Kitabı oku: «Тонька – Левенгук», sayfa 3

Вот этим большим винтом столик поднимается и опускается, чтобы настроить наш оптический прибор на резкость. Та- а- к.

Короткевич снял очки и почти уткнулся носом в верх микроскопа.

– – Настроил. А теперь, Антоний, раскрути вертушку, усаживайся поудобней и смотри. Предметный столик можно чуть- чуть поднимать или опускать вот этим винтом внизу, чтобы настроить по своим глазам. Зрение у нас с тобой разное.

Тонька поднял сидение круглой табуретки как можно выше и прилип к окуляру. Там… Там… там шевелилось, колыхалось густое сплетение чего- то похожего на заросли речных водорослей.

– Ну! – нетерпеливо спросил Короткевич. – Видишь что- нибудь?

– Ага! – ответил Тонька, поворачивая к Ивану Климовичу зардевшееся лицо с широко открытыми глазами. – Они живые! Дышат!

Леопольд Янович рассмеялся.

– Кто они?

– Нитки эти! Гифы!

– Это вода их шевелит. Вот тебе лист бумаги и карандаш. Теперь сиди молча и рисуй все, что видишь.

После обеда, Короткевич показал этот листок Ивану Климовичу и сказал:

– Пожалуй, Вы правы. Очень наблюдательный мальчик. Зарисовал препарат не хуже некоторых студентов. Сразу видно, что это пеницилл. Антон среди гиф несколько спороносцев разглядел, и говорит мне: «Я здесь несколько веничков маленьких нашел. И шарики возле них рассыпаны». Пришлось рассказать, как грибы спорами размножаются.

На следующий день Тонька дождался, когда Леопольд Янович оторвался от своей работы, спросил:

– А этот гриб, который я нарисовал, вредный или полезный?

– Видишь ли, друг мой, – наставительно сказал Короткевич, протирая стекла очков, – когда задаешься таким вопросом, то не забывай, что прежде всего ты имеешь в виду личную, так сказать, выгоду. Собственно, все, что есть в мире вокруг тебя, имеет право на существование. И неживое, и живое. И гриб этот, и холерный вибрион, и сколопендра какая- нибудь, и милый коала. Но в данный момент, я полагаю, тебя интересует, приносит ли этот гриб пользу людям или вредит им. Так?

– Ага, – ответил Тонька. Потом скосил глаза на Елизавету и поправился. – Да. Так.

– Ну, в данном случае все достаточно сложно. Такие грибы могут испортить почти все продукты, которые мы едим. Но они же спасли и спасают многих больных от смерти. Знаешь, что такое антибиотики?

– Знаю. Лекарства.

– Необыкновенные лекарства. Их образуют одни микробы против других. Прошлый век в медицине так и называют – эра антибиотиков. А знаешь, с чего это открытие началось? Вот с того, чем ты вчера занимался.

Флемминг, микробиолог английский… Вообще- то он, по- моему, шотландец.... Так вот, он увидел, что в чашку Петри, где рос опасный микроб, из воздуха случайно попали споры плесени. Гриб вырос вот такой, как у тебя, колонией- «пуговицей», и убил вокруг себя вредный стафилококк. Ну, просто невооруженным глазом стало видно, что вокруг гриба образовалась прозрачная зона без микроба. Какой- нибудь аккуратный, но нелюбознательный человек, эту чашку посчитал бы испорченной и выбросил. А умница Флемминг, говорят, сохранял ее до конца жизни. Потому что, разглядывая ее, он не только предположил, что зеленый гриб выделяет какое- то вещество, убивающее других микробов. Он вместе с другими учеными это вещество научился из плесени получать и применять как лекарство «пенициллин». На сем закругляемся.

– Послушай, Левенгук, – заговорщицки сказала Антону Елизавета, когда Короткевич вернулся к своей работе, а Тонька, как всегда, собрался исчезнуть в неизвестном для всех направлении ровно в одиннадцать часов.

– Ты следующий раз попроси Леопольда Яновича рассказать о нашем пенициллине. Ну, который в нашей стране получили. Он студентом работал с одной женщиной, которая первой видела, как пенициллин спас раненых во время войны.

Прошло дня два прежде, чем Тоньке удалось улучить момент, когда Короткевич позволил себе оторваться от работы в его присутствии.

– О нашем пенициллине хочешь узнать? Лиза надоумила? Ну, хорошо.

Флемминг и компания получили препарат незадолго до войны. И держали все в тайне. Но наша отечественная умница да еще и красавица Зинаида Ермольева в то время, когда фашисты рвались к Сталинграду… Кстати! А о войне с фашистами ты что- нибудь знаешь, Антон?

– Ну, – обидчиво ответил Тонька. – Я все серии «Разведчиков» смотрел.

– Хорошо, будем считать, что обладаешь информацией в нужном объеме, – улыбнулся Леопольд Янович и продолжил.

– Так вот, микробиолог Ермольева, Зинаида Виссарионовна, приблизительно в это же время обратила внимание на то, что в прошлом русские врачи в некоторых случаях спасали тяжело раненых, используя аппликации из плесени. Если проще – к незаживающим ранам прикладывали комки плесени, и они затягивались. Выздоравливали люди. Вот Ермольева стала изучать эти грибы и нашла такой, который, как у Флемминга, образовывал пенициллин.

– Это Вам кто- то рассказал?

– Ну, об этом во всех учебниках написано. Но вот одну интересную историю мне действительно рассказали. Когда я учился в институте, у нас была лаборантка Миля Петровна. Миля – это от Меланьи, что в переводе значит черный, злой. Но она, напротив, была рыжая и добрая. Во время войны она работала в госпитале санитаркой. Ухаживала за самыми безнадежными ранеными. У некоторых было заражение крови, другие могли лишиться ног, потому что микробы вызвали у них гангрену. Это, когда у человека происходит необратимое нагноение ран.

Так вот, однажды в этот госпиталь приехали сотрудники Ермольевой и стали делать этим больным уколы пенициллина. Все очень волновались. Ведь пенициллин проверялся на людях первый раз! Разъезжались ночью по домам, а спать не могли. Думали, что будет утром. Вдруг раненым станет хуже. И вот, я уже не помню на какой день (но недели точно не прошло!), их срочно вызывают в госпиталь раньше, чем обычно. Они вбегают в палату к тем, у кого начиналась гангрена, а бойцы встречают их, стоя у кроватей.

Понимаешь, Антон, спасли этим мальчикам и ноги, и жизни!

А теперь, Шехерезада прекращает дозволенные речи, потому что ей тоже нужно сделать что- нибудь полезное для науки.

– Шехерезада, это кто? – потихоньку спросил Тонька у Елизаветы, отойдя от стола Леопольда Яновича.

– Сказку про «Синдбада- морехода» или «Али- бабу и сорок разбойников» знаешь?

– Мультики смотрел.

– Так вот, эти сказки рассказывала султану по ночам прекрасная пленница Шехерезада. Утром она должна была замолкать.

– И что?

– Ну, не тупи! Короткевич тебе образно говорит, дескать «делу время, а потехе час». Хоть это ты понимаешь?

– Да, – вздохнул Тонька. – Ты сейчас тоже, как эта… пленница, замолчишь?

– И я, – подтвердила Елизавета. – Давай, ставь эти банки на полку. Мне тоже работать надо, хотя вряд ли обо мне в учебниках напишут. Я буду в науке скромным рядовым бойцом. Но запомни, Тонька, они тот самый питательный субстрат, на котором вырастают яркие цветы открытий!

– Что- что ты там вещаешь, Лизавета? – откликнулся Иван Климович со сдержанным смешком в голосе. – О каком ты это субстрате? О гумусе или…? Чем там розы удобряют?

– Вот всегда вы так! – обиделась Курочкина.– Все в «низкие истины» превращаете. Нельзя так при молодом поколении!

И посмотрела в сторону Антона.

Это было в четверг, а в пятницу Тонька дождался, когда Курочкина и Иван Климович устроили внеплановое утреннее чаепитие по поводу аварийного отключения батарей центрального отопления, и спросил:

– А Левенгук эти самые … гифы… видел в свой микроскоп?

Елизавета, отхлебнув немного любимого чая с бергамотом, поставила кружку на стол и стала греть об нее замерзшие пальцы.

– Вот сдался тебе этот Левенгук! Микроскоп, кстати, не он первый изобрел!

Иван Климович, я правильно говорю?

– В общем, да. По- моему, его сконструировали лет за пятьдесят до Левенгука. Несколько его соотечественников. Независимо друг от друга. И даже Галилео Галилей смотрел не только на далекие миры, но и, так сказать, под ноги… на грешную нашу Землю с ее фауной и флорой.

Антон, ты слыхал о Галилее?

– Ага… по СТС. Там про щекотку интересно, про пальцы, про джолли- джамперы, на которых прыгыют…

– Иван Климович! – засмеялась Лиза. – Это Тонька о передаче «Галилео» с ведущим Пушновым говорит. О Галилео Галилее он факт ничего не знает.

– Ну, так просвети его. Кстати, все упомянутые микроскопы были сложными, то есть состояли из двух совмещенных линз. Такой же был у

Роберта Гука из Королевского научного общества в Англии. Он потом еще долго возился со своим прибором, чтобы добиться с двумя линзами того увеличения, которое давала одно стеклышко Левенгука. Трудно представить, но его линза в несколько миллиметров, изготовленная вручную, увеличивала предметы в триста раз!