Kitabı oku: «Зимние дожди», sayfa 2

– Что с тобой последнее время происходит, Танюша? – взял меня за руку муж

– Витя, что за привычка меня трогать, когда я ем.

– Не мешай ей, Витя, пусть ест. Отца она вспомнила, ишь. Твой отец работать не хотел. – позаботилась обо мне, мама.

– А, кто же стол заработал, за которым Федя сидит? И квартиру на отца, давали! – разрумянилась я от шампанского.

Мама встала, чему-то улыбаясь

– Пойду, посмотрю, как там Витина мама.

А я не знаю, что со мной? Никогда не упрекала отчима Федю.

А, Витина мама, отказалась сидеть за семейной идиллией, она из своей комнаты не выходила. Когда я дома одна, заходила, разговаривала, а тут – не захотела.

А отчим опрокидывал очередной стакан коньяка, со словами

– А вот ты мне скажи – и! – наставил на меня мутные, от спиртного, глаза. Я не могла смотреть в мутные глаза отчима, аж руки задрожали от злости

– Нет, ты мне скажи-и! А зачем твой отец приходил, а?

– Витя, ответь ты – зачем мой отец приходил? – обратилась я к мужу

– Когда приходил? Куда приходил?

– Когда отец с матерью разошлись, то отец с получки приходил, а они гнали его матом по всей улице.

– Ой, я этого не знал, Танечка, не знал.

" Он все понимает" – сделала я открытие и потеплела к мужу.

– Думаю, он к тебе, Тань, к дочери приходил, а зачем еще? Тебе налить? А может коньячку, Танюша?

– Можно – мы с Витей выпили коньяк, закусив нарезанным лимоном

– А вот дядя Федя не понимает, зачем мой отец приходил!

– Да, зачем приходил, а? – прищурил глаз отчим.

Как он глуп. А я его, так боялась в детстве. Дрожала от страха, пряталась под кровать.

– Да хотел он, с тобой, Федя, в гольф сыграть. – поясняю отчиму. Коньяк подействовал.

– Танюша, хватит искать причины, там, где их нет. Не отчим виноват, что ты учиться не стала, а твоя лень виновата!

– А тебе почем знать, муженёк? Ты ж тогда в палате, с Наполеоном отдыхал?

– Почему с Наполеоном, просто находился в стационаре

– Ой, не скромничайте, ваше превосходительство, рядом был Наполеон, не ниже! Или? Ах, боюсь представить, кто!

– Танюша, что с тобой происходит? – не обиделся Виктор.

Я грубила, а они улыбались. Вошла мама, разговор с Витькиной мамой не состоялся.

– Мам, где была? Хотела, похвалиться, что вы работаете? Ой, не тактично. Витина мама никогда на работу не ходила, она домохозяйка, мам.

– Пошли, Федь, отсюда! Больше к вам не придем.

– Гуд бай! – несет меня

– Вот видишь, что она говорит? Я же сказала, работать не будет… – мать вытолкала Федю, и они пошли в прихожую.

– Конечно, не буду работать! Что бы стать такими как вы? Щасс!

Витя затащил меня обратно, усадил за стол и налил рюмку

– Тихо, не ори, Танюша, они уходят уже, все… – в прихожей хлопнули дверью

– Что ты натворила? Больше они не придут к нам.

Они больше не приходили. А я переживала ночью, когда муж храпел, как боялась их в детстве. Никогда не дерзила. За мужем спряталась? И почему он лыбится весь вечер, я же его дурдомом упрекнула?

Я посмотрела на выкрашенную мной, лохматую шевелюру мужа, а он тихонько посапывал в ночи.

Глава 12

Почему насчет работы, постоянно какой – то акцент? Дело в том, что в советские времена, работа, имела другое значение. На заводах Страны и в городе, висели доски почета. На них фотографии работников, кто отличился прилежным трудом. И даже давали медали.

Отчим с мамой так гордились, что работают, что иногда казалось, а раньше? Тунеядцами были, что ли? Если он работает, то имеет право жить в нашей квартире, а папа, если какое – то время не работал, был изгнан с позором.

Хотя квартиру, большую, трехкомнатную давали и на папу. А празднует парад в ней, отчим, потому что, работает. Так поясняла мать.

Уже столько лет прошло, и Советского союза нет, а работа теперь нужна, для пропитания, так сказать. Или купить жилье, одеваться, обуваться и просто жить. Но за это получать медаль уже стесняются.

А отчим с матерью, меня и понимать не могли. Выросли на хуторах каких то, в пост военные времена. В наш городок, под Тулой, приехали поздно, отчим в 30 лет, мама в семнадцать. Может разный менталитет?

В юности удивлялась, они как с другого мира. Отчим, слушал только частушки, и частушечные песни. А в это время, в нашем дворе, со всех окон звучал рок-н-рол. И, вся моя комната обвешана плакатами зарубежных музыкантов.

Кстати, как приехала, встретила подруг юности, Римму, а с ее сестрой Галиной бегали на танцы. Как легко с ними было общаться, разучивали модные песни. Ребята во дворе играли на гитарах.

– Ой, Тань! Ты такая стала. Да, худая прям!

На языке нашего двора, это означало: с внешностью супер, девочки завидовали, кто худой, модно было. Хорошо, что ее встретила, а с некоторыми, тяжело общаться было. Но я общалась, потому что угадывала, кто нравился маме.

Всегда хотела угодить ей, а результат? В 16 лет сбежала с городка, после кучи предательств. А может нас никто не предавал? Просто, ромашка, никогда не станет апельсином, ну – у, это к примеру.

Это в Питере поняла, как он ломал меня, да изменял. Я не мешала Питеру менять меня, потому что, полюбила. А на малой, моей Родине, много было чужого. И теперь я снова здесь.

– Мам, я подруг детства видела, столько лет прошло.

– Откуда они тут? Тут одни пьяницы, только валяются, и водку пьют.

– Мам, а как соседка, тетя Роза?

– А тебе зачем? Она не работает, только пьет.

Я знала, девочки никакую водку не пьют. Мать просто ревнует меня к подругам, отчима ко мне, отца тоже, какая разница к кому. Того, кто спросил про отчима, к тому, кто про него еще не спрашивал, "интересно, почему" – прищуривала она глаз.

А потом снова, охаивала меня, оговаривала и лгала. Я слышала разговор мамы с моим мужем. «А зачем же тогда, ты мне такую, подсунула?» – говорил он ей. А ведь он меня еще не знал! «Поведется или нет» – мелькнула тогда мысль.

Да, копаюсь, жалуюсь чуть, просто не укладывается, до сих пор. Ну хватит "лирического", продолжаю вспоминать события.

Глава 13

Я вернулась в городок юности, потому что, в советские, нельзя было не работать. И без прописки жить. Думала, перекантуюсь и уеду, но умудрилась замуж выйти. А городок, как стоял, так и стоит. Да и некогда разгуливать по городу, работала по сменам. Приезжала электричка к вокзалу, и толпа рабочих штурмом брали ее.

Каждый день так добирались до работы, большая часть города. Подходит электричка, двери открываются, и моя мама профессионально влетает в вагон. И занимает место у окна. А народу битком, как ей удавалось? Но это еще не все. Плюхнувшись на сиденье у окна, она раскидывает колоду карт, за секунду! А вокруг стоят в давке люди. А мать с подружками режутся "в дурака".

Вон оказывается, какая у мамы жизнь. И так почти 20 лет. Почему я не могу забиваться в эту электричку? Не могу ехать с посторонними людьми, прижавшись, друг к другу. Не ловко плюхаться на сиденье, оттолкнув кого то, а пытаюсь уступить, как дура. А еще скучнее играть в карты. В детстве у отца, шахматы были, куда ни шло, но карты – тоска.

А потом, всей толпой шли в цех. Там реактора, в них что – то вертелось, надо следить за температурой, крутить краны. И я крутила эти краны. Часто из другого цеха, приходил муж.

– Вить, а если я не буду тут работать?

– Будешь

– Не могу смотреть, как мама штурмом берет электричку, Витя!

– Я твоей матери обещал, что б ты работала

– А зачем ей? Она выставляет меня, тунеядкой, перед отчимом. А теперь и тобой?

– А зачем перед отчимом? Он чрез чур любезен что ль?

– У меня отвращение к нему, но из тактичности скрывала. А мать чуяла, что я неравнодушна, но не понимала – в чем.

– И что она делала то?

– Оговаривала, а словами убить можно. И ты вот, заладил «будешь работать», хватит из меня тунеядку лепить, Витя.

– А ты, цаца, слова ей не те сказали. А я грузчиком в 6 – м классе работал. Когда отца не стало, у нас жрать было нечего. Я рад был бы любым словам, только б не грузить мешки.

– А я мечтала уроки делать, а приходилось болтаться. На улице, меня свои не принимали, я для них, чужак. И в свой мир, не подтянуться. Зависла я, Виктор.

– Как зависла?

– Ты не поймешь, это питерский жаргон.

– Ты не доедала, или одевалась хуже других?

– При чем тут, это? Я зависла и сейчас, что я тут забыла?

– Никто не ценит, когда сыт, одет и обут. И ты не ценишь. А как без работы, Тань?

– Вить, у меня на лбу написано: "тунеядка", что ли? С чего ты взял, что я работать не хочу? Просто нравится другая работа, учительницей или актрисой, золушку играть.

– Начинай лучше золушку играть, я пошел.

– Почему ты уходишь, когда о важном, говорим? Я мечтала об институте, не хочу тут жизнь прожигать.

– Ты будешь работать на этом заводе, я так хочу.

Он ушел в свой цех, а я осталась краны крутить, почему-то представляя:

"Это так почетно, работать. Но тебе то – почет не светит, ты ж плохая, не работящая".

А дома думала по ночам "как ни крути, а нужен институт и деньги. Столько работаем, а деньги где". Я взяла Витькину пачку сигарет и вышла на балкон

– Куришь втихаря? Почему не спишь ночами? И это, меня никогда не целуешь? Поцелуй меня, ну? – он потянулся ко мне, смешными в трубочку губами

– Я тебя целовала, но холодно во рту

– А это зубы вставные, пару штук всего, не все!

– Я думаю, где денег взять – отвечаю ему, про мечты об институте молчу.

– А зачем тебе деньги? Продукты я покупаю, всего хватает

– Купить пальто, например.

– Тебе надо пальто? Пойдем в магазин и купим. Танечка, так бы и сказала.

Да, мне очень надо пальто, какую чушь сказала. Я не знаю, что мне надо, мне просто плохо. С этими мыслями пыталась уснуть.

Глава 14

Прошел год и больше. Все мои колючести и выделывания муж терпел. Я заметила, очень старался.

– Пойдем с получки в ресторан, Танечка?

– Деньги тратить?

– Заработаем, для себя живем. Я же знаю, ты в ресторан хочешь.

– С чего ты взял? – я совсем не хотела в ресторан.

– Сама рассказывала, как в ресторанах обедали с этим…

– Но мы деньги не считали, Вить. А когда они тяжело достаются, зачем?

– Нормально достаются. С получки в ресторан. С какого начнем?

С получки мы ходили в ресторан, брали сухое вино и жареных, табака. А со следующей получки, в другой. Витя старался угодить, и оказался простой, не жадный парень.

Но, недовольной вороне, то бишь мне, опять не хватало. Продолжались воспоминания, и питерские похождения.

– Хочу собаку, Витя. Мне собака жизнь спасла, ну правда. Я как то, с обрыва в ущелье упала и собаки нас нашли, если б не они. Хочу, прям с улицы взять, тоже спасти ее, Вить. Ты мне не веришь?

– Что ты упала с горы? Уже верю. Но со мной не упадешь, и собака не пригодится нам.

– Но почему?

– Я не готов, с ней гулять надо.

– Давай тогда в Москву поедем? – капризничала я.

– В Москву можно.

Мы поехали в Москву, смешная поездка получилась. На обратном пути, зашли в магазин океан. А там выкинули баночки икры. Маленькие, стеклянные, черная и красная, на них лосось нарисован, а стоят – копейки.

Дело в том – там мелким шрифтом написано – белковая. Из минтая что ли, делают? Не отличишь даже банку. На вкус другая, но кто понимает? Сейчас ее полно, а тогда только изобрели, искусственную. Набираем икры полную сумку, для прикола.

– К пиву то, что надо

– Бери больше

Сумку с банками икры, пива чешского и на Курский вокзал, на Тулу. Зашли в плацкартный вагон, заплатили проводнице, сидим. Поезд тронулся. А мы открываем, чешское. К пиву икру, ему две баночки, черную и красную и мне две. Хорошо едем домой.

У кого баночка с икрой заканчивалась, в сторону двигаем, следующую вскрываем. В советские времена, икра лососевая – это дефицит, дорого и не достать. Люди примолкли, напряжение создалось в плацкарте. Но кто же знает, что она копейки стоит? Тогда только появилась белковая, да и то в Москве.

Проводницы нам улыбаются, соседи тоже. Мы тоже всем улыбаемся, пиво хорошее, я всем по баночке подарила.

– Продайте, пожалуйста, еще баночку?

– Да так берите

Следующая станция наша, Тула. Только вышли из вагона, как нас забрали двое ментов. Так раньше милиционеров звали, полиции еще не было. Витьке руки скрутили, меня толкали прям. А, у меня после Питера, при виде милиционера – истерика начиналась.

Я хныкала и злилась одновременно, жуткое чувство. В будущем прошло. Что же вы думаете, было дальше?

– Но мы закон послушные граждане, товарищ! – уговаривал муж

Но нас вели

– Но мы ни в чем не виноваты, товарищ!

Нас завели за вокзал, в темное место, и попросили сумки показать. Витя открыл сумку, а там еще баночек двадцать икры. Милиционер взял сумку и сказал

– Валите отсюда

– Можно идти?

– Да, идите

– А как же наша сумка?

– Витя, пожалуйста, оставь сумку! – взмолилась я.

Мы пошли на автобус, а милиционер с нашей икрой в другую сторону.

– Откуда они узнали, что у нас икра? Только с поезда вышли, и сразу к нам?

– Проводница сообщила.

Когда я очухалась, стало обидно, что отдали сумку. Мы же не украли ничего. Это все я, когда мужу руки завернули, жаль его стало. Я ночью плакала, обняла, пожалела его. Редко так обнимала его, тепло. А он понимает меня, тоже жалеет

– Что они с тобой сделали, Танечка?

– Кто?

– В Питере твоем, в милиции. Ты реагируешь не нормально, плачешь второй день. Ну хочешь заявим, что сумку отобрал, накажем их?

– Нет, Витя

– Ну, приди в себя, ну что ж такое, может врачу показаться?

– Нет, Витя, я справлюсь. Ты, чего не спишь? Спи.

Я оценила его смелость, заявить в милицию, на милиционеров. Ему жаль меня, что я в таком состоянии. И мы первый раз, любовно обнимались, я целовала его. Этот случай сблизил нас.

Глава 15. Немного философии и моря.

Может я изменилась, или муж постарался, но жизнь налаживалась.

С нелюбимой работой смирилась, разве мечты покоя не давали. Институт, например. Тогда не было платных учебных заведений, а поступить сложно. Абы куда, смысла нет, не диплом нужен был, а что-то такое возвышенное, и, обещания, данные в детстве отцу.

– Который выпивал? – упрекал Виктор, он не поддерживал мои мечты.

– Да, выпивал. И, возможно что-то пропивал, не мог дать материально.

– А того, кто кормил, и не пропивал, ты не ценишь, Таня.

– Да, не ценю того, кто работает, кормит, но кроет матом, оскорбляет, не понимает. Так получилось, Вить.

– А что дал тебе пьющий отец?

– Важные слова, Витя. И при мне не ругался, а когда напивался, то говорил одно и тоже "Не надо из-за дураков топиться, дочь"

– А ты топиться собиралась? Не знал. По тебе тоже, дурка плачет, так мы – два сапога пара, Тань?

– Это в детстве, когда отчим, выкинул моего щенка. Я тогда приехала к отцу на речку, и хотела утопиться. «Не надо, дочь, из-за дураков топиться. У них ума нет, а ума нет, считай калеки"

И всегда в конце добавлял так «Сказал отец!»

– Отец это помнил долго, я уже подросла, и все повторял, когда выпьет. Они помогали, его слова. Когда отчим матом крыл, я решила, никогда такая не буду. А сама пряталась под кровать. Однажды, уже дылда здоровая, полезла под кровать, когда они орали.

Но не вместилась, и хотела заплакать, а вспомнила слова отца "ума нет, считай калеки", и рассмеялась. Всегда сомневалась, таков ли человек плох, если выпивает? И порядочен ли, если работает и не пьет? А, когда говорят о ком-то плохо, врут.

– Какая ты странная, даже тревожно.

Я понимала его тревоги, он хотел воспитать меня, под себя. Сделать, как ему нужно. Но я не ведомая, и этим огорчала мужа. Может детские травмы сделали так: почти тихая, мягкая, не дерзила, лепи из меня что хочешь. Но вот бесполезно. И мы трудно притирались друг к другу. Мне ничего невозможно навязать, ничего вообще.

Что хорошо, что плохо? А я не верю. И, ему не нравилось это во мне. Когда жила у мамы, они тоже хотели, чтоб я стала простая, бойкая, с крепким словцом, да работящая. Не буду такая. И не дерзила, не защищалась даже, в юности. Кстати, про сегодняшний день. Только недавно поняла, что надо защищаться, а не прятаться, от хамов. Но, продолжу воспоминания.

На работе бабы с крепким словцом, и с ними не общалась. Просто зациклилась на муже. Только его одного ждала, и только с ним была. Мы добились в одну смену, вместе ехали в электричке, на работу. И я осмелела, выглядывая из мужнего пиджака то. Все-таки должен муж, быть старше жены.

Но, не обязательно, по годам. По годам пусть и моложе будет, не в этом суть. Взять двоих под контроль, когда все решения – ему на подпись, вот в каком смысле старше. Он должен контролировать и любить тебя любую. Со странностями, закидонами. Любить. Это не мечтания, это я так доверилась мужу. И он любил, а я решила жить настоящим.

– В отпуск поехали на море. В Сочи. Или Сухуми?

– В Батуми лучше, там народу меньше, я там был, такие места знаю.

– Поехали!

Мы поехали на море. Солнце, этот шум морской волны. Даже, кажется, из-за него туда все едут. Слушать, как прилив нарастает и шух! Это что – то. Мы нашли пляж, за скалами, где почти никого народу. Но нас все равно находили женщины, с кувшинами вина. Они ходили по всему пляжу, продавая вино. Мы покупали вино, кисленькое, домашнее.

Витя заплывал за скалы, и доставал ракушки с устрицами, открывал их и ел, прям живьем. Это сосед научил, на пляже. Я не могла их есть, конечно. Даже отворачивалась. Поэтому покупали вкусности, которые тоже носили женщины, орехи и виноград.

Но, я снова отличилась. Очень далеко заплыла одна. Оказывается, там проходит граница с Турцией, по морю. И, меня "замели", дело шили, протоколы всякие. А потом в Тульскую область, бумажка пришла: штраф за пересечение морской границы. Ну, как я без приключений? А счастливая жизнь почти начинается.

Глава 16

Почему-то на море, в поездках, мы понимали друг друга. И, когда с получки в ресторан ходили, везде комфортно с ним. Какой-то энергетикой он брал под крыло, как лучший друг. Иногда мысли приходили, был бы он просто другом, без близости. Не хорошие мысли, понимала. Но никто же не слышит их.

Из-за этой близости хорошего человека потеряла, шутила про себя. Не устраивали, например, эти ревности. Я должна постоянно быть на глазах, ни шагу в сторону, прыжок вверх, считалось попыткой улететь – как в старой шутке. И, постоянно эти разговоры.

– Хочешь, ты никогда не будешь работать?

– А, чтобы я делала?

– Только не институт. Ты должна дома сидеть, тогда буду все для тебя делать.

– Я и так дома.

– Если работать не будешь, должна быть на глазах, а не гулять по городу, с подружками.

– У меня давно нет подружек, по какому городу, Вить? Я всегда с тобой. И, работы не боюсь, я хочу на работу ходить, Витя.

Разговоры раздражали еще тем, что я улавливала знакомые нотки. Моя мама, с ним в одном цеху, и они общались. А я в другом цеху работала. А она не имела привычки, говорить обо мне хорошо. Иногда казалось, мама забывала, что Витя – это мой муж, а не отчим дядя Федя.

– Ой, ну и на кого она похожа? – услышала я случайно, когда они сидели вдвоем. И, это про меня, я знала. Она всегда так про меня.

– Витя, а если нам на другой завод уйти? – пыталась я защититься.

– Начинается.

– Я буду такая, как хочешь, давай уйдем с этой работы? Пожалуйста, хоть на другой завод, а?

– Нет, будем работать тут.

Я так хотела взять его и спрятать, увести подальше от матери, и тогда полюбить. Я привыкала к нему, почти успокоилась, и захотелось нормальной семьи. Но то, что работал вместе с мамой, вызывало тревогу. Бедный Витя, он постоянно выслушивает от нее, какая я последняя сволочь. А мама в своем амплуа.

Как-то я пришла с работы, а он задержался. На диване лежало что то, это шуба или пальто? Ага, шуба искусственная. Померила, велика. Но, искусственная, еще ладно, она в моде. Может с размером ошибся? Поискала бирку, не нашла. С чужого плеча что ли? Пришел муж, и, улыбаясь, заглядывал в комнату

– А это я тебе купил, одень.

– Сколько раз говорила, не надо мне в магазине покупать. Пойдем, на рынок, у спекулянтов купим

– И у спекулянтов купим. А пока эту меряй.

– Да она большая мне. И без бирки, где ты ее взял?

– Какая тебе разница? Одевай.

– Не буду ее носить, и вообще. Пошел на…, со своей страшной шубой!

– Тань, хватит.

– Что хватит? Придурок! Чья это шуба?

Я испугалась, что оскорбила его, никогда такого не было. Что со мной? Вся краснею, его ненавижу, не могу остановиться, и меня тошнит. Я выскочила из комнаты.

– Ты никогда такая не была, это из-за шубы? Правильно твоя мама говорит, ты на шмотках помешана!

– Дальше продолжай! На шмотках я, что? А ты придурок! Пошел вон!

Я опять испугалась, почему я так с ним? Накинула пальто, хлопнула дверью и выбежала на улицу. Я бежала и не понимала, что со мной? Остановилась, кружила по городу. Надо же, как приехала в городок, ни разу не была тут.

Я обходила лавочки юности, на одной посижу, на другой. Нарочно просижу до утра. Надоела эта тупость, вот где сидит! – я взялась рукой за горло, опять тошнило. Упрекают меня шмотками, из-за того, что случилось в Питере, когда за спекуляцию села. А я просто выживала там. Вам не понять, никому меня не понять.

Я всплакнула, оглянулась, какое все знакомое и чужое в городке. Он, даже в магазин меня не отпускал одну. Пусть побесится! – злорадствовала я. Тошнило, будто он во мне сидит. Я пыталась выплюнуть, но никак. Фиг тебе, не пойду домой. Где он взял шубу? В наших магазинах нет такой – я же знаю.

Это с Москвы, какая-то баба привезла, видать не подошла, и ему отдала, а он, как побирушка, взял. Я ревновала и даже обрадовалась. Какое сильное чувство к нему. Обычно только уважение, а тут ревную. Сам бы не смог купить шубу.

Сколько просидела на лавочке? Замерзла уже. И зачем так далеко зашла, надо было поближе, дура. Я еле дошла домой. Дверь открыта, и страшный запах гари. Захожу, закашлявшись, включаю свет. Потолок и стены черные от гари. А на полу лежала шуба, наполовину сгоревшая. Он сжег шубу.

– Фу! – я присела на диван, кашляя. Тут же за мной хлопнула дверь и вошел он.

Взъерошен, взбешен, пиджак набок, волосы дыбом, но красив. Первый раз я это разглядела. А всегда казался симпатичным. А тут, красивый, настоящий.

Почему бы мне, не быть искренней, прям сразу. Я же мечтала, быть искренней.

Почему не сказать тогда «Витя, какой ты красивый. Я тебя ревную, Витя, прости меня, пожалуйста" – и это было бы правдой.

Но нет же. Я сказала все наоборот

– Ты придурок, страшный!

– Зачем ты так сделала, Таня?

– Что я сделала?

– Ушла до полночи. Ты же знаешь, я этого не прощаю.

– А я тебя не прощаю! Кто тебе шубу за ненадобностью отдал, а?

– Ты где была?

– А ты где шубу взял? У бабы? Я тебя ненавижу! Ты чужой для меня человек.

– Да и пожалуйста! Я ухожу. А ты переночуй и к матери проваливай.

– Развод! Развод, понял? – руки мои дрожали.

– Понял.

– И сегодня не приходи.

– Не приду! – он ушел.

Глава 17

Наговорив мужу непонятно чего, я поняла, что плохо себя чувствую, и легла спать в обгоревшей комнате, с черным потолком. Если б знала, что уйдет, то не выгоняла бы и не оскорбляла. Но была уверенна, сейчас он вернется и скажет «Танечка, хватит, ну поцелуй меня, ну обними»

Мы и раньше немножко ругались, но он тут же улыбался, и первый подходил, поэтому спокойно легла одна. А уснуть не получилось, он не пришел и пахло гарью.

Утром пыталась убраться, подвинула стол на середину комнаты, встала на него с тряпкой и стирала черную гарь с потолка. Она очень легко снималась, под ней белый потолок. Но закружилась голова, я поняла, что-то со здоровьем.

И догадалась, я забеременела, вот откуда раздражительность. Залезаю опять на стол, и вывела на черном потолке тряпкой "Витя". Потом собирала вещи, сколько смогла, чтобы уехать. А что мне делать, если он сказал "вали к матери". Если б он так не сказал, я бы его ждала. Одно слово решает все. Верней решало все в те, молодые годы.

Вечером Витя за мной не приехал.

– Мам, мы поругались и разводимся.

– Разводись, мне то что.

– Мам, я беременна.

– Ну и что? Аборт вон делай.

– Мам, а может помириться с ним? Рожу, а потом разведусь, а?

– Чего? Делай вон аборт, ни хрена с тобой не будет! Все делают. Зачем они вам, дети то! Все равно работать не будете!

– При чем тут, работать не работать, мам?

Я сказала ей, рожу, а потом разведусь. Зачем я так сказала? Я знала, она теперь на стороне мужа. Она всегда на стороне кого то, только не меня. Мать завелась, вставлять слова бесполезно. Ругань переросла в крик. И собралось в этом крике все, что есть и, чего нет. Будто кто-то поднял ее, и трясет, пока все не вытрясет из сознания и подсознания, чего и в мыслях не было.

Я сидела, уставившись в стенку и закрыв уши руками, как в детстве. Я слышала на работе, многие делали эти аборты. Раньше, или тогда все было официально разрешено.

К вечеру ругань стихла, они закрылись с отчимом на кухне. Я прилегла на кровать и, почувствовала холодную постель. Давненько не спала одна, со времен замужества. А постель действительно холодная, правильно люди подметили.

Свадьбу сыграла, заботился обо мне. Завтра, помирюсь – приняла я решение.

А он не пришел. Вечером опять одна. Включила настольную лампу, взяла книжку. Почему то, когда рядом он, не могу читать книгу, и вообще читать. Нет какого-то времени. Будто оно одно на двоих, это время. Оглянулась вокруг – я в комнате, лежу на кровати.

А с ним даже не понимала, где я, зачем я, только требовала «это мне подавай, то". А он ничего от меня не требовал. И готовил сам и посуду мыл. Только стирала я, но полоскал то он. «Поцелуй меня, обними меня" – просил по ночам, как милостыню. А я не соизволила, не снизошла. Редко целовала его.

Я больше так не буду, Витя… – говорила я в окно, в пустоту. Там зима, снежинки опускались за окном. И мне холодно, и очень страшно.

"Я его буду целовать каждый день теперь", с этими мыслями легла в холодную постель.