Kitabı oku: «Пещера», sayfa 3
Женщина, которая станет ухаживать за Антоном, отыскалась в последнюю минуту. Сестра соседки, оказывается, искала работу. Саму соседку Маша знала много лет, с тех пор как поселилась в этом доме. Знала и доверяла ей.
Самым тяжелым выдался последний день перед отъездом. Хотя все хлопоты были уже позади. Всё решено, подписано, собрано и увязано.
С утра Маша поехала на кладбище, на могилу Жени. Во время похорон ей было ни до чего, она сама была полумертвая. А потом пожалела, что н позаботилась, не купила места, рядом с мужем. Но напротив, через дорожку, возле одной из старых могил – место было. И раньше Маша все собиралась пойти, поговорить, купить его для себя…Чтобы когда-то они с Женей были снова рядом. Почти.
А теперь рядом им уже не быть. Или наоборот – они скоро встретятся?
Маша долго сидела на низкой деревянной лавочке возле памятника мужа. А потом припала к нему головой.
– Я так устала, – сказала она сквозь слезы, – Я так хочу к тебе…. Ты только Антошке помоги…
От сына она скрывала скорый отъезд так долго, как это могла. Но дольше тянуть было уже невозможно, и Маша представила ему Софью – улыбчивую полную пожилую женщину.
– Мама скоро вернется, – сказала Софья Антону, – А пока мы с тобой и вдвоем со всем справимся. Правда ведь?
Но сын что-то почувствовал.
– Куда ты едешь? – спросил он, и в голосе его звучала тревога.
– К знахарке, – сказала Маша самым спокойным тоном, каким только могла, – Традиционная медицина все, что могла для тебя сделала. Посмотрим, что сможет нетрадиционная. Мне дали адрес одной женщины, она ставит на ноги самых тяжелых…
– Ах, мама, мама, – похоже, Антону было горько от ее наивности, – Какие травы, какие заговоры… Ты только измучаешься в дороге. Я же знаю, как ты не любишь ездить. Это все глупости, брось…
Он не мог даже взять ее за руку, чтобы удержать.
– Я очень скоро вернусь, – беззаботно сказала Маша, – А может, мне наоборот, тоже надо ненадолго сменить обстановку. Вот сяду в поезд, заберусь на верхнюю полку и буду спаааать…
– От Майи ничего не было? – спросил Антон.
Маша понимала – сын скрывает свои чувства. Когда он узнал, что Майя жива и поправляется, он запретил матери окликать девушку. Антон знал, что теперь он – глубокий инвалид, и это испытание не каждая выдержит. Но, может быть, он надеялся, что Майя напишет или позвонит ему сама?
Маша только головой покачала.
– Она живет где-то там…Не знаю, родом из Сибири, – Антон закрыл глаза, то ли устал, то ли ему просто не хотелось больше говорить.
Поезд уходил рано утром, и этом было хорошо. Маша долго стояла над спящим сыном, а потом наклонилась и поцеловала его как маленького, не разбудив.
О том, что нужно бы взять с собой какой-то еды, Маша подумала только на вокзале. Но денег у нее с собой было в обрез, а тут все втридорога. Огромный вокзал в этот час, когда все окна в окрестных домах еще темные – вокзал жил своей жил своей жизнью, и Маша четверть часа сидела на мягкой дорожной сумке, рассматривала руки – такие старые, как будто ей уже сто лет – и слушала, как объявляют поезда.
У нее было неудобное место – верхнее боковое в плацкарте. А может быть, это было самое лучшее место… Маша застелила полку бельем, и сразу легла, отвернувшись от прохода – к окну.
…На следующий день к вечеру, сосед снизу, мужчина средних лет, обеспокоенно тронул ее за плечо.
– Вы там живы?
– Не знаю, – сказала Маша, не оборачиваясь.
**
«Завтра я пойду туда», – думала Майя. Вот странно, всегда, перед любым путешествием много времени занимали сборы. Нужно было продумать все, до мелочей, потому что в горах, в пещерах, этих самых мелочей, от которых порой зависела жизнь, неоткуда было взять.
А теперь, когда она уходила навсегда, ей решительно ничего не надо было с собой брать. Бабушка не догадывалась, что Майя уже назначила себе срок. А девушка незаметно для других подводила итоги, подбивала дела.
Позвонила родителям. Трубку взяла мама. Майя сказала, что у нее все хорошо, и у бабушки тоже. А мама спросила, когда дочка вернется назад.
– Не переживай, встретимся, – сказала Майя, – Я вас очень люблю
– Мы тебя тоже… Ой, у меня убегает варенье, – мама отвлеклась, – Минутку, убавлю огонь. Скажешь бабушке, что, если она передаст нам клюквы…. И грибов…
Майя слушала мамин голос, не вдумываясь в то, что она говорит, и кивала, кивала…
А вечером они с бабушкой долго сидели за столом. Анастасия Николаевна нажарила крупных семечек. И под это нехитрое развлечение хорошо шли разговоры. Они вспоминали детство Майи…
– Бабушка, ты, по-моему, одна тут держишь козу, – сказала Майя, – Вот я не помню, у Белки жених когда-нибудь был? Иначе… откуда молоко?
– Она порою просится пастись вместе с овцами. И, наверное, где-то находит приключения на свой хвост…Раньше я раздавала козлят. А сейчас Белка уже старая, и молока, наверное, скоро не будет…Новую козу не возьму. Мы уж вместе с этой состарились…
Перед тем, как идти спать, Майя крепко обняла бабушку, закрыла глаза, вдохнула родной запах…
Она проснулась на рассвете. Это было удачное время. В деревне еще все спят, но в лесу уже не придется плутать в потемках. Майя не стала отпирать дверь, выбралась через окно. Она зорко следила, чтобы за нею не увязался друг детства – Волчок.
Не хватало еще взять его с собой в качестве жертвы.
Последний поворот. Главное было – не колебаться. Майя глубоко вздохнула, и сжала кулаки так крепко, что ладоням стало больно от врезавшихся ногтей. Вот и поляна. И дерево.
И… Майя не верила своим глазам. И женщина. Но не тот страшный призрак в черном. Обычная тетка, в мятом жёлтом плаще. Она стояла у самого входа, спиной к Майе, и вроде бы не решалась войти.
Это что ж такое делается?! То сюда долгие годы никто не приходил, вон, вход аж травой зарос, то столкнулись сразу две желающие принести себя в жертву. Что же – Хозяйка будет выбирать из них двоих? Или спросит – кто первая в очереди? Или сожрет обеих сразу? Это был черный юмор от страшного нервного напряжения.
– Эй! – крикнула Майя, хотя была еще далеко. Она торопилась, чтобы женщина не вошла первой, – Я тоже сюда!
Женщина обернулась резко. Майя узнала ее в тот же миг. Это мать Антона! Маше, чтобы понят, что за девушка перед ней, потребовалось несколько мгновений. Так они и стояли, и были не в силах заговорить друг с другом. В театре это назвали бы «немой сценой».
Потом Майя облизала пересохшие губы и подошла. Ей пришло в голову, что войти в пещеру можно было бы и вместе. Держась за руки. В пасть к ведьме. Или на тот свет.
– Когда он умер? – спросила Майя.
Этот вопрос всё объяснил матери Антона.
– Он жив, – сказала она.
Майя медленно качала головой. Этого быть просто не могло. Она же чувствовала, что Антона уже нет на свете. И зачем тогда его мать приехала сюда, если он жив? Зачем она ей лжет?
– Он жив, но он безнадежен. И я здесь за тем, чтобы появилась надежда, – Маша точно прочла ее мысли, и спросила в свою очередь, – А ты?
И тут Майя поняла, что, наконец, может выразить словами то, что до сих пор ей сформулировать не удавалось. Все же она постояла, собираясь с мыслями.
– Я никогда не верила, что есть тот свет, – сказала она, – Но вот здесь, а этой пещере, он, может быть, и существует. Может, тут есть ход туда. Портал. Или не знаю что. Я пришла… Я хочу быть с Антоном. Если бы я ушла из жизни, где угодно в другом месте – ну уто-пилась бы, или с крыши спры-гнула – то меня бы просто не стало. А если я уйду тут, мы с Антоном, наверное, встретимся… Вот почему я…
Обе снова замолчали. Сейчас решалось то, что будет дальше. Маша усмехнулась. Потом пошарила рукой в кармане и достала ключ.
– Ты помнишь, где мы живем? – спросила она, – Не мучься дурью, нечего тебе тут делать. Поезжай к Антону, и выхаживай его, как сможешь. А я – туда.
Она кинула на вход в пещеру.
– Ну да, – сказала Майя, – А потом Антон мне скажет, что потерял вас – из-за меня. Что вы подставились. Это я должна быть.
– Тебе жить надо, ду-ра… Антон узнает, как все было, – теперь Маша в этом уверилась, – Держи ключ. Деньги на дорогу есть?
– Я ничего с собой не взяла. Пустой кошелек. Ни копейки. Зачем, раз всё равно… Но бабушка даст…
Маша не обняла ее на прощанье. Только положила девушке руку на голову, точно благословляя. Майя заметила, как изменилось ее лицо. Оно будто застыло. Девушке показалось, что у той, которая живет в пещере, тоже должно быть такое выражение лица. Древняя-древняя маска
– Иди, – сказала Маша.
Майя отошла не несколько шагов и обернулась. Она увидела, как мама Антона вошла в черную пустоту. Больше они не встретятся.
Но теперь Майя знала, что это все не легенда и не выдумка. Что-то такое было в самом воздухе. Он точно наэлектризовался. И сейчас должно произойти то – страшное, потустороннее – что теперь ее не коснется.
… Маша медленно шла по узкому подземному коридору. Она никогда не бывала в пещерах. Разве что когда-то ездила в Пятигорск, а там есть туннель к озеру Провал. Они с Женей были на курорте давно, еще до того, как в туннеле провели свет. Тогда они просто вошли во тьму, держась за руки, и боясь оступиться. Поддерживали друг друга. А где-то вдалеке слабо, голубым светом сияло озеро.
Здесь было не то. Маша сама не знала бы – куда надо идти. Но впереди, точно слабый фонарь то там, то здесь мягко начинал светиться мох на потолке. Призрачный зеленый огонь. Маша шла на него. И когда доходила до цели – огонь гас, и впереди разгорался новый.
Выхода отсюда Маша никогда не найдет. Это был путь в один конец. И очень долгий. Она забыла про время – зачем оно ей теперь? Но Маше казалось, что прошел уже не один час с тех пор, как она вошла в пещеру.
А потом, так же как тогда она вдали увидела озеро, угадала его по голубому сиянию, теперь Маша увидела странный свет. Да, он был белым, но каким-то…нездешним. Она не знала, как выразить это лучше. Неземной? Маша поняла, что ее путь почти закончен.
Она вошла в маленький зал. В центре его был выложен из каменных плит круг, и в нем-то диковинным белоснежным цветком поднималось вверх пламя. Не отвести глаз от его игры, от переливов его лепестков.
Но если всё же оглядеться вокруг… Нет, завеса из сухих костей, пройти которую нельзя, не сойдя с ума… это была выдумка. Но останки тут были, и Маша вспомнила Костницу в Чехии. Ни грамма плоти, только бережно сложенные в узоры – или символы, имеющие своей значение – кости. Людей. А может, и животных тоже…
Последней Маша увидела женщину. Старую, худую, словно живые мощи, женщину в черном балахоне. Она сидела и смотрела на огонь, подпирая голову руками. Похоже у нее уже не было сил встать.
– Я уже думала, что сюда никто не придет, – сказала женщина, – Но это происходит всегда.
– Я пришла тебя сменить.
– Это правильно, – старуха кивнула, но еле-еле, она берегла последние силы, – Огню нужна живая душа. Только тогда он будет гореть.
– Кто ты? – спросила Маша, – Кем ты была прежде?
– Разве ты действительно это хочешь знать? Здесь все становится неважным. Прежде у меня была жизнь. А теперь я берегу вечность. Видишь, как ярко горит огонь? Это значит, мой земной путь на исходе, и душа моя уже там, – старуха указала на пламя, – А когда ты меня сменишь, огонь станет маленьким, точно от свечи. Но с годами он будет разгораться все сильнее и сильнее.
– Но там, на земле, про тебя все забыли, много лет никто не приходит сюда. Так кому все это нужно? – Маша медлила перевести взгляд на пламя, чтобы оно опять не заворожило ее.
– Так всегда бывает. Та, что должна сменить – приходит в самую последнюю минуту. И я так пришла в свое время. Вон прежняя Хозяйка, – старуха кивнула в тот уголок у стены, где костей было немого, горстка всего. Мы сменяем друг друга и ждем. И те, кому это нужно, кому мы нужны – рано или поздно находят сюда дорогу, находят нас…
– И вы их уб-иваете?
Ни тени гнева не появилось на лице старухи.
– Я знаю, почему ты это спросила. Одна из нас превратилась в настоящего зверя. Но разве среди земных царей никогда не было безумцев?
Старуха вздохнула:
– Огонь при ней почти погас. А ведь ему дано воскрешать души…
– Вы берете на себя слишком много. Любая вера… В любой вере вас бы прокляли.
– Ты меня не поняла. Мы не боги. Мы не воскрешаем из мертвых. Но те, кто прежде не хотел жить, кому стало не для чего жить, посидев у огня, оживают душой, потому что понимают – смерти нет.
– Но зачем здесь ты? – спросила Маша, – Если этот огонь вечен, разве он не может гореть сам по себе?
– Его пища – не дрова, – старуха указала костлявой рукой на пламя, – Это моя душа. Пока еще. Совсем немного. А потом будет твоя.
Она взглянула на Машу из-под распущенных прядей седых волос. И неожиданно Маша представила ее совсем молодой девушкой. Очень сильной и очень страстной. Наверное, другим тут не было места.
– Не бойся, – сказала старуха, – Я знаю, что ты пришла сюда не просто так. За твою жертву я должна кое-что тебе дать. И я дам. Садись…Ведь это теперь твой дом.
Маша села рядом с ней, оперлась спиной о каменную стену.
– Теперь смотри, – разрешила старуха, кивнув на пламя, – И всё будет твое.
Огонь медленно, не неуклонно стал уменьшаться. Маша не сразу это заметила. В зале сгущалась тьма. Маша испуганно взглянула на Хозяйку – вдруг пламя погаснет совсем? Старуха уже не сидела, а лежала рядом с ней, мертвая птица, иссохшее тело.
Теперь делом новой Хозяйки было – смотреть на огонь, кормить его своей душой. Скоро она забудет всё, что было в ее жизни, всех, кто был ей дорог. И потекут годы – до того часа, как в пещеру войдет другая женщина. Молодая. И скажет:
– Я пришла тебя сменить…
Но пока Хозяйка еще помнила….
Маша увидела сына. Там, на земле, была ночь, и сын спал. Но она могла говорить с ним – в его сне.
Она видела, как белый огонь охватывает его. Но это не было жертвенное пламя, но напротив – исцеление. Все, что было изломано, искорежено в его теле, сейчас расправлялось, оживало, наливалось силой.
– Куда ты ушла? – спросил Антон.
Так горестно мог бы ребенок спрашивать мать, которая умерла. На кого ты меня бросила?
– Все хорошо, – сказала она, – И ты, и я – мы будем жить долго. И мы встретимся. Но там, где я сейчас, я нужна больше, чем тебе. Поверь… Спи…
И вот уже не было у нее перед глазами Антона, но в свете пламени она увидела Женьку. Он вздохнул радостно и облегченно – точно давным-давно ждал ее, и она, наконец, пришла.
– Ты тоже сейчас исчезнешь? – спросила она.
– Нет, я буду с тобой. Всегда, когда ты посмотришь на пламя…
– Что-то мне это напоминает, – она задумалась, – Фильм «Привидение». Белый свет…
Теперь она уже забывала всё. Забывала стремительно. Все долги были отданы, и даже, как ее звали – она скоро не будет знать. Но рядом с ней был тот, кого она любила. Чувство это осталось, нет, оно стало сильнее. И оно было спокойным, как это не обжигающее, ласковое пламя. Они – она и он – больше не расстанутся в той вечности, которая их ждет.
Время тоже переставало иметь значение. Пролетели ли часы, месяцы, или годы…Но знала она, что свой век, который она проведет возле этого пламени, не будет бесцельным. Скоро сюда придет уничтоженная горем душа, и здесь обретет силу жить…
Там, в конце этого бесконечного коридора зима пришла на смену осени. На поляне, на снегу, были только птичьи следы. Но настает день, когда протянется ко входу в пещеру свежая цепочка следов, и кто-то перешагнет порог.
**
Когда Майя вышла из леса, она встретила рыбаков, направлявшихся к реке.
– Куда так далеко одна ходила? – удивился один из них, – А если бы кабаны? Я вчера видел парочку.
– Да я уже никого не боюсь, – сказала Майя.
– Вот кабан тебе покажет, какой он добрый….
Анастасия Николаевна стояла у калитки и смотрела на дорогу. Лицо ее было серым, как та самая придорожная пыль.
– Бабушка! – издали крикнула Майя, – Всё хорошо! Иди домой. Я тебе сейчас накапаю твои капли. Ты совсем никакая…Прости меня!
Они крепко обнялись и так стояли без слов, чуть покачиваясь. Майя почувствовала, как промокает блузка у нее на груди от бабушкиных слез.
– Это все выдумки. – быстро заговорила девушка, – Выдумки и бред. Там ничего нет, в этой пещере. И мне ничего не грозило. И еще я сегодня поеду к Антону, потому что он жив.
Бабушка всплеснула руками:
– Откуда ты знаешь?
– Встретила его маму, она мне все рассказала, – Майя говорила, будто это было самое обычно дело, – Дашь мне денег на дорогу, ладно? Если я не достану билетов на сегодняшний поезд, то поеду автостопом, вот и все. Или пойду пешком. Или полечу.
– На метле? – уточнила Анастасия Николаевна и рассмеялась сквозь слезы.
Через пару часов, когда внучка с сумкой в руке уже готова была переступить порог, Анастасия Николаевна спросила ее:
– Что мне сказать твоим родителям?
– Что я их прощаю. Теперь мне легко прощать. А ведь всё все могло обернуться совсем по-другому. Но больше всего из тех, кто мне родной по крови, я люблю тебя, бабушка! Мы с Антоном приедем к тебе. Жди! Я тоже хочу остаться в этих местах, как все в нашем роду.
…Бабушка таки успела набить ее сумку соленьями, вареньями и травами, которые, по ее словам, были необходимы больному. Но Майя даже не почувствовала веса своей клади.
*
Антон не знал, зачем мама оставила его, и не верил ни в какую сибирскую знахарку из далекой деревни. Скорее всего, мама уехала к каким-нибудь известным врачам за «вторым», «третьим», «десятым» мнением. Отвезет им последние деньги. Антон видел, как из дома исчезают вещи, и догадывался – куда. Но ничего не говорил матери, потому что не смог бы помешать ей. Раз она решила…
И всё же сейчас он нуждался в ней, как никогда, потому что он был беспомощнее младенца, и страшно одинок. Никого, кроме мамы у него не осталось. А она уехала и неизвестно когда вернется.
Софья была добрая, веселая, и делала всё, чтобы ему было хорошо. Жарила пирожки, находила для Антона интересные фильмы по телевизору. И скрупулезно выполняла все медицинские назначения. Таблетки давала едва ли не минута в минуту. Сказано в два, значит в два. Среди ночи? Заведет будильник, встанет, нальет лекарство. Никогда не ленилась помыть больного, сменить ему белье, уложить поудобнее. Подходила к нему несколько раз по ночам, чтобы узнать – все ли в порядке.
Но Антон знал, как только приедет мама – Софья уйдет, не оглядываясь. И будет радоваться тому, что мама ей хорошо заплатила, а работа закончилась. Поэтому он был со своей сиделкой вежлив и немногословен – и только. Никакой искренности. Почти никаких жалоб. В больнице он привык терпеть боль, и теперь стал мастером в этом искусстве. Сил у него было еще мало, и Антон часто засыпал. Но почему-то происходило это все время днем, а ночами он лежал, глядя в темноту и старался бороться с тоской, которая, оказывается, ничуть не легче реальной физической боли.
Больше всего он боялся теперь, что мама умрет раньше него, а он останется и будет в тягость для всех, для чужих людей, которым придется заботиться о нем по обязанности. И в том состоянии, в каком он находится сейчас, он даже не сможет наложить на себя руки.
Софья будто услышала и тихо подошла к нему:
– Второй час ночи… ты чего не спишь? Больно?
– Больно, – ответил он, потому что от этой острой тоски у него сводило дыхание. Потом спохватился – сиделка бы этого не поняла, – Нет-нет, не то… не нужно мне никаких обезболивающих.
– Укол может?
– Не надо?
– Или, тебе хоть ВКПб дать?
– Что, простите?
– Смесь эту, для сна… ну вале-рьянка там, пус-тырник… пять компонентов, в аптеке ее ВКПб зовут. Кот у меня, подлец, ее очень уважает… Только куплю, солью из всех пузырьком в один флакон, так он отыщет даже на верхней полке, на пол сбросит, разобьет и ну давай в луже валяться…. Алкаш кошачий, право слово…
Софья присела на край постели.
– Может, что рассказать хочешь? Поговорить? Мама твоя сказала, что вы ночами разговаривали, когда в больнице лежали.
– А она не сказала, когда приедет? – надежда на это была слабая, но вдруг мама все же обмолвилась сиделке о сроках.
Софья только покачала головой. Потом, шаркая тапочками, она все же принесла ему свое «сонное лекарство»
– Покрепче тебе развела, право слово, как коньяк, – и она помогла ему выпить темно-коричневую жидкость из рюмки.
Вскоре его действительно стало клонить в сон, и он сам не заметил, как оказался в другой реальности. И вот тут он увидел маму.
Это была мама, и будто не совсем она. Мама сидела почему-то в пещере, у костра. Незнакомая пещера, он точно знал, что никогда тут не был. Лицо у мамы было такое строгое, что ясно – ее нельзя обнять, ее нельзя позвать, попросить вернуться. Она вся – там, погружена в свои мысли.
Говорят, те, кто уже умер, если привидятся во сне живым – не дают к себе прикоснуться. Неужели….
А потом между ними точно повисла завеса. Дымка. Заколебался воздух, точно над костром. Антон опустил глаза на свои руки и увидел, что они горят. Но никакой боли он не чувствовал. Уже давным-давно не было ни дня, ни ночи, чтобы у него ничего не болело.
Но у каждого чуда есть цена.
– Мама, вернись, – попросил Антон.
Она взглянула на него, и опять он подумал – мама ли это?
– Вернись!
– Теперь у тебя все будет хорошо, – услышал он, – Засыпай!
И последним, что он осознал, перед тем, как погрузиться в сон, это его вопрос – маме: «Ты будешь мне хотя бы сниться?»
…Антон проснулся и понял, что уже поздно. Всё тело ныло, точно он залежался, так бывает, когда сон глубок, и не шевелишься несколько часов подряд.
Антон сел и с наслаждением развел руки в стороны, потягиваясь так упоенно, как это могут делать, пожалуй, только кошки. До кончиков пальцев. Очень хотелось кофе. Они с мамой позволяли себе эту роскошь – покупали кофейные зерна, сами мололи их, потом ставили на огонь турку. Кофе получался таким крепким, что казался густым. Но сейчас сошел бы и растворимый.
Антон начисто забыл, что недавно самым большим его достижением было – приподнять голову от подушки.
Молотый кофе нашелся в той самой баночке, коричневой, жестяной, где хранился всегда. В холодильнике обнаружился сыр. Антон поставил на огонь сковороду, растопил кусок масла, разбил яйца…Накрыл всё крышкой, и она тут же стала запотевать.
Послышались частые шаркающие шаги – Софья почти бежала на кухню. Наверное, она подумала, что в квартиру ворвался кто-то чужой. Она застыла в дверях. Софья забыла, как надо креститься, но рука сделала все сама.
*
К счастью, Майе удалось купить билет на поезд. Последний билет. Плацкарт. Боковая верхняя полка у туалета. Сосед снизу настроился на то, что толком поспать ему не дадут. Возле уха кто-нибудь будет все время хлопать дверью.
Сосед вышел на первой же станции, где поезд стоял четверть часа, и вернулся с пивом и рыбой. Проводница сделала вид, что закрыла на это глаза. Дяденька, видимо, тихий, и сидел от нее далеко. Если что – можно сделать вид, что проводница знать ничего не знала, ведать не ведала.
Зато пассажиры, ехавшие напротив, поглядывали на мужика, который чистил чехонь и наливал себе пенное – с завистью, сожалели, что им это не пришло в голову.
По вагону пошла женщина с сетчатой корзиной, предлагая – соки, минералку, шоколад, печенье… Мерным голосом. Никто ничего у нее не брал.
– А шампанского у вас нет? – спросила Майя, резко садясь на своей верхней, и с опозданием понимая, что она сейчас стукнется головой, – Б-лин…
Она потерла макушку:
– Когда следующая станция? – спросила она.
– Через два часа, – откликнулся дяденька снизу, – Давай вдвоем рванем. Ты за шампусиком, я за пивасиком. Эту полторашку я к тому времени уже приговорю. А то ты больно скромная, так и на поезд опоздаешь. Рыбки хочешь?
Есть Майя не могла. На следующей станции они с попутчиком успели добежать до продовольственного магазина на привокзальной площади, дядечка прорвался к кассе с их покупками первый:
– Я шофер «скорой», меня в машине ждут… Скорее-скорее, сейчас с мигалками поедем…
– А шампанское для кого?
– Так для больного же…. Что б не мучился.
Хорошо, что их не побили.
Майя купила две бутылки игристого, то есть, того суррогата, что проходит под этим видом. Она пила его чашками, как лимонад, и проводница, в конце концов, забеспокоилась, не упадет ли она ночью с полки. Предложила пристегнуть ремнями, как маленькую
Ночью Майя стояла в тамбуре, потому что не могла ни спать, ни даже лежать. Денег у нее осталось – только на проезд в автобусе: от вокзала до дома Антона. Но в кармане у нее лежал ключ, самое главное сокровище. Она то сжимала его в руке, то отпускала, и лишь слегка касалась пальцами, но все время помнила о том, что он есть.
…Она была тут только один раз, но вспомнила и дом, и подъезд, и лестничную клетку. Казалось даже собака, что гуляла во дворе, узнала ее.
Тихо и легко повернулся ключ в замке…. В конце концов, даже если Антон никогда не встанет, они все равно вдвоем смогут все. Даже парить на парашюте. Она будет его держать. А парашют станет парить над ними, как расписные ангельские крылья.
….Живой и здоровый Антон стоял посреди комнаты. Укладывал вещи в сумку.
– О, – сказал он, как будто они расстались вчера, – А я к тебе собрался! Позвонил, понимаешь, твоим родителям. Говорят – тебя нет, гостишь у бабушки. Адрес мне почему-то не дают. Ты мне когда-то письмо оттуда присылала, искал-искал конверт….
– Нашел?
– Не-а. Зато вспомнил название деревни. Думаю – приеду, поспрашиваю, мне покажут, где бабушкин дом…
– Слушай, – сказала Майя, – Я страшно хочу есть. Двое суток только пила. В смысле бухала.
– Ты? – поразился он.
– Короче, я пошла ставить чайник.
В кухне сидела пожилая женщина и плакала. Майя прикрыла дверь и глазами спросила Антона – это кто?
– Она, понимаешь, жалела, что в жизни мало верила. А сегодня поняла, что Бог есть.
– Пойти, что ли, к ней присоединиться? – задумчиво спросила Майя сама себя, – Кстати, держи, это тебе от бабушки. Сама удивляюсь, как дотащила.
…Вечером они остались в квартире одни. Сидели, пили чай с вареньем из морошки.
Помнил ли Антон что-нибудь о прошлом? Майя знала, что не спросит его об этом, пока он не заговорит сам.
– Слушай, какой ветер за окном, – сказал он.
– Это что! – живо возразила она, – Вот когда такой ветер бывает там, где бабушка, мне всегда кажется, что он подхватит наш дом, ну как у Элли с Тотошкой и унесет куда-нибудь на край света
– А на краю света мы еще так и не побывали….
– Зато мы были на других планетах. Мне всегда казалось, что все эти пейзажи, которые мы видим под землей – это своего рода космос. Или вообще другое измерение… А может быть, совсем рядом – ад.
Среди ночи Майя проснулась. Ветер стих, и Антон рядом крепко спал. Они забыли выключить радио и где-то далеко, в глубине квартиры пела Ирина Богушевская:
…Ведь там опять зима с этим белым огнём.
Оставь меня в раю, средь любви, средь печали.
Я всё тебе спою, что узнаю о нём.
