал смотреть в потолок. Вспоминая свои ощущения, я понял, что после ранения чувствовал все то, что чувствовал, когда видел тебя. Я снова выжил. Мне снился сон, в котором я стоял на краю… на краю чего-то. Я помню бездну, я разговаривал с ней. Это был тот самый сон, после которого ты извлекаешь больше уроков, чем на протяжения сотни лет жизни. Я был окутан мыслями. Мне стало интересно только одно: кто есть я, что есть жизнь, кто в ней я, что в ней все люди. Я встал с кровати и начал одеваться.
Приехав к Вицеру, я не мог понять, зачем я здесь. Возможно, отец хочет меня похвалить, а может и наоборот. Я вошел и увидел перед собой картину: Двинской лежал посреди залы почти без одежды, на нем было какое-то полотенце и шапочка, из-под которой торчали его рыжие кудрявые волосы. Судя по его пьяному бреду и венику в руках, я понял, что идти мне нужно в баню. Я пошел во двор и, пройдя до конца аллеи, остановился в исступлении, вспомнив, что в доме Вицера никогда не было парилки. Пришлось идти к Петру Алексеевичу, чтоб узнать, где мой отец.
– Петр Алексеевич, извините за нарушение вашего спокойствия.
– Кто?! – Крикнул Двинской, не открывая глаз.
– Это Думов.
– Ты закончил с Грылёй? – сказал Петр с мучительным стоном.
– Что? При чем здесь Грылев? – Я понял, что Двинской путает меня с отцом.
– Кто здесь пьяница – я или ты? Сам говорил, что едешь к нему, а теперь дурака строишь. Эх, Пашка! Иди вон, не шути со мной, подлец! – Начал кричать пьяный в порыве злости.
Мне это не понравилось.
– Слушай сюда, скотина, – сказал я, присев к полу. – Если ты позволяешь себе так говорить с моим отцом, то ты, наверное, совсем ничего не боишься.
– Ба, так это ты, Гришка. Ну как тебе дочь моя, поганец? – Затряслись его рыжие уродливые усы вновь.
Я вскочил и вышел на улицу. Подойдя к своей повозке, я взял кнут для лошадей, три веревки нашел в саду, затем вернулся в дом. Сергей ушел с кучером Вицера, поэтому не заметил меня.
Двинской по-прежнему лежал посреди комнаты. Я связал его и заткнул рот. Ему было все равно, он спал. Единственное, что ему не нравилось, так это его связанные ноги и руки, но на это он тоже не особо реагировал. Одной ногой я перевернул его на живот и наступил на него. Взмахнув кнутом, я ударил его по оголенной спине. Петр визжал как свинья. После пяти-шести ударов я простил ему эту оплошность и вернулся с кнутом в повозку, где меня ждал Сергей.
– К дому Двинских, – сказал я, не скрывая улыбки.
– Господин, я говорил с одним кучером, пока вас не было. Он рассказал, что ваш отец с ружьем отправился в сторону леса вместе с Вицером.
– И как давно они стали охотниками? Хорошо, Сергей. Спасибо, что рассказал. А теперь езжай скорее! – Засмеялся я.
– Да, господин! – крикнул он и тоже засмеялся.
По дороге к твоему дому, я стал понимать, что в голове моей что-то не так. Я пытался понять, что идет наперекосяк, но не мог. Внутри что-то заставляло меня паниковать, хотелось кричать. Казалось, будто черти лезут в душу, будто я иду не туда. Я встряхнул головой и стал отгонять все мысли, чтоб избавиться от этого страха.
Когда я вошел на крыльцо твоего дома, мне почудилось, что яблони, росшие беспорядочно вокруг, смотрят на меня с неодобрением. Я чувствовал себя грешником, ведь я только что выпорол твоего отца. Меня беспокоило только то, что мой страх вовсе не был связан с произошедшим в доме Вицера.
Мне открыла дверь девушка, которая была прекрасна и привлекательна. Я сразу же подумал, что вы с ней родня. Это можно было понять по стройности тела, широте ее карих глаз, по форме губ. Единственное, что различало вас, это цвет волос и голос. У тебя он более звонкий и мягкий, а у девушки, похожей на тебя, голос был тихий и нежный, но властный. Таким голосом можно полки за собой повести. Женщина провела меня в дальнюю комнату и велела ждать. Я покорно послушался. Что-то меня в ней очаровало. Я начал волноваться, когда услышал звук спускающихся по лестнице каблуков. С каждым их стуком внутри меня что-то разрывалось. Я развернулся и увидел тебя в белом платье, на котором чего-то не хватало, но на тебе оно смотрелось идеально. Светлое платье, светлые волосы, падающие сквозь окно лучи солнца, изящность походки – все это придавало тебе облик чего-то небесного, чего-то высшего. Внезапно я снова «исчез». Я взялся за голову и рухнул на пол, а затем – в бездну.
– Зачем я живу? Для чего я создан? Кто я такой? Зачем, для чего все это? – повторял я себе все это время. Я думал, думал без конца. Я говорил с пропастью, которую видел во сне. Открыв глаза, я увидел потолок, незнакомый потолок и почувствовал чье-то незнакомое присутствие. Плечо немного болело.
– Григорий, я правильно понимаю? – Вопрошал женский голос.
– Все верно, – ответил я, осматривая свою обмотанную руку.
– Как вы себя чувствуете? – Спросила незнакомка.
– Все в порядке, спасибо вам за помощь. Вам Елизавета обо мне сказала?
– Не стоит благодарить. О вас я услышала вовсе не от нее. Мне пару раз говорили, что вы скандалист и дуэлянт. Вчера мне сказали, что вы защитник крестьян. Вы мне показались интересной фигурой, я хотела узнать вас лично. Не стану скрывать свое удивление, когда встретила вас на пороге своего дома.
– Простите, как я могу вас называть?
– Анна, Анна Федоровна.
– Прекрасное имя – Анна. Рад знакомству.
– Я тоже рада.
– Честно сказать, я всегда знал, что нахожусь в центре событий, но не думал, что настолько популярен.
– Мне кажется, что к вечеру о вас заговорит весь город.
– Вы мне льстите, – сказал я, радуясь легкости разговора.
– Я, пожалуй, пойду. Ведь вы здесь не для того, чтоб со мной беседовать. Я позову Лизу, – сказала она, покраснев.
– Я всегда буду рад разговору с вами! – Крикнул я перед тем, как она выпорхнула из комнаты.
Полежав еще несколько минут, я вспомнил, что мне не стоит задерживаться, ведь в любой момент может вернуться Двинской. Я встал с кровати и хотел уже выйти, как вдруг дверь открылась, и я увидел в проходе тебя.
– Елизавета!
– Григорий, почему ты не в кровати?! – Вскрикнула ты, желая проявить заботу.
– Лиза, я чувствую себя хорошо. Я приношу извинения, за все. Мне хотелось провести время с тобой, познакомиться с твоей семьей, но я долго спал, теперь мне уже пора.
– Хорошо, я не держу зла. Я лишь волнуюсь за тебя. У тебя теперь будет много врагов, и твое здоровье сейчас не в порядке.
– Не важны те, кто против меня, куда важнее те, кто за моей спиной. Мне пора, – сказал я, обняв тебя…»
На этом письмо Григория обрывается, посему далее я буду рассказывать о событиях, про которые узнал со слов очевидцев. Для целостности картины, я оставлю за собой право вести повествование от лица Григория.
Рассказ о дальнейшей судьбе Григория Думова
Мы простояли так какое-то время. Я понимал, что все, чего я хотел – это обнимать Лизу всю оставшуюся жизнь. В голове чувствовалась безмятежность, как в море после шторма.
Нас остановил громкий звук, будто кто-то разбил стекло. Мы спустились с небес на первый этаж. Анна стояла и злобно смотрела в сторону. Я подошел к ней и увидел лежащего на полу Петра Двинского, вокруг которого валялись осколки графина. Анна позвала слуг. Двое крестьян пришли и стали поднимать своего господина, который, в свою очередь, вовсе не хотел, чтобы ему помогали. В какой-то момент он замер.
– И ты, Иуда, уже здесь. Неужели я где-то так перед Богом провинился, что мне теперь вечно черти покою не дают, – сказал Петр, стоя спиной ко мне.
Я стал думать об убийстве.
– Совсем допился, – проговорила сквозь зубы Анна Федоровна. – Уведите, сейчас же, пока я не придушила его собственными руками! Григорий Павлович, Лиза, за мной.
Мы пошли за Анной. Было около пяти часов вечера, я никуда не спешил, мне нужно было уйти от Петра. Но увидев, что на его слова никто не реагирует, я решил задержаться. Анна отвела нас в гостиную, где нас уже ждал чай.
– Присаживайтесь.
Мы молча сели. Все сидели в тишине, будто нарочно слушали тиканье часов. Лиза смотрела в пол. Было видно, что ей стыдно за отца. Анна сидела озлобленная. Складывалось ощущение, что если что-то сказать, то одна сестра заплачет, а вторая разорвет тебя.
– Девушки, – начал я. – Мне очень нравится проводить с вами время. Вы прекрасно друг другу дополняете. Вы абсолютно разные, но при этом так близки.
– Что ты хочешь этим сказать? – Спросила Лиза, подняв голову. Анна тоже отвлеклась от своих мыслей.
– Я хочу сказать, что вы абсолютно разные, но при этом так дружны – настоящие сестры. Мне это нравится!
– Погоди, Григорий, – сказала Анна, начиная улыбаться. Ее перебил смех Лизы.
– Дорогие, я плохо вас знаю, но говорю то, что вижу, – промолвил я с легкой улыбкой.
– Я понимаю, Григорий. Но неужели вы думали, что мы с Лизой сестры?
– К чему это? Разве я ошибался?
– Она падчерица моя, – сказала Анна сквозь смех. Лизу невозможно было успокоить.
– Как? – спросил я удивлением. – Сколько же вам лет?
– Она мне как мама. Через пару годиков ей будет тридцать лет, – ответила Лиза, заливаясь смехом.
– Я никогда бы не догадался. Но для чего такая молодая девушка губит свою жизнь, оставаясь здесь?
Комната наполнилась прекрасным женским смехом. Я сидел в исступлении, не подавая виду.
– Честно говоря, Григорий, вы правы. Я до сих пор нахожусь в этом доме только ради Елизаветы. Ее отец перестал меня радовать, окончательно, – сказала Анна с серьезным видом, глядя в пол.
– Не стоит здесь это обсуждать, – сказала Лиза.
– А чего нам стыдиться? Сейчас весь город говорит только о дуэлянте Думове, о пьянице Двинском и о сорванном обмане Щетинина. Простите меня, Григорий, я не должна была говорить.
