Kitabı oku: «Тайное место», sayfa 5

5

Тяжелая входная дверь, старинная, видавшая виды. Конвей решительным толчком открыла ее, и мгновение еще сохранялось пустынное безмолвие. Длинная лестница темного дерева. Солнечные пятна на потертых плитках пола.

А потом внезапно отовсюду задребезжал звонок. Двери распахнулись – и барабанный топот множества ног, волны девчонок в одинаковой сине-зеленой форме, и все галдят разом.

– Твою ж мать, – выругалась Конвей и повысила голос, чтобы я мог расслышать: – Вовремя мы. Пошли.

Она проталкивалась вверх по лестнице, прорываясь плечом вперед сквозь поток тел и книжек. Повадка у нее оказалась боксерская. На лице застыло такое выражение, будто ее одновременно допрашивала Собственная Безопасность и терзал стоматолог.

Я пробирался вслед за ней, а девчонки обтекали нас; летящие волосы и мимолетные смешки. Атмосфера изящества и совершенства, дух аристократизма, пронизанного солнцем; солнце струится по перилам, выхватывая отдельные цветные пятна и жонглируя ими, оно приподнимает и меня, окутывает со всех сторон. Я чувствую, как становлюсь иным. Как будто сегодня – мой день, если только я сумею понять, в чем именно, и правильно им воспользоваться. Как будто меня ждет опасность, но исключительно моя, притянутая таинственным магом из волшебной башни персонально для меня, – или удача, неожиданная, неочевидная, так необходимая мне удача, свалившаяся с небес. Орел или решка?

Никогда прежде я не бывал в таком месте, но будто бы вернулся в прошлое. Странное тянущее ощущение по всему телу. Поймал себя на том, что в памяти всплывают слова, о которых я и не вспоминал с тех пор, как подростком продирался сквозь книжную науку в залах центральной дублинской библиотеки, мечтая, что это поможет мне когда-нибудь попасть вот в такие старинные стены. Гигроскопичный. Неисповедимый. Благословенный. Я, долговязый неуклюжий мечтатель, подальше от своих, чтобы никто не видел, как я, с кружащейся от страха головой, рискую дерзать.

– Начнем с директрисы, – решила Конвей, когда на верхней площадке мы вновь встали плечом к плечу. – Маккенна. Старая дура. Знаешь, о чем она первым делом спросила нас с Костелло, едва мы появились? Не могли бы мы запретить упоминать в прессе название школы. Представляешь? Насрать на мертвого парнишку, насрать на расследование, на то, что надо поймать преступника, – ее волновало одно: что ее драгоценная школа может дурно выглядеть.

Девчонки проносились мимо, ловко огибая нас и выпаливая, запыхавшись, свои “Звините!”. Пара-тройка обернулись на нас через плечо, но большинство слишком спешили, чтобы обращать внимание на мелкие помехи. Загремели дверцы шкафчиков. Даже коридоры здесь славные, высокие потолки и лепнина, нежно-зеленые оттенки и картины по стенам.

– Сюда, – Конвей кивнула на дверь. – Сделай серьезное лицо. – И толкнула дверь.

Кудрявая блондинка обернулась от картотеки, торопливо включая ослепительную улыбку, но Конвей лишь бросила “здрассь”, решительно проходя дальше, прямо к следующей двери. И прикрыла ее за нами.

Там было тихо. Толстый ковер. В отделку этой комнаты вложили много времени и денег, чтобы придать ей вид старинного кабинета: антикварный стол, обитый сверху зеленой кожей, книжные шкафы, неживописная живопись в тяжелой раме – портрет какой-то уродливой монахини. Только современное рабочее кресло и стильный лэптоп давали понять, что здесь настоящий офис.

Дама, сидевшая за столом, отложила ручку и встала.

– Детектив Конвей, – проговорила она. – Мы ждали вас.

– Вас не проведешь, – хмыкнула Конвей, постучав пальцем по виску. Она решительно подхватила пару стульев, стоявших у стены, подтащила их к столу и уселась. – До чего же приятно сюда вернуться.

– А это?.. – Дама демонстративно не реагировала на вольности.

– Детектив Стивен Моран, – представился я.

– Ах да. Кажется, это вы беседовали сегодня утром со школьным секретарем?

– Да, именно я.

– Благодарю, что поставили нас в известность. Я мисс Эйлин Маккенна. Директор школы. – Она не протянула руку, ну и я не стал.

– Иногда полезно иметь пару свежих глаз, – подмигнула Конвей. Ее пролетарский выговор стал заметнее. – Взгляд специалиста, ага?

Мисс Маккенна скептически приподняла бровь, но поскольку больше уточнений не последовало, она не решилась переспрашивать. Опустилась обратно в кресло – я дождался, пока она сядет, – сложила руки перед собой.

– Чем могу быть вам полезна?

Крупная она была женщина, эта мисс Эйлин Маккенна. Не толстая, нет, просто крупная, какими становятся дамы за пятьдесят, всю жизнь занимавшие начальственные кресла. Масштабная такая, решительная, вскарабкалась высоко, устроилась прочно, готова переплыть океан чего угодно, не намокнув. Представляю себе ее в коридоре во время перемены: небось девчонки разлетаются в стороны, не отдавая себе отчета, не успев даже сообразить, что директриса на подходе. Могучий подбородок, могучие брови. Стального оттенка седеющие волосы и стальные дужки очков. Я не разбираюсь в женских шмотках, но зато отлично ориентируюсь в качестве, и ее зеленый твидовый костюм был очень дорогим, поверьте, а жемчуг – отнюдь не из “Пенниз”⁵.

– Как обстоят дела в школе? – поинтересовалась Конвей.

Вольготно откинулась на спинку стула, ноги вытянула, локти растопырила. Старается занять как можно больше пространства. Вот ведь зараза ехидная. Либо они с директрисой крепко поцапались в прошлый раз, либо просто не выносят друг друга.

– Прекрасно. Благодарю вас.

– Ну да? Серьезно? Я ж помню, вы мне всё твердили, что всё вот-вот пойдет прахом, типа… – Рука резко пикирует вниз, протяжный свист. – Долгие годы традиций, все такое, спущено в унитаз, если мы, плебеи, будем лезть сюда со своими дурацкими служебными обязанностями. Я даже почувствовала себя виноватой. Рада, что в итоге все оказалось зашибись.

Мисс Маккенна обратилась ко мне, игнорируя Конвей:

– Как, убеждена, вы можете представить, большинство родителей были встревожены и сомневались, следует ли им оставить дочерей в школе, где произошло убийство. Тот факт, что убийство не было раскрыто, не улучшил ситуации.

Легкая улыбка в сторону Конвей. Без ответа.

– Как ни странно, ничем не помогло и постоянное присутствие полиции, и нескончаемые допросы. Вероятно, это должно было вселить во всех уверенность, что ситуация под контролем, но фактически препятствовало возвращению жизни в нормальное русло. Навязчивые вторжения журналистов, которых полиция не считала нужным приструнить, усугубили проблемы. Двадцать три семьи предпочли забрать своих дочерей из школы. Почти все остальные были близки к такому же решению, но я сумела убедить их, что это вовсе не в интересах их детей.

Наверняка сумела. Каков голос-то: прямо ирландская Мэгги Тэтчер, отшвырнула плечом мир на положенное ему место, не допуская возражений. Да я и сам уже готов был вилять хвостом и извиняться, если бы придумал, за что именно. Чтобы возражать такому голосу, родителям надо иметь стальные яйца.

– В течение нескольких месяцев ситуация оставалась крайне неопределенной. Но за столетие своего существования школа Святой Килды успешно переживала взлеты и падения. Выстояла и в этот раз.

– Ну и чудно, – констатировала Конвей. – А в процессе переживания и выстаивания не случилось чего-нибудь, о чем нам следовало бы знать?

– Если бы что-то произошло, мы немедленно поставили бы вас в известность. Кстати, в связи с этим, детектив, я хотела бы задать вам тот же вопрос.

– Мне? С чего бы?

– Полагаю, ваш визит связан с тем, что сегодня утром Холли Мэкки покинула без разрешения территорию школы для беседы с вами.

Это она уже ко мне обращалась.

– Мы не можем разглашать детали, – ответил я.

– Я и не жду этого. Но, поскольку вы имеете право знать о том, что может оказать влияние на вашу работу, – и поэтому я всегда позволяла вам беседовать с ученицами – я, в свою очередь, имею право, даже обязана знать все, что имеет принципиальное значение для моей.

Точно выверенный уровень угрозы в голосе.

– Я ценю вашу помощь. Можете быть уверены, если выяснится что-нибудь важное, я вам сообщу.

Очки в стальной оправе сверкнули.

– При всем уважении, детектив, боюсь, мне судить, что является, а что не является важным. Вы не можете принимать решения относительно школы и ребенка, о которых вам ничего не известно.

На этот раз откровенная разведка боем, с обеих сторон. Мисс Маккенна прощупывает, насколько я управляем; Конвей наблюдает за моей реакцией, примерно с той же целью.

– Да, понимаю, это не тот ответ, на который вы рассчитывали, – решаюсь я. – Но единственный, который мы можем дать в настоящей ситуации.

Мисс Маккенна посверлила меня взглядом еще некоторое время. Пришла к заключению, что нет смысла давить. И улыбнулась:

– Что же, придется довольствоваться этим.

Конвей поерзала, устраиваясь поудобнее.

– Расскажите-ка нам про Тайное Место.

Снаружи опять грянул звонок. Затихающие вскрики, еще немножко топота, захлопывающиеся двери классов; тишина.

Тревога заклубилась в глазах мисс Маккенны, но выражение лица не изменилось.

– Тайное Место – это доска объявлений, – спокойно проговорила она, тщательно подбирая слова. – Мы установили ее в декабре, кажется. Ученицы прикрепляют к ней карточки, используя разного рода картинки и надписи, чтобы сохранить анонимность своего сообщения – некоторые объявления довольно изобретательны. Таким образом, у них есть место для выражения эмоций, которые сложно проявить иным способом.

– Место, где можно смешать с дерьмом любого, кто тебе не нравится, не опасаясь, что тебя притянут за травлю. Пустить любую сплетню, истоки которой не проследить. Может, я просто чего-то не понимаю, может, ваши юные леди никогда ничем подобным не занимаются, но мне лично это представляется худшей идеей из всего, о чем я недавно слышала. – Нежная улыбка пираньи в исполнении Конвей. – Без обид.

– Мы сочли это меньшим из двух зол, – парировала мисс Маккенна. – Прошлой осенью группа девочек создала веб-сайт, выполнявший приблизительно такую же функцию. Там довольно часто наблюдалось описанное вами поведение. У нас есть воспитанница, отец которой покончил с собой несколько лет назад. Собственно, именно мать девочки обратила наше внимание на тот сайт. Некто опубликовал фото девочки с комментарием “если бы моя дочь была такой уродиной, я бы тоже наложил на себя руки”.

Конвей метнула взгляд в мою сторону: Бритвы в волосах. Красиво, говоришь?

Она была права. Я оказался потрясен больше, чем можно было ожидать, такое гадкое ощущение, как будто заноза под ноготь попала. Беда пришла не извне, как Крис Харпер. Нет, она выросла внутри, в этих стенах.

– И мать, и дочь, – продолжала мисс Маккенна, – были, по вполне понятным причинам, чрезвычайно расстроены.

– И что такого? – фыркнула Конвей. – Заблокируйте сайт.

– И спустя двадцать четыре часа появится новый, а потом следующий и так далее? Девочкам нужен своего рода предохранительный клапан, чтобы выпустить пар, детектив Конвей. Припоминаете, как примерно через неделю после инцидента (короткий ехидный смешок Конвей: инцидента) несколько девочек заявили, что видели призрак Кристофера Харпера?

– В туалете, – уточнила Конвей специально для меня. – А что, убедительно. Первое место, куда направился бы парень, если бы стал невидимым, правильно? Дюжина малолеток визжали во всю мочь, висли друг на друге и тряслись от ужаса. Я готова была припомнить старое доброе средство и надавать им по щекам, чтобы они хоть немного пришли в чувство и объяснили мне, что происходит. Они хотели, чтобы я пошла туда и пристрелила привидение из своего пистолета. Сколько ушло времени, чтобы угомонить их? Несколько часов?

– После этого случая, – невозмутимо продолжала мисс Маккенна, вновь обращаясь исключительно ко мне, – мы могли бы, конечно, просто запретить девочкам упоминать имя Кристофера Харпера. И тогда “призрак” являлся бы каждые несколько дней, и это растянулось бы на месяцы. Взамен мы организовали несколько сеансов групповой психотерапии, сконцентрировавшись на методиках переживания горя и утраты. А у входа в актовый зал на маленьком столике поставили фотографию Кристофера Харпера, рядом с которой ученицы могли положить цветы или открытку или просто помолиться о нем. То есть мы создали возможность выразить горе приемлемым, контролируемым образом.

– Большинство из них никогда его даже не видели, – заметила Конвей, повернув ко мне голову. – Они не испытывали никакого горя, чтобы его выражать. Просто придуривались, и всё. По заднице им нужно было надавать, а не гладить по головке, типа “ах ты бедняжка”.

– Возможно, – сдержанно произнесла мисс Маккенна. – Но с тех пор “призрак” больше не появлялся.

И улыбнулась, довольная собой. Все встало на свои места, все опять мило и аккуратно.

А ведь она не дура. После рассказов Конвей я ожидал встретить тупую чванливую крашеную блондинку неопределенного возраста, анорексичку с приклеенной манерной улыбочкой, получившую должность благодаря связям мужа. Но эта дама определенно неглупа.

– И в случае с доской объявлений, – продолжала она, – мы использовали тот же подход. Мы направили импульсивные порывы в контролируемое безопасное русло. И вновь результат оказался более чем удовлетворительным.

Она так и не шелохнулась за все время беседы. Прямая спина, изящно сложенные руки. Во всех отношениях внушительная особа.

– Контролируемое, значит. – Конвей ухватила со стола авторучку – “Монблан”, черная с золотом – и принялась небрежно поигрывать ею. – Каким же образом?

– Информация на доске, разумеется, отслеживается. Мы проверяем ее регулярно на предмет появления неуместных высказываний – перед первым уроком, затем на перемене, во время обеда и, наконец, по окончании занятий.

– И как, находили что-нибудь неуместное?

– Разумеется. Не часто, но время от времени.

– Например?

– Как правило, различные вариации на тему “я ненавижу того-то”. “Тем-то” является либо учитель, либо кто-то из школьниц. Запрещено указывать имена либо иным способом идентифицировать личность, но, конечно, данное правило регулярно нарушается. По большей части вполне безобидно – пишут о мальчике, который понравился, или клянутся в вечной дружбе, – но порой с более серьезными последствиями. И по крайней мере в одном случае – с целью помочь, а не причинить боль. Несколько месяцев назад мы обнаружили там фотографию с синяками, подписанную “мне кажется, отец такой-то бьет ее”. Разумеется, мы немедленно удалили записку с фотографией, но начали расследование обстоятельств дела. Не афишируя, безусловно.

– Безусловно, – повторила Конвей. Подбросила ручку в воздух, ловко поймала. – Не афишируя.

– Но почему банальная старомодная доска? – поинтересовался я. – Почему не создать собственный сайт, который мог бы модерировать кто-то из учителей? И то, что может задеть чьи-либо чувства, никогда не появилось бы в публичном пространстве. Это ведь безопаснее.

Мисс Маккенна пристально изучила меня, фиксируя детали – неплохое пальто, но прослужило лишних два года; прическа вполне, но следовало освежить еще пару недель назад – и явно оценивая, насколько я компетентен. Разомкнула и вновь сомкнула ладони. Не опасается меня, нет, это было бы чересчур, просто старается быть осторожной.

– Да, мы рассматривали такую возможность. Некоторые из учителей высказывались в ее пользу, именно по указанной вами причине. Я была против. Отчасти потому, что это исключило бы из числа участников наших пансионерок, которым закрыт самостоятельный доступ в интернет, но в первую очередь потому, детектив, что девочки-подростки значительную часть времени существуют в собственных воображаемых мирах. И очень легко теряют связь с реальностью. Не думаю, что следует поощрять использование интернета свыше необходимого, не говоря о том, что не следует доверять ему свои самые важные тайны. Я убеждена, что девочкам необходимо как можно прочнее укорениться в реальном мире.

Конвей скептически приподняла бровь. Мол, это здесь-то у вас реальный мир?

Мисс Маккенна оставила иронию без внимания. И вновь эта улыбка. Удовлетворенная.

– И я оказалась права. Никаких новых сайтов не появилось. Учениц увлекли хитросплетения и сложности общения в реальном мире: необходимость дождаться момента, когда никого рядом не будет и никто не заметит, как ты прикрепляешь свою записку, найти убедительный повод отлучиться на третий этаж, когда там пусто. Девочки любят секреты и любят раскрывать свои секреты. Доска объявлений оказалась идеальным вариантом.

– Вы никогда не пытались проследить и выяснить, кто именно повесил записку? – спросил я. – Ну, если, к примеру, кто-нибудь однажды написал: “Я употребляю наркотики”, и вы захотели узнать, кто это. Как бы вы подступились к этому делу? Есть ли там камеры видеонаблюдения или что-то в этом роде?

– Камеры видеонаблюдения? – Она произнесла это как незнакомое иностранное слово. Вопрос ее будто позабавил, уж не знаю, искренне или притворно. – Здесь школа, детектив. А не тюрьма. И наши ученицы не героинозависимые наркоманки.

– Сколько у вас учениц?

– Почти двести пятьдесят. С первого по шестой годы, два класса в параллели, примерно по двадцать девочек в классе.

– Доска объявлений существует около пяти месяцев. Статистически за этот период хотя бы у нескольких из двухсот пятидесяти учениц могло произойти в жизни нечто, о чем вам хотелось бы узнать. Конфликты, расстройства пищевого поведения, депрессия. – Мои слова звучали абсолютно неуместно в этом кабинете. Я знал, что прав, но все равно чувствовал себя так, точно смачно плюнул прямо на ковер. – И, как вы только что заметили, девочки любят делиться секретами. Неужели вы никогда не находили на доске ничего серьезнее надписи: “Французский – отстой”?

Мисс Маккенна внимательно рассматривала собственные руки. Размышляла.

– Когда необходимо определить автора, – проговорила она, – мы находим способ. Однажды мы обнаружили листок с карандашным рисунком, изображающим живот. Рисунок был располосован острым лезвием. Надпись гласила: “Вот бы все это отрезать”. Разумеется, мы должны были выяснить, кто это. Преподаватель рисования высказал свои соображения относительно стиля рисунка, другие учителя предложили проанализировать особенности почерка, и в течение суток мы узнали имя автора.

– Ну и как, она оказалась в порезах? – поинтересовалась Конвей.

Опущенные веки. Видимо, означает “да”.

– Ситуация разрешилась.

На нашей записке ни рисунка, ни надписи от руки. Девица с лезвием хотела, чтобы ее нашли. Наша героиня – напротив. Или, по крайней мере, не собиралась облегчать нам поиски.

– Полагаю, – на этот раз мисс Маккенна обращалась к нам обоим, – мне удалось объяснить, что доска объявлений несет положительную функцию, а не отрицательную. Даже записки в стиле “ненавижу такую-то” полезны: они указывают на тех учениц, к кому следует присмотреться внимательнее на предмет признаков травли, в ту или иную сторону. Для нас это окно в частную жизнь учениц, детективы. Если вы хоть немного знакомы с психологией девочек-подростков, то понимаете, что нам предоставлен поистине бесценный шанс.

– Звучит зашибись, – констатировала Конвей. И вновь запустила ручку в воздух. – А вчера после уроков вы проверяли свою бесценную доску?

– Мы проверяем ее каждый день по окончании занятий. Как я уже упоминала.

– Кто проверял ее вчера?

– Нужно спросить у педагогов. Они сами договариваются между собой о графике.

– Спросим. Девочкам известно, когда учителя инспектируют доску?

– Они, несомненно, понимают, что процесс контролируется, мы не скрываем данного факта, они видят, как учителя подходят к доске объявлений. Но точное расписание не афишируем, если в этом заключался ваш вопрос.

То есть наша героиня не догадалась бы, что ее можно вычислить. Думала, что растворилась в потоке сияющих мордашек, несущихся по коридорам.

– Кто-нибудь из девочек оставался в главном здании школы вчера после уроков? – спросила Конвей.

Пауза.

– Как вам, возможно, известно, переходный год – четвертый – предполагает значительное количество практикумов: групповые проекты, эксперименты и тому подобное. Зачастую выполнение домашних заданий четвертого года требует доступа к школьным ресурсам. Компьютерный класс, художественная мастерская.

– Короче, вы хотите сказать, вчера вечером в школе торчали девицы из этого самого четвертого года. Кто именно и когда?

Настоящий директорский взгляд. И настоящий взгляд полицейского в ответ. Мисс Маккенна возразила:

– Ничего подобного. Я не имею представления, кто вчера вечером находился в главном здании. Ключи от двери, соединяющей главное здание с жилым крылом, хранятся у мисс Арнольд, кастелянши, и она записывает имена девочек, которым позволено войти в учебный корпус после занятий. Вам следует побеседовать с ней, я лишь сообщаю, что в любой из вечеров в главном здании можно застать кого-либо из четвертого года. Понимаю, что вам хотелось бы повсюду усмотреть зловещий смысл, но поверьте, детектив Конвей, в школьных проектах по социологии нет ничего угрожающего.

– Мы здесь именно затем, чтобы это выяснить. – Конвей потянулась, закидывая руки далеко за голову и выгибая спину. – Ну что ж, пока хватит. Нам понадобится список девочек, которым вчера разрешили заниматься в главном здании. И поскорее. А мы пока глянем на вашу бесценную доску.

Коротким точным движением, словно бросая камешек, она небрежно швырнула “Монблан” обратно на стол. Ручка покатилась по зеленой коже и остановилась в дюйме от сложенных ладоней мисс Маккенны. Мисс Маккенна не шелохнулась.

Школа затихла, такая специфическая тишина, состоящая из тысяч различных полузвуков. Где-то поют мадригал. Обрывки фраз, укутанные в сладкозвучные гармонии, прерываются через каждую пару строк и возобновляются, видимо, после учительских указаний. Веселый май приходит и хороводы водит, фа ля ля ля ля…

Конвей знала дорогу. Последний этаж, по коридору, мимо закрытых дверей классов. (Если длинных больше, чем коротких, то… Et si nous n’etions pas alles…) Распахнутое окно в конце коридора, теплый ветерок и запах зелени.

– Нам сюда. – Конвей свернула в небольшой закуток.

Доска размером шесть футов на три будто выпрыгивала из ниши и визжала вам прямо в лицо. Материализовавшийся бред умалишенного, словно псих выпустил кучу разноцветных шариков в игровом автомате, а кнопка “стоп” сломалась. Ни одного свободного дюйма: фото, рисунки, картинки – все толкаются, толпятся, налеплены друг на друга. Лица, замазанные маркерами. И повсюду слова – неразборчиво накорябанные, аккуратно напечатанные, даже вырезанные откуда-то.

Конвей издала странный звук, какое-то короткое фырканье – вероятно, так звучит смех в ее исполнении.

Поверху, крупными черными буквами, эдакими загогулинами из книжек фэнтези, написано: ТАЙНОЕ МЕСТО.

И чуть ниже, помельче, нормальным шрифтом без всяких финтифлюшек: Добро пожаловать в Тайное Место. Помните, пожалуйста, что уважение к другим – одна из ключевых ценностей нашей школы. Не изменяйте и не убирайте чужие записки. Сообщения, в которых содержатся упоминания конкретных людей, равно как оскорбительные или неприличные сообщения, будут удалены. Если у вас есть сомнения или опасения по поводу содержания некоторых записок, проконсультируйтесь со своим классным руководителем.

Мне пришлось на секунду зажмуриться, чтобы перестало рябить в глазах и можно было вычленить отдельные послания из этой мешанины. Черный лабрадор: Скорей бы псина моего брата сдохла, чтобы я могла завести котенка. Указательный палец: ПРЕКРАТИТЕ КОВЫРЯТЬСЯ В НОСУ В ТЕМНОТЕ, Я ВСЕ РАВНО ВСЕ СЛЫШУ!!! Обертка от мороженого, приклеенная скотчем: Тогда я поняла, что люблю тебя… и я так боюсь, что ты тоже это знаешь. Хитросплетение алгебраических уравнений, вырезанных из книжки и наклеенных одно поверх другого: Падруга дола мне списать потому что я никода эту хрень ни пайму. Рисунок, изображающий младенца с соской: Все обвиняют ее брата, но это я научила племяшку говорить “От…бись”!

– “Записка была прикреплена поверх двойной открытки: сверху картинка Флориды, а снизу – Голуэй. И подписано: Я всем сказала, что это мое любимое место, потому что это круто… А на самом деле мое любимое место вот это, потому что здесь никто не считает, что я должна быть крутой. Я тоже люблю Голуэй, поэтому посматривала туда периодически, когда проходила мимо. Потому и заметила фотку Криса”.

Я не сразу просек. Показания Холли, слово в слово, насколько я помнил. Заметив мое озадаченное лицо, Конвей саркастически ухмыльнулась:

– Что, удивился?

– Не знал, что у вас такая память.

– Век живи, век учись. – Она чуть отошла от доски, внимательно ее изучая.

Пухлые накрашенные губы, белоснежные зубы: Мать ненавидит меня, потому что я жирная. Темнеющее синее небо, зеленые холмы, светящееся золотистое окошко: Я хочу домой я хочу домой я хочу домой. А снизу доносится все тот же изысканный мадригал, вновь и вновь.

– Вот. – Конвей отодвинула фото человека, отмывающего от нефти чайку. Продолжайте убеждать меня стать адвокатом, но я собираюсь заниматься ЭТИМ! И ткнула пальцем. Половина – Флорида, половина – Голуэй. Левая сторона доски, ближе к низу. Конвей присмотрелась. – Дырка от кнопки. Похоже, твоя маленькая подружка ничего не выдумала.

Ага, а если бы выдумала, то не забыла бы о таких деталях, как дырочка от кнопки; кто угодно, только не Холли.

– Похоже на то.

Снимать отпечатки бесполезно, все равно ничего не докажешь. Конвей опять процитировала:

– “Вчера вечером, когда мы были в художественной мастерской, я не посмотрела на открытку с Голуэем. Не помню, когда я в последний раз ее видела. Может, на прошлой неделе”.

– Если учителя, которые проверяют доску, справляются со своими обязанностями, то нам достаточно заняться девчонками, сидевшими в корпусе после уроков. В противном случае…

– В противном случае получается хрень, записка могла висеть тут несколько дней. И выяснить что-то – без шансов. – Конвей вернула фото грязной чайки на место, шагнула назад, еще раз окидывая взглядом доску целиком. – Твоя драгоценная Маккенна может сколько угодно трындеть насчет предохранительных клапанов. По мне, так это все хрень, они тут облажались по полной.

С таким мнением спорить трудно. И я лишь сказал:

– Все равно придется проверить всю доску.

Я видел, как она прикидывает, не завалить ли меня грязной работой, а самой заняться чем-нибудь пристойным. Она же босс.

– Самый быстрый вариант – снять с доски все бумажки, – вздохнула она. – Так мы ничего не пропустим.

– Мы ни за что не сумеем вернуть их на место точно в том же порядке. И ничего, что девчонки узнают, что мы рылись в их тайнах?

– Ой, да какого хрена! – возмутилась Конвей. – Да все это дело – сплошное дерьмо. Говенное хождение на цыпочках, сплошной геморрой! Ладно, оставим все как есть. Ты начинай с того конца, а я с этого.

Битых полчаса мы возились с этой доской – практически на передовой. Действовали молча – стоит отвлечься в этом торнадо, и тебя разорвет в клочья, – но слаженно тем не менее. Такое сразу чувствуется. Ритм совпадает; другой человек не раздражает тебя самим фактом существования. Я был абсолютно готов взвалить на себя всю работу и отдавал себе отчет, что отправлюсь прямиком обратно в Висяки, если посягну на полномочия Конвей или буду дышать ей в спину, – но обошлось. Все получилось легко и непринужденно. Новая волна вдохновляющего чувства, охватившего меня еще на лестнице: твой день, твой шанс – хватай, если можешь.

К тому времени, как мы закончили, удовольствие рассеялось. Как после бутылки прокисшего сидра – и во рту не пойми что, и живот пучит; шумно, крепко и бессмысленно. Не потому, что на доске все было так скверно, вовсе нет, просто они обе оказались правы, и Конвей, и Маккенна, каждая по-своему, но суть одна: это совсем не похоже на мою старую школу. Кто-то по мелочи тырит в магазинах (коробочка из-под туши для ресниц: Я стащила это + мне не стыдно!!); кто-то кого-то откровенно бесит (фото пакетика со слабительным: Вот бы сунуть это в твой долбаный травяной чай). Ничего криминального. И даже много по-настоящему трогательного. Очаровательный малыш стискивает потрепанного плюшевого медвежонка: Я скучаю по своему медвежонку!! Но эта улыбка стоила того. Шесть разноцветных обрывков ленточек, сплетенных в хитрый узел, кончик каждой приклеен к карточке с отпечатками шести пальцев: Дружба навек. Некоторые чертовски креативны, прямо произведения искусства, не хуже, чем в художественных галереях. Одно послание выполнено в форме окна, в котором идет снег, каждая снежинка тщательно вырезана, настоящее кружево, уйму времени на это потратили, поди; а за окном едва различимые черты девичьего лица, снег густой, не разобрать кто, но, кажется, кричит. И по краешку крохотными буквами: Вы думаете, что знаете обо мне всё.

Вот потому я и чувствовал себя, как после плохого сидра. Золотистый свет, такой ясный и сочный, что его пить хочется, ясные лица, счастливый щебет в коридорах – мне все это понравилось, ужасно понравилось. А в глубине, скрытое от внешних глаз, вот такое. И не одно несчастное исключение, не жалкая ложечка дегтя, нет. У всех.

Я надеялся, что, может, это все фигня. Девчонки скучают, дурью маются от безделья. Потом подумал, что, может, все и впрямь так плохо. Потом решил: нет.

– Как по-вашему, сколько из этого – правда?

Беглый взгляд Конвей. Мы подобрались уже близко друг к другу, начав с разных сторон. Если бы она пользовалась духами, я бы уже учуял, но улавливал только запах обычного мыла без отдушки.

– Кое-что. Большая часть. А что?

– Вы говорили, что они все лгут.

– Верно. Но лгут, чтобы избежать неприятностей, или привлечь к себе внимание, или чтобы казаться круче, чем есть. В общем, обычная хрень. Но если никто не знает, что речь идет именно о тебе, то не слишком много.

– Но вы все равно считаете, что здесь полно фигни.

– О господи, конечно. – Она постучала кончиком пальца по фотографии парня из фильма “Сумерки”. Надпись гласила: Мы познакомились на каникулах, и целовались, и это было потрясающе, и следующим летом мы опять встретимся.

– Ну и каков процент правды здесь? – усмехнулся я.

– Эта куколка, спорим, бросала игривые намеки всем своим подружкам всякий раз, как проходила мимо, и все убеждены, что это именно она, но нет никакой необходимости при этом откровенничать, и никто тебя не поймает на слове. И еще… – Конвей задумчиво разглядывала доску, – если кто-то любит создавать проблемы, здесь для него достаточно материала.

Мадригал наконец-то зазвучал громко, чисто и торжественно: Весна в веселье скачет, зима печально плачет, фа ля ля ля…

– Несмотря на контроль?