Kitabı oku: «Я Пилигрим», sayfa 8

Глава 2

Зрители стали собираться рано утром, когда увидели ограждение и специальную команду плотников, возводящих помост. Публичные объявления о предстоящей казни в королевстве вывешивались редко, обычно такого рода новости люди передавали друг другу, позвонив по мобильному телефону или скинув эсэмэску.

В течение нескольких часов огромные толпы людей стекались к автомобильной парковке. Проезжавший мимо со своим отцом двенадцатилетний парнишка, лучший друг Сарацина, узнал, что означают все эти приготовления. Была пятница, которая у мусульман традиционно является днем отдыха, и повсюду были такие пробки, что ребенку потребовался целый час, чтобы добраться домой. Он тут же схватил велосипед и проехал восемь миль, чтобы рассказать другу об увиденном.

Опасаясь самого худшего, но ничего не сказав матери и сестрам, Сарацин сел на свой мопед, посадил на него друга, и они направились в сторону Корниша – дороги-набережной, идущей вдоль Красного моря к деловой части Джидды.

Как только море предстало взору мальчиков, в главной мечети закончилась молитва. Сотни людей покинули храм и присоединились к толпе зрителей на автостоянке. В свете яркого летнего дня мужчины, облаченные в ослепительно-белые дишдаша⁴, составляли резкий контраст с женщинами, стоявшими кучками в своих черных абайя⁵ и чадрах. Цветовые пятна в эту картину вносили только маленькие дети в джинсах и рубашках.

Казни – единственная форма публичных развлечений, дозволенная в Саудовской Аравии. Кино, концерты, танцы, спектакли и даже посещение кофеен, в которых могли бы встречаться разнополые посетители, здесь строго запрещены. Однако все, включая женщин и детей, имеют возможность посмотреть, как человека лишают жизни. В королевстве пренебрегают такими современными методами, как смертельные инъекции или хотя бы расстрел, здесь в ходу публичное отсечение головы – способ, словно бы специально предназначенный для того, чтобы хорошенько потешить толпу.

В тот день на Корнише было сорок три градуса в тени. Жара волнами расходилась от асфальта. Мопед проскальзывал среди множества транспорта, заполонившего дорогу в выходной. Впереди творился сущий хаос: шоссе пересекал новый путепровод, и все ряды, кроме одного, заняла строительная техника – образовалась пробка на несколько кварталов.

Сын зоолога пребывал в ужасе и смятении: ему было душно в шлеме и вдобавок мальчика укачало. Бедняга держался из последних сил, отчаянно надеясь, что на помост выведут какого-нибудь африканца-наркодилера. Мальчик старался не думать, что ему предстоит увидеть отца в последний раз, когда тот опустится на колени, а вокруг будут жужжать мухи, а потом серебристая сталь меча исчезнет в кровавом фонтане.

Взглянув на плотно стоящие впереди машины, он свернул в сторону и в вихре пыли и мелкого сора выехал на изрытую жуткими ямами строительную площадку.

Несмотря на то что полюбоваться зрелищем собралась большая толпа, на автостоянке воцарилась относительная тишина – слышался лишь негромкий гул разговоров, да, усиленный акустической аппаратурой, доносился из мечети голос муллы, который читал что-то из Корана. И вот даже тихие голоса умолкли: служебная машина пробралась через оцепление и остановилась у помоста.

Из автомобиля вышел человек мощного телосложения в безукоризненно белой дишдаша и, преодолев пять ступенек, взошел на помост. Отполированная до блеска кожаная лямка пересекала по диагонали его грудь, заканчиваясь на левом бедре, где висели ножны с длинным изогнутым мечом. Это был палач по имени Саид бен-Абдулла бен-Мабрук аль-Биши, известный как лучший мастер своего дела во всем королевстве. Его слава зиждилась на процедуре так называемой перекрестной ампутации. Гораздо более сложная, чем простое отсечение головы и назначаемая в качестве наказания за грабеж на большой дороге, она требует виртуозной сноровки в обращении со специально изготовленными тесаками, чтобы суметь быстро отрубить правую руку и левую ногу осужденного. Проявляя похвальное усердие в освоении этой методики, Саид аль-Биши в течение многих лет совершенствовал свое мастерство во время публичных казней в Саудовской Аравии. Теперь палачу редко требовалось больше одного взмаха меча, чтобы отрубить голову или конечность несчастного.

Ответив на приветствия нескольких зевак, аль-Биши едва успел освоиться на рабочем месте, как увидел белый автофургон, продвигающийся сквозь толпу к помосту. Поднялся заградительный барьер, и снабженная кондиционером машина остановилась рядом со ступенями. Толпа качнулась вперед, чтобы разглядеть пассажира. Задние дверцы распахнулись.

Зоолог шагнул в этот кипящий людской котел босиком, глаза завязаны толстым белым бинтом, руки скованы за спиной.

В толпе были люди, лично знавшие осужденного или когда-то видевшие его, но они не сразу поняли, кто именно перед ними. Одному Аллаху известно, что тайная полиция сделала с несчастным за минувшие пять месяцев: казалось, он усох, от человека осталась одна оболочка, а тело уменьшилось в размере, как у полупрозрачных обитателей домов престарелых. А ведь ему было всего тридцать восемь лет.

Осужденный хорошо понимал, где он и что с ним происходит: сорок минут тому назад чиновник из так называемого Министерства юстиции пришел к нему в тюремную камеру и зачитал официальное судебное решение. Так зоолог узнал, что его приговорили к смерти. Когда двое полицейских медленно вели несчастного к ступенькам помоста, он поднял лицо к солнцу и постарался расправить плечи. Он не хотел, чтобы его сын и дочери потом услышали, будто перед смертью их отец утратил мужество.

На Корнише попавшие в пробку шоферы со смешанным чувством зависти и неприязни наблюдали, как мимо них проезжал мопед мальчишки, который использовал стройплощадку как автостраду. Ох уж эти чертовы детишки, везде пролезут!

Сын зоолога проскользнул мимо свернутых пожарных шлангов, из которых поливали водой измученных бангладешских рабочих, чтобы они не потеряли сознание от жары. Петляя, мальчик пробрался через лес бетонных конструкций. У него оставалось минут семь, чтобы попасть на площадь.

Позже Сарацин вряд ли смог бы объяснить, зачем он так спешил. Что он собирался там делать? Мучимый страхом и болью, мальчик думал о том, что он сын своего отца и, значит, каким-то образом не только продолжает его земное существование, но и унаследовал частицу отцовской души. Вот почему он непременно должен присутствовать на месте казни.

Подросток резко бросил мопед влево, через пустырь, заваленный мусором, и еще быстрее устремился к дороге, выходящей на площадь. Она была перекрыта ограждением, но там, где заканчивался ряд стальных прутьев арматуры, Сарацин увидел коридор, достаточно широкий, чтобы протиснуться. Аллах не оставлял его!

Мальчик еще круче вывернул руль мопеда влево, словно в слаломе, петляя между пучками прутьев и поднимая клубы мелкой пыли, быстро приближаясь к узкому проходу. Он сделает это!

Зоолог, стоявший на помосте с завязанными глазами, почувствовал на своей шее руку, которая придавила его книзу. Это палач заставлял его встать на колени. Опустившись, осужденный ощутил на щеках солнечные лучи – значит, он обращен лицом к Мекке, которая отсюда всего в сорока милях. В той же стороне был и его дом. Мысль о жене и детях, теперь навсегда для него потерянных, заставила беднягу содрогнуться всем телом.

Палач схватил зоолога за плечо, точно зная по предыдущему опыту, когда именно его жертве понадобится устойчивость. Из громкоговорителя мечети послышалась команда.

На всем протяжении площади, от строгого здания Министерства иностранных дел до лужайки перед мечетью, тысячи людей опустились на колени, чтобы в молитве обратиться лицом к Мекке. Как и все благочестивые мусульмане, зоолог знал слова наизусть и произносил их в унисон с толпой. Известно было и сколько продлится молитва: ему оставалось прожить на этой земле четыре минуты.

Парнишка, наполовину ослепший от пыли, поднятой его виляющим мопедом, проглядел очередной пучок стальных штырей. Один из них торчал почти на фут в сторону от остальных, и когда мальчик заметил его, тот уже проскользнул между спицами переднего колеса.

Продемонстрировав потрясающую реакцию, Сарацин мгновенно наклонил мопед вбок, но все же проделал это недостаточно быстро. Переднее колесо продолжало крутиться, и стальной штырь сломал несколько спиц, яростно корежа металл. Обломки спиц пробили газовый баллон и головку цилиндра, колесо вывалилось, передняя вилка зарылась в грязь. Мопед резко остановился. Сын зоолога с другом по инерции перелетели через руль и оказались на земле: перепачканные грязью, руки и ноги переплелись в клубок. Ошеломленные случившимся, ребята еще не успели до конца осознать, что их верный стальной конь теперь годится разве что на металлолом.

К тому времени как с ними поравнялись первые из автомобилистов, потрясенно наблюдавших с Корниша за происходящим на площади, молитва на месте казни закончилась. Люди встали. Палач подошел вплотную к стоящему на коленях осужденному, и толпа притихла. Экзекутор прикинул, под каким углом ему лучше орудовать своим мечом, и стоявшие совсем близко зрители заметили, что он обменялся парой слов со своей жертвой.

Много лет спустя я беседовал с несколькими людьми, присутствовавшими в тот день на месте казни. Среди них был и Саид аль-Биши, государственный палач. Мы вместе пили чай у него дома в майлисе – гостиной для официальных приемов, и я спросил, что сказал тогда зоолог.

– Редко кто способен связать пару слов в подобной ситуации, – ответил Саид аль-Биши, глубоко вздохнув. – Поэтому, разумеется, я все запомнил. Говорил он мало, но убежденно. Этот человек сказал мне: «Важно только одно: чтобы Аллах и народ Саудовской Аравии простили мне мои грехи».

Палач умолк и посмотрел в сторону Мекки. Я в ответ почтительно склонил голову:

– Аллах акбар. Бог велик.

Аль-Биши глотнул еще чаю, глядя куда-то перед собой, погруженный в размышления о мудрости, которую обретает человек в последние мгновения жизни. Я неотрывно смотрел на него, задумавшись. Чего абсолютно точно нельзя делать в арабских странах, так это обвинять человека во лжи, даже намеком.

Итак, я просто глядел на палача, а он по-прежнему сидел с видом мыслителя, устремив взор вдаль. Я слышал журчание воды в фонтане на его ухоженном дворе, затем до нас донесся шум, который подняли слуги, суетящиеся на женской половине дома. Аль-Биши был палачом на государственной службе, и платили ему, должно быть, немало.

В конце концов он начал беспокойно ерзать на стуле и бросил на меня быстрый взгляд, словно хотел убедиться, действительно ли я такой молчун или пытаюсь вызвать его на откровенность.

Я так и сидел, не сводя с него глаз. Он рассмеялся:

– Для уроженца Запада вы весьма умны, так что давайте теперь обсудим, что этот человек сказал на самом деле.

И Саид аль-Биши поведал мне следующее:

– Наклонившись к осужденному, я попросил его открыть шею, насколько это возможно, и не двигаться – тогда нам обоим будет легче. Ему, казалось, было все равно, он только подвинулся ко мне ближе. Его рот был поврежден изнутри – такое случается во время допросов, – и говорил бедняга с трудом.

– Вы знакомы с королем? – спросил он.

Вопрос застал меня врасплох, но я ответил, что имел честь видеть его величество несколько раз. Он кивнул, словно именно это и ожидал услышать.

– В следующий раз, когда увидите его, передайте слова одного американца: «В вашей власти казнить мыслителя, но невозможно убить мысль».

Тут хозяин дома посмотрел на меня и пожал плечами.

– И что, вы передали эти слова королю? – заинтересовался я.

Мой собеседник рассмеялся:

– Разумеется, нет. Мне еще пока что жить не надоело.

Не было нужды спрашивать, что случилось дальше, – я уже знал об этом от очевидцев, присутствовавших в тот день на месте казни. Когда аль-Биши закончил свою короткую беседу с осужденным, с Красного моря подул горячий бриз. Многие упоминали об этом. Поскольку в тот день вообще стояла страшная жара, асфальт раскалился до невозможности. Палач встал и одним плавным движением извлек меч из ножен. Он отступил на один шаг от своей жертвы и наметанным глазом прикинул расстояние, после чего широко расставил ноги.

Единственный звук, который был слышен, – треск, доносившийся из динамиков: как уже упоминалось, мечеть была оснащена системой радиотрансляции. Аль-Биши, держа длинный меч плашмя, распрямил спину и вздернул подбородок, чтобы его лучше было видно в профиль, – при знакомстве с палачом я сразу заметил, насколько он тщеславен. Одной рукой аль-Биши как можно выше поднял меч над головой. Несмотря на нещадно слепившее глаза белое солнце, взоры всех присутствующих были устремлены на палача.

А тот медлил, словно в нерешительности. Меч красиво сверкал, придавая ситуации еще больше драматизма. А потом палач обеими руками обхватил рукоятку меча и с фантастической скоростью обрушил его острое металлическое лезвие на затылок зоолога. Как вы помните, аль-Биши попросил осужденного не двигаться с места.

Все, кому приходилось присутствовать при отсечении головы, отмечают, что это сопровождается особым звуком – громким и хлюпающим, словно разрубают арбуз. Острие меча вошло в спинной мозг несчастного зоолога, перерезало сонную артерию и рассекло гортань, и лишь после этого голова отделилась от туловища.

Она покатилась по мраморному помосту: веки трепетали, из перерезанных артерий хлынула кровь. На мгновение показалось, что обезглавленное тело зоолога словно бы плывет по воздуху, а потом оно завалилось вперед, в лужу вытекшей из него крови.

Палач все в такой же белоснежной, нисколько не запятнанной кровью дишдаша гордо взирал на дело рук своих. Треск в динамиках сменился молитвой, толпа на площади разразилась аплодисментами. На труп налетел рой мух.

Сын казненного, запыхавшись от бега, с сильно содранной на левом боку кожей и окровавленной рукой, наспех замотанной носовым платком, доковылял до площади, когда труп его отца уже погрузили в сказочную прохладу белого автофургона. Там работали мощные кондиционеры, да вот только служили они не удобству живых: их установили, чтобы не дать распространиться трупному запаху.

Большинство зрителей разошлись, остались только полицейские, чтобы снять ограждение, да пара бангладешских чернорабочих, смывавших кровь с мрамора.

Парнишка огляделся, надеясь увидеть знакомых и узнать, кого казнили, но люди быстро покидали площадь, чтобы укрыться от горячего ветра, который закидывал их головные платки на лица и делал похожими на бедуинов. На маленькой лужайке перед мечетью муэдзин закрывал деревянные ставни, чтобы защитить здание от надвигавшейся песчаной бури.

Мальчик, подгоняемый ветром, добежал до железного ограждения и спросил у муэдзина имя и профессию казненного. Тот обернулся и, прикрывая лицо от песка, прокричал что-то в ответ. Ветер унес звук его голоса, единственным словом, которое расслышал мальчик, было «зоолог».

Изъятый позже материал, отснятый камерами наблюдения, показал, что муэдзин вернулся обратно и снова занялся своим делом, даже не заметив, что ребенок неотрывно смотрит на мраморный погост, подставив тело обжигающему ветру, а душа его погружена в бездну отчаяния. Несколько минут он стоял неподвижно, твердо решив вести себя, как подобает мужчине, и не плакать.

Мальчик был похож на овеваемую ветром статую. На самом деле, как большинство людей, охваченных безграничным ужасом, он словно бы потерял ориентировку в пространстве и времени. Наверное, бедный парнишка еще долго оставался бы там, но тут один из полицейских подошел к нему и велел убираться, выразительно подняв бамбуковую палку. Чтобы избежать ударов, несчастный ребенок, спотыкаясь, побрел прочь.

Двигаясь вперед сквозь песчаный вихрь, мальчик наконец дал волю слезам, прорвавшим барьер его железной выдержки. Чувствуя себя невероятно одиноким в городе, который теперь ненавидел, он испустил жуткий вопль. Впоследствии очевидцы рассказали, что это был горестный плач, но я знал, что они ошиблись: то был первый крик новорожденного.

На продуваемой горячим ветром автостоянке в центре Джидды произошло рождение Сарацина-террориста. То был процесс не менее кровавый и болезненный, нежели появление его на свет четырнадцать лет тому назад. Позднее неослабевающая любовь к отцу превратила этого человека в пылкого приверженца консервативного ислама, врага всех западных ценностей, сторонника джихада и насилия, откровенного разрушителя монархии короля Фахда.

Спасибо тебе за это, Саудовская Аравия.

Глава 3

Несмотря на огромное богатство, обширные запасы нефти и любовь к самому современному, изготовленному с применением высоких технологий американскому оружию, в Саудовской Аравии ничего не работает как следует. Взять хоть общественный транспорт в Джидде.

Поскольку мопед был сломан, вернуться сын зоолога мог только автобусом. Но ждать его пришлось слишком долго, к тому же поднялась пыльная буря, поэтому, пока Сарацин добирался до дому, родные успели узнать про казнь главы семейства и вот уже целых двадцать минут ждали подтверждения страшной новости.

Вся большая семья собралась в скромной гостиной. Ужас, охвативший мать, быстро передался остальным родственникам. Боль, испытываемая вдовой, была так сильна, что пересилила и страх, и осторожность: несчастная женщина принялась бранить свою страну, ее несправедливые законы и даже самого короля. Ни один мужчина в Саудовской Аравии ни за что не признает этого, однако мать Сарацина была самым умным человеком из всех, что сидели сейчас в гостиной.

Поток горестных обвинений прервался, лишь когда кто-то, выглянув в окно, увидел, что возвращается ее сын. Захлебываясь слезами, мать встретила его в прихожей в полном отчаянии из-за того, что мальчик стал свидетелем казни родного отца. От этого случившееся казалось ей еще более ужасным.

Когда в ответ на немой вопрос матери он отрицательно покачал головой и рассказал об аварии на стройплощадке и поломке мопеда, она, тяжело опустившись на колени, в первый и единственный раз в жизни возблагодарила Аллаха за каждую ссадину на теле сына. Мальчик помог ей подняться и увидел двух сестер, стоявших отдельно от всех, словно бы их высадили на необитаемый остров отчаяния.

Сарацин обнял девочек и поведал собравшимся, какое безысходное горе овладело им по дороге домой: ведь казненному преступнику не полагались ни похоронная церемония, ни достойное погребение – другие члены семьи еще не успели подумать об этом. А ведь и точно, они даже не смогут закрыть покойнику глаза, обмыть его и оказать самую последнюю услугу – завернуть в саван (гробов у мусульман нет). Останки несчастного зоолога будут зарыты на общем участке кладбища, в месте, которое никак не обозначено. Если им повезет, могильщик положит труп на правый бок, лицом к Мекке.

Мать потом вспоминала: несколько месяцев ничто не могло рассеять гнетущее облако скорби, нависшее над домом. Их посещали лишь ближайшие родственники, телефон молчал. Шутка ли: подстрекательство и разложение – это означало, что семья казненного подвергнется остракизму со стороны друзей, знакомых и общества в целом. В каком-то смысле все домочадцы зоолога были брошены в безымянную могилу и похоронены вместе с ним. И все же неуклонное течение дней со временем притупило остроту их горя. Мальчик, который прекрасно учился, взял наконец в руки книги и продолжил занятия дома. Это немного успокоило мать и сестер: ведь образование – шанс обрести лучшее будущее, пусть даже эта перспектива и представлялась им тогда весьма туманной и фантастической.

Через восемь месяцев после казни в темном небе неожиданно забрезжил рассвет: тайком от невестки и внуков дедушка, отец зоолога, неустанно стремился облегчить их участь. Задействовав все свои знакомства и потратив на взятки последние деньги, старик сумел-таки выхлопотать для вдовы сына и троих ее детей заграничные паспорта, разрешения на выезд и визы. Возможно, власти не стали препятствовать отъезду родных казненного, поскольку те служили постоянным напоминанием об их злодействе. Как бы то ни было, дедушка, приехав к невестке и внукам поздно вечером, сообщил ошеломляющую новость: завтра на рассвете им предстоит покинуть родину. Сделать это надо было как можно скорее, пока люди, которых он подкупил, не передумали.

Всю ночь Сарацин и его родные упаковывали свое нехитрое имущество и, вспоминая пережитое, решили, что прощаться им не с кем. На рассвете семья тронулась в путь. Колонна из четырех автомобилей двенадцать часов ехала через нескончаемую пустыню, мимо бескрайних нефтяных месторождений, пока путники не увидели впереди в сгущающихся сумерках бирюзовые воды Персидского залива.

Через него сверкающим ожерельем протянулась дамба, соединяющая Саудовскую Аравию с независимым островным государством Бахрейн. Дамба короля Фахда – под таким названием известно это чудо голландской инженерной мысли – является одновременно и мостом длиной более шестнадцати миль. И на каждой миле пути саудовский монарх улыбался нашим беглецам с рекламных щитов. А ведь по злой иронии судьбы именно этот человек подписал указ о казни несчастного зоолога. Ненавистное лицо Фахда – последнее, что мальчик увидел, покидая родину.

После того как они заплатили еще одну взятку на границе, дедушке и трем двоюродным братьям Сарацина было разрешено на короткое время въехать в Бахрейн без документов, чтобы перевезти семейные пожитки в дом, который старик снял через знакомых. При виде этого убогого жилища у женщины и детей буквально упало сердце, хотя вслух никто ничего не сказал.

Ветхая лачуга, расположенная на маленькой грязной площади в промышленном районе Манамы, столицы Бахрейна. Входная дверь нараспашку, водопровод едва работает, электричество проведено только в две комнаты, но пути назад нет: все равно ничего хуже, чем оставаться в Джидде, быть не могло.

Когда нехитрый скарб был наконец выгружен, мать с дедушкой прошли в обветшавшую кухню, и женщина тихим голосом поблагодарила отца мужа за все, что он для них сделал. Старик покачал головой, сунул невестке в руку тоненькую пачку банкнот и пообещал, что будет присылать деньги каждый месяц: понемногу, но им должно хватить. Вдова закусила губу, чтобы не расплакаться, – так тронуло ее великодушие свекра, – а тот медленно подошел к внучкам, которые наблюдали за ними из грязного двора, и обнял девочек.

Самое трудное старик оставил напоследок. Внук, прекрасно понимая, что происходит, с нарочито деловым видом распаковывал коробки на заднем крыльце. Дед подошел к нему и остановился, ожидая, когда мальчик оторвется от своего занятия. Оба они не были вполне уверены, подобает ли мужчинам открыто проявлять эмоции. Наконец старик шагнул вперед и крепко обнял мальчика. Времени демонстрировать характер у деда не осталось: один Аллах знает, суждено ли им увидеться снова.

Дедушка внимательно посмотрел на парнишку и в который уже раз удивился, как сильно тот похож на своего покойного отца. Кто бы что ни говорил, а все-таки наша жизнь продолжается в детях и внуках – даже всемогущий король не в силах изменить этот порядок вещей. Старик резко повернулся и направился к машинам, велев двоюродным братьям Сарацина заводить моторы. Он не стал оборачиваться, чтобы невестка и внуки не видели слез, струившихся по его щекам.

А мальчик в окружении матери и сестер еще долго стоял в сгущавшейся темноте, глядя, как свет их прошлого гаснет в ночи.