Kitabı oku: «Змеевы дочки», sayfa 4

– Но ты все равно подумай, – донеслось ей вслед.

* * *

Ведра с водой Галка поставила в кухне и, не дожидаясь дальнейших распоряжений Матрены, поднялась к себе в комнату, чтобы переодеться. Промокшее пальто она повесила на спинку стула. Стащила чулки и юбку, достала из чемодана сменную одежду. Одежды было немного, только самое необходимое, только то, что поместилось в дорожный чемодан. Сплошь добротные, но простые вещи, совершенно лишенные индивидуальности.

– Детка, тебе нельзя выделяться, – говорила бабушка преувеличенно бодрым голосом, собирая внучку в дальнюю дорогу. – Тебе нужно затаиться и переждать…

Не получилось переждать и затаиться. Кто ж знал, что так все выйдет? Даже бабушка, которая, казалось, могла предугадать многое, на сей раз просчиталась… Прежде чем закрыть чемодан, Галка проверила потайное отделение. Все, что нужно было прятать от посторонних глаз, осталось на месте. Но все равно лучше бы перепрятать.

В запертую дверь постучались.

– Открывай! – послышался с той стороны голос Матрены. – Ишь, запирается она, а постельное прихватить не соизволила, мне таскай!

Галка сунула чемодан под кровать, открыла дверь, взяла из рук недовольной Матрены стопку серого, пахнущего сыростью белья, поверх которого лежало ветхое шерстяное одеяло. Матрена в это время бесцеремонно осматривала комнату.

– Постель заправишь и иди уже этих поднимать, – сказала наконец. – Сейчас хозяйка с Мефодием пообедают, а через полчаса ты этих в кухню выводи.

– Вы сейчас о детях? – спросила Галка. Не укладывалось у нее в голове, что о детях можно вот так… презрительно.

– Да какие они дети?! – Матрена вдруг понизила голос, словно бы разговор их могли подслушать. – Звереныши это, а не дети. У большинства родители знаешь кто?

– Кто? – спросила Галка.

– Преступники. Враги советского народа, предатели! Они, значицца, родину предавали, а родина об их выродках все равно заботится.

Кончики пальцев вдруг онемели, и затылку сделалось холодно. Это был страх, практически животный, неконтролируемый страх. Галка сжала и разжала кулаки, успокаиваясь.

– Все они? – спросила она, сглотнув колючий ком. – Все дети врагов народа?

– Не все. – Во взгляде Матрены застыло равнодушие. – Имеются еще беспризорники. Этим тоже, считай, повезло. Крыша над головой есть, кормят, одевают, обучают. Живи – не хочу! И ведь не ценят они заботу! Я уже десятый год при хозяйке, насмотрелась всякого. Бегут мерзавцы! При всяком удобном случае бегут. Но Мефодий почти завсегда их находит, у него чуйка. Как у ищейки! – добавила Матрена со смесью отвращения и восхищения. – Ты, девка, с Мефодием в контры не вступай, поостерегись. – И без того тихий голос упал почти до шепота: – Он хозяйке поболе моего служит верным псом. Глотку за нее любому перегрызет. Или хребет переломает… – Матрена встрепенулась, словно испугалась, что сболтнула лишнего, сказала зло и громко: – Ну, чего стала? Прислали никчемушницу, толку с тебя никакого!

Продолжая ворчать и ругаться, шаркающей походкой она двинулась по коридору, а Галка так и застыла на пороге, не находя в себе силы даже закрыть дверь. Как же хорошо, что сама она уже достаточно взрослая, чтобы не становиться заложницей в этом страшном доме! Завтра же ее здесь не будет.

Мысль эта привела Галку в чувство, позволила выйти из комнаты и сделать первые шаги в сторону той самой двери, за которой находилась детская спальня. Прежде чем взяться за дверную ручку, она замерла, прислушиваясь. Ничего, мертвая тишина. Может быть, она ошиблась комнатой? Здесь их много, легко перепутать. Но проверить все-таки стоит.

Тяжелая дверь поддалась не сразу, открылась с вынимающим душу скрипом. Галка переступила порог. Они сидели рядком на кроватях. По двое, а кое-кто даже по трое. Двенадцать испуганных, безмолвных детей, самому старшему из которых на вид было не больше двенадцати, а самому младшему, наверное, не исполнилось и пяти. Выродки и звереныши, как сказала Матрена…

Они не походили ни на выродков, ни на зверенышей – скорее уж на испуганных птенцов. За каждым ее движением дети следили настороженно, сидели неподвижно, только бритые налысо головы поворачивались на тонких цыплячьих шеях да огромные, как плошки, глаза смотрели, не мигая. И Галка тоже замерла, прижалась похолодевшей спиной к двери, не зная, что говорить, как общаться с этими совсем не похожими на детей детьми.

– А ты кто? – Самый маленький, лопоухий, ясноглазый мальчик с побледневшими за зиму, но все еще заметными веснушками, оказался самым смелым. Только в его взгляде помимо настороженности светилось еще и обычное детское любопытство.

– Я Галка. – Она сделала глубокий вздох, оттолкнулась от двери, подошла к мальчику. – А как тебя зовут?

– Меня зовут Александром, – сказал мальчик тоном серьезным и официальным.

– Санька, не дури, – одернула его сидящая рядом девочка лет восьми. О том, что это девочка, а не мальчик, догадаться можно было лишь по ветхому пальтецу, в которое она зябко куталась. – Тетеньке неинтересно знать, как тебя зовут. – На Галку она глянула испытующе, исподлобья, а маленького Саньку обняла за плечи, словно защищая.

– Отчего же? Мне интересно. Вот, к примеру, мне интересно, как тебя зовут.

– Я Алена.

На Галку девочка больше не смотрела, теребила подол пальто. Руки ее были красными от холода и шершавыми от цыпок. Галка только сейчас почувствовала, что в этой комнате так же холодно, как и в ее собственной. Но вот же она – печка! Чтобы убедиться в своей догадке, Галка потрогала холодный печной бок. Не поверила, распахнула почерневшую от копоти чугунную дверцу, заглянула в пустое нутро.

– Дров нету, – подал голос самый старший из детей, болезненно худой и бледный мальчик с черными, как угли, цыганскими глазами. – Тепло только в кухне, но нам там долго оставаться не разрешают.

А Галке вдруг подумалось, что тепло не только в кухне, но и в кабинете директрисы, и скорее всего в комнате Мефодия. Тепла недоставало лишь вот этим несчастным детям. А еще захотелось узнать, что бы сказал Демьян Петрович, если бы Аделаида Вольфовна пригласила его на экскурсию по дому или если бы он сам на этой экскурсии настоял. Как бы он отнесся к вот этой мертвой печи и к этим непохожим на детей детям? Чутье подсказывало, что увиденное ему не понравилось бы. Не оттого ли его и не пригласили?

Спрашивать, почему детям не разрешают оставаться на кухне, Галка не стала. Достаточно было вспомнить лицо Матрены, и все становилось ясно. Девушка обвела взглядом комнату, отведенную под детскую спальню. Ничто не говорило о том, что это детская. Галка не увидела ни одной игрушки, ни одной книжки. Пять кроватей, заправленных такими же ветхими, как и у нее, простынями. Пять кроватей – двенадцать детей… Наледь на подоконниках, и дует из окон немилосердно, потому что, несмотря на морозы, окна даже не заклеены.

– Давно вы тут? – спросила она черноглазого мальчугана.

– Больше недели. – В голосе его не было ни волнения, ни обиды, ни боли – одна лишь покорность судьбе.

– А ты останешься с нами?

Галка и не заметила, как самый маленький, самый смелый мальчик подошел к ней, доверчиво взял за руку. Он смотрел на нее снизу вверх и улыбался, а она не находила нужных слов для ответа.

– На сегодняшний вечер, Санечка. Я останусь с вами до завтрашнего утра.

Девочка Алена многозначительно хмыкнула, словно бы читала Галкины трусливые и подлые мысли. А мысли ведь и в самом деле были подлыми. Она не хотела и не собиралась оставаться в этом похожем на тюрьму доме. И чтобы избавиться от этой неловкости перед детьми и в первую очередь перед самой собой, Галка громко и излишне бодро сказала:

– Пойдемте обедать!

Они встали как по команде, выстроились в шеренгу по двое, взялись за руки. Сердце заныло, подпрыгнуло к горлу и там затрепетало, задергалось. Эти дети не были похожи на детей, потому что привыкли жить по взрослым законам. Как в казарме. Или как в тюрьме…

Они так и шли парами, сначала по коридору, потом по лестнице. Шли тихо, как двенадцать маленьких призраков. И старый дом не отзывался на их присутствие даже шорохом, словно их и не существовало вовсе.

На кухне было тепло и парно, пахло все той же капустой. Матрена возилась у печи. На Галку она бросила быстрый взгляд, велела:

– Доставай из буфета тарелки, накрывай на стол. А вы рассаживайтесь! Нечего глаза мозолить!

Дети молча заняли свои места за длинным дубовым столом, за движениями Матрены они следили жадными глазами, и Галка вдруг поняла, что воспитанники голодны. Не просто проголодались после обычных детских игр, а голодны по-настоящему, по-взрослому. А еще замерзли. И сейчас, сидя в жарко натопленной кухне в ожидании баланды из гнилой капусты, они почти счастливы. Поэтому, доставая из буфета старые, с трещинами и сколами тарелки, Галка нарочно не спешила. Пусть посидят подольше, пусть погреются.

– Что ты там возишься? – сказала Матрена недовольно и поставила на середину стола чугун, от которого шел пар и отвратительный капустный дух.

– Я сейчас. – Галка переставила с места на место тарелки. – Тут ложек не хватает.

– Знамо дело – не хватает! Где ж на них всех напастись ложками! Давай одну на двоих, как-нибудь управятся. Чай, не баре! А кто сильно голодный, тот и так похлебает, без всяких ложек.

Это было гадко и отвратительно! Детей, еще совсем маленьких и беззащитных, лишали самого важного – права оставаться людьми. И ведь они привыкали, принимали происходящее как должное, тянулись к разлитой по тарелкам бурде с жадным нетерпением, не боясь обжечься, прямо руками вылавливали редкие куски картошки и ошметки капусты. Им не нужны были ложки. Почти всем.

Санечка придвинул к себе тарелку, понюхал поднимающийся над ней пар, вздохнул, взял у Галки ложку и принялся есть. Он ел аккуратно, стараясь не уронить ни капли, а то, что осталось на дне, старательно вымакал хлебным мякишем, с надеждой посмотрел сначала на Галку, потом на Матрену.

– Хочешь еще? – спросила Галка шепотом, и он молча кивнул. – Кому еще добавки?

Вверх поднялось двенадцать рук. И двенадцать пар голодных глаз посмотрели на нее со смесью удивления и надежды. А Галка уже разливала по тарелкам остатки щей. Руки ее дрожали то ли от несправедливости происходящего, то ли от злости.

– Что ты делаешь?! – вскинулась Матрена. – Что ты творишь, девка?!

– Они голодные. Неужели вы не видите?! Щи ведь еще есть.

– Есть, да не про вашу честь! – Матрена стояла у печи, уперев кулаки в бока. Галке показалось, что она сейчас кинется в бой, и была готова бой этот принять.

– Ешьте, дети, – сказала она так спокойно, как только могла. – Ешьте, не бойтесь.

Их не нужно было просить дважды. Они ели быстро, как оголодавшие волчата, разве что не урчали от удовольствия.

– Хозяйке доложу, – прошипела Матрена. – Ишь, самовольничает она!

Галка не ответила, она наблюдала за детьми, руки ее по-прежнему дрожали. Тарелки опустели быстро, на столе не осталось даже хлебных крошек. Их аккуратно сгребли в ладошки и тут же съели.

Задержаться подольше на теплой кухне Матрена не позволила, замахнулась мокрым полотенцем на сидящего с края мальчика, но не ударила.

– Пошли вон, оглоеды! – сказала зло и так же зло зыркнула на Галку.

Дети встали молча, выстроились в шеренгу по двое, вопросительно посмотрели на Галку. Привыкли делать все по команде. Или приучили.

– Где Аделаида Вольфовна? – спросила Галка.

– Уехала с Мефодием в город по делам, – ответила Матрена сквозь стиснутые зубы. – А тебе что за беда?

– У детей в спальне холодно. Нужны дрова, чтобы протопить печку.

– Нету дров!

– Я видела во дворе.

– То, что ты видела, тебя не касается. Если хозяйка велит, я выдам, а так и думать не смей. У них одеяла есть и в одеже им ходить по дому разрешено. Что ты еще хочешь?

– Я хочу, чтобы детям было тепло, – упрямо повторила Галка.

– А вот если такая сердобольная, так бери топор и шуруй в лес! А из поленницы брать не смей.

– Где топор? – спросила Галка, не особо надеясь на ответ, но Матрена неожиданно снизошла:

– В кладовке.

Прихватив из кладовки топор, Галка проводила детей обратно в их комнату.

– Может, кто-то хочет со мной прогуляться? – спросила и запоздало подумала о том, что дети одеты не по погоде. Нормальные валенки были лишь у троих.

Они переглянулись, словно научились общаться друг с другом без слов, и так же без слов выбрали для прогулки троих, которым достались валенки. Среди этих троих оказались Алена, черноглазый мальчик, которого звали Марком, и Санечка. Санечка оказался одет легче остальных, но по глазам было видно, что на прогулку ему хочется тоже сильнее, чем остальным. И Галка нашла выход: сдернула с плеч пуховый платок, крест-накрест обмотала им мальчика поверх пальтишка. Получилось тепло, хоть и смешно. Но никто из детей смеяться не стал. Может быть, они не умели?

Из дома выходили через черный ход, шли гуськом сначала мимо гулкого холла, потом мимо кухни, где зло гремела посудой Матрена, и, оказавшись на дворе, взялись за руки.

– Ну, где тут лес? – спросила Галка, оглядываясь.

Ей никто не ответил. Они не знали, потому что гулять вне дома им раньше не разрешали. Впрочем, ответ был очевиден: в глубине острова виднелись припорошенные снегом сосновые кроны.

– За мной! – скомандовала Галка и взяла за руку Санечку.

Они шли бодрым шагом, говорил только Санечка, остальные молчали. От Санечки Галка и узнала, почему на прогулку снарядили этих троих. Потому что они шли не на прогулку, а за дровами. Самым сильным и самым старшим в отряде был Марк, а самой выносливой Алена. Санечке же просто повезло, третья пара валенок ни на кого из старших детей попросту не налезала. А ему так хотелось прогуляться по лесу! До жути!

Лес оказался ближе, чем Галке думалось. Был он густым и темным, почти таким же, как лес перед озером. Под сенью его царила тишина.

– Нам нужен валежник! – Галка осмотрелась в поисках обломанных веток или сухостоя. – Только от меня далеко не отходите. Будьте рядом!

– Нашел! – Сломанную сосенку первым увидел Санечка, запрыгал от радости, захлопал в ладоши. – Вон она!

Рубить тонкое деревце оказалось не слишком тяжело, вот только и дров с него получилось немного. Галка расстелила на земле прихваченную из кладовки дерюгу, принялась складывать на нее полешки, сучья и сосновые лапы. Дети помогали. Чтобы раздобыть еще дров, пришлось углубиться в лес. Им повезло. Эту сосну вывернуло из земли прямо с корнем, наверное, еще осенью, потому что колючие лапы ее успели пожелтеть, а кое-где иголки и вовсе осыпались. По Галкиным прикидкам, хватить сосны должно было надолго, может, на несколько недель. О своем твердом решении уйти с острова она на время забыла.

Ветки у сосны были длинные и толстые, Галка начала с нижних. Она рубила, Марк с Аленой обламывали колючие лапы, а Санечка аккуратно складывал их в кучу. Они уже решили, что каждому достанется по вязанке, так дров получится больше. Работали дружно и споро, не пререкаясь, не капризничая, не глядя по сторонам. Оттого, наверное, и не заметили, как подкралась беда…

У беды были острые зубы и голодные глаза. Она скалилась десятком пастей, рычала утробно и нетерпеливо, окружала со всех сторон. Волки… Волки пришли на Стражевой Камень по льду в поисках добычи.

Нашли…

– Тихо… Только не кричите и ничего не бойтесь. – Одной рукой Галка крепко сжала топор, а второй попыталась задвинуть детей себе за спину, хоть как-нибудь защитить от голодной стаи. Только бы они не запаниковали, не бросились врассыпную. В одиночку никому не выстоять. Им и вместе не выстоять, если уж начистоту, если уж прямо посмотреть правде в глаза…

За спиной тихо пискнула Алена, вцепилась в рукав Галкиного пальто.

– Не плачь, – сказала Галка шепотом, не сводя взгляда с самого большого, самого матерого волка. – И отпусти, пожалуйста, мою руку.

Ей нужна была свобода, пространство для маневров. Лучше уж думать о предстоящем как о маневрах, чем трястись от страха.

Алена послушалась, и в рукоять топора Галка вцепилась уже двумя руками. Марк и Санечка тоже вооружились. Как умели, срубленными сосновыми палками. Смелые мальчики…

А вожак, самый большой, самый матерый, больше не желал ждать. Стая его все еще пребывала в нерешительности, но сам он уже сделал первый шаг. С желтых клыков его на белый снег капала слюна, а от грозного рыка закладывало уши.

– Стоять! – Галка закричала что есть мочи, замахнулась топором.

Волк не остановился, разве что немного замедлил шаг. Теперь он приближался к ним по дуге, больше не рычал, лишь жадно втягивал ноздрями воздух. Стая ждала. Галка тоже ждала. Рукоять топора скользила во взмокших ладонях. Удержать бы…

А волк был уже совсем близко. Настолько, что стоило протянуть руку, и Галка смогла бы дотронуться до его черного, словно бархатного носа. В желтых глазах его застыло какое-то удивленное, совершенно человеческое выражение. Галка сделала глубокий вдох, приготовилась. Никогда раньше она не видела такого большого волка. Да что там, раньше она не видела никаких волков! И топор в руках не держала…

– Только попробуй, я тебе башку раскрою, – сказала она так, что и сама почти поверила в то, что может причинить хоть какой-то вред этому огромному и страшному зверю, словно может его напугать.

Напугала. Кажется, напугала… Волк вдруг припал на передние лапы, заскулил совершенно по-собачьи. Острые уши его теперь были плотно прижаты к голове, седая шерсть на холке нервно подрагивала.

– Вон пошел! – Голос Санечки звучал звонко и решительно, боковым зрением Галка заметила взметнувшуюся в воздух палку. – Уходи!

– Санечка, тише, – прошептала она онемевшими от страха губами. – Не дразни его.

А волк и в самом деле уходил. Он мел хвостом снег и пятился, пятился. Его стая, растерянно и зло порыкивая, тоже отступала. Серые тени одна за другой растворялись в сени леса, пока не исчезли окончательно.

Только сейчас Галка вдруг поняла, что, выдохнув однажды, так и не вдохнула снова, что воздуха в легких не осталось ни капли. Она тяжело опустилась на снег, закрыла лицо руками. Секунда. Нужна одна лишь секунда, чтобы прийти в себя.

На плечо легла маленькая ладошка, и голос Санечки бодро сказал:

– Не бойся, Галка, я их прогнал!

– Ты их прогнал. – Санечку она сгребла в охапку, прижала к себе крепко-крепко. – Ты смелый мальчик. Вы все очень смелые!

Здравомыслие вернулось к ней буквально через мгновение. Волки ушли, но что мешает им вернуться?

– Так, нам пора. – Галка взвалила на плечи тяжелую вязанку дров. Ведь глупо же уходить с пустыми руками!

Дети последовали ее примеру, даже Санечка прихватил сосновых веток. К дому шли быстро, тревожно оглядываясь по сторонам, но волков больше не было ни видно, ни слышно. Галке уже начало казаться, что они ей просто привиделись. Здравый смысл в голос кричал о том, что не оставила бы их голодная стая вот просто так. В свое время волки не побоялись напасть на лошадь и вооруженных людей, а тут всего лишь маленькие дети. Что же это было? Может, везение?

До дома они добрались уже с первыми сумерками, Галка перевела дух, лишь оказавшись за тяжелыми дубовыми дверями, но слабины себе не дала. Впереди было еще очень много дел.

Оставлять хворост внизу они не стали, под неодобрительное ворчание Матрены поднялись на второй этаж. В детской спальне ждали оставшиеся в доме дети. Они сидели в полумраке безмолвными тенями, и Галке подумалось вдруг, что в этом доме нет не то что электричества, а даже керосина. Или керосин есть, но, как сказала Матрена, не про вашу честь? Это нужно обязательно выяснить, но чуть позже. Сейчас главная задача – растопить печь.

Огонь разгорался долго. Отсыревшие ветки трещали, дымили, но в конце концов занялись. Пламя, сначала несмелое, сине-белое, крепло с каждой минутой, наливалось оранжево-красным. Дети, все как один, прильнули к еще холодному печному боку, во взглядах их было ожидание не просто тепла, а настоящего чуда. А у Галки оставались еще дела.

На первый этаж она спустилась бегом, заглянула на кухню, сказала с порога:

– Мне нужна керосинка!

– А мне соболиная шуба, – буркнула Матрена, не оборачиваясь.

– Но ведь скоро стемнеет! Как же дети будут в темноте?

– Да уж как-нибудь. Ты шибко не переживай, они к темноте привычные, а керосин нужно экономить. Хозяйка не одобрит.

Пора уже было догадаться, что без разрешения хозяйки в этом доме не делается ничего. Ну и ладно, можно все равно что-нибудь придумать! Придумывать не пришлось, Матрена отвлеклась от своих дел, вытерла руки о передник, сказала:

– Ладно уж, есть одна лампа. – На столе словно по мановению волшебной палочки появилась керосинка. – А уж как ты ей распорядишься, дело твое. Хочешь, себе оставь. Хочешь, этим отдай. Только имей в виду, керосина мало, спалишь весь за пару дней, весь месяц будешь сидеть в темноте.

– Спасибо! – Галка взяла керосинку и, поколебавшись мгновение, спросила: – А где здесь можно раздобыть старых газет?

– Зачем тебе газеты? – тут же насторожилась Матрена. – Если удумала печь бумагой топить, так сразу забудь!

– Это для окон. В детской спальне сквозняки и холод, от окон дует, на подоконниках лед.

– Ну и что, что холод? Они привычные. Крыша над головой есть, и то хорошо.

– А будет еще лучше. – Галка не собиралась сдаваться. Не сейчас, когда желаемое так близко.

– Нет газет, – сказала Матрена после недолгих раздумий. – Но в кладовке валяются какие-то тетрадки и книжки, остались еще от прежних хозяев. Только ты это… – Она почесала кончик носа. – Тогда уж всем окна поклей, и в хозяйской спальне, и в моей комнате. Раз уж такая добрая.

– Мне бы еще муки для клея. Самую малость.

– Если только самую малость. А то с таким-то расточительством и по миру пойти недолго.

– А ветошь? – Использовать неожиданную доброту Матрены нужно было по максимуму. – Ветошь, чтобы законопатить щели в окнах.

– В кладовке, там же, где и бумага. – Похоже, ветоши кухарке было не жалко. – Да ступай уже, скаженная! Хозяйка с Мефодием скоро из города явятся, а у меня еще ужин не готов.

Прежде чем вернуться в детскую спальню, Галка решила отыскать ту самую кладовку с бумагой и ветошью. Задача эта оказалась не из легких, в старом доме было много комнат и много дверей, большая часть из них оказалась заперта на ключ. Наконец нашлась нужная дверь. Небольшая, лишенная окна комнатка была почти до самого верха забита всякой старой рухлядью. Первым делом Галка достала толстенные книги, оказавшиеся старыми гроссбухами, следом пришла очередь ветоши. Тряпья в кладовке тоже хватало. Оно было старое, пыльное, грязное, но для ее целей вполне годилось. Вот сейчас она отнесет в детскую лампу и муку, а потом вернется с кем-нибудь из помощников в кладовку.

Дети были там же, где Галка их и оставила, у печи. Малыши грелись, а Марк подкидывал в разгоревшийся огонь мелкие щепки. Ее появление они встретили молча, не оттого, что были не рады Галкиному возвращению, а оттого, что так привыкли.

– А я принесла вам лампу! – сказала она как можно бодрее и поставила керосинку на тумбочку.

Кто бы мог подумать, что такая простая новость произведет на детей такое огромное впечатление! Они все как один вздохнули, потянулись к незажженной лампе, как тянутся мотыльки к свету.

– Нам можно будет ее зажечь? – спросил Санечка восторженным шепотом.

– Конечно. – Галка никак не могла взять в толк причину этого восторга. Даже протопленной печи дети не радовались так сильно, как старой закопченной керосинке. – Зажжем, когда совсем стемнеет. Только огонек сделаем маленький, чтобы подольше хватило. А пока у нас есть еще дела, будем клеить окна! – Рядом с лампой она положила гроссбух и старую ветошь. – Есть желающие помочь?

Желающие нашлись тут же. Все-таки это были самые обычные дети, пусть даже и детдомовские.

За окном быстро стемнело. Работу заканчивали при неровном свете керосиновой лампы. Уже через час в комнате стало заметно теплее. Отчасти из-за заклеенных окон, отчасти из-за натопленной печи.

Дверь спальни распахнулась в тот момент, когда Галка убирала с широкого подоконника остатки ветоши и бумаги. На пороге стояла директриса, за ее спиной виднелась сутулая фигура Мефодия. Дети, ожившие и оттаявшие, вдруг снова будто закаменели под ее стылым взглядом.

– А что это тут у нас происходит? – Голос директрисы звучал мягко, но мягкость эта была обманчивой.

– Утепляемся. – Остатками ветоши Галка вытерла мокрые руки. – Вот, протопили печку, заклеили окна, чтобы было теплее.

– Смотри-ка, Мефодий, какая расторопная нам досталась помощница. – Аделаида Вольфовна улыбнулась. – Сколько дел успела переделать всего за один день. Где дрова взяли? – Голос ее вдруг изменился, из мягкого сделался резким. – Кто разрешил тратить запасы?

– Это не из запасов, это из леса. Мы с ребятами днем сходили, нарубили. А ветошь взяли в кладовке, нам Матрена разрешила.

– Лампу вам тоже Матрена дала? А о том, что керосина у нас с гулькин нос, она тебя предупредила?

– Предупредила. Мы будем экономить. Но, Аделаида Вольфовна, ведь нельзя же детям в полной темноте!

– Почему?

Вопрос этот поставил Галку в тупик. Почему детям нельзя оставаться в темноте в старом полупустом доме? Не потому ли, что им просто может быть страшно? Они же дети!

Дожидаться ответа Аделаида Вольфовна не стала, ответ ей оказался неинтересен.

– Керосин будешь покупать за свои собственные деньги. Если ты такая добрая.

Галка не была доброй. Более того, завтра же она собиралась убраться с острова восвояси. Она уйдет, а дети останутся…

– Есть еще кое-что, что ты должна уяснить раз и навсегда. Это детский дом, государственное учреждение, и в этом учреждении существуют четкие правила. Одно из этих правил – экономия. Здесь тебе не курорт, на каждого воспитанника выделяется определенная сумма. Мы не можем себе позволить выходить за рамки и уж точно не можем позволить это тебе. Матрена сказала, что сегодня в обед ты разрешила воспитанникам съесть по две порции.

– Дети были голодны…

– …И тем самым ты вышла за рамки. Свою дневную норму они съели за обедом, отсюда вывод – ужина не будет.

– Но как же?..

– Вот так! Это мой детский дом и мои правила. Если хочешь здесь остаться, ты должна следовать им неукоснительно. Надеюсь, ты хорошо меня поняла?

– Я вас поняла, Аделаида Вольфовна.

– Вот и замечательно. Сегодня уже слишком поздно, а завтра утром начнешь клеить окна в моем кабинете. Матрена слишком занята на кухне, а ты, как я погляжу, девица весьма энергичная. Вот и займешься полезным делом.

Из детской комнаты директриса вышла, не сказав больше ни слова, даже не пожелав детям спокойной ночи. Как только со стуком захлопнулась дверь, к Галке подошел Санечка, взял за руку, сказал, глядя снизу вверх:

– Ты не волнуйся. Мы не очень голодные.

Они были вечно голодные, тень голода Галка видела в их расширившихся зрачках, в худых шеях и торчащих ключицах. Они просто привыкли быть голодными…

– Только не забирайте лампу, пожалуйста, – попросила Алена. – Мы согласные без ужина, только чтобы со светом.

В голосе ее слышался страх, и Галка вдруг осознала, что страх этот куда сильнее голода.

– Конечно, я оставлю вам лампу. – Спине вдруг сделалось зябко, словно в комнату снова ворвались сквозняки. – Но вы должны понимать, что на ночь ее все равно нужно будет погасить. Иначе керосин закончится очень быстро.

Они не ответили. Марк молча открыл дверцу печи, забросил внутрь несколько щепок, а Галка подумала, что и дрова тоже нужно экономить, потому что ходить в лес опасно из-за волков. Она оказалась не готова. Не привыкла она к такой жизни, где все нужно экономить, где похлебка из гнилой капусты – это неслыханный деликатес. И не привыкнет, наверное, никогда. Бабушка ошибалась, она не сильная, она слабая и никчемная. Никчемушница, как сказала Матрена…

– А хотите, я расскажу вам сказку? – Слова вырвались сами собой, нарушили тягостную тишину. – Я знаю много интересных сказок.

– Про принцесс? – спросила Алена, а Марк снисходительно хмыкнул. Он считал себя взрослым и не верил в сказки. Он вообще ни во что больше не верил.

– И про принцесс, и про благородных рыцарей, и про коварных драконов. Рассаживайтесь по своим местам, я начинаю.

Дети послушно уселись на свои кровати. Галка так и не смогла понять, хочется ли им услышать сказку или они просто привыкли слушаться. Но сейчас это было не так важно. Ее задача – развлечь и отвлечь. Пусть бы даже и глупыми детскими сказками. Она и в самом деле знала очень много сказок, помнила еще с детства почти наизусть. Наверное, поэтому сейчас ей было легко. Наверное, поэтому дети слушали с интересом. Интерес этот даже позволил Галке погасить лампу.

– Вам же не страшно, пока я с вами? А когда я уйду к себе, я снова зажгу свет. Вы согласны?

Они закивали. В темноте Галка скорее почувствовала это, чем увидела.

Сказок было много, но они все равно закончились. В темноте Галка слышала, как кое-кто из малышей уже посапывает во сне. Санечка точно уже спал, уткнувшись лбом ей в плечо. Галка осторожно встала с кровати, потянулась до хруста в позвоночнике. Подумалось, что, если дети все равно уже спят, керосинку зажигать не обязательно.

– Можно я включу лампу? – Марк говорил шепотом, так, чтобы не разбудить остальных.

– Тебе страшно? – Галка зажгла спичку.

– Нам всем страшно. Это плохой дом.

– Он не плохой, он просто очень старый.

Огонь со спички перепрыгнул на фитиль. Галка отрегулировала лампу так, чтобы света от нее было минимум, поставила обратно на тумбочку, сказала:

– Спокойной ночи, Марк.

– Спокойной ночи.

– Я тут рядом, в соседней комнате, – добавила она. – Если нужно, зовите.

– Зачем? – Черные глаза Марка в темноте были похожи на угли. – Ты все равно завтра уйдешь. Зачем нам тебя звать? – В его голосе не было обиды и злости, только безысходность. Он единственный из детей не забыл Галкины слова о том, что она уйдет.

Она ничего не ответила. Что она могла ответить этому не по годам серьезному мальчику? Она сама еще вчера была ребенком. Ее не готовили к тому, что случится. Или все-таки готовили, но вспоминать об этом не хочется так же сильно, как детдомовским детям не хочется помнить, что завтра она уйдет?..

Из спальни она вышла так же молча, как до этого Аделаида, только дверью не хлопнула, а прикрыла аккуратно, чтобы не разбудить детей. После тепла детской собственная комната показалась ей ледником. Галка нашарила в темноте кровать, легла, не раздеваясь, до самой макушки натянула ветхое одеяло. Думать о том, что завтра она уйдет с острова и в ее жизни все изменится, больше не хотелось. Не приносили эти мысли желанного облегчения. Облегчения не принес даже сон. Не водилось в этом мрачном доме светлых снов, а те, что водились, были больше похожи на кошмары.