Kitabı oku: «Держись за небо. Полёт души», sayfa 2
«Целесообразными могут оказаться самые безумные вещи»
Понимая, что нервный срыв может усугубить ситуацию, Костя настоял на немедленном визите к врачу. За этот месяц они еще не посещали центр женской консультации вместе, и тому все время что-то мешало, нередко – перед самым посещением.
Частое отвлечение от работы по семейным делам отнимало у Ордынцева драгоценное время для решения важных вопросов, поэтому он в очередной раз пойти не смог, но настоял, чтобы Ольга сходила с кем-то из подруг или с мамой. Проконтролировать этот момент не предоставлялся случай…
– Константин Юрьевич? – низкий бас в мобильном заставил его почему-то напрячься, словно в предвкушении скверных новостей.
– Я, – быстро ответил он.
– Это врач Ольги, Роман Федорович Коновалов. Акушер-гинеколог.
Костя напряженно поднялся с места, чувствуя, как уши закладывало каким-то визгом, доносящимся из собственной головы… Занервничал он… Голос у врача нехороший.
– Да-да, я слушаю вас, Роман Федорович.
– Константин Юрьевич, вы не могли бы найти время и заехать ко мне для беседы, поскольку в телефонном режиме…
– Что-то случилось? Что-то с ребенком? – его голос звучал надрывисто, хотя сам Костя не понимал причин такой паники.
– Лучше поговорить с глазу на глаз, – спокойным тоном произнес врач.
Довела себя… Точно довела! Наверняка что-то не в порядке, и это что-то имеет серьезное основание, если врач не захотел извещать его по телефону.
Пролетев мимо охраны, беззаботно треплющейся на улице перед входом, Костя открыл машину и бросил пиджак на пассажирское сиденье. Зачем он взял его вообще? Неважно. В спешке ударив по коробке передач, нажал педаль газа… Глухой стук, звон стекла и дикий ор сигнализации заставили переключиться на тормоз. Габарит. Это зазвенел его задний левый габарит и… фара позади стоящего автомобиля. Охрана уже спешила на помощь, но Ордынцев не стал выходить из салона, а только опустив свое стекло, сунул охраннику визитку и несколько купюр «условных».
– Скажи хозяину авто, чтоб набрал меня. Деньги в качестве залога. Не знаю, сколько это будет стоить, – почти на ходу крикнул он и рванул с места.
Но Ордынцев успел заметить, как работники службы безопасности кинулись осматривать автомобиль «жертвы».
– Что с ним в последнее время?
В ответ на вопрос коллеги Дима пожал плечами.
– Да откуда знать? То счастливый приходит, то взвинченный. Вчера, говорят, из производственного кого-то уволил. И тоже посреди дня сорвался и, никому ничего не сказав, куда-то уехал. Жена вроде беременна. Может, проблемы какие.
Костя знал, что о нем в офисе говорят сейчас много. И о том, что любовницу он устроил, и о том, что они ждут ребенка. И о том, насколько ему безразлично положение супруги, и он продолжает ей изменять на полную катушку. Да кому какая разница? А ведь никто не знает истинной истории. Все судят только по тому, что видят, и каждому кажется, что только он способен рассмотреть правду. При мысли об этом Константин вспомнил, что нерешенным остался вопрос отношений с Надей. И с ней нужно бы поскорей порвать.
Врач принял его вне очереди, что Костю насторожило еще сильнее. И не покидающий его мандраж не позволял сосредоточиться.
– Константин Юрьевич, очень деликатная тема… – Коновалов мялся, и это Ордынцева невероятно раздражало.
– Что с ребенком? – нетерпеливо процедил он.
– Дело в том, что… Константин Юрьевич, проблем с ребенком нет… потому что нет и самого ребенка.
Усмешливо нахмурившись, Костя требовательно сверлил врача взглядом.
– Она лгала? Зачем ей это?
– Простите, вы не поняли меня. Ольга верит в свое будущее материнство. Искренне верит. Но у нее так называемая псевдобеременность, – поторопился объяснить Коновалов, дабы не получить по физиономии, ибо взгляд Ордынцева выдавал именно такие намерения.
– Что значит «псевдо»? – продолжал недоумевать тот.
– Ложная беременность, Константин Юрьевич. Очень редкий случай, но бывает.
– Не понимаю, – Костя с недоверием сощурился. – У нее живот…
– Да, психика каким-то образом «договаривается» с организмом, и он поддается всем необходимым переменам. Тошнота, «задержка» женских дней, набухание молочных желез… Растет живот и даже могут появиться ощущения, что ребенок бьется. На самом деле последнее объясняется нарушениями в кишечном…
– Стоп! Доктор! А давайте-ка подробнее и с самого начала! – с яростной взыскательностью остановил его Костя и, заметив возмущенный взгляд врача, понял, что погорячился – здесь он не начальник. – Ольга у вас уже была? До сегодняшнего визита?
– Была, в прошлом году.
– То есть на учет она не становилась?
– Нет, Константин. Сегодня она появилась впервые за год. Если не за полтора.
И Костя вспомнил, – сходила к врачу, сдала анализы, проконсультировалась – все уведомления основывались только на словах Ольги. Но она так решительно говорила о беременности! Да что там – они ведь полдома перевернули вверх дном, готовясь к рождению ребенка! Причем, насколько заблаговременно!
– Господи, но она ведь действительно в это верит! – опешив, проговорил Костя.
– Ситуация очень серьезная для ее здоровья, Константин, – кивнул врач. – Дело в том, что за Ольгой я давно замечал странности…
– Да, с ней работает психотерапевт, – монотонно прокомментировал Костя.
– …УЗИ беременность не подтвердило, ну и прочие признаки тоже. Вот данные осмотра, результат ультразвука… – врач продемонстрировал Ордынцеву медицинские документы. – Поэтому необходимо сейчас с ней работать на психологическом уровне. И тут советую вам запастись терпением.
Железный взгляд собеседника заставил Коновалова перевести дух – становилось понятным, что тот едва сдерживается от крика и садит эмоции внутри себя.
– Что нужно делать? – перевел дух Ордынцев.
– Для начала лучше подготовить Олю к нехорошим новостям. Держать ее в неведении неправильно. Но работать необходимо совместно с её врачом, поэтому попрошу вас дать мне его номер.
– Какой ужас!.. – вдруг выдохнул Костя, и Роман понял, что остался неуслышанным. – Все ведь так уверены, что она беременна. Что же будет? Это ее убьет!
Сейчас он представил весь этот кошмар… необходимость крайних мер, чтобы суметь показать женщине правду и отвести от лжи, в которую она свято верит. Нет, она не сможет!
Достав из портмоне визитку психотерапевта, Ордынцев завороженно протянул ее Коновалову и молча вышел из кабинета.
Какой кошмар! В его голове не укладывалось! Он ведь уже столько всего продумал наперед, так ждал… Да что он? А каково Ольге придется? Представить страшно… И при попытке посмотреть на ситуацию ее глазами, Костя вдруг ощутил давящую боль в области сердца. Уже давно поднывало. Значения не придавал. Да мелочи! Пройдет. Не это важно!
В офис Костя доехал на автопилоте. У порога его встречал хозяин машины, которую он ударил. Ах, да. Отрешенно поговорив с ним, Ордынцев пообещал всё возместить.
День прошел как в тумане. Ему казалось, что все люди, зачем-то к нему обращающиеся, все звонки, которые он принимал, все документы, которые подписывал, – все это просто снится, потому что реальность вокруг застыла в какой-то невесомости.
Сначала ему нужно было поверить в ее стремление создать с ним семью… Нет, самое страшное, на что он решился, – воспитывать чужого ребенка… которого, как выясняется, не существовало. Это звенело в его ушах состоянием паники. Неужели такое бывает? Какую злую шутку может сыграть с нами мозг, разочарованный страданиями некогда счастливой души!
Жутко! Ольга безумела у него на глазах. Что может быть ужаснее необходимости заверить ждущую ребенка женщину, что ожидание напрасно, а беременности не существует.
Зайдя домой, Костя с опаской оглянулся. Стояла подозрительная тишина, которая таила в себе что-то зловещее. Но появившаяся со стороны столовой Ольга бросилась к нему с объятиями.
Звонивший днем Эдуард Максимович попросил его общаться с ней как ни в чем не бывало, и, вспомнив об этом, Костя ответил на ее гостеприимство. Она обходительно сняла с него пиджак, поручила идти переодеваться и даже что-то пропела. А он только настраивал себя на невозмутимость и спокойствие.
Присев за накрытый стол, Костя внимательно осмотрел Олю. Да, она и впрямь выглядела беременной – свободная туника, добавляющая объема талии, в груди тоже вроде раздалась, изменились даже черты лица. И эта не присущая ей детская жизнерадостность. В голове не укладывается. Он все равно не мог уяснить себе реальность происходящего.
– Сегодня отпустила прислугу, готовила сама, – торжественно заявила она.
– Ты была у врача? – устало приложив ко лбу пальцы, спросил он.
– Да, была! – ее глаза светились радостью. – У нас все хорошо, папа! Напрасно ты переживал.
«Папа» – заставило содрогнуться. Она действительно верила в то, что говорила. Костя кротко кивнул.
– Это хорошо, – попытался улыбнуться он.
– Ты чем-то расстроен? Или плохо себя чувствуешь?
– Да так… Ничего особенного… – он сжеманничал, принявшись перебирать вилкой еду в своей тарелке.
Под ее щебет, в котором звучало столько самообмана, Константин куда-то улетучивался в раздумьях над тем, что делать дальше. Ситуация слишком неоднозначная. Надо Мирослава уведомить. Врачи расскажут о методах, а принимать решение нужно будет вместе.
С этим он собрал всех: тестя, врачей Коновалова и Симоненко. По взглядам медиков он убеждался – может произойти самое плохое, у Ольги способны случиться не просто нарушения, но и полная «отключка» адекватности. Говорили долго. Костя участвовал как-то косвенно, словно это его не касалось. Он по-прежнему переживал, но продолжал находиться в прострации.
На следующий день состоялся разговор с Олей. Роман Федорович показал ей снимки, затем попытался объяснить ошибку, которая произошла. Но та смотрела на него с откровенной улыбкой, временами хохотала, потом театрально становилась серьезной. Косте вспомнилось, что и раньше иногда она себя так вела. Играла просто. В итоге она расценила это как шутку, поблагодарила врача за хорошее настроение и попросила Костю отвезти ее домой.
Он все больше приходил в шок от разворачивающихся событий. После визита к врачу подтвердилось, что ситуация катастрофическая. Ольга не собирается адекватно воспринимать информацию, которая может разрушить её иллюзию. Как объяснил психоаналитик, все дело в страстном желании иметь ребенка, страхе, что материнство так и не наступит, и ее частых нервных срывах. Последнее значительно усугубило состояние Ольги, и теперь нужно сделать все, чтобы ее психика не разрушилась окончательно. Хотя Косте казалось, что хуже быть не может.
Вопреки советам всех врачей, он все же старался привести Ольгу в реальность – продолжал проводить аккуратные беседы, показывал снимки, убеждал ее подумать и еще раз объективно оценить свое состояние. Она даже не злилась на него за недоверие, просто улыбалась и отмалчивалась, продолжая строить планы, перебирать детские вещи и проводить время в детской комнате. Как это ужасно! Как ужасно видеть гибнущим близкого человека и чувствовать себя абсолютно не способным ему помочь.
Сдвиг пошел через пару недель, когда ему позвонила сиделка, которую он нанял, чтобы та присматривала за Ольгой, и попросила приехать домой незамедлительно. Жену он нашел в обмазанной кровью постели, рыдающую навзрыд и что-то лепечущую. Что он мог поделать и как успокоить ее придуманные страдания? Ему ничего не оставалось, как помочь ей принять душ, затем обнять ее и просто слушать несвязный бред, состоящий из объяснений. И только когда рыдания стихли, Оля обессилено прошептала:
– Костенька, прости меня, пожалуйста. Я потеряла нашего малыша… Вызови врачей скорей… Костенька, ты слышишь? Позвони им.
Почему такая уверенность, что уже потеряла? Значит, ее мозг принял информацию, что ребенка нет и пытается таким образом «умертвить» его – он был, а теперь потерян? Нет-нет, Костя не будет пытаться это понять – такие вещи невозможно правильно воспринять адекватному человеку.
Всё, что он сделал, – повиновался. Вызвал ее лечащего врача, опять же психотерапевта, разумеется, позвонил ее родителям. Ольгиной матери, Ларисе Александровне, вообще, как ему казалось, глубоко безразлично, что происходит с дочерью. Она только сновала по комнате с театральными причитаниями, как видел это сам Ордынцев.
Бедная Оля! Она ведь, и правда, чужая для всех. Сейчас Костя так ясно это чувствовал. Может, мозг потому и сходит с ума: когда мечтает уйти от реальности, в которой чувствует себя лишним?
– Пока Ольга в больнице, нам нужно решить, как быть дальше, – говорил Костя. – Это не может так продолжаться – она теряет разум. Если мы оставим все как есть, будет хуже.
– Разумеется, Константин, – говорил Эдуард. – Только вот, прежде чем принимать решение относительно дальнейших действий, необходимо дождаться Ольгиного пробуждения. Нужно поговорить с ней, а потом уж решать.
Голос Симоненко звучал так, как общаются обычно с психически неуравновешенными, что приводило Костю в негодование, но сейчас он старался на этом не зацикливаться.
– Оля попросила меня, – с нахмуренной задумчивостью произнес Мирослав, – по телефону… чтобы мы похоронили ребенка. Когда она выйдет из больницы, просила устроить церемонию в узком семейном кругу.
– Вот, – Симоненко указал пальцем в сторону говорящего, – это уже добрый знак. То есть ее сознание готово проститься с этой иллюзией.
– Что вы хотите этим сказать? – с недоумением сдвинул брови Костя.
– Что… возможно… неплохо было бы и послушать ее… Сделать такую небольшую сценку, вроде как действительно похороны… и…
– Да вы о чем бредите? – воскликнул Костя. – Что вы несёте? Вы слышите себя?
– Он – врач! – вдруг наорал на него Мирослав, пригрозив кулаком. – А ты, щенок, рот закрой и слушай, что специалист говорит!
Глаза Кости бесстрашно отражали все бешенство, которое кипело внутри него.
– Я не позволю! – перекричал он тестя. – Я не позволю делать фарс из детских похорон! Вы что? Вам самим лечиться надо!
– Заткнись! – перебил его Мирослав и встал во весь свой двухметровый рост, готовясь наброситься на уступавшего ему в габаритах Костю.
– Да хоть прибейте меня тут! – вновь воскликнул тот. – Но я не позволю!
– Говорите, доктор, продолжайте, – игнорируя возмущение зятя, обратился к Эдуарду Мирослав. – Какова ваша идея? Ей может стать лучше?
– Да, действительно, есть вероятность, что такой стресс поможет Ольге вернуться в свое нормальное состояние после того, как она попрощается с этой иллюзией…
– Вы правда считаете, что она способна вернуться? – не выдержал Костя. – Да ведь у нее и до этого были отклонения!
– Не смей! – вдруг прикрикнул Мирослав Николаевич и рванулся к зятю, но супруга его удержала. – Не смей оговаривать мою дочь, называя сумасшедшей.
– Конечно, вам тяжело признать ее болезнь, потому что виноваты в этом вы, папа! – язвительный акцент на последнем слове и горящие ненавистью глаза Кости распалили в Мирославе ответную ярость, но супруга продолжала стеной стоять на его пути.
– Ты не забылся? – заорал он.
– Послушайте, джентльмены, – монотонно перебил Эдуард, – оставьте выяснение отношений на потом! А теперь позвольте объясниться, Константин.
– Позволяю! – рявкнул тот и вперился яростным взглядом в глаза врача.
– Нам нужно сделать все возможное, чтобы спасти Ольгу. И на данный момент, она настолько верит в свою беременность, что переубедить женскую психику вряд ли невозможно. И если она убеждена в существовании своего ребенка, то нужно сделать так, чтобы ее прощание с этой беременностью выглядело как можно правдоподобней. Понимаете, Константин, в данном случае целесообразными могут оказаться самые безумные, на первый взгляд, вещи. Это вы понимаете, что она ошибается. А она не понимает! Наша задача аккуратно и доходчиво донести до нее суть вещей.
Тот только отрешенно впялился в окно, отвернувшимся торсом демонстрируя свое отношение к происходящему.
– Мы принимаем ваше предложение, – вдруг согласился Мирослав.
Ордынцева это не удивило – тот часто решал за всех и вмешивался во всё. Но его не это выводило из себя, а человеческая тупость. Ему казалось, что все играют.
– Только так, Костя! – прозвучал командный тон. – Чтобы об этом никто ничего не знал. Слышишь? Я не позволю, чтобы о дочери говорили как о сумасшедшей! Пусть все думают, что действительно потеряла ребенка. Правдоподобней будет и для нее.
Тот только кивнул, горько усмехнулся, но не повернулся.
– Разумеется, Мирослав Николаевич. Я ожидал услышать нечто подобное, показывающее ваше истинное лицемерие в данной ситуации. Главное – мнение общества.
И снова рвущегося Димончука удержала его хрупкая супруга.
– Я прошу в последний раз, – Костя обернулся к Мирославу, не стыдясь бросить даже умоляющий взгляд в его сторону, – давайте покажем ее западным специалистам. Я навел справки и нашел отличных профессионалов.
– Нет! – отрезал тот, и в этой категоричности слышалась скорее какая-то принципиальность.
Костя развел руками и тихонько пробормотал:
– Прости, Оленька, я сделал все что мог.
«Прости меня, родная моя»
Проснувшаяся Оля не изменила своего решения относительно похорон, хотя ее нестабильность в поведении была непредсказуема. Костя в приготовлении этого театра не принимал участия. Он вообще с трудом согласился просто поприсутствовать.
Все эти абсурдные идеи настолько его удручали, что ему хотелось сейчас же исчезнуть из жизни умалишенной семейки и забыть все, как страшный сон. А заодно вычеркнуть странные годы своей жизни. Интересно, что и сама Ольга не особо нуждалась в поддержке мужа – она будто о нем забыла. Наверное, потому что отец и мать нашли, наконец, время для общения с дочерью. А Костя как был чужим для нее, так и остался.
Не верилось, что все это происходит на его глазах: кладбище, маленький гробик, цветы и даже игрушки… Косте казалось, что он чувствует шевеление своих волос от этой картины, полной лицемерия и ханжества.
Мирослав сделал всё возможное, чтобы обстановка выглядела правдоподобно, но только зачем, если сама Ольга не понимала, что происходит, и Константин отчетливо это видел по ее рассеянному взгляду. Он знал: ее наколют успокоительными, чтобы она могла стоять на ногах. И, увидев жену впервые за последние четыре дня, Костя обомлел – она походила на высохший манекен.
Самое страшное, в чем он практически был убежден, что как раз из-за действий успокоительных этот «спектакль» не останется в ее памяти, а, следовательно, их старания могут оказаться напрасными. Его предположения подтвердил иностранный врач-психиатр, с которым утром Ордынцев консультировался по видеосвязи.
Мирослав старался не подпускать Костю близко к дочери, но присутствия зятя требовал. Ордынцев к этому относился равнодушно – ему даже стало легче, когда он оказался освобожденным от бремени ухода за безумной супругой. Пусть душевно эта ситуация его уничтожала, но ведь он понимал, что жена никогда не любила его, потому обязана быть с близкими людьми, которые станут для нее настоящей поддержкой. Так будет лучше.
Казалось, у Кости отсутствовали эмоции – на протяжении церемонии недвижимым оставалось даже его лицо, и только застывшая скорбь в глазах отражала плач души, до тошноты подавляемый им глубоко внутри себя. Бледность подтверждала состояние шока, в котором сам Константин пребывал последние дни. Он никогда не поймёт и не примет эти вопиющие игры с сознанием человека в кругу людей, которых жизнь требовала от него называть родственниками.
Маленький гробик опустили в могилу, и Костя облегченно выдохнул. Затем Мирослав поспешно начал уводить дочь восвояси, да и несколько присутствующих человек тоже поторопились покинуть церемонию.
Пришла поддержать Костю и Дарина Игоревна. По окончании мероприятия она тихонько подошла к нему, будто боявшемуся тронуться с места, и, коснувшись его плеча, шепнула:
– Тут мама недалеко. Может, зайдешь?
Только по прерывистому дыханию стало слышно, насколько небезразлично все это Косте, но он продолжал стоять камнем.
– Не хочешь? – с грустью спросила она и, не дождавшись ответа, думала уже отойти, как услышала нервозный выдох сквозь зубы.
– Стыдно!
На этом он пошел к стоянке своей дорогой, не желая сталкиваться со всеми участниками процессии. И совершенно странным образом Костя заблудился среди секторов, в какой-то момент осознав, что ноги сами несут его в гости к родному человеку.
Несмело ступив за ограду, он осмотрелся кругом. Чисто, убрано, на могилке растут ромашки. Все, как он просил. Мама улыбалась ему с памятника своей живой и дарящей благо улыбкой. Такой улыбки ни у кого не было. Только у мамы.
Больше десяти лет назад она так и прощалась с ним. Несмотря на все страдания, которые приходилось терпеть ее телу, она умиротворенно улыбалась, чтобы дети запомнили уходящую маму именно такой. И Косте запало в душу, как тяжело ей давалось подавлять боль в себе, как он умолял ее этого не делать… Она поддалась чувствам только тогда, когда со слезами на глазах умоляла:
– Сыночек, родненький, прошу тебя, не играй в игры дяди Вани! Не становись на этот путь… У них такой мир тяжелый! Погибнешь, Костюша! Пообещай мне сделать все, чтобы уйти от этого. И Кристину береги. Ты даже не представляешь, какая эта жизнь! Запомни мои слова! Вспоминай почаще! Чтобы я ушла со спокойной душой, родной мой.
Тогда он рыдал и клялся. Тогда он обещал и божился. И он действительно хотел послушать маму, потому что она всегда оказывалась права. И сейчас понимал, что чувство вины, осевшее в его сердце, мешает ему нормально дышать.
Причем вина эта оставалась болью и за младшую сестру: Кристину отправили в колледж за границу, а воспитывать и учить ее чему-то он не считал себя правым, ведь слишком необразцовым стало его поведение после смерти мамы. И теперь ему нелегко было осознавать, что сестра стала одной из тех девиц бомонда, которых в последнее время он сам старался избегать.
– Ма-а-ам, – вдруг упал на колени он и понял, что сдерживаться больше не в силах. – Прости меня, родная моя!.. – из его сердца раздавался плач ребенка, до глубины души пожалевшего о своем непослушании. – Я предал тебя… Ты так просила… А я ничего не сделал… чтобы человеком стать.
Косте казалось, что мама не могла не услышать его даже в другом мире, ибо его сердце разрывалось от сокрушения, и ему хотелось об этом кричать во все горло, потому он не препятствовал себе освобождаться от этой боли.
– Ты, наверное, краснеешь за меня там… перед ангелами на небесах. А я так упал… – его сдавленный шёпот прерывался лишь попытками перевести дух – горе продолжало тяжело трепать уставшую душу. – Я все время падаю. Наверное, совсем скоро ты даже не сможешь рассмотреть меня с высоты…
– Ну будет тебе, Костя, – услышал он над ухом знакомый голос и ощутил похлопывание по плечу, от чего содрогнулся с ненавистью. – Ну что ты как мальчик?.. Прямо странно видеть тебя таким.
Этот заботливый сарказм звучал от дяди Вани, очевидно, искавшего племянника здесь.
– Не нужно меня стыдить, – не поднимая головы, пресек его попытки Костя. – Если человек что-то чувствует, значит, он еще жив. Хотя… кому я это пытаюсь донести?
Сдержав это сокрушение, только вроде бы освободившее его, Костя будто вернул его обратно в себя. Встав на ноги, он с равнодушным ожиданием посмотрел на Ивана Никитича. Тот спрятал ироничную улыбку в попытках поговорить о наболевшем.
– Красивая была женщина, – кивнул Ордынцев-старший в сторону памятника. – Жизнерадостная такая… К сожалению, твой отец так и не смог сделать ее счастливой.
– Почему ты так решил? Она никогда на него не жаловалась.
– Какой женщине понравится жить с алкоголиком?
– Она не воспринимала его пьяницей, а относилась к нему как к больному человеку.
– Да, но это его не спасло…
Костя видел наигранное расстройство в лице дяди и в очередной раз убедился: того что-то задевало в отношениях его родителей. Возможно, он завидовал женской самоотверженности, с которой мать боролась за отца. Кто из мужчин отказался бы от возможности быть любимым такой всепрощающей любовью?
– Жаль их, – продолжал дядя. – Хорошая пара была. А ты, Костя, не кипятись в отношении Мирослава. Ольга – его дочь, потому он сам решит, что и как с ней делать.
– Да, я уже понял, что моего участия в этом не требуется. И хотя мне судьба Оли не безразлична, я все же предоставлю Димончуку полную свободу действий в этом. Не собираюсь нести ответственность за то, чего я не делал.
– Что ты имеешь в виду? – с подозрением сощурился Иван Никитич.
– То, что ты подумал, – резко ответил тот. – Я выхожу из игры. Занавес, в общем. Следующий раунд – без меня.
– Костя, ты, правда, надумал выйти?
– Естественно! – он наслаждался замешательством дяди.
– Так, ты не горячись, – попытался успокоить его Иван Никитич. – Это все может обернуться против тебя!
– Не дождетесь! – он пронзил дядю решительным взглядом, не терпящим возражений. – Долги все раздам, накормлю ваши ненасытные рты до рвоты и освобожусь от этой кабалы. Ясно?
– Костя, ты понимаешь, что…
– Если бы ты вёл дела, – перебил его племянник, – как порядочный человек, а не проворачивал за спиной Мирослава махинации, то он не потребовал бы гарантий… А так пришлось меня в заложники… в рабы отдавать. Но каждый раб может купить свободу.
– Рабы столько не имеют на счетах, сколько имеешь ты, Костенька.
– Я готов тебе отдать все до копейки, – с пренебрежительной усмешкой говорил тот. – Хочешь? Но взамен мне нужна полная свобода!
– Слишком много на кону стоит, Костя. Тебе принадлежит управление компанией…
– Но мне не принадлежит всё! Верно ведь? Я просто исполняю обязанности.
– Но ты стоишь у руля! И у тебя это получается лучше, чем у кого-то другого. Могу тебе предложить, если хочешь… – Ордынцев-старший вдруг почесал нос – так он делал, когда собирался озвучить некорректные предложения. – Костя, ты можешь легко со всем расквитаться сейчас, – в глазах дяди торжествовала ирония. – Мирослав не захочет, чтобы Ольгу признавали официально невменяемой, видишь, как он, бедолага, бьется за репутацию? Поэтому ты можешь этим воспользоваться.
Иван Никитич прочитал в глазах племянника растущую ярость, но рискнул продолжить, допустив мысль, что уникальность его идеи все же возьмет верх над присущим тому приличием.
– Подсунь ей документы: доверенность, передачу дел тебе, дарственную на акции или всё, что сможет избавить нас от долга Димончуку и раздавить его. Чтобы не совал больше нос. Он ведь, сам понимаешь, претендует на компанию… Ольгина болезнь ему только на руку…
– Дядя Ваня, – процедил сквозь зубы Костя, всеми силами сдерживая хрустящие в кулаках пальцы, – ты понимаешь, что мне ваши аферы не нужны? Я, напротив, хочу свободы от них! А этот способ приведет меня к другому узлу, который может завязаться вокруг моей шеи.
– Что ты собираешься делать?
– Мы с Ольгой никогда не были мужем и женой, а потому развод освободит обоих от этой ноши, которую снять надо было уже давно.
– Костя, это нецелесообразно!
– Я докажу! – прошептал с яростью тот, бросая беглый взгляд в сторону маминого надгробия. – Что мы не жили вместе. А Оля сошла с ума по причине вашей алчности. Всем плевать было на ее состояние, когда что-то еще можно было исправить. Любила она все эти годы не меня. И ребенка надумала не от меня, потому что у нас с ней никогда ничего не было…
– Не вздумай, Костя! – вдруг повысил голос дядя Ваня. – Мирослав нас со свету сживет. Позже займешься своим разводом. Потерпи ты!
– Я слышу это больше пяти лет, дядя! Достали меня эти обещания! С тобой дел иметь нельзя! Ты ведь непорядочный человек! Почему Мирослав и ведет себя так. Связался в свое время…
– Ты у нас порядочный? – ехидный тон дяди вынудил Костю обозленно вздохнуть.
– К моему великому сожалению, падаю вслед за тобой, – отрезал он. – Но надеюсь зацепиться за какой-нибудь сучок.
С болью в глазах посмотрев на мамин портрет, он мысленно попросил у нее прощения за то, что она стала свидетельницей этих бесцеремонных разборок.
