Kitabı oku: «Тайное место», sayfa 3

3

Она любила машины, эта Конвей. И разбиралась в них. На парковке прямиком направилась к винтажному черному MG, абсолютно роскошному. Гордость и отрада своего предыдущего владельца, он достался полицейскому управлению в наследство от одного из ушедших на пенсию детективов. Парень, который заведовал гаражом, не подпустил бы Конвей к машине и на пушечный выстрел, если бы она не знала, что делает. “Извините, детектив, трансмиссия барахлит, как насчет вооон того очаровательного “фольксвагена”?..” Но стоило ей взмахнуть рукой, он тут же бросил ей ключи.

С MG она обращалась как с любимым скакуном. Мы двинулись на юг, в фешенебельные районы. Конвей срезала углы в лабиринте улочек и ожесточенно давила на клаксон, когда пешеходы не успевали убраться с дороги достаточно быстро.

– Давай-ка сразу кое-что решим, – сказала она. – Это мое шоу. Есть проблемы с тем, чтоб получать приказы от женщины?

– Нет.

– Все так говорят.

– Я серьезно.

– Хорошо. – Она резко затормозила у кафе стремного вида, типа веганское, окна сто лет не мыли. – Принеси мне кофе. Черный, без сахара.

Мое эго не отличается хрупкостью и не развалится от отсутствия ежедневной разминки. Резво выскакиваю, два кофе с собой, даже заработал улыбку от грустной официантки.

– Пожалуйста, – сказал я, усаживаясь на пассажирское сиденье.

Конвей отхлебнула глоток.

– Дерьмовый вкус.

– Вы сами выбрали место. Хорошо, если не соевый.

Надо же, почти улыбнулась, но в последний момент все же сдержалась.

– Такой и есть. Выкидывай оба, не хочу, чтоб машина провоняла.

Урна была на другой стороне дороги. Опять наружу, аккуратно через оживленный поток, урна, через поток машин обратно на свое место. Начинаю понимать, почему Конвей все еще работает одна. Втопила педаль газа, прежде чем я успел захлопнуть дверь.

– Итак, – начала она. Вроде немного оттаяв, совсем немного. – Про дело знаешь? Хотя бы в общих чертах?

– Да.

В общих чертах про него знали даже уличные собаки.

– Значит, тебе известно, что мы никого не взяли. А почему? Что говорят насчет этого?

Слухов ходило много. Я же просто сказал:

– С некоторыми делами такое случается.

– Мы в тупике, вот почему. Знаешь, как бывает: есть место преступления, есть свидетели какие-никакие, про жизнь жертвы кое-что известно, и во всем этом надо найти зацепку. Но здесь ни хрена мы так и не нашли. – Конвей углядела в соседнем ряду просвет, которого хватило бы разве что мопеду, и резко крутанула руль, встраиваясь. – Если коротко, ни у кого не было причин убивать Криса Харпера. По всему выходит, что хороший был парень. Так, конечно, всегда говорят, но в этот раз, похоже, не врут. Шестнадцать лет, четвертый год в школе Святого Колма, живет в пансионе, местный, но его папаша решил, что сынок не получит всех преимуществ, которые дает обучение в школе Святого Колма, если не будет жить в пансионе. Такие места, они ведь в основном нужны, чтоб заводить связи; подружись с правильными людьми в Колме – и работать меньше чем за сотню штук в год не придется уже никогда. – Конвей скривила губы, демонстрируя, что она думает на этот счет.

– Толпа подростков в замкнутом помещении, всякое случается. Травля, например. Ничего такого, нет?

Через канал – и в Ратмайнс.

– Абсолютно. Крис был популярным парнем, куча друзей, никаких врагов. Пара драк, но для мальчишек его возраста это нормально; ничего серьезного, ничего, что нам помогло бы. Подружки не было, по крайней мере официально. Три бывших – рано они теперь начинают, – но никакой “настоящей большой любви”, пара свиданий с обнимашками в кино, и разбежались; все расставания – больше года назад и без обид с любой стороны, насколько мы смогли выяснить. С учителями он тоже ладил. Колобродил иногда, но скорее от избытка энергии. Мозги средненькие, не гений, но и не идиот; не усерднее прочих, но и не лентяй. С родителями не ссорился и вообще виделся нечасто. Одна сестра, гораздо младше, с ней тоже отношения нормальные. Мы всех как следует прижали – не потому что рассчитывали что-то найти, просто других вариантов не было. И ничего. Ни намека даже.

– Дурные привычки?

Конвей покачала головой:

– Тоже мимо. Приятели говорят, он изредка курил на вечеринках, и не только табак, а если удавалось раздобыть алкоголь, то бывало, что напивался вдрызг, но на момент смерти был кристально трезв. И следов наркотиков тоже не нашли, ни в организме, ни в вещах. Никаких азартных игр. В истории браузера на домашнем компьютере есть пара порносайтов – а чего еще ждать от подростка? Насколько мы смогли установить, самые страшные его грехи – изредка затяжка-другая травы и порно в интернете.

Лицо у нее было спокойным. Брови чуть насуплены, вся сосредоточена на дороге. Казалось, ей совершенно безразлично, что ни хрена они так и не нашли: так случилось, не повезло, нечего расстраиваться.

– Ни мотива, ни зацепок, ни свидетелей. Со временем мы начали гоняться за собственной тенью, допрашивали одних и тех же людей раз за разом. С одним и тем же результатом. А у нас были и другие дела, мы не могли себе позволить несколько месяцев бессмысленно колотиться лбом о стену. Так что я в конце концов закрыла это дело. Положила под сукно в надежде, что рано или поздно произойдет что-нибудь вроде сегодняшнего.

– Как вы оказались главным следователем? – спросил я.

Конвей плотнее нажала на педаль.

– В смысле, как такой пигалице дали такое большое дело? Надо ей было заниматься домашним насилием, да?

– Нет. Я имел в виду, что вы же новичок.

– И что? Хочешь сказать, мы поэтому ничего не нашли?

Значит, все-таки не безразлично. Скрывает, достаточно хорошо, чтоб парни на работе не догадались, но ей вовсе не все равно, еще как не все равно.

– Нет, я пытаюсь сказать…

– Потому что иди в жопу. Можешь сваливать прямо сейчас, в автобус и домой в свои Висяки.

Не держи она руль, наверняка уже тыкала бы пальцем мне в физиономию.

– Нет. Я пытаюсь сказать, что с таким делом – подросток, элитная школа – в вашем отделе должны были догадаться, что шума будет много. Костелло был старше по званию. Почему он не взял его себе?

– Потому что я его заслужила. Потому что он знал, что я хороший, мать твою, детектив. Усвоил?

Стрелка спидометра продолжала ползти вверх, далеко за разрешенный предел.

– Усвоил, – быстро согласился я.

Повисла тишина. Конвей чуть снизила скорость, но лишь чуть. Мы добрались до Тереньюр-роуд; когда поток машин поредел, MG показал, на что способен. Выдержав паузу, я сказал:

– Эта машина – настоящая красавица.

– Водил такую?

– Пока не приходилось.

Снова кивок, как будто я только что подтвердил сложившееся обо мне мнение.

– В таком месте, как Святая Килда, надо себя показать, произвести впечатление. – Она неопределенно взмахнула рукой у себя над головой. – Добиться уважения.

Это многое мне сказало об Антуанетте Конвей. Что до меня, я бы взял старенький “поло” с хорошим пробегом, такой, на котором даже многочисленные слои краски не скрывают всех вмятин. Приходишь к людям этаким бестолковым неумехой, пятое колесо в телеге, – и они сразу расслабляются, теряют бдительность, есть шанс застать их врасплох.

– Такое, значит, место, да?

Она опять скривилась:

– Срань господня. Думала, они погонят меня в санобработку, чтобы избавить от акцента. Или выдадут форму горничной и укажут на черный ход для прислуги. Знаешь, сколько там дерут за обучение? Начиная с восьми штук в год. И это без проживания и без всяких внеклассных занятий. Хор там, пианино, театр. У тебя такое в школе было?

– Ну, мы играли в футбол на школьном дворе.

Это Конвей понравилось.

– Была там одна овца. Я ее вызываю на допрос, а она мне выдает: “Ну-у, я вообще-то сейчас не могу, у меня же урок кларнета через пять минут?” – Она вновь усмехнулась углом рта. Что бы она ни сказала несчастной девчонке, это определенно было приятно вспомнить. – Допрашивали ее целый час. Не выношу такое.

– А школа? – спросил я. – Снобистская, но хорошая, или просто снобистская?

– Даже если в лотерею выиграю, своего ребенка туда не пошлю. Но… – Она дернула плечом. – Маленькие классы. Куча наград с научных олимпиад и призы юным исследователям. У всех отличные зубы, никто не залетает, и все эти гладкие породистые сучки потом толпами поступают в колледж. Так что, наверное, неплохая, если ты не против, чтоб твой ребенок превратился в заносчивый кусок дерьма.

– Отец Холли – коп. Дублинец. Из Либертис.

– Я в курсе. Думаешь, могу такое не заметить?

– Он бы ее туда не послал, если б думал, что сделает из дочери заносчивый кусок дерьма.

Конвей остановилась на светофоре. Зажегся зеленый, и она тут же рванула с места.

– Ты ей нравишься? – спросила она.

Я едва не рассмеялся.

– Она же ребенок. Ей было девять, когда мы познакомились, десять, когда дело пошло в суд. С тех пор, вплоть до сегодняшнего дня, я ее не видел.

Конвей бросила на меня взгляд, который ясно говорил, что ребенок в этой ситуации скорее я.

– Ты не поверишь… Вообще она как, врет?

Я задумался.

– Мне не врала. По крайней мере, я ее на этом не ловил. Хорошая была девчонка.

– Она врет, – отрезала Конвей.

– В чем?

– Не знаю. Я ее тоже не поймала. Может, мне она не врала. Но девчонки в этом возрасте вруньи. Все.

Я подумал, не посоветовать ли ей, чтобы в следующий раз приберегла вопросы с подвохом для подозреваемых, но вместо этого сказал:

– Мне пофиг, врунья она или нет, если мне не врет.

Конвей переключила передачу. MG это явно понравилось.

– Скажи-ка, – продолжила она, – а что твоя дорогая Холли говорит про Криса Харпера?

– Немного. Просто парень. Видела его пару раз.

– Понятно. Думаешь, правда?

– Пока не решил.

– Как решишь, сообщи. Мы вот почему обратили внимание на Холли и ее компанию. Их там четыре девицы: Холли Мэкки, Селена Винн, Джулия Харт и Ребекка О’Мара. Подружки не разлей вода, по крайней мере были. Вот так, – она продемонстрировала крепко скрещенные пальцы. – Их одноклассница, Джоанна Хеффернан, показала, что наша жертва встречалась с Селеной Винн.

– Потому он и полез в Килду? На свидание?

– Ага. И вот еще что – учти, прессе мы этого не говорили, так что смотри не проболтайся, – у него в кармане был презерватив. И ни хрена больше, ни кошелька, ни телефона – они остались в комнате, – только презерватив. – Конвей наклонила голову в сторону, крутанула руль и обогнала ползущий впереди, как улитка, “фольксваген”, проскочив прямо перед носом у грузовика. Грузовик остался недоволен.

– Иди на хрен, будет еще на меня наезжать… А на теле были цветы. Об этом мы тоже не сообщали. Гиацинты – такие голубые, с завитками, сильный сладкий запах, знаешь? Четыре цветка. Со школьной клумбы рядом с местом преступления, так что их мог положить и убийца, но… – она пожала плечами, – парень в школе своей подружки посреди ночи с презервативом и цветами? Нетрудно догадаться, на что он рассчитывал.

– А школа точно основное место преступления? Его не притащили туда уже мертвым?

– Не. Башку ему ударом разнесло еще как, до хрена кровищи. Судя по луже крови, наши эксперты установили, что он после удара лежал на одном месте. Его не переносили, и сам не пытался ползти за помощью, даже рану не трогал – на руках крови не было. Просто БАМ! – она щелкнула пальцами. – И все, кранты ему.

– А Селена Винн сказала, что никаких планов на вечер у них не было, – догадался я.

– Точно. И остальные три подружки подтвердили. Селена не собиралась с ним на свидание, они вообще не встречались, просто знакомые. Их прямо шокировало, что мы вообще такое предположили. – В голосе Конвей появились жесткие нотки. Девчонки, похоже, ее не убедили.

– А приятели Криса Харпера что говорят?

Она фыркнула.

– В основном “э-э-э, ну я, типа, не знаю”. Шестнадцатилетние пацаны. Проще сходить в зоопарк и попробовать допросить полный вольер шимпанзе. Один вроде разумный, произносил целые фразы – Финн Кэрролл, – но ему тоже особенно нечего было сказать. Они же не сидят по полночи за задушевными разговорами, в отличие от девчонок. Говорят, что Селена Крису нравилась, да, но ему нравилась куча девиц, и он им нравился. Насколько им известно, ничего такого между Крисом и Селеной не было.

– Есть повод сомневаться? Что-нибудь в их телефонах или в фейсбуке?

Конвей покачала головой:

– Ни звонков, ни переписки. Фейсбук есть, конечно, у всех, но те, кто живет в пансионе, обычно пользуются им только на каникулах: обе школы заблокировали все социальные сети на своих компьютерах и запретили смартфоны. Не дай боже малышка Филиппа сбежит с каким-нибудь извращенцем из интернета. Или того хуже, сбежит малыш Филипп. Ты представь, сколько у них родители отсудят.

– То есть у нас только информация от Джоанны Хеффернан.

– У Хеффернан не было никакой конкретной информации. Только “ну, и я видела, как он на нее посмотрел, и она на него посмотрела, и еще он ей что-то сказал как-то раз, и, в общем, они точно трахались”. Ее подружки божатся, что так все и было, но от них другого и не ждешь. Мерзкая сучка эта Хеффернан. Вокруг нее тусуются крутые детишки, а она у них за главную, вроде атаманши. Остальные ее боятся. Чуть моргнут не так – и все, она их разом вышибет из избранного круга, а потом будет до конца школы доставать вместе со своими прихвостнями. Потому говорят только то, что велено.

– А Холли и ее компания? Тоже крутые?

Конвей уставилась на очередной красный сигнал светофора, постукивая пальцами по рулю в ритме мигающего поворотника.

– Скорее сами по себе, – проговорила она наконец. – Не заводилы и не из тусовки Хеффернан. Но при этом Хеффернан к ним особо и не приматывается. Она, конечно, при первой возможности подставила Селену, чуть трусы не намочила от восторга, но напрямую она к ним не лезет. Они, может, и не на самой верхушке местной иерархии, но довольно высоко.

Заметила усмешку на моем лице.

– Чего?

– Вы так рассказываете, будто эти девчонки – бандитки из трущоб Лос-Анджелеса, с бритвами, спрятанными в волосах.

– Похоже, – согласилась Конвей, уводя MG с главной дороги. – Почти то же самое.

Дома здесь были посолиднее и стояли подальше от дороги. Большие машины, блестящие и новенькие, редкое зрелище в последние годы. Повсюду автоматические ворота. В одном из садов даже что-то вроде скульптуры из бетона, похожее на ручку от кружки, но высотой футов пять.

– Так вы подозревали Селену? Или кого-нибудь ревнивого, с той или с другой стороны?

Конвей слегка сбросила скорость, но для жилого района все равно не достаточно. Задумалась.

– Нет, пожалуй, Селену я не подозревала. Увидишь сам. Я бы не сказала, что она способна на такое. Хеффернан жутко ей завидует – Селена вдвое симпатичней, – но и ее я не подозревала. Я даже не сказала бы, что поверила ей. Но что-то такое там было. Не пойму что.

Вот, кажется, почему она взяла меня с собой. Что-то такое на периферии поля зрения, ускользнувшее от нее при взгляде в упор. Костелло тоже не смог вычислить, что же это такое. Конвей решила, что свежий взгляд – мой, например, – поможет.

– Девочка-подросток вообще могла это сделать? Физически?

– Да, без проблем. Орудием убийства – и об этом мы тоже не сообщали – оказалась мотыга из сторожки садовника. Один удар – череп сразу треснул – прямо в мозг Криса Харпера. Ребята из лаборатории говорят, что, учитывая острое лезвие и длинную ручку, усилие потребовалось совсем небольшое. Так что школьница вполне бы справилась, если как следует размахнуться.

Я начал было задавать следующий вопрос, но Конвей вдруг свернула с дороги – резко, не поморгав поворотником. Я чуть не пропустил въезд на территорию школы: высокие чугунные ворота, каменная сторожка, железная арка над воротами с надписью “Колледж Святой Килды” золотыми буквами. За воротами Конвей затормозила. Дала мне осмотреться.

Подъездная дорожка из белоснежного гравия тянулась широким полукругом вдоль пологого склона, покрытого аккуратно подстриженным газоном, который простирался куда-то за горизонт. На вершине холма стояла школа.

Когда-то это было чье-то родовое гнездо, поместье, с грумами, удерживающими поводья гарцующих лошадей, с дамами в корсетах, под ручку фланирующими по лужайке. Двести лет, больше? Длинное здание из светло-серого камня, три высоких этажа, больше дюжины окон по фасаду. Портик поддерживали тонкие колонны с волютами капителей. На крыше балюстрада, изящные точеные колонки которой напоминали вазы. Идеально, ничего не скажешь; каждый дюйм выверен, все гармонично. Солнечный свет медленно растекался по зданию, как масло по тосту.

Мне, наверное, полагалось возненавидеть это место с первого взгляда, с моей-то государственной школой в обшарпанном панельном здании. Когда каждую зиму вырубалось отопление, приходилось в классе сидеть в куртках, географические карты прикрывали пятна плесени на стенах, а любимым развлечением было на спор потрогать дохлую крысу в туалете. Может, при взгляде на это здание мне положено испытать необоримое желание навалить кучу в портике.

Оно было красивым. Я люблю красивое. Всегда любил. Никогда не понимал, почему положено ненавидеть то, о чем можешь только мечтать. Люби сильней. Работай, подбирайся ближе к своей мечте. Хватай и держи крепче, изо всех сил. Пока не придумаешь, как заполучить навсегда.

– Полюбуйся. – Конвей прищурилась, откинувшись на спинку кресла. – Вот только в такие моменты я и жалею, что стала копом. Когда вижу вот такую вот кучу дерьма, а поджечь ее к чертовой матери нельзя.

Она смотрела на меня, ждала реакции. Проверка.

Я бы мог легко ее пройти. Выдать что-нибудь про испорченных зажравшихся богатеев и собственную тяжкую жизнь в доме из шлакоблоков. Запросто. Почему нет? Я так давно хотел попасть в отдел убийств. Работай, двигайся к своей мечте.

Но сближаться с Конвей мне отчего-то не хотелось.

– Красиво, – сказал я.

Она чуть скривила рот – это могла быть усмешка, но нет, что-то другое. Разочарование?

– Тогда ты им понравишься, – протянула она. – Пошли, найдем тебе аристократов-англофилов, полебезишь перед ними.

И машина рванула с места, расшвыривая гравий из-под колес.

Парковка оказалась справа, закрытая стеной темно-зеленых деревьев, – я был почти уверен, что это кипарисы; жаль, не слишком разбираюсь в деревьях. Здесь не было сверкающих “мерседесов”, но и совсем уж развалюх тоже: учителя могли себе позволить что-то приличное. Конвей припарковалась на месте с табличкой “Зарезервировано”.

Скорее всего, никто в школе так и не увидит MG, разве что те, кто смотрел в окно, когда мы подъезжали. Конвей выбрала его для себя, ей самой важно, как и на чем она сюда приедет, а вовсе не увидят ли это другие. И я опять отредактировал мнение о ней.

Она выпрыгнула из машины, забросила сумку на плечо – ничего девчачьего, черная кожаная торба, гораздо брутальней, чем дипломаты остальных ребят из отдела убийств.

– Сначала отведу тебя на место преступления. Соберешься с мыслями и осмотришься. Пошли.

Прохладный полог тенистой кроны деревьев. Откуда-то сверху раздался звук, похожий на вздох; Конвей дернулась, но это был всего лишь ветер, играющий густой листвой. Слева, когда мы снова выбрались на солнце, оказалась тыльная стена школы. Справа – еще один обширный склон, окруженный живой изгородью.

Позади главного здания пристроили два флигеля, скорее всего, позже, но в одном стиле: тот же серый камень, тот же изысканный декор. Мастера интересовало сохранение идеи, а не завитушки.

– Классы, актовый зал, офисы, все школьное хозяйство – в главном здании, – рассказывала Конвей. – Это вот, – ближайший к нам флигель, – для монашек. Отдельный вход, со школой не соединяется; по ночам флигель запирают, но у всех сестер есть ключи, и у них свои комнаты. Любая могла выскользнуть и проломить голову Крису Харперу. Их осталось всего с дюжину, каждой лет под сто, и никого моложе пятидесяти, но, как я уже говорила, силы там много не потребовалось.

– А мотив?

Она прищурилась, посмотрела на окна. Солнце, отражаясь, било прямо нам в глаза.

– Монашки же долбанутые. Может, одна видела, как он запустил руки под свитер какой-нибудь девчонке, и решила, что парень – прислужник Сатаны, растлевающий невинных дев.

Конвей двинулась через газон по диагонали, удаляясь от здания. Знаков “По газонам не ходить” вокруг не было, но это, кажется, подразумевалось. Я невольно ждал, что из-за кустов выскочит садовник и погонит нас прочь, а сторожевые псы еще и порвут на прощанье штаны на заднице.

– Во втором флигеле пансион. По ночам заперто, как монашкина дырка, и ключей у девчонок нет. Окна первого этажа забраны решетками. Дверь вон там, но она ночью на сигнализации. На первом этаже есть дверь в школу, и вот с ней получается интересно. В школе-то окна без решеток и без сигнализации.

– А переход между школой и флигелем не запирается?

– Конечно, запирается. И днем и ночью. Но в случае необходимости, если, например, кто-то из пансиона забыл домашнюю работу в комнате или срочно нужна книжка из библиотеки, можно попросить ключ. У секретарши, медсестры и кастелянши – я не шучу, тут правда есть кастелянша – по ключу. В прошлом январе, за четыре месяца до Криса Харпера, ключ медсестры пропал.

– И они не поменяли замок?

Конвей закатила глаза. Подвижная мимика, осанка, жесты – не только в ее лице было что-то иностранное.

– Вроде бы очевидно, да? Ан нет. Ключ лежал на полке, прямо над урной; медсестра решила, что он упал, его выбросили вместе с мусором, так что они сделали новый и забыли, ля-ля-ля, все прекрасно, пока не дошло дело до вопросов. Богом клянусь, не знаю, кто тут самый наивный, детишки или персонал. А если ключ у кого-то из учениц? Она спокойно могла пройти в школу, вылезти через окно и до завтрака творить все что угодно.

– А охранника тут нет?

– Есть, а как же. Они его называют ночным сторожем. Думают, что так звучит благороднее. Он сидит в сторожке, которую мы проезжали, и делает обход каждые два часа. Но мимо него проскользнуть не проблема. Погоди, еще увидишь, какого размера тут территория. Нам сюда.

Калитка в живой изгороди, кованые завитушки, протяжный тихий скрип, когда Конвей ее распахнула. За калиткой теннисный корт, футбольное поле, а дальше снова зелень, старательно ухоженная так, чтобы выглядеть не слишком ухоженной, – не дикий лес, а так, слегка диковатый. Смешение деревьев, которые наверняка растили не один век: березы, дубы, клены. Усыпанные гравием тропинки петляют между клумбами с желтыми и лиловыми цветами. Вся зелень свежая, такая мягкая, что рука скользит по ней, не задерживаясь.

Конвей щелкнула пальцами у меня перед носом:

– Сосредоточься.

– Как они там живут? – спросил я. – Общие спальни или отдельные комнаты?

– Первый и второй год обучения – по шесть на комнату. Третий и четвертый – по четверо, а пятый и шестой – по двое. Так что да, как минимум одного соседа надо перехитрить, если захочешь смыться на свидание. Но вот в чем штука: с третьего года соседей можно выбирать. Так что соседка почти наверняка уже на твоей стороне.

Мы прошли вдоль теннисного корта – сетка провисла, пара мячей валяется в углу. Мне по-прежнему казалось, что окна школы уставились мне в спину.

– И сколько тут девочек в пансионе?

– Шестьдесят с лишним. Но нас интересуют не все. Медсестра давала ключ кому-то из учениц во вторник утром, ключ сразу вернули. В пятницу днем ключ опять просят, а его уже нет. Кабинет медсестры запирается, когда ее нет на месте, и она клянется, что об этом не забывала, по крайней мере, чтоб у нее не таскали “Бенилин”³ или что она там держит. Так что если ключ сперли, это был кто-то из тех, кто заходил к ней со вторника по пятницу.

Конвей отодвинула ветку, преградившую ей путь, и направилась по одной из многочисленных тропок глубже в парк. Пчелы кружили над цветущими яблонями, пели птицы – не какие-нибудь там крикливые сороки, а веселые мелкие пичуги.

– В журнале медсестры записаны четверо. Эммелин Локк-Блейни, первогодка, живет здесь же; она была так напугана, что чуть не описалась, – не думаю, чтоб она смогла что-нибудь от нас скрыть. Катриона Морган, пятый год, живет дома, что, впрочем, ее не исключает, могла отдать ключ подружке из пансиона, хотя у них довольно тесные группки. Пансионерки и приходящие особо не смешиваются – знаешь, как это бывает.

Прошел год, а она помнит все имена, вот так вот, без всяких усилий. Дело Криса Харпера действительно задело ее за живое.

– Элисон Малдун, третий год, пансионерка, одна из шестерок Хеффернан. И Ребекка О’Мара.

– Опять компания Холли Мэкки.

– Ага. Теперь ты понимаешь, почему мне кажется, что твоя подружка чего-то недоговаривает?

– А зачем они ходили к медсестре, выяснили? Все правда?

– Проверить по-настоящему удалось только Эммелин. Растянула лодыжку при игре в хоккей или поло, или во что они там играют, ее пришлось перевязать. У остальных трех мигрень, менструальные боли, головокружение или еще какая-то хрень в том же роде. Может, правда, может, просто хотели свалить с уроков, а может… – Конвей вскинула бровь. – Получили обезболивающие и возможность прилечь прямо под полкой с ключом.

– И все утверждали, что не прикасались к нему.

– Клялись и божились. Я поверила Эммелин, а вот с остальными… – Опять поднятая бровь. Полоски солнечного света пробивались через листву и падали ей на лицо, напоминая боевую раскраску. – Директриса уверяла, что никто из ее девочек ни за что и никогда бла-бла-бла и что ключ наверняка упал в урну, но замок все-таки поменяла. Лучше поздно, чем никогда. – Конвей остановилась и показала куда-то пальцем: – Смотри. Видишь, вон там?

Длинная низкая постройка с небольшим передним двориком виднелась сквозь рощу справа от нас. Симпатичное здание. Старое, но поблекший кирпич дочиста выскоблен и вычищен.

– Это раньше были конюшни. Для лошадей милорда и миледи. Теперь там сарайчик для садовников их высочеств – их тут на такую громадину трое. Там и хранилась тяпка.

Во дворе никакого движения. Я уже какое-то время удивлялся, куда все пропали. В школе ведь, должно быть, несколько сотен человек как минимум, но никого не видно. Только где-то вдалеке тинк-тинк-тинк, звонкое постукивание металла о металл. И все.

– Сарай держат запертым? – спросил я.

– Не. Там внутри шкаф со всякими средствами против сорняков и ос и прочей такой фигни, вот он заперт. А сами конюшни – заходи кто хочет. Этим дубинам и в голову не пришло, что сарай, считай, набит оружием. Лопаты, тяпки, ножницы, секаторы – полшколы можно перебить. Ну или срубить неплохие деньги, если знать, кому это все толкнуть. – Конвей дернула головой, отгоняя облачко мошки, и прошла дальше по тропинке. – О чем я и сказала директрисе. И знаешь, что она ответила? “Детектив, людей подобного типа наша школа не прельщает”. С такой рожей, будто я ей на ковер кучу наложила. Идиотка. Парень лежит с пробитой башкой, а она мне впаривает, что весь их мир состоит из фраппучино и уроков виолончели и даже мыслей дурных ни у кого не возникает. Понял, что я имею в виду под наивностью?

– Это не наивность, – покачал головой я. – Это рассчитанный ход. В подобных заведениях принято следовать указаниям сверху. Если директриса говорит, что все прекрасно и никому не позволено возражать… Да, дело плохо.

Конвей обернулась и посмотрела на меня с любопытством, будто разглядела что-то новое. Это было приятно – идти бок о бок с женщиной, чьи глаза вровень с моими и шаг не короче моего. Легко. На секунду мне даже захотелось, чтоб мы друг другу понравились.

– Плохо для расследования или просто в целом плохо? – спросила она.

– И то и другое. Но скорее в целом. Опасно.

Я ожидал выволочки за драматизм. Вместо этого она просто кивнула и добавила:

– Да, вроде того, верно.

За поворотом тропинки мы вышли из тени деревьев в пятно яркого солнечного цвета.

– Цветы были оттуда.

Синева такая, что, кажется, раньше вообще не видел синего цвета. Гиацинты. Тысячи гиацинтов, по всему склону, под деревьями, как будто высыпавшиеся из какой-то бездонной корзины. От запаха, казалось, могут начаться галлюцинации.

– Я отправила сюда двух ребят в форме. Чтоб проверили все стебли, один за другим, пока не найдут сломанные. Два часа они тут проторчали. Небось до сих пор меня ненавидят, но только мне плевать, потому что стебли они нашли. Все четыре, вон там, у края клумбы. А потом криминалисты установили соответствие сломов цветам, найденным на теле Криса. Не стопроцентное, но вполне убедительное.

И тут меня по-настоящему проняло. Получается, когда эти чудные цветы распускались в прошлый раз, сюда, в место, где вроде бы никогда ничего плохого не может случиться, пришел в поисках чего-то Крис Харпер. Умирая, он, должно быть, чувствовал их запах, тем более в темноте. Это было последнее чувство, когда все прочие уже канули в небытие.

– Где его нашли? – спросил я.

– А вот, – указала Конвей.

Футах в тридцати от тропинки, на склоне, среди подстриженной травы за аккуратными круглыми кустами рощица из таких же высоких псевдокипарисов, густая и темная, окружала полянку. Трава между деревьями разрослась. Над ней парили, как туман, пушистые семенные шапки.

Конвей провела нас вокруг клумбы и дальше вверх. Пришлось поднапрячься. На поляне оказалось гораздо прохладней.

– Темно было? – спросил я.

– Нет. Купер – ты же знаешь Купера? патологоанатома? – Купер сказал, что смерть наступила около часа ночи, плюс-минус пару часов. Небо было ясное, луна растущая, и как раз в районе часа она стояла высоко. Видимость для середины ночи была неплохая.

У меня в голове сменялись картины. Крис выпрямляется, в руках синие цветы, щурится, пытаясь различить скользнувшую в темноте фигуру, то ли его девушка, то ли?.. И параллельно с этим другой образ. Кто-то замер в тени, стоит среди цветов – она? он? Наблюдает за Крисом, который озирается на полянке, наблюдает, как он ждет, и сама дожидается, когда он отвернется.

Тем временем Конвей тоже выжидала и наблюдала за мной. Она напомнила мне Холли. Обе возражали бы против такого сравнения, но прищур, словно оценивающий, играющий с тобой в “змеи и лестницы”: двигайся аккуратно, сделаешь верный ход – и тебя подпустят еще немного ближе, оступишься – и придется начинать сначала.

– Под каким углом был удар?

Правильный вопрос. Конвей взяла меня за руку и сдвинула на пару ярдов к середине поляны. Хватка крепкая. Не жестко-властная, типа “я коп, вы арестованы”, не девичья, типа “ты мне нравишься”, просто крепкая; такими сильными руками можно и машину починить, и при необходимости дать в морду тому, кто этого заслуживает.

Она развернула меня лицом к цветам и тропинке, спиной к деревьям.

– Он был примерно там.

Послышалось жужжание, шмель или газонокосилка где-то вдали; акустика тут была странная. Созревшие семена кружились вокруг моих лодыжек.