Kitabı oku: «Мосты времени. Альманах», sayfa 2

Одностишия

 
       Когда друзья перестают друзьями быть, уже не плакать хочется, а выть…
*
Смеюсь я над наивностью своей: чем старше становлюсь я – тем глупей
*
Оставив тет-а-тет своих друзей, не возвращайтесь, будьте чуть умней
*
Почаще надо бы напоминать, что для себя я – друг, отец и мать
*
Собака – только ты любить умеешь
А люди – далеко им до тебя
*
Надежду обмануть любой сумеет, Она сквозь слёзы радуется лжи
*
Вернись. Я жить вне замков не умею
*
А во мне до тошноты – ты.
 
 
       *
Без крыльев я, но видишь, я летаю
От боли, от желаний, от огня
*
Боль очищает, что ни говори
*
Раз больно мне, так значит – я живая
*
Как бы мне хотелось стать невидимой. Но когда я невидима – я страдаю ещё больше
*
Я говорю с тобой, как со священником
Не могу говорить, но чувствую в этом потребность
*
Спасибо, Бог, что смотришь на меня!
 

Не в свое болото

 
       Не в свое болото не лезь,
       даже если умница и красавица.
       Любой кулик проявит спесь,
       если поймет, что нравится.
       Ты же лебедь белая, розовое фламинго Отпусти и пошли его.
       Пусть летит, бинго.
 

Когда я люблю

 
       Когда я люблю, у меня не бабочки в животе, а как ни странно, огроменные в голове тараканы. Тарахтят и ползают по мне, жить мне мешают. Говорят «бери его!»,
       он об этом мечтает. Подхожу, чтобы взять. Но как непросто! Он в другую влюблен, а она выше ростом! Он молчит мне в ответ, или говорит, что страдает. И нужна ему бестаракановая, другая.
       У нее все, как в красивой мечте: и еще у нее бабочки в животе.
 

Вот чистый холст передо мной

 
Вот чистый холст передо мной.
Его руками глажу я,
Как кожу теплую твою.
Вот, появляется огонь.
Я начинаю нас творить.
Кистями пассы совершу
И пальцами потру легко,
Холст вздрогнет, содрогнется весь,
Ответив так же мне, как ты.
…и лишь тогда родит шедевр.
 

Гордыня

 
       Люди предают и забывают.
       Забыванье – это дар от бога.
       Я на них сержусь, потом прощаю.
       Пусть живут, мы все порой убоги.
       Нам всегда прощенья не хватает.
       Станьте и к другим великодушны.
       Слово злое душу убивает,
       А язык бывает непослушным.
       На слова, прошу, не обижайтесь!
       Усмирите едкую гордыню.
       Плачьте, спорьте, но не замыкайтесь. Будьте тонкошкуры и ранимы!
 

Такая красивая любовь

 
       Встретились случайно. Повезло…
       Может быть, помог стакан вина. Закрутило, засосало, унесло.
       Кольца, свечи, радости мошна.
       Как случилось, что не сберегли
       То, чем Бог на счастье наделил?
       Наблюдал за парочкой с земли,
       А детей давать им не спешил.
       И большой любви им стало много…
И один сломался, и вспылил.
 
 
       Разбежались два творенья Бога, На смиренье не хватило сил.
       Радуются денежной работе,
       В новых семьях создают уют.
       Души их, погрязшие в болоте,
       Почему так плохо, не поймут.
       Нет в любви пространства для гордыни. И тельцу там тоже места нет.
       Им бы просто попросить о сыне,
       И принять дар Божий, как обет.
 

Жизнь – игра

 
       Все правильно. Жизнь так беспечно
Рассыпала бусами нас
Раз мы еще живы – мы вечны!
И каждый – рубин и алмаз!
Мы счастья встречаем так много
И горе, и тягости лет
И боль, и утраты в дороге
Любви остывающей свет
Мы просим, чтоб длилась подольше
Заветная эта игра
И в храмах целуем всё мощи
С молитвой любви и добра
Доверчивые, словно дети
Рожаем на счастье детей
Мы чиним любви своей сети
А все – ради жизни своей
 

Живите

 
       Живите с чувством и без расстановок!
Шагайте в бездну, падайте ко дну!
Любите! Лишь любовь не взять сноровкой…
Но жизнь не в жизнь, когда вас оттолкнут. На сердце ком и воздуха так мало
А тело выгибается в дугу
Глотка любви всего-то не хватало
Сгораешь в заколдованном кругу
Глаза в глаза, в пульсацию объятий
И – в грудь не помещается душа!
И лик один желанен, и приятен
И жизнь невыносимо хороша!
 

Старый новый год

 
Я все знаю. Нас обманули.
Две недели украли зачем – то.
Но потом, застыдившись, вернули,
И тем самым лишили нас темпа.
Я не верю новому году.
Старый он. Обрубает хвосты.
Даже снег и мороз нам в угоду
Выдают к Рождеству, увы.
Шанс второй нам – начать год сначала,
Разве это не лучший подарок?
Две недели разве так мало?
Соглашайтесь. Время настало.
 

Новогоднее

 
      Мерцает свет гирлянды новогодней
Качаются и плавятся зрачки
От долгожданной встречи той
Сегодня
Ведем себя с тобой, как новички
И кажется, никак не надышаться
Еловым ароматом и тобой
Пусть будет то, чему дано начаться
Что было предначертано судьбой.
 

Василий Геронимус

Утлые дощечки

 
       Закроюсь от чужих влияний
на все замки, на все запоры
Хранят сиянье жизни втайне
глубокие лесные норы
Ещё надёжнее могила
укроет от мирских вторжений
Для сердца затеряться мило
в глуши незнаемой осенней
И всё же утлые дощечки
туманно бледным штрих-пунктиром
храня знакомые насечки
лежат меж мной и бурей-миром
 

Отзвенели в саду…

 
      Отзвенели в саду соловьиные трели
сумасбродным каскадом весёлого мая
И томительный треск лихорадочной дрели
донимает обои, мне душу измаяв
Отдаётся в ушах удивительно долго
кубатуру до резкости верную строя
И крепчает как чувство служебного долга
как янтарно-сухая имперская хвоя
 
 
       В инструктаже немало весомого толку
только я не пойму, по-мальчишески глупый, как удобно приладить на плоскости полку, где разумно ввернуть для порядка шурупы
Но заметны в контрасте с парадной скучищей
проявляясь прозрачней пустой стеклотары
и надменно упрямой законности чище
до истерики ясные сердца удары
 
 
       Не сочтите меня за хрипатого психа, хоть я странным кажусь. Но на самом-то деле в сердце, малой взрывчатке, что действует тихо
больше силы невидимой, нежели в дрели
Так, волна, в разрушенье доходит до края
душу пеной обдав потрясающе белой
Дорогие мои!.. лишь всерьёз умирая
можно в жизни хоть что-то прекрасное сделать
 

Едет поезд во мрак осенний

 
       Едет поезд во мрак осенний
между сосен мелькают дачи
От поверхностных наслоений
очищаться в сердечном плаче
Прав Есенин: мы в мире тленны
в скучном блеске мы лишь туристы
И мешает шум современный
постиженью извечных истин
 
 
       Но поток очищая крови
от рутины берёзы лечат
Начинается Подмосковье
и становится сердцу легче
От мертвящего пресса прессы
километры гурьбой спасают
Я расхожие интересы
утомлённой душой не знаю
 
 
       С кем я – с теми вот или с теми?
сколько всюду живёт двуногих!
Я общаться готов со всеми
выбирая совсем немногих
В кулуарах больших компаний
без предвзятостей понимают
подражанье пожару – манию
беспокойных моих исканий
 
 
       Сохранив друзей телефоны
я от фона всласть отрешаюсь
В тишине отдалённой зоны
на берёзах я помешаюсь
Не грущу об истекшем лете
всё не вечно в театре мира
Ускользаю в глухие нети
от блестящих пустых кумиров
 

А усталому сердцу немногое нужно

 
      «Несмотря на глухую осеннюю слякоть
укрепляют дороги всё лучше и лучше» – продолжая в эфире проворно калякать
сообщает по радио бойкий ведущий
Этот малый отчётливо словоохотлив
доходя силой доводов до идиотства
сообщает со смаком в эфир анекдот ли, говорит ли о способах собаководства
 
 
       Но души моей мертвенной не растревожит
и смотреть не заставит на вещи иначе
не растрогает нервы до лиственной дрожи
массовик, в актуальной блестя передаче
А иной будет просто потерянно мекать
плоской логики доски спеша отфутболить
но проймёт мощью слова всего человека
до рябиновой ряби, до внутренней боли
 
 
       Почему убедителен косноязычный?
Если честно, родные, узнать, разобраться
проявляя упрямство в нелепице зычной
он умеет до сердца порой достучаться
Много ль проку, скажите-ка, в лоске наружном
и в томительно ярком потоке явлений?
А усталому сердцу немногое нужно
только клёнов багрец, только иней осенний
 

Цепи логики рушить…

 
      Цепи логики рушить упрямо и храбро
устремляться туда, где раскованно дышится и берёз своевольная абракадабра
твердокаменных доводов разума выше
Нет, надменный рассудок отнюдь не всесилен сверх основ поучительной алгебры ветхих
вырастая узорочьем тонких извилин
серебристая роща раскинула ветки
 
 
       Пусть верёвками схем и опутаны все мы; сквозь слепые препятствия к свету пробиться
опровергнуть пустые наружные схемы
в светоносную ересь берёз углубиться
Между крохотным мной и огромной вселенной
неизменно протянуты лёгкие нити
Ткань осенних берёз тишиной сокровенной
бестолковое сердце поэта магнитит
 

Сквозь пургу

 
      Сквозь пургу, сквозь густую хвою
едет, едет усталый поезд
мы навечно одно с тобою
в тишине и в ненастном вое
Разгоняясь, несётся поезд
броско в осень блестя огнями
Верю, нас неизбывно двое
в небесах и в житейской яме
Пни, заборы мелькают мимо
тряский поезд ход набирает
Наше поле неразделимо
в кон бессмертию, сердце знает
 

Одолела меня неземная тоска

 
      Одолела меня неземная тоска
я до хрипа охвачен глухим листопадом
Указательным пальцем крутя у виска
мой сосед называет меня психопатом
«Протомил меня холод осенний. И что ж? – совопроснику я отвечаю, покашляв – В ежедневных делах неудобный как ёж
в самом деле, я видом немного дурашлив»
 
 
       Ощетинившись, как подобает ежу
я на мыслях о космосе замкнут всё чаще
Я от мудрых бумаг прямиком ухожу
в серебристую осень диковинной чащи
Ах, родные! колючей вселенной тоска
посильнеё фантазии самой богатой
Никаким навигатором не отыскать
мои ветром изрытые координаты
 
 
       И очерченный выше мой хмурый сосед
слабый след мой когда-либо вычислит вряд ли: он квартирным вопросом истерзан и сед потому он бывает порой непонятлив
Я потерян в предместьях. Моё естество
прихотливой своей траектории верно
В жилы тонкие изжелта красных листов
я вникаю в беспамятстве пристально нервно
 

Марина Сорокина

Время Барселоны. Путешествие по городу с Сальвадором Дали

Бессмертному гению С. Дали

«Думаю, мне ничем не легче было родиться, чем Творцу – создать Вселенную. По крайней мере, он потом отдыхал, а на меня обрушились все краски мира»

Сальвадор Дали

Барселона, когда, наконец, я отпущу на волю свою печаль? Прощу и отпущу всех, неверного возлюбленного и предавших друзей. Нет, всё не то и неправда, я давно всех отпустила, и Бог послал мне подарок – свободу. Но я ослушалась его, и не простила. И Бог оставил мне печаль. Я живу с ней. Этот факт совсем не страшный, можно жить с ним вполне. Я много сочиняю, стихи, например. Делаю картины из цветного стекла, витражи. Чего я только не делаю, чтобы научиться жить с этой печалью. Но главного, я не делаю: не прощаю. И сейчас, постараюсь сделать главное…

***

Я стояла на улице Пасео де Грасиа, испуганно рассматривая оригинальный дом Мила или «Педрера», признанный во всём мире шедевром гения. Дом Мила действительно оказался хорош. Гармония движения…

Благодаря волнообразному очертанию фасада, дом как – будто перемещался, плыл и не стоял на месте. Дом вызвал мой восторг, но немного напоминал мне остов «Моби Дика». А вокруг меня, каменный город гудел и рокотал своей непокорной громадой. Машины проносились мимо с громким рычанием. Барселона пугала меня. Совсем невысокие дома казались исполинами. Все чувства были обострены. Неожиданно, мой взгляд приковал элегантный мужчина. Он шёл, по ярко освещённой солнцем улице Барселоны, что – то напевая, и поигрывая тросточкой. Когда он поравнялся со мной, я поняла, что он не просто элегантен, а почти неприлично экстравагантен, эпатажен и обескураживающе грандиозен…

Шествовавшему мимо меня джентльмену на вид, лет сорок – сорок пять, а может немного больше. Каталонцы выглядят очень молодо, даже в солидном возрасте. Рост он имел средний, но худощавое телосложение джентльмена, делало его высоким. На нём был чёрный костюм в крупную полоску и лаковые туфли. Туфли меня поразили, такие носили лет сто назад. Белоснежная рубашка выгодно оттеняла смуглую, матовую кожу его красивого лица

Но более всего меня поразили усы прохожего, они были очень длинные и подкручены наверх этакими чёрными стрелами. Он видел производимое его персоной впечатление и был крайне доволен этим вниманием. Элегантный джентльмен прошествовал мимо, и на мгновение мне стало невообразимо грустно от того, что он уходит, но он, как – будто прочтя мои мысли, резко повернул голову в мою сторону, и мы встретились глазами. Его – были миндалевидные, карие, томные, глаза испанского идальго. Кстати, наши глаза похожи. Я имею такие же карие и томные глаза…

В моей внешности странно проявились испанские черты лица, да и в темпераменте моём так же, есть характер этого славного народа. Джентльмен направился ко мне – Добрый день, синьора, – улыбнулся прохожий

Я ответила на приветствие – Разрешите представиться, Сальвадор. – Произнёс синьор на испанском языке. Меня этот факт немного смутил, и я спросила его, не говорит ли он по-французски

Сальвадор утвердительно кивнул. И мы перешли на язык великого Расина – Моё имя, Мария. Я русская. – Продолжала я, испытывая смущение, под взглядом его томных, карих глаз

 
      «Как радуют сердце
Глаза той Прекрасной Дамы
самой прекрасной Дамы
что я называю Гала»,¹
 

– улыбаясь, глядя в мои глаза, говорил Сальвадор. – Я так и думал! Русские женщины восхитительны, дорогая синьора. Моя жена, Гала, тоже русская. Вы совсем не похожи. Но я сразу узнал в вас русскую. Разрешите показать вам Барселону. А я иду из портняжной мастерской «Mosella», шью у них одежду на заказ – Я была очень рада этому предложению, потому что совсем растерялась одна, в этом каменном городе. Мне было очень одиноко. Нет, я лукавлю. Главная причина – этот эпатажный, экстравагантный и непостижимый Сальвадор. Он притягивал меня, как магнит – Что хотели бы вы увидеть в нашем городе, в первую очередь? – Спросил меня мой новый знакомый – Я хочу увидеть Гауди, храм Святого Семейства. Я прилетела сюда, чтобы увидеть Гауди – Странно, а Сальвадора Дали, вы не хотели бы увидеть в Барселоне? – улыбаясь, говорил синьор – О, да, конечно, мечтаю увидеть работы Дали. – лепетала я. – Хорошо! В путь! Собор Саграда де Фамилия достоин внимания. Я восхищён им не меньше вашего

«Это первый галлюциногенный архитектор в мире»². – Но, слишком много башен. – Громко крикнул Сальвадор

Некоторые прохожие испуганно оглянулись. Но увидев его, они радостно заулыбались. Один молодой человек почтительно снял шляпу – Вижу, вы пользуетесь уважением ваших сограждан, – заметила я. – Да, я имею некоторую популярность в Испании, думаю, и за её пределами, – улыбнулся Сальвадор. И мы медленно двинулись по каменным улицам Барселоны. Вот и район Эшампле. Мы увидели башни Саграды де Фамилия, они взметнулись над городом. Немыслимые башни – колокольни, напоминающие песчаные замки. И на каждой колокольне сверху вниз расположен девиз – «Hosanna Excelsis». (Слава Всевышнему). Собор предстал перед нашими очами, такой неожиданный, многословный и цельный одновременно. Такой нелепый и гениальный. Воистину

«Он создал орган для господа!»,³ – я процитировала поэта. Мы приблизились к выходящему на Север фасаду «Рождество». Я взглянула наверх и у меня возникло странное чувство, что каменная громада сейчас обрушится нам на голову. Гигантский фриз с каменными скульптурами жил своей жизнью. Многочисленные статуи святых как – будто двигались среди каменных деревьев, растений, наклонялись в молитве, возносились. Каменная громада была такой объёмной, выпуклой, что бросала вызов силам тяготения. Центральный вход, разделённый колонной, венчала скульптурная группа «Святое семейство»

Сальвадор, увидев мой восторг, произнёс только. – «Мы – художники, как и любой зритель, синьора. Наш взгляд, сердце и разум, наполняют творение мастера, жизнью»⁴

Они, эти мастера, приоткрывают людям тайны Создателя. Тайны гармонии. Вы художник Мария, я сразу это понял. Я хотел бы показать вам свои работы. Вы готовы к путешествию в мир искусства Сальвадора? – Конечно, синьор. Я готова. Но меня что- то пугает и настораживает в вашем предложении

Сальвадор, сурово глядя на меня, произнёс – «Я рисую картины, которые заставляют меня умирать от удовольствия. И я стараюсь рисовать их честно»⁵

Затем он задумался и сказал, смеясь – «Итак, я не принимаю наркотики, я и есть наркотик»⁶. Он притягивал меня, как магнит, синьор Сальвадор. Он взял меня за руку. И мы отправились в путь. Мы едем в Кадакес. Сейчас прибудет мой кадиллак… – Тихо произнёс синьор Сальвадор. Бесшумно подъехал автомобиль. Роскошная машина, надо вам сказать! Сальвадор, увидев мой восторг, решил порассуждать об авто – Я люблю элегантные вещи, – говорил он.– Мой «Кэдди», уникален. Таких машин только пять в мире, только пять…

Один принадлежал президенту, второй – великому Гейблу… Я вношу волшебство в любой предмет, к которому прикасаюсь

Как – то раз, я сделал эскиз машины для компании General Motors, я назвал авто Cadillac de Gala. Только имя моей Гала могло отразить грандиозность идеи. Но они даже не ответили мне. В то время я находился в отеле Святого Реджиса

Недолго думая, я взял почтовую бумагу, и изобразил «утекающий Кадиллак», с фиолетовой, металлической драпировкой. Мой кадиллак! Драпировка полностью должна была покрывать автомобиль, оставались открытыми только окна – Помню эту картину, – прокомментировала я. Сальвадор удивлённо поднял брови и продолжал – Через один или два года, General всё – таки выпустила автомобиль Cadillac de Gala. «От моих идей и фантазий в этой машине осталось только имя моей жены. Они заплатили мне штраф. И прислали вызывающее письмо о том, что модель автомобиля, они могли бы назвать именем какой – либо лошади. И я разумно ответил, – вряд ли, их фирма имеет письма от лошадей»⁷. Синьор Сальвадор весело засмеялся – Но я мечтаю осуществить свою идею. И надеюсь, мы прокатимся на таком авто, дорогая Мария. О чём я? Наверное, просто голоден. Вы не хотите перекусить, я приглашаю вас в ресторан. Надо подкрепиться перед дорогой. Я никогда не могу предвидеть хода своего нелепого поведения. «Больше того, конечная развязка моих действий поражает меня первого»⁸.

Я совершенно забыл обо всех своих делах на сегодняшний день. Я увлёкся вами. Вы чрезвычайно привлекательны, дорогая синьора. Мы идём в ресторан «La Orotava!» – Крикнул синьор Сальвадор. Дверь кадиллака распахнулась, водитель вышел из машины, и пригласил меня в роскошный «Кэдди». Авто поплыл по улицам Барселоны. Сальвадор сидел на переднем сидении, гордо смотря вдаль. Я же с радостью рассматривала в окно авто, дома, деревья, людей

Город перестал казаться мне таким чужим и холодным. Город принял меня в свои объятия, он начал понемногу открываться мне. Воистину! Мы познаём мир через людей. И великий импровизатор, синьор Сальвадор показывал мне свой город

«В семь лет я мечтал стать Наполеоном»… – Неожиданно изрёк синьор Сальвадор. – «Пикассо говорил мне: Искусство – дитя сиротства и тоски, другие пишут свою жизнь. Я пишу картины»⁹. Мы прибыли в ресторан к обеду, он был полон народу. Многие посетители радостно приветствовали Сальвадора. Таинственные испанские дамы томно улыбались, глядя на синьора Сальвадора. Они обмахивались веерами, пряча свои прекрасные лица, показывая только бархатные, дерзкие глаза – Что мы будем, есть, сударыня? Конечно омаров или крабов. И. я обожаю маленьких креветок. «Они отображают некую философскую идею: носят костяк снаружи, и хранят под панцирем нежную мякоть. Я могу, есть только то, что имеет явную форму. Скажем, я не могу, есть шпинат, только потому, что он бесформен»¹⁰, – громко говорил Сальвадор, рассматривая меню

Омары и белое вино были восхитительны. Я расслабилась, мне было очень хорошо рядом с синьором Сальвадором. Его эксцентричность не пугала меня. Напротив, в нём ощущалась необыкновенная сила и свобода. В ресторане играла музыка. И несколько пар медленно кружились в танце. Я ждала приглашения на танец, от моего спутника. Но так и не дождалась его. Я была немого разочарована, и выразительно посмотрела на спутника, но он отвёл глаза – Не время, в путь, дорогая синьора, – сказал Сальвадор. Мы покинули «La Orotava». Дорога в Кадакес мне показалась длиной. Сон одолел меня, и когда я проснулась, то увидела море, синее, гладкое, бесконечное. Море ворвалось в мою душу и заполнило её радостью. И я смотрела и смотрела неотрывно на эту синюю громаду. Тёплый ласковый ветер доносил запахи цветущих средиземноморских растений. Они пахли слаще мёда – Запахи рая, – сказала я. Сальвадор кивнул в ответ. Он любовался морем. Дом был невысокий и очень светлый. В таком доме должен работать мастер

«Художника должны окружать растения, которые будут вдохновлять его на занятия живописью»,¹¹ – комментировал синьор Сальвадор, глядя как я любуюсь на его цветы. Сад благоухал. Особенно, меня поразили цветы граната

 
      «В кудрях у Гвадалквивира
Пламенеют цветы граната
Одна – кровью, другая – слезами
Льются реки твои Гренада»… —
 

Сальвадор пафосно продекламировал поэта Лорку – Гарсиа Лорка лучший друг моей беспокойной юности. До сих пор живёт во мне тягостное чувство из – за смерти Лорки. Прояви, я больше настойчивости… Я должен был увезти тогда его из Испании. В то время я писал большую поэму «Я ем Гала». Я не отдавал себе отчёта, что ревновал её к Лорке. – печально изрёк Сальвадор. А как вы, дорогая Мария? Больше всего меня привлекает в вас то состояние полубодрствования, в котором вы прибываете. Вы грезите наяву… Это хорошо для художника. Но сложно для жизни. У вас есть мужчина? Такие женщины должны быть под защитой. – Сальвадор посмотрел на меня с нежностью. Я, поддавшись порыву, положила руки ему на плечи. Но он мягко отстранился, и сказал. – «Гала – единственная моя муза, мой гений и моя жизнь. Без Гала я никто»¹². – Да, она великолепна. И я, на меньшее, не согласна. Ваша любовь к ней вызывает восхищение, мастер, – ответила я. Нас никто не встретил в доме, и я была рада этому. На стенах висели холсты, графика… Первая картина, которая меня поразила, была «Леда». В ней небо не соприкасалась с морем. Как – будто, можно просунуть руку между небом и морем

И ни один персонаж не касался другого. Я долго стояла у «Атомной Леды», пока пределы этой картины не стала раздвигаться, и меня охватило ощущение неба. Потому что оно не сверху, и не внизу, оно у нас в сердце. Обнажённая «Гала – Леда» восседала на троне, нет, она парила в этом голубом небе. Лебедь находился слева от Леды – Леда прекрасна, – прошептала я. Сальвадор услышал, и улыбаясь, молвил. – «Выбирая себе жену, художник должен помнить о совершенной форме оливки»¹³. – Обратите внимание, дорогая Мария, на заднем плане изображён пейзаж на Коста Браво. Я писал картину в Америке, и безумно скучал по Испании. Она снилась мне каждую ночь – Я всё думала о своём, глядя на Леду – Леда прекрасна и спокойна, но я люблю в ваших картинах смелость. Я никогда не была свободна в своих работах. Какой отвагой надо обладать, чтобы так выражать свою любовь и свои мысли! Видимо, я никогда не любила так, и не могла говорить страстно в своих работах о мире, – говорила я синьору Сальвадору – Всё впереди, дорогая Мария, я начинаю открывать вам свои «Магические пятьдесят секретов мастерства». Секрет первый: «у художника должно быть пять различных кистей, каждой из которых он работает совершенно особым образом»¹⁴.

И синьор Сальвадор стал давать мне уроки. Он показывал мне свои рисунки, посвящённые «Секретам мастерства». Прекрасные «Обнажённые», где женская плоть перерастала в музыкальные инструменты или в «кусты роз»… – И очень важно, «Использовать в перспективе, золотое сечение, чтобы полученные результаты навевали лёгкую грусть». – Учил Сальвадор. Он долго рассказывал мне свои пятьдесят секретов, и очень странно закончил. – «Об ангеле»¹⁵

Тогда, мы подошли к «Тайной вечере» мастера. Сальвадор печально произнёс. – «Спасибо Гарсиа Лорке, который однажды сказал мне, что апостолы симметричны, как крылья бабочки»¹⁶. И я запомнил это – Вам удалось создать молитвенные образы, синьор. Вы любите великого Леонардо, так же, как и я. Но только стены зала, где сидит Иисус, вы сделали прозрачными, в отличии от Да Винчи. Но жест Спасителя, как на картине Леонардо, указывает на небеса. И на Святого Духа? Ваш Христос, как – будто обнимает весь мир. Почему только его лицо вы показали зрителю? – Воздух и свет картины вливаются в мир. – Вы говорили, что я грежу наяву. А вы? Но ваш холст похож на сон и на явь одновременно. В нём столько надежды, синьор. Ваши апостолы спят, синьор Сальвадор? Ведь Иисус просил их не спать во время молитвы… – Спрашивала я. Но мастер молчал, он вёл меня к другой картине… – Время скоротечно, дорогая Мария. А вот мои часы. Картину я назвал «Постоянство памяти», можно назвать её «Твёрдость памяти». Время скоротечно, и скоро мы должны будем расстаться, Мария. Вы говорите, что я сильный и мужественный, но я бессилен перед часами времени. В мои часы постучалась вечность. Ваше время плавится и уходит… Наши часы неумолимы. Только «Мягкие часы» показывают точное время! Как ни смешно это прозвучит, но идея пришла ко мне, глядя на плавленый сыр! Вы любите Камамбер, синьора? Да, да, я всегда шучу. Не грустите, милая, мы непременно встретимся

Он мне показывал картины. И он всё время молчал, как перед долгой разлукой. А потом, мы пили вино на террасе, и смотрели на синее море

Ночью, мне снились сны. В них высокое, безоблачное небо не соприкасалось с морем, а животные и люди парили в пространстве, нарушая законы гравитации. В этих снах из граната рождались хищные, огромные тигры, они нападали на меня. Я была обнажена, и парила, плыла над морем и землёю. Но страх не сковал мою душу

Я просто пыталась проснуться. Меня разбудила пчела, которая назойливо жужжала над ухом. Я рассказала сон синьору Сальвадору, и он попытался объяснить мне его – Это ваша душа путешествовала в мир желаний. И эти персонажи действительны и материальны, как этот морской пейзаж за окном. Мы так мало знаем о мире наших снов, – говорил он. – Но это невозможно. Это только грёзы. – Ответила я, зная, что Сальвадор говорил правду

В этот день мы отправились в Барселону.

***

Мы стояли на дороге, и я всматривалась в безоблачный пейзаж. Только голубое, ясное небо и жёлтая земля. На горизонте показался фиолетовый «утекающий Кадиллак». Когда автомобиль поравнялся с нами, я увидела, что в нём находится Гала. Она вышла из машины, в чёрном, строгом костюме, в шляпке. Как всегда, элегантная, стройная, гибкая… Гала обратила на меня свои карие, печальные глаза

«Джоконда Сальвадора,» – подумала я, глядя на Гала. Она протянула мне узкую руку, затянутую в перчатку и произнесла, – я рада встрече, синьора

Потом мы стояли и долго смотрели на горизонт… Наконец, увидели на фоне лазурного неба белого, летящего коня, за ним шествовали слоны на длинных, тонких ногах с шатрами и факелами на спинах

«Моя живопись – это жизнь, и пища, и плоть, и кровь. Не ищите в ней ни ума, ни чувства»¹⁷, – говорил синьор Сальвадор, ликуя: «Смотрите, синьора Мария. Вы не могли поверить, что они существуют. Вы видите!»

Затем, Сальвадор взял за руку Гала и направился к своему кадиллаку – «Моя победоносная богиня Гала Градива, моя Елена Троянская»¹⁸, – пел синьор Сальвадор. Он смотрел на жену, глазами полными обожания. Моё сердце дрогнуло

И ещё, на прощанье, он сказал мне. – Вы должны верить в чудо, синьора Мария, иначе, жизнь художника бессмысленна. Создавайте…

Вдруг, мне сделалось очень одиноко. Я смотрела вслед уходящей паре, я не хотела с ними расставаться – А как же мне простить моё прошлое? Как мне жить с этим? – Кричала я им вслед. Гала оглянулась, и посмотрела в мои глаза, как в душу. Она сказала. – А и не надо жить прошлым. Просто будьте счастливы, Мария.