Kitabı oku: «Из пепла возродится», sayfa 3
Муж обернулся к ней:
– Ты чего?
– Н-ничего… Матушка проститься велела.
– А-а, – отмахнулся он, – обожди немного, она сейчас уедет.
И снова отвернулся к стене. Зара перевела дух. Хоть в том, что Пламень не принуждал к страшному, ей повезло. Вскоре стукнула створка ворот и зацокали копыта по обледеневшей дороге. Можно было вернуться в кухню – собирать снедь в долгий путь.
Ближе к ночи явилась Радуга, румяная, смущённая, с тихой улыбкой на губах. Огладила юбки и принялась помогать раскладывать припасы по мешочкам, порой неловко просыпала сухие дольки яблок и тихо посмеивалась над собой. Зара украдкой наблюдала за ней: «А сестрице, кажись, вовсе не страшно и не больно было. Как бы расспросить? Только стыдно говорить о таком. Позже как-нибудь, когда Пламень вернётся, а пока нет нужды в том».
Утром наскоро помолились, накормили мужчин и проводили в Приморье, пожелав не встречать в пути лихих людей, в торговле – скупых покупателей, а болезни и бездорожье чтоб стороной обходили. Вслед за обозом уехали на мельницы и в сыроварню Стужа с дочерью. Невестки остались одни в доме.
Радуга поставила на стол ржаные сухари, орехи и кувшин с водой:
– Дел у нас с тобой три дня никаких: чтоб беду в дороге не накликать, ни пола, ни печи касаться нельзя. А потому, как поедим, за шитьё возьмёмся. Ребята у меня обносились уже, да всё недосуг им рубахи раскроить. А ты, слыхала, вышивальщица искусная.
Зара зарделась, но отпираться не стала.
После завтрака Радуга принесла резной ларь. Хоть мастерицей она была не очень умелой, инструментом для рукоделия владела отменным. Зара любовно перебирала тонкие и блестящие стальные иглы, острые ножницы, медные напёрстки, гладкие пяльцы. Настоящие сокровища!
Едва успели разложить полотно под раскрой, как с улицы донёсся вопль.
– Ох, Свет-заступник, что за напасть опять? – Радуга отбросила ножницы и побежала во двор, на ходу крикнув Заре: – Идём, посмотрим, что стряслось!
Кричали в кузне. Со всех дворов уже выскакивали соседи и спешили на шум.
Перед кузней собралась толпа. Заре недоставало роста, чтобы из-за спин увидеть, что случилось. Радуга пробралась вперёд и вскоре вернулась:
– Вот беда так беда! Кузнец сыну руку молотом раздробил.
Подкатили сани. Народ расступился, давая дорогу. Заре открылся двор, залитый кровью. Кузнец с женой тащили покалеченного парня к саням. Вместо кисти от запястья свисало месиво из костей и мяса.
– В Перепутье к лекарю собрались, – проговорил кто-то рядом.
– Довезут ли?
Кузнец вдруг оставил сына на жену и выскочил за ворота. По улице неторопливо шла Горлинка.
– Всем Светлым заклинаю, помоги! Какой из парня работник без руки? – взмолился кузнец.
– Ты от горя умом повредился. Разве ж травами новые руки можно отрастить? Ищи помощи у лекаря, – насмешливо ответила ведьма.
– Чего ты хочешь? – Кузнец опустился перед ней на колени. – Чтобы он Капель в жёны взял? Спаси только, я сам их на опаление отправлю!
– К чему Капели муж калека?
– Гадина! – взревел кузнец. – Ты же и навела порчу на молот! Гореть тебе в Бездне!
– Замолчи, пока новой беды не выпросил! – заголосила его жена. – Не теряй времени, едем скорее!
– Слушай жену, кузнец, она поумнее тебя будет, хоть и женщина, – проговорила ведьма с ласковой издёвкой и пошла прочь от кузни.
Как сани скрылись за вратами Трихолмки, народ разбрёлся по своим делам. Зара с Радугой тоже вернулись в дом и принялись за шитьё, но думалось совсем не о рубахах.
– Рада, почему ведьма не вылечила руку парню? Отец же согласился опалить сына с Капелью.
– Кто знает. Может, и вправду исцеление не в её силах. А может, слишком зла на них за то, что выгнали тогда. Или не хочет для Капели такого мужа.
– Да неужто той лучше изгнанной жить?
– Для Капели, может, и не лучше, только поди разбери, чего ведьма замыслила. А нам и вовсе нечего говорить об этом, чтобы на себя беду не навлечь.
Зара замолчала, только мысли не унимались. А чего бы хотела сама Капель? Обрадовалась бы она случаю стать женой того, которого любила так сильно? Или же обида на него была сильнее? Только что толку гадать? Ведьма за неё всё решила.
К исходу срока каждый день ждали возвращения мужчин. От забот теперь голова шла кругом. Только и делали, что прибирали в доме да обед на изготовке держали.
Зара с Радугой трясли половики во дворе, когда против ворот всхрапнул конь Горлинки. Ведьма подошла к калитке:
– Зарница, передай Пламеню, чтоб не ходил ко мне, пока свет в окне не увидит. Да, вот ещё. – Знахарка перекинула рукавицы через забор. – Забыл он в последний раз.
Горлинка забралась в сани. В них уже сидела Капель в пёстром платке вместо чепца. Зара собралась было подобрать рукавицы, но Радуга вскрикнула:
– Не трожь! Ох, беда-беда, Свет-заступник, заслони от напасти! – Метнулась к поленнице, принесла щепок. – Сходи за маслом, спалить надо эту погань зачарованную.
Рукавицы горели долго, чадя чёрным дымом. Радуга подкидывала в огонь сухие сучья и всё время благодарила Тринию за то, что вразумила оказаться рядом и защитить дом от колдовской порчи. Зара же поражалась наглости ведьмы:
– Неужели никакой управы на чужачку бесстыжую нет?
Радуга застыла с веткой в руке:
– Ты не знаешь? Ведьма не чужачка – родня её тут живёт с тех пор, как Трихолмка в пять домов была. Витков сорок назад бабку Горлинки муж выгнал: пустой она оказалась. А в то время жила в лачуге у леса древняя знахарка – уж такая древняя, что даже старики её молодой не помнили. Она и приютила из жалости отвергнутую женщину. Учила её травы различать и снадобья из них готовить. Только той обида на мужа покоя не давала, спуталась она с пришлым работником и понесла дитя от него.
– Значит, не была она пустой?
– Выходит, что не была. Только всё равно дурной оказалась, вскоре бросила дочь Неждану на старуху и сбежала с любовником. Знахарка вырастила девчонку, но и на неё грех матери перешёл – полюбила она парня из деревенских, не сберегла себя, а он от неё отказался, опалился с другой, чистой. Неждана понесла от него и родила вскоре дочку Горлинку, да рассудком от горя тронулась. То бродила, как помешанная, то вдруг какое прозрение находило на неё, предсказания делала людям, одно другого страшнее. И сбывались они. Старуха к тому времени сгинула, так Горлинка и жила с умалишённой матерью, пока та совсем не погрязла во тьме. Дочке витков пять было, когда Неждана снова понесла невесть от кого. Родила зверя, который разорвал ей нутро. Когда люди решились в лачугу зайти, роженица с чудовищем мертвы были. Так Горлинка сиротой и осталась. Её Сёстры Огненные забрали. Где уж она была и чему училась у них – про то не скажу. Но вот вернулась.
Зара дивилась тому, как легко Радуга рассказывает о Горлинке. У Полыней даже упоминать о знахарках было грешно, а уж о поколениях до нынешней ведьмы и вовсе никогда не говорилось.
«Значит, тяга к блуду в крови у них и передаётся от матери к дочери. От жизни к жизни судьба витки повторяет. Вот только Пламень, женившись, не забыл свою любовницу».
А пуще всего прочего Зару поразило, что бабку Горлинки муж выгнал за то, что та не смогла понести, и даже мысли не допустил, что повинен в этом он сам.
– А ведь и меня пустой вскоре сочтут. И погонят, как Яблонька и сказала, – сами собой высказались горькие мысли.
Радуга притянула к себе молодую невестку и зашептала в ухо:
– А ты не жди, что муж сам к тебе придёт. Завлеки его. Как вернётся, напарься в бане, умасти кожу пахучими травами, распусти волосы…
Зара отшатнулась:
– Да разве ж можно так? Часто мыться грешно, к чистой душе грязь не пристанет!
– К излишней чистоте не только грязь, но и супруг не пристанет. – Рада усмехнулась, будто знала тайну, сокрытую от Зары.
К вечеру прискакал работник с вестью, что обоз подходит к Перепутью и завтра прибудет в Трихолмку. В доме закипела работа. Полночи готовили кушанья, Стужа приказала даже молочного порося забить. Печь так пылала жаром, что у Зары чепец промок от пота.
Спать отправились под утро. Зара уснула, едва опустившись на постель, а мгновение спустя Радуга уже трясла её за плечи:
– Вставай, я баню истопила, до возвращения мужей помоемся.
В окошке светлел серый рассвет. Зара через силу подняла голову с подушки и поплелась за сестрицей.
Слоистый пар, пахнущий хвоей, взбодрил от сна. С каждым вдохом будто живительные силы вливались в лёгкие и растекались по телу. Радуга захватила с собой ароматные масла и втирала их в разогретую кожу. Зара, краснея от стыда, тоже мазала себе грудь, живот и бёдра. После распустили косы и долго промывали волосы отваром из ромашки и мяты, затем расчёсывали их, пока не высохли и не заблестели.
Стужа с Яблонькой отменили работы и ждали мужчин. Обоз появился к обеду. Уставшие лошади ступали тяжело и с трудом тащили пустые подводы. Обгоняя их, к дому скакал Паводок. Едва поравнявшись с воротами, он спешился и обнял Радугу.
«Как же он тосковал по жене. А вот братец его не торопится меня увидеть», – печально отметила Зара.
Пламень и правда не взглянул на неё. Он вошёл следом за отцом и зашевелил ноздрями, учуяв запах горячей еды.
– Сперва смойте с себя грязь дорожную. – Стужа вручила мужу с сыновьями чистую одёжу и отправила во вновь натопленную баню.
За столом говорили о доброй торговле да оказиях в пути. Паводок с Бураном привезли по узлу подарков жёнам. Стужа накинула на плечи новую шаль, а в ушах Радуги горели красными огоньками гранатовые серьги.
– Пламень, что же ты Зарницу не одаришь? – Буран дождался, пока младший не отодвинул от себя миску, насытившись.
Парень будто опомнился, вышел из трапезной и вскоре вернулся со свёртком, но не отдал его жене весь, вынул лишь костяной гребень, украшенный янтарём. Остальное вновь завернул и спрятал за пазуху.
«Знать, для Горлинки вёз. Если бы отец не велел, то и не вспомнил бы обо мне», – подумалось Заре с обидой, но сомнения высказывать не стала, поблагодарила мужа.
Яблонька тоже смекнула, что к чему, и не смогла смолчать:
– Братец, какие гостинцы ты ведьме припас? Говорят, она укатила вчера вместе с Капелью. Видать, в дом похоти продавать её повезла.
Пламень взъярился:
– Уйми свой язык, сестрица! Смотри, как бы тебе самой в тот дом не отправиться.
– Мне?! Да никогда! И муж у меня по блудницам бегать не будет.
– Не зарекайся. Если вообще охотник до твоего яда найдётся…
– Хватит! – гаркнул Буран. – Не для того я домой спешил, чтобы брань вашу слушать.
Паводок встал с лавки:
– Пойдём мы с женой к себе. Устал я с дороги.
Стужа легонько пнула Зару под столом и показала глазами на выход. Та и сама рада была попрощаться.
За окном уже стемнело. Зарница зажгла светильники и облачилась в нижнюю рубаху из тончайшего, почти прозрачного хлопка, что дала ей Радуга. Оголённым плечам стало зябко. Зара прикрыла их, распустив косы. Вспомнила о подарке мужа. Гребень, хоть и предназначался ведьме, пришёлся ей по нраву. Он мягко скользил по волосам и словно протягивал за собой блик света. За расчёсыванием Пламень и застал жену, остановился, наблюдая заворожённо, протянул руку, коснулся пряди:
– Точно золото на плечи льётся…
И тут же отдёрнул пальцы, будто обжёгся. Весь подобрался, посуровел:
– Затуши лампы, я спать буду.
Зара послушалась. Пламень улёгся на сундук и долго ворочался. Всё же не выдержал и спросил:
– Ты Горлинку видела?
Зара не хотела говорить о встрече, но запираться смысла не было: ведьма сама расскажет, когда вернётся, и неизвестно, какими словами…
– Видела. Велела передать, чтоб не ходил к ней, пока свет не зажжёт.
– И всё?
– Ещё рукавицы передала. Только… – Ох, придётся до конца сознаваться.
– Что?
– Мы с Радугой сожгли их.
– Зачем?
– Чтобы чары в дом не пускать.
Зара зажмурилась, ожидая мужниного гнева. Но он вдруг рассмеялся:
– Глупые бабы, некоторые чары в огне раскрываются, – затем отвернулся к стене и тут же захрапел.
Зарница же так и сидела, поражённая. Выходит, ведьма власть над огнём имела, если он, вместо того чтобы очищать от скверны, служил для её тёмных дел.
Наутро Стужа заглянула с проверкой. Увидев сына с невесткой по разным углам, в сердцах хлопнула дверью:
– Не будет проку от этого опаления. Такой пустоцвет, что после разлуки к ней прикоснуться не тянет.
– Дай им время, молоды ещё, – ответил на ворчание жены Буран. – Через виток наберёт девка соков, тогда и посмотрим.
Глава 5. Обитель
По весне занемогла Радуга. Поначалу Зара не придала значения внезапной тошноте: мало ли чего съела сестрица. Но недуг не отступал, каждое утро ей становилось дурно от запахов еды. Вскоре вся стряпня легла на Зару. А Радуга слабела и даже подурнела: румянец на щеках сменила бледность, по светлой коже поползли ржавые пятна, а под глазами легли тени.
Причина внезапной хвори Радуги раскрылась в начале лета. Как-то вечером за разбором счётовых книг Паводок сообщил Бурану:
– Батюшка, Радуга тяжёлая, к зиме ребятёнка ждём. Тесно всем станет. Надо бы отстроиться нам да переселиться. Что скажешь, если дом, который у Смородинового пруда закладывался, подниму?
Стужа посерела лицом:
– Да что за надобность-то? Неужто дитя стеснит?
– Пока не стеснит, так ведь и стены не за день возводят. Там, глядишь, и у Пламеня мальцы пойдут.
– Ой, куда им…
– Помолчи, мать, – оборвал причитания жены Буран. – Такие дела мужам решать следует. Паводок, что своим хозяйством жить хотите, то хорошо – окреп ты, значит. Тот дом я сам закладывал, когда время отделяться пришло, да только лихая беда всю семью унесла, без надобности он стал. Но время ли сейчас? Военные подати с каждого двора берут. Потянуть-то потянем, да не шибко охота на властовы забавы горбатиться.
– Батюшка, говорят, скоро конец братской вражде настанет, сам Огненный Судия из Верховной Цитадели в Приморье едет, чтобы властов примирить.
Буран сгрёб бороду в кулак, помрачнел:
– Когда Цитадели дело до нашей бузы было? Да ещё чтобы сам Верховный обратил взор на неё? Если так, то тут чего посерьёзнее братской войны затевается. А с Судией дознаватели налетят, из-за проклятия на нашей Огневице Трихолмку до последнего кустика досмотрят.
– Если дознаватели до нас доберутся, то гореть Горлинке? – довольно хихикнула Яблоня.
Буран сжал плечо Пламеня, предупреждая всплеск ярости:
– Как бы нам всем не сгореть из-за блуда нашего дурня с ведьмой. Ты, Яблоня, придержи язык, пока не накликала. Ну да не о том речь ведём. Паводок, вот что скажу по твоей затее. Гадать, что дальше будет, толку нет. Решил строиться – принимайся за дело. Стены, верно говоришь, не за день возводят. Работы порядком будет: камни для печи завезти, сложить её, лес заготовить. За всеми заботами, глядишь, прояснится, что к чему. А теперь пора на Поклонение.
Хозяин поднялся из-за стола. За ним встали сыновья и Яблоня. Зара с Радугой остались прибраться. Когда все вышли, Стужа притворила дверь, подошла к Заре и откинула оборку с её чепца:
– Если слухи про дознавателей верны, то некогда нам год ждать. Ведьму теми же силами одолеть можно. Понимаешь, о чём я?
Зара растерянно повела головой. Свекровь теряла терпение:
– Мать свою спроси, чтоб растолковала и помогла. Я тебе в этом деле не советница.
Стужа ушла, оставив невесток наедине. Зара повернулась к Радуге:
– О чём она говорила?
– О том, что против колдовства только колдовство справится. От чар Горлинки другая знахарка избавить может.
– Свет-заступник! У ведьмы защиты искать – из греха во грех бежать! Как же я матушке о таком скажу?
– Не все знахарки ведьмы. Скажи своей матушке, чтобы о травнице разузнала.
– Ведьма, травница – суть одна.
– Одна, да по разные стороны. Сама подумай, как колдовство творится?
– Не знаю я этого и знать не хочу!
– Тише, не шуми. Ведьмы потворствуют лишним мыслям и желаниям, а травницы, наоборот, лишнее отнимают. Всё грешное в людях от лишнего. Грязь ведь на чистой одёже лишняя? А если заноза под кожу попадёт? Она лишняя? Мешает и болит, а как вытащишь её, так легче становится. Когда дитё горячкой страдает, жар у него лишний?
Зара согласилась:
– Пожалуй, что так.
– Только горячку, как занозу, не вытащить. Больного следует травами отпоить, тогда жар с потом из тела выйдет. И с мужем твоим также: опоила его Горлинка, впустила лишнее в тело и разум. Как найдёшь способ изгнать – так Пламень и очистится.
Заре о многом ещё хотелось расспросить Радугу, но невесток и так заждались на поклонение. Пришлось отложить разговоры до следующего дня, а пока оставалось просить о наставлениях мудрую Тринию и маяться чуть не до утра без сна от грядущего разговора с матушкой. С Брюквой после опаления Зара виделась коротко и нечасто, на безразличие Пламеня пожаловаться как-то не довелось. Теперь же придётся признаться в непорочном супружестве. И рассказать о совете свекрови обратиться к ведьме. В семье Полыней даже слов таких, как ведьма и колдовство, не произносили, пока в Трихолмке не появилась Горлинка, да и после старались не осквернять дом дурными толками.
Вдруг Зара с облегчением поняла, что матушка и спасёт её. Побранится, конечно, но строго-настрого запретит прибегать к колдовству. Насильно Борщевики не потащат невестку к знахаркам.
Однако Брюква, узнав, что в Трихолмку нагрянут дознаватели, встревожилась:
– Этой напасти только не хватало! Мудра Стужа, дело говорит. Где же нам знахарку найти против Горлинки?
– Матушка, ты всерьёз о колдовстве? Зачем нам о него мараться? Чего нам дознавателей бояться, если мы ничего дурного не делали? Пусть они Пламеня с ведьмой бесстыжей судят, а на нас греха нет.
– Молода ты ещё, жизни не знаешь. Не нужно виноватой быть, чтоб под судом оказаться. Ведьма всех оговорит, чтобы себя спасти. Дознаватели разбираться не будут, схватят, на кого показала. А под пытками любой грех на себя возьмёшь.
– Да за что же меня пытать?
– Достаточно того, что муж с тобой не ложится. Сёстры это определят, не сомневайся. Значит, изъян на тебе или скверна от родителей. А скверну выжигать следует.
– Что же делать, матушка?
– Знахарку искать, чтоб мужа твоего от ведьмы отворотить. Ну да это уже моя забота. Отцу только молчок: он нас скорее огню предаст, чем ворожбу потерпит.
Найти знахарку оказалось непросто. Прямо о таком не спросишь, оставалось только ловить слухи, кто, к кому и куда за помощью ходил. Но о подобном на всех углах тоже не говорили. Каждый вечер Стужа кидала вопрошающие взгляды на Зару и с досадой поджимала губы, видя её склонённую голову.
В поисках знахарки неожиданно помог приезд Судии. В столицу потянулись все кому не лень: жаждущие прикоснуться к святости, желающие донести дознавателям о грешной жизни соседей, просто любопытные и охотники до зрелищ, а с ними торговцы всех мастей и родов. Приморские харчевни не могли прокормить такую прорву, самый захудалый товар поднялся в цене втрое, чем и пользовались охотники за прибылями.
Буран с Пламенем тоже повезли в столицу обоз с мукой и сырами. Оставшиеся дома Стужа и Паводок снаряжали всё новые подводы и отправляли отцу.
Зазимок за работу на пасеке получил двенадцать мер мёда. Ехать в Приморье с такой малостью толку не было, но в Перепутье тоже велась бойкая торговля – перекупщики брали товар, не спрашивая цены. Брюква напросилась поехать с мужем и, улучив момент, заглянула в ряды со снадобьями, где осторожно посетовала, что мужа дочери околдовали. Ей сочувствовали, предлагали всевозможные зелья, помогающие от приворота, пока наконец кривая баба не потянула Брюкву за рукав в укромный угол и не рассказала, где искать знахарку.
Целительница обитала далеко за Перепутьем, в деревне у склонов Северных гор, в трёх днях пути от Трихолмки. Какой же предлог для такой долгой отлучки можно было придумать? И как добраться? Просить отца отвезти и заикаться не стоило. А ещё знахарке требовались волосы или ногти Пламеня. Зара не представляла, как ей их раздобыть.
Все вопросы разрешила Стужа:
– В Северных горах обитель Огненных Сестёр стоит. Туда и поедешь. Скажем всем, что ты отправилась в святое место молить Сонию о ребёнке. Только подождать мужчин придётся, нет сейчас ни подводы свободной, ни работника. А за волосы не переживай, будут тебе волосы.
Мужчины вернулись по осени, незадолго до равноденствия. Несмотря на невиданную выручку, Буран ворчал и хмурился. Пламень же, напротив, был возбуждён и резок. Стужа не стала подступаться с вопросами, а сперва отправила мужчин в баню. Вручая сыну чистое исподнее, она тронула его тёмные кудри:
– Зарос-то как. Погоди, сейчас укорочу. Зарница, подойди, поможешь.
Зара подставила передник. Свекровь скидывала в него снятые пряди.
– Сожги в печи, – велела Стужа, закончив.
Зара исполнила, но прежде завернула несколько завитков в тряпицу и спрятала на груди.
После обеда Буран рассказал о столичных новостях:
– Как и думал, у Судии своя печаль: мир между властами ему нужен, чтобы на Загрядье войной идти. Подати теперь вырастут втрое против прежних, а как к делу подойдёт, так от службы ничем не откупишься.
Стужа охнула, схватилась за грудь. Паводок же спокойно спросил:
– Чем Загрядье Судии не угодило?
– Эти вероотступники жгут Огневое Писание и проповедуют учение лжепророка. И самый главный вероотступник – загрядский власт Рассвет. Судия прежде призывал его одуматься, да куда там – Рассвет в ответ изгнал из властва всех наставников. Теперь учёных подле себя собирает, заявляет, что счастье людей в знаниях.
– И правильно делает! – выкрикнул Пламень запальчиво. – Тупые ослы в Цитадели прикрываются писанием, которое сами же и переврали, чтоб народ из навоза голову поднять боялся, а Судия с дознавателями тем временем знаниями Святозаров владеют. Несущий Истину пересёк Виринееву гряду и невредим остался. Это доказывает, что он настоящий пророк. И учение Святогласа он не опровергал, а растолковывал, что тот на самом деле говорил, а что люди по невежеству исказили.
Кулак Бурана сбил Пламеня со скамьи. Отец встал над сыном.
– Нахватался поганых речей в столице! Ещё раз вздумаешь о том заговорить – лучше привяжи камень к шее, да в Серебрянку. Иначе я сам тебя придушу, пока ты всю семью не сгубил. И все помалкивайте! Дознаватели с карателями в поход по деревням собираются, казнить вероотступников на месте без суда будут.
Пламень вскочил и кинулся вон из трапезной.
– Стой, сопляк! – гремел вслед голос Бурана. – Даже не помышляй больше к ведьме шастать.
Со двора донёсся цокот копыт.
Стужа отважилась заговорить с мужем о паломничестве Зары в Северную обитель. Тот выпалил в сердцах:
– Пусть хоть в Дивнодолье отправляется, если это поможет нашему дурню за ум взяться. Собери ей всё, что требуется. Свет в помощь в таком деле.
Разбирая вечером котомку мужа, Зара нашла мешочек с вышитыми на нём голубкой и непонятными завитками. В уголки внутри забились остатки орехов и сушёных ягод.
«Видать, Горлинка в дорогу дала, чтоб и в разлуке к себе вязать».
Помня слова Пламеня, что некоторые чары раскрываются в огне, Зара не стала сжигать находку, а украдкой ушла со двора к реке и закопала мешочек на берегу.
Вернувшись в дом, встретила поджидавших её Стужу и Яблоньку.
– Куда бегала? – строго спросила свекровь.
– Так… На ветер захотелось. Душно.
– А чего тогда на берегу закапывала? – ехидно пропела сестрица.
Зара молчала. Стужа подтолкнула дочь к выходу.
– Иди к себе. Да не подслушивай! – дождавшись, пока стихнут шаги Яблоньки, снова повернулась к невестке: – Ну?!
– Мешочек ведьмин у Пламеня нашла, унесла подальше от дома.
– С чего решила, что он ведьмин?
– Там голубка вышита и узоры странные, у нас в деревне таких не видела. И в нём орехи с ягодами были, а сейчас пусто.
– Похоже, что так. Почему же не сожгла?
– Так некоторые чары в огне раскрываются.
– Откуда же тебе известно такое?!
Зара прикусила язык. Если признаться, что Пламень открыл, то придётся рассказывать и о рукавицах, и об их с Радугой уговоре молчать.
– Не знаю… Вроде слышала где-то…
К счастью, свекровь не стала допытываться:
– Ладно, может, оно и правильно. Соберите с Радугой на стол, только по-скорому. Отец отдыхает с дороги, а твоего мужа можно не ждать. Поужинаем, помолимся – и спать. Завтра подводу укладывать надо, дары Сёстрам собирать. Как управимся, так и тронетесь.
В путь отправились затемно. В подводе, занятой головками сыра, корзинами с яйцами, копчёными колбасами и грудинкой, что везли в дар Сёстрам, Заре с матушкой пришлось примоститься в углу на соломе, прижавшись друг к другу. Осенняя ночная сырость быстро пропитала одёжу, а от мягкого бока Брюквы исходило тепло. Однако, даже согревшись, Зара не могла уснуть. Она и сама не понимала, какая встреча её больше пугает: со знахаркой или с Сёстрами, и продолжала стучать зубами от страха.
Небо на востоке порозовело, и вскоре над горизонтом показалось косматое солнце. Серые кусты и деревья вдоль дороги будто стряхнули с себя пыль и подставили под лучи жёлтые и красные листья, ещё влажные от ночного тумана. Зара привстала в телеге, оглядываясь по сторонам. Деревенские холмы остались далеко позади, вокруг расстилались укутанные дымкой луга, на западе пестрел лес. Тревога рассеялась вместе с темнотой. Ехать ещё долго, и впереди целых три дня с матушкой!
Брюква зашевелилась, просыпаясь. Велела вознице остановиться у ближайшего ручья, чтобы наскоро умыться. Мужичок кивнул:
– Оно можно, лошадке попить и отдохнуть пора.
Заре тоже не терпелось сойти на землю и размять ноги. Наконец среди зарослей багряных рябин блеснуло озерцо. Она на ходу спрыгнула с подводы и побежала к берегу. Вода оказалась студёной, пальцы тут же заломило, по коже прокатилась дрожь. Зара поскорее выбралась из тени на освещённое солнцем место и ждала, пока Брюква умоется. Той холод был нипочём.
– Матушка, тебя ведь Рябинкой звать. Не такой ли красной она была?
– Да, такой. Я крупная родилась, намучилась твоя бабушка со мной. Дважды над ней луна и солнце проходили. Уже силы оставляли её, порой в беспамятство впадала и тут заметила, что рябина за окном вмиг вся покраснела, будто костёр вспыхнул. И всё ей казалось, что это Сония светоч зажгла, чтобы роженицу поддержать. Потому и нарекла меня Рябинкой. Только отец рассмеялся, как увидел мои багровые щёки и хохолок на макушке. Сказал: «Такая мордатая, как есть Брюква». Так оно и приросло. А уж как я вширь пошла, так никто и не вспоминал уже, что Рябинкой меня в Огневице наставник при светочах назвал.
Зара оторвала от грозди несколько ягод, закинула в рот и поморщилась от терпкой горечи.
– Вот ведь как имя судьбу поворачивает… А уж с моим о спокойной жизни и помышлять нечего. Для счастливой женской доли надо Радугой зваться или Яблонькой-в-цвету. Матушка, неужели ты ничего, кроме зарниц, не видела, когда я на свет появилась?
– Нечего было видеть. Темень кромешная стояла, только зарницы полыхали. А что до Яблоньки, так помню я день её рождения. В слякоти и грязи телеги вязли, цветение только спустя луну началось. Но раз Буран пожелал, чтоб цвело, кто ж ему слово поперёк скажет?
Наутро третьего дня на севере показалась синяя полоска гор. Зару придавила тревожная тягость. Брюква же оживилась, заозиралась по сторонам и велела вознице спрашивать у каждого встречного, как добраться до Логовицы.
– А чего нам в той Логовице? – удивился работник.
– Дурень, разве можно к Сёстрам в дорожной грязи заявляться? Найдём баню, сменим пыльную одёжу на чистую, отдохнём и двинем дальше, чтоб к рассвету в обитель успеть.
Деревню нашли к полудню. Устроившись на постой, Брюква сказала вознице, что они с дочерью сходят навестить дальнюю родню. Мужик равнодушно зевнул в ответ и полез отсыпаться в телегу.
Зара с матушкой вышли к окраине, высматривая одиноко стоящее жилище знахарки. Однако ни один из домов на улице не походил на обитель ведьмы. Из ближайших ворот показалась женщина, поздоровалась с чужачками, спросила, кого они ищут. Брюква подошла к ней поближе и шёпотом сказала о знахарке. Зара ожидала, что местная отпрянет с отвращением, поднимет крик, но та спокойно указала на улицу, что вела к Огневице и ответила, ничуть не смущаясь:
– Тётушка Прохлада живёт вон в том доме с вертушкой на крыше. Передавайте ей поклон от Проталины.
Всю дорогу Зара гадала: то ли народ в Логовице такой бесстыжий, что открыто раскланивается с ведьмой, то ли и вправду знахарка знахарке рознь. Дверь отворила высокая костлявая старуха с седыми косами и в белом платке, повязанном вокруг головы.
– Здравствуйте, тётушка! Мы с бедой к вам, – приветствовала хозяйку Брюква.
– С радостью ко мне не являются. Проходите!
Зара ожидала увидеть внутри всё что угодно, но не освещённый светочами поклонный угол с фигурками Сонии, Левии и Тринии.
– Чего рот открыла? – Прохлада подтолкнула изумлённую гостью в спину. – Думала, у меня тут изваяние Виринеи?
Зара смутилась и пролепетала извинения.
– Рассказывайте, с чем пришли, – перешла к делу знахарка.
– Да вот, – начала Брюква, – навели чары на мужа дочки. Бегает к любовнице, на жену не смотрит. Можно ли его от разлучницы отвязать, а к Зарнице моей привязать?
– Ты чего несёшь?! – рассвирепела старуха. – Я таким не занимаюсь! За ворожбой к ведьме иди, если Карающего Огня не страшишься, только за деяния свои всё равно ответишь. Нельзя никого привязать и отвязать насильно – грех это большой. А я только от наведённой скверны избавляю. В этом никакого колдовства нет. Даже Сёстры моей помощью не гнушаются.
Брюква побелела. От ужаса только пучила глаза и заикалась. Знахарка сжалилась над ней:
– Ладно, глупая ты баба. Вижу, что не разумеешь, о чём просишь, худое не замышляешь. Если есть чары наведённые, то помогу.
Прохлада с проворством, неожиданным для старухи, сдёрнула с Зары чепец и отхватила прядь волос небольшим острым ножом, непонятно откуда взявшимся в руке. Затем зажгла плоскую лампу и бросила волосы в огонь. Пламя вспыхнуло с шипением и через мгновенье вновь горело ровно.
– Чиста, – заключила знахарка и протянула руку: – Давай, что от мужа принесла.
Зара достала тряпицу с кудрями Пламеня. Огонь беспокойно заметался, волосы рассыпались зелёными искрами, источая резкий запах смрада.
– Свет-заступник, погань-то какая! – Прохлада накрыла лампу колпаком. – Давно твоего мужа опаивают.
– А очистить-то можно его? И наладится ли с дочкой у них?
– Снадобье для изгнания скверны я сделаю. Болеть, правда, сильно будет, но не помрёт. А про дочь твою сказать ничего не могу, не в человеческой власти чувствами управлять. Пусть она не допускает никого к нему, сама за ним ходит да Сонию о милости просит. Всё, ступайте, Свет вам в помощь!
Зара расплатилась серебряной монеткой, которую дала ей Стужа, забрала пузырёк со снадобьем и выскочила из дома знахарки. На душе было легко. Брюква тоже радовалась и всё приговаривала:
