7 августа, 8.20 утра. Я сижу в Красноярске на междугородном автовокзале и жду автобус. В походной сумке фотоаппарат, фен, пара летних блузок, купальник, остатки хорошего крема для лица – на неделю хватит, вернусь в город, куплю. В голове крутится мысль, что я не успела купить новое нижнее белье и туфли на осень – придется потом, в сентябре. На всякий случай у меня с собой ноутбук – мне нужно поддерживать связь с людьми и искать работу.

Я уволилась из школы в начале лета и уже получила новое предложение. Но я не тороплюсь сказать «да» – хочется чего-то нового, я жду и выбираю. По-моему, у меня самый подходящий возраст, чтобы изменить свою жизнь.

Три недели летнего отпуска я провела в родительском доме, побелила хату, помогла отцу выполоть огород и вернулась в город. И вот спустя две недели я снова возвращаюсь в деревню: отцу поставили диагноз рак, брат везет его в краевой онкологический центр на обследование. В диагноз я не верю: я видела отца всего две недели назад, он ни на что не жаловался и выглядел обычно. Я еду, потому что не с кем оставить дом, огород и… маму – после инсульта, который случился с ней пять лет назад, она передвигается по дому на костылях и не может сама приготовить себе поесть. Все эти годы ей помогал отец, мне нужно на пару недель его подменить.

Я еще не знаю о том, что уезжаю из этого города навсегда. Ничто не подсказывает мне, что начинается совершенно новая глава моей жизни. Глава, которая никак не связана с тем, что было до.

Я попала в мир, где мои знания, жизненный и профессиональный опыт оказались ненужным приложением к программе «Другая реальность». Единственной ниточкой, связывающей меня с «моим» миром – друзьями, однокурсниками, учениками, коллегами, – стали социальные сети. По ночам, вырывая время у сна, я писала свои #Заметки и публиковала их в Фейсбуке. Читала отклики и комментарии и только так понимала, что «мой» мир по-прежнему существует, а все, что происходит со мной, – это не сон, я просто оказалась в странном месте, где не работают привычные правила и логика. Постепенно у меня появлялись новые читатели и подписчики, я получала от них советы и помощь. И это тоже стало частью моей новой реальности.

Но писать я начала только через несколько дней, когда поняла, что обратно мне уже не вернуться.

Глава 1. Крестьянские радости бытия

17 августа

Сущность у меня совершенно не крестьянская – всегда была уверена, что для связи с землей мне достаточно пары цветочных горшков. Никогда не понимала людей, которые строят дачи, до изнеможения возделывают на этих дачах свои 10—15 соток, все лето копают, поливают, полют сорняки, окучивают, добывая непосильным трудом экологически чистые помидорки и картошечку, а потом сметают в аптеках ибупрофен и кетонал. Нет, я понимаю, что Россия с ее огромными равнинными пространствами исторически была страной преимущественно аграрной, и многовековой крестьянский опыт предков глубоко сидит в нашем национальном подсознании. Но мои крестьянские корни меня к земле не тянут.

Яркое воспоминание из первой поездки по Европе: мы едем на автобусе по западной Польше, за окном сельский пейзаж – аккуратные домики, дворики с подстриженными газонами и цветочными вазами, пара деревьев, непременные фигурки Девы Марии… И тут весь автобус – шестьдесят три русских туриста – дружно выдыхает: «А огороды у них где?» Это уже потом нам объяснили, что здесь на земле люди не работают, а живут.

Ну вот он и огород: десять соток, бесконечные гряды, малинник, картошечка…

После восьми часов пути я поднимаюсь на крыльцо родительского дома, оглядываю хозяйство, и сердце тревожно екает. Меня не было всего две недели, а гряды уже густо заросли травой, помидорные кусты упали, распластав по земле зеленые, начинающие гнить помидорины, пожухлая огуречная гряда выглядит так, словно о ней забыли еще в начале лета. Когда я уезжала, в огороде был порядок. Неужели все так серьезно?

Забрасываю сумку в дом, обнимаю маму и иду приводить в порядок огуречник – обрываю засохшие листья, вытаскиваю из гряды гнилую ботву. Заодно обнаруживаю два ведра огурцов. Вечером звоню брату:

– Вова, почему, когда уезжали, не забрали с собой огурцы в город?

– Мы все собрали, их там больше не было.

Ага, не было. А уезжали они примерно за полчаса до моего приезда. Это что, их за полчаса два ведра наросло? И треть из них размером с маленький кабачок.

«Кабачки» отнесла на помойку, а потом до трех ночи мариновала остальное добро, резала его на зимние салаты и закатывала банки. Хорошенькое начало деревенской жизни. Всю жизнь мечтала…

На следующее утро выяснилось, что холодильник забит трехлитровыми банками огурцов: мама с отцом всегда солили огурцы только в трехлитровках, затем держали их в холоде, чтобы лучше сохранить, и спускали в погреб только после того, как подоспевала новая партия. Я еще понимаю, если бы они их зимой ели, но ведь нет, весной просто выбрасывали содержимое банок на помойку, а потом закатывали новые. Пытались, конечно, всеми правдами и неправдами переправить эти банки нам с братом в город, но я последние лет пять от деревенских гостинцев категорически отказывалась в надежде, что это охладит их земледельческий пыл.

Итак, свежие закатки нужно поставить в холодильник, а шесть трехлитровых банок огурцов спустить в погреб.

– Мам, почему мужчинам не напомнила, чтобы банки спустили в погреб? Ты ж у нас центр управления полетами.

– Я, наоборот, им сказала, чтобы не спускали, – пусть в холоде стоят, раз огурцов больше нет.

Центр управления дал сбой. Ну да, спуститься с крыльца и проверить огуречную гряду мама уже не может, хотя раздавать инструкции – по-прежнему ее привилегия.

Иду на веранду, открываю погреб… Я никогда раньше даже не задумывалась, как отец спускается в эту яму. Крепкий лиственничный сруб больше метра глубиной без единой зацепки, а где-то внизу начинается лестница.

Крепко сжимаю пальцами левой руки крышку – единственное, за что можно ухватить тяжеленную банку, правой рукой пытаюсь удержаться за гладкий край погреба – и чуть не срываюсь вниз, едва успев упереться в край сруба плечом. Резким движением выкручиваю руку вверх, чтобы не грохнуть банку об пол, и чувствую острую боль в левом плече. Вывих? Нет, болело бы сильнее, скорее всего, просто потянула связки. Пройдет.

Не помню, как спустила остальные банки, а потом снова в огород. Видимо, отец в последние дни действительно чувствовал себя неважно – помидоры лежат на земле и гниют, запутавшись в ботве. Пятьдесят пять кустов, густо налепленных друг к дружке, словно земли в огороде мало, переплелись ботвой в одно сплошное месиво. Шесть часов (шесть!) понадобилось на то, чтобы привести их в порядок: распутала и оборвала почти догола всю ботву и гниль, накрепко привязала к кольям тяжелые гроздья.

И вот теперь сижу, любуюсь. Висят они, довольные, улыбаются, подставляют солнышку румяные бока – краснеют. Первая мысль: красиво. Вторая мысль: зачем мне столько? Их же все перерабатывать придется, в банки закатывать! И еще в доме шесть больших ящиков, доверху набитых розовеющими помидорами. Третья мысль: зачем я с ними возилась, подумаешь, пропали бы. Ну не дура ли? Скидываю в Viber фотографии краснеющих помидоров отцу, его реакция:

– Скорее собирай, если будут заморозки, пропадут.

Чувствуете разницу? Все-таки я совсем не восприимчива к крестьянским радостям бытия.

А тем временем помидоры, которые уже были собраны до моего приезда и дома в коробках лежат, начали поспевать и переспевать. В день по ящику. Сначала я закатывала их в банки и мариновала в собственном соку, потом морозила, делала из них заправки, ежедневно перетирая на терке горы морковки и свеклы, а они все спеют и спеют. И те, что еще на кустах, тоже спеют. А еще огурцов каждый день по ведру… тоже сдуру обработала огуречную грядку. Зачем?

Все эти дни прошли как в тумане – помню только, что собирала и резала овощи, мариновала, закатывала, бегала по магазинам в поисках болгарского перца – в деревне этот товар не в каждом магазине продается, искала в интернете рецепты зимних салатиков… И все это с 8.00 утра до половины первого ночи – 17-часовой рабочий день! Ежедневно.

Маме тоже достается – больными руками помогает мне чистить лук и чеснок, сдирать шкурки с помидоров. И я же на нее еще и ворчу:

– Зачем насадили столько?

– Ну а как же, вдруг неурожай… Один год вообще помидоров мало было.

– Ага, в 1918 году в стране был неурожай, и все голодали. И мы теперь уже 99 лет растим помидоры до одурения, чтобы не умереть с голоду. Хотя в магазинах они круглый год продаются.

Мама обижается, но не уходит – продолжает чистить овощи. Я, в общем-то, понимаю – если бы не ее помощь, мне бы спать вообще не пришлось.

Все эти заготовки ежедневно в большом количестве спускаю в погреб – только теперь уже не в больших банках, а в маленьких, полулитровых, потому что плечо все еще болит.

Наконец вернулись брат и отец – прошли обследование в онкологическом центре, отец отказался целую неделю сидеть в городе и ждать результатов и новых назначений, потребовал отвезти его домой. Брат увидел масштабы моих заготовок, пошутил:

– Тому, – говорит, – у кого есть закатка, спиннер не нужен.

Но я на нем тоже отыгралась. Во-первых, попросила спустить в погреб штук сорок разных баночек, закатанных мною за последние двое суток. А потом вручила ему четыре огроменные коробки стремительно краснеющих помидоров:

– Вези жене на салатики!

Увез. А у меня теперь радость – пара дней передышки, пока новые не покраснеют.

А помидоры я теперь даже видеть не могу, не то что употреблять в пищу. Какой там салатик из помидоров – в рот взять не могу, тошнит. Вчера добавила помидор в запеканку, все ели, а я не смогла.

Глава 2. Возьмите мешок, пригодится

18 августа

Пересматриваю любимые модные кофточки, блузочки и жилеточки, привезенные вчера из города, – дочь по моей просьбе упаковала и передала с братом мою одежду. Теперь уже ясно, что сама съездить за своей одеждой я в ближайшее время не смогу, на улице заморозки совсем осенние, а у меня с собой только пара летних маечек. Пересматриваю и пытаюсь понять, что из всего этого я смогу носить в деревне. И главный вопрос: куда я в этом буду ходить, если работы по специальности здесь нет и существовать придется исключительно на фрилансе – и то, если повезет?

Утром собираюсь за молоком и понимаю, что надо надеть теплую куртку. А она у меня по этому сезону одна – но любимая, – сшила полгода назад по журналу Burda, очень модная штучка с огромными вязаными пуговицами и белым шарфиком навылет. Надела, иду. Прихожу к хозяйке, у которой мы берем молоко, а она мне:

– Я тут мешки приготовила, отец говорил, что ему нужно. Они чистые, от муки. Возьмите, будете копать картошку – пригодятся.

Ну раз отцу нужно, я беру.

И вот иду я в своей любимой курточке a la BurdaStyle, в одной руке авоська с двухлитровой банкой молока, а в другой – связка мешков. Отличный аксессуар. А с этих мешков на меня (и на любимую курточку, разумеется) сыплется мука и остатки каких-то круп. А курточка у меня стирке не подлежит, ее в химчистку сдавать нужно. А химчистки в деревне нет.

И вот иду я в своей модной курточке, вся в муке, с мешками и авоськой, и думаю, в чем сегодня на огород работать идти: у меня все теплые кофточки, как оказалось, беленькие, ни одной темной в гардеробе нет. А я-то думала, вот приедет сумка с моей одеждой, и я больше не буду мерзнуть на огороде.

Глава 3. Вилы

19 августа

Сегодня отец сказал, что доверяет мне ответственное задание – купить новые вилы. Потому как у старых осталось только три зуба вместо четырех – сточились от старости. Скоро картошку копать, без вил не обойтись.

Я закрываю глаза и мысленно представляю, как я иду через всю деревню с вилами наперевес. Картинка плавно приближается, обрастает подробностями, крупный план… стоп! И тут я понимаю, что чего-то в этой картинке не хватает.

Каблуков! Женщина с вилами и без каблуков – нонсенс! А мои туфельки на каблучках в Красноярске, брат еще не успел все мои вещи перевезти.

А вот не пойду за вилами, пока мои туфельки-лодочки на каблучке не приедут ко мне. Принципиально!

Глава 4. Резиновые сапоги

19 августа

Все утро выбирала, что обуть, чтобы пойти в магазин. Дорогу развезло, а у меня кроссовки замшевые, а любимые ботиночки по высоте чуть ниже уровня местных водоемов, за ночь оставленных дождем на дороге.

Выбрала резиновые сапоги. Кстати, сапоги эти – исторические: я в них еще в детстве картошку копала, классе в девятом-десятом. А тут наводила порядок в кладовке и нашла. Сохранились же! Более 30 лет пролежали в картонном ящике, и хоть бы что! Умели же делать резиновую обувь в Союзе.

И вот иду я вся такая по улице в своей любимой курточке от «Бурды» – с большими белыми пуговицами, шарфиком навылет – и в резиновых сапогах. И сама себе жутко нравлюсь. Ну вы меня поняли.

А навстречу соседка – Марина, моя ровесница, – в ярко-фиолетовых калошах, я такие в местном сельмаге видела. И вот идем мы с ней все такие модные и друг дружке улыбаемся…

Глава 5. Дзен русской печки

20 августа

Самое любимое мое занятие в деревне (кроме того как по 17 часов в сутки закатывать банки на зиму) – печку топить. Потому что она, стерва такая, с первого раза никак не разгорается. И вроде я знаю, как это делается, все-таки в деревне выросла, и с первого раза всегда печь разжигала – а тут, как назло, то трубу забуду открыть, и дым в дом повалит, то поддувало забуду закрыть во время растопки. Оказывается, когда затапливаешь печку, поддувало должно быть закрытым, а открыть его нужно только тогда, когда дверцу печки закрыл. Господи, какие премудрости! Самое интересное, что я в детстве об этом знала, а потом ЗАБЫЛА.

Брат приехал, посмотрел на мое усердие в деле борьбы за тепло в доме и купил мне туристический газовый баллончик – с пистолетом. Работает просто: поворачиваешь рычажок, чтобы газ пошел, и нажимаешь на спуск.

– Любую печку, – говорит, – растопишь с первого раза.

Как оказалось, в этом деле главное – не только дрова зажечь, но и затем рычажок на пистолете в нужную сторону повернуть, чтобы газ перекрыть. А то я однажды нечаянно в другую сторону повернула, хорошо, что дом не спалила. Отец потом издевался:

– Тебе лесорубом идти надо.

– Это еще почему?

– А когда лес срубят и увезут, собирают большую гору веток, их все нужно сжечь.

– Так я там всю тайгу спалю!

– Не спалишь, их в такое время жгут, когда слякоть и ветки сырые, очень трудно разжечь.

Отцу виднее, он лесник со стажем – полжизни главным инженером в леспромхозе проработал.

В общем, с этим пистолетиком и газовым баллончиком печку я разжигаю со второго раза. Но это еще не все! Когда печка хорошо разгорится, надо летнюю трубу закрыть, а зимнюю (верхнюю) оставить открытой, иначе дрова прогорят быстро, а все тепло уйдет на улицу. И поддувало надо не забыть прикрыть, оставив только маленькую щелочку, – чтобы печка дольше топилась и в доме было теплее.

Но самое интересное начинается тогда, когда нужно каждые 10—15 минут брать в руки кочергу и сгребать угли и головешки. Если этого не сделать, какая-нибудь особенно узловатая дровина до конца не прогорит и нельзя будет трубу закрыть, чтобы не угореть. А при открытой трубе тепло из дома вмиг улетучивается.

А еще мама «обрадовала», сказала, что зимой печку надо минимум три раза в день топить. С 6 утра до 12 ночи. И постоянно кочергой в ней помешивать. Вопрос: а работать я когда буду? Просто я себя знаю: сяду за компьютер – и вспомню про эту чертову печку только тогда, когда замерзну. А я и так не могу сообразить, когда ее вовремя затопить нужно. Когда мне становится прохладно, я не печку иду топить, а делаю то, что обычно в таких случаях делают все городские жители, – надеваю на себя что-нибудь теплое. А потом начинается полный дубак, и мы все вместе мерзнем и ждем, пока печка дом нагреет.

Кто там мне писал в комментариях про неспешную гармоничность деревенского быта? Она, эта неспешность, вот такая… с кочергой в руках возле печки. Каждый день. С утра до вечера.

Глава 6. Тон в тон

21 августа

За окном опять полощет дождик. А мне идти в магазин за свежим кефиром для родителей. И за вилами.

Пришла к выводу, что резиновые сапоги очень подходят к моей любимой курточке от Burda. Той самой, что с большими вязаными пуговичками и пятнами муки на боках. Те самые, в которых я в детстве картошку копала. Ну прямо тон в тон.

Глава 7. Как я вилы покупала

21 августа

Все-таки пошла в магазин за вилами, не дожидаясь, когда мне привезут из города мои туфельки на каблуках. Обидно, конечно, но отец нервничает, картошку копать нечем.

Прихожу в магазин, спрашиваю. Мне говорят:

– А вам какие?

Ешкин кот! У них тут три вида вил. Откуда я знаю, какие мне нужно? Звоню отцу, а он мне:

– Ты что, вилы никогда в глаза не видела?

Нет, вилы-то я видела. Но они все разные.

– Четыре зуба должно быть…

А то я не знаю!

– Да у них у всех четыре зуба!

Про такие, как у отца старые сломанные – с длинными тонкими зубьями, мне сказали, что они для сена, а для того, чтобы картошку копать, они не годятся: «На пять кустов хватит». В общем, местные мужики, которые, к счастью, оказались в это время в магазине, выручили – вручили мне вилы, которые «как раз под картошку».

Иду и думаю: какое разочарование, я думала, что буду идти с вилами наперевес – красиво, эффектно. А оказалось, что вилы продаются отдельно от черенка, а черенок нам не нужен. Ну не получилось эффектно. На всякий случай не стала вилы в дамскую сумочку прятать, понесла в руках – сама себе Эдвард Руки-Ножницы.

Принесла домой, отцу показала. Он рассмотрел их скептически и махнул рукой:

– Все равно вам копать.

Я теперь всерьез подозреваю, что отец всю жизнь картошку подкапывал вилами, которые предназначены для сена. Поэтому они у него постоянно ломались. Но сам он в этом никогда не признается, а я настаивать не буду.

А вообще, скажу я вам, выбрать духи в модном парижском магазинчике проще, чем вилы в сельмаге. Правда. Теперь есть опыт, могу сравнивать.

Глава 8. Утро в деревне

22 августа

Что я делала в городе первым делом, когда проснусь? Принимала горячий душ. Десять минут полной релаксации под душем, 15 минут на прическу-укладку, 20 минут на неторопливый завтрак с чашечкой кофе. И только потом можно одеваться, выходить на остановку, втискиваться в переполненный утренний автобус.

Что я делаю первым делом в деревне после пробуждения? Хватаюсь за тонометр, чтобы измерить маме давление, – у нее с вечера заготовлен капотен, и если она хватанет таблетку наугад, ничего хорошего из этого не выйдет. Потом наливаю ей кружку кефирчика (отец завтракает позже) и позволяю себе одну минутку помечтать о том, как хорошо было бы сейчас принять душ.

Нет, душ у нас есть, правда. У нас вообще очень цивилизованная деревня – районный центр, 8 тысяч человек населения, кто сумел накопить деньжат, устроили себе блага цивилизации: выкопали колодцы, установили насосы, оборудовали септики, сделали теплые туалеты, а кое-кто даже душевые. Отец с братом установили всю эту цивилизацию еще пять лет назад, когда у мамы случился инсульт. Тогда выяснилось, что она уже не сможет самостоятельно спуститься с крыльца и дойти до бани и туалета.

Так что душ у нас есть. Но прежде, чем его принять…

Сначала нужно растопить печку. Нет, не так. Сначала нужно надеть какой-нибудь рабочий халатик и резиновые перчатки, чтобы сделать всю грязную работу. Потом нужно затопить печку – на улице мокрая гадость, и к 8 часам утра в доме уже холодно. Потом сходить за дровами и принести их впрок. Если я сегодня этого не сделаю, завтра придется спросонья тащиться за ними в промозглую сырость, а потом разжигать промокшую от дождя древесину. Нужно, чтобы дрова хотя бы сутки пролежали в тепле и подсохли.

Ну а раз уж я залезла в печку и измазалась в саже, а потом еще потаскала на себе дрова, надо заодно собрать в огороде подросшие за ночь огурцы, что-нибудь вырвать-подкопать, выгрести из поддувала золу (помните Золушку?), собрать на веранде подсыхающий на старом покрывале лук (потому что «ночью будут заморозки»), начистить картошки на обед и ужин, подмести и помыть на кухне (после того, как занесешь в дом дрова, вдоль всего пути – дорожка из коры и щепок). А тут уже скоро обед, поэтому самое время сварить родителям традиционный борщ, который они честно кушают каждый день.

Ну вот, теперь вроде можно идти в душ – это при условии, что мне очень повезло и не успели накраснеть в ящиках новые помидоры, которые нужно срочно крутить, солить и консервировать, «иначе пропадут». Время обеда, я, наконец, чистенькая, достаю фен и делаю укладку. Из принципа. Потому что я женщина и должна нравиться себе в зеркале. Делала и буду делать. Затем завтрак из овсяной кашки – тоже из принципа: это у родителей на часах обед, а у меня завтрак, поэтому овсянка и чашка кофе.

Вот теперь можно бежать в магазин. Потому что сегодня четверг, а по четвергам из соседнего района привозят фарш и приличную колбасу из мяса, а не из картона. Или потому что сегодня понедельник, а в этот день на рынке сидит бабушка, которая продает домашнюю сметану. Или потому что сегодня среда, а значит, в «Гранд» привезли куриное мясо и свежую рыбу. Или потому что сегодня пятница, а по пятницам после обеда в «Люкс» привозят черный хлеб из Красноярска – «От Михалыча» – вкусный такой, с семечками. Нет, можно, конечно, покупать местный хлеб, но методом точечного эксперимента было установлено, что местный у нас дома спросом не пользуется.

Вечером нужно еще успеть засолить огурцы, приготовить ужин, помыть крыльцо, постирать…

Короче, лечу в магазин. Где там моя модная курточка и любимые резиновые сапоги?