Kitabı oku: «Ворону не к лицу кимоно», sayfa 3

Следуя за провожатой внутрь покоев, Асэби оказалась в уголке, где сидели как придется придворные дамы в ярких кимоно. За приоткрытой дверью виднелся клен с еще ненабухшими, твердыми почками. Как здесь, наверное, красиво осенью, когда все двери открыты и можно любоваться алыми листьями!

– Добро пожаловать, Асэби. Садись, – с почетного места обратилась к ней хозяйка павильона, Масухо-но-сусуки.

Она в свободной позе устроилась на сиденье и в многослойных розовых одеждах выглядела очаровательно.

Асэби поблагодарила ее за приглашение и огляделась. Сиратама уже прибыла, а вот Хамаю видно не было. Возможно, ее не позвали, а возможно, она сама не захотела прийти – похоже, на сегодняшней встрече ее не будет.

Увидев перед девушками жаровню и почувствовав мягкий аромат, Асэби поняла, что они воскуряли благовония. Кикуно, заметив взгляд Асэби, улыбнулась:

– Ничего особенного, просто развлекаемся, смешивая благовония. Госпожа Масухо-но-сусуки заинтересовалась смесями, которые привезла с собой госпожа из Зимнего павильона.

– Конечно, я с такими ароматами незнакома! – Масухо-но-сусуки обмахивалась веером: видимо, аромат был слишком силен.

При виде этого сопровождавшая Сиратаму старуха изобразила притворно вежливую улыбку:

– Эти благовония много веков составляются в Северном доме по тайному рецепту.

– Это напоминает смесь благовоний «Куробо», так что состав примерно понятен, – отмахнулась Масухо-но-сусуки, и улыбка сошла с лица пожилой дамы-нёбо.

Кикуно торжествующе ухмыльнулась, а Масухо-но-сусуки отодвинулась от жаровни, словно потеряв к игре интерес.

– Свои благовония я составляю сама. Как вам? – спросила она с улыбкой.

Сиратама ответила с каменным лицом:

– Мне кажется, запах мускуса слишком силен. В целом похоже на жасмин, а что это?

Масухо-но-сусуки обрадовалась:

– Вы прекрасно разбираетесь! Это смесь тэйкэй – «прибрежных шипов» – и кисо – «желтой пары». Чтобы получить этот сладкий аромат, нужно при смешивании соблюдать строгие пропорции.

Кикуно хвастливо подхватила:

– Тэйкэй добывают из цветов терна, выросшего на спине белой водяной змеи. Кисо делается из глаз дрозда, которого с рождения поили только чистой водой. Из трех драгоценных благовоний страны Ямаути мы можем позволить себе использовать эти два без ограничений. – Она надулась от гордости. – Оба можно найти только в западных землях.

За спиной у Асэби Укоги утомленно вздохнула, но Масухо-но-сусуки вряд ли услышала ее. Очень довольная, она повернулась к Асэби.

– Ну? А какие благовония у тебя, Асэби-но-кими?

– Что? – Асэби до сих пор рассеянно следила за беседой, поэтому теперь захлопала глазами. Укоги, спохватившись, попыталась принять приличный вид, но поздно. Асэби были известны только те благовония, которые ей составляла Укоги. Точно она не знала, но вряд ли это было что-то выдающееся, изготовлявшееся по секретному рецепту восточных земель.

– Ах, простите, я в этом особо не разбираюсь.

– В чем – в этом?

– Я, наверное, дорогими благовониями – гвоздикой или мускусом – и не пользовалась никогда. Да и смешиванием никогда не занималась.

Потрясенная Масухо-но-сусуки заявила, что это, должно быть, шутка.

– Неужели восточный дом не может себе этого позволить?

– Прошу прощения! – громко вмешалась Укоги, видимо, не выдержав презрительных взглядов.

– Благовония госпожи благородные, секрет их изготовления передается из поколения в поколение. Полагаю, госпожа просто не задумывалась об этом, так как привыкла ими пользоваться.

– Но как же она ни разу не занималась смешиванием благовоний?

– Это странно для девушки из благородного дома Воронов! – перешептывались придворные дамы из Осеннего павильона.

Асэби, покраснев, потупилась, но Укоги, кажется, не собиралась отступать.

– Наша госпожа не очень крепка здоровьем. Поэтому ничего удивительного в том нет.

Придворные дамы обменялись удивленными взглядами: мол, и что с того? Атмосфера создалась странная, но тут, проявив понимание, тему сменила Кикуно.

– Госпожа слаба здоровьем – наверняка это оттого, что плохой воздух застоялся. Совсем скоро праздник хиина, ей должно стать лучше.

– Конечно, очищение Дня Змеи, праздник Дзёси! ⁶

Про это Асэби знает. Во время церемонии очищения Дзёси скверну с тела переносили на кукол и сплавляли их по воде. Этих кукол каждый для себя изготовлял заранее, а некоторые носили их при себе.

Кикуно, увидев, что лицо Асэби просветлело, видимо, успокоилась и опять начала нахваливать свою госпожу:

– Госпожа Масухо-но-сусуки так прекрасно изготавливает кукол хиина!

– Ах, что ты такое говоришь, гадкая Кикуно!

Масухо-но-сусуки засмеялась в притворном недовольстве, а Асэби, обрадовавшись, что может поучаствовать в разговоре, вставила словечко:

– Я тоже их хорошо делаю! У меня куколка с собой!

Она не обратила внимания на недоуменные лица дам: «С собой?» – и с теплым чувством достала из-за пазухи скромную куколку.

– Кукла ведь отгоняет злых духов, вот я и ношу ее обычно с собой как оберег…

На этом месте, видимо, не сумев сдержаться, одна из дам прыснула в веер. Вслед за ней захохотали и другие.

Асэби вздрогнула и вытаращила глаза, одна в этом водовороте хохота. Судя по тому, как потупилась побледневшая Укоги, Асэби поняла, что смеются над ней. Но она не понимала, что тут смешного.

– Наверное, это хиина для церемонии очищения на воде, которую устраивают вороны-простолюдины? – со смехом спросила старуха из Зимнего павильона.

Воронами-простолюдинами – яма-карасу – называли простых людей, носивших грубые одежды, в отличие от аристократов рода ятагарасу, которых титуловали благородными воронами – мия-карасу. Услышав слова «вороны-простолюдины», Сиратама, даже не улыбнувшись, презрительно отвернулась. Но почему дама-нёбо так сказала?

– Мы, благородные вороны, во время церемонии очищения в День Змеи не совершаем таких простеньких действий. – Все еще смеясь, замахала веером на своих дам Масухо-но-сусуки, веля им перестать. – Так и быть, я покажу тебе свою куклу.

По ее знаку одна из дам что-то принесла. Перед Асэби оказалась действительно великолепная кукла хиина – довольно большая, так что ее можно было держать на руках.

Кожа у нее на ощупь гладкая – да как такую можно изготовить? Кимоно сшито из той же алой, окрашенной в цвет цезальпинии ткани, что и платье Масухо-но-сусуки. Заколка кандзаси размером с ноготок явно была сделана рукой мастера.

– Я над ней три месяца трудилась. – Голос Масухо-но-сусуки звучал звонко: она явно была довольна готовой куклой. – Мелочи я заказала еще раньше – примерно год назад.

– Цвет кимоно тоже изволила выбрать госпожа Масухо-но-сусуки!

– Ах, какие у госпожи изысканные увлечения!

Придворные дамы на все лады расхваливали свою госпожу, даже не пытаясь скрыть гордость. Дама, сопровождавшая Сиратаму, искоса поглядывая на это, фыркнула.

– Уж не знаю, насколько великолепна эта хиина, но для благородных воронов это обычное дело. Впрочем, вы, кажется, не знаете, что уже никто не проводит церемонию очищения на воде.

У аристократов праздник Дзёси проводился для того, чтобы помолиться о здоровье своих дочерей. Кукол также пускали по воде, как и в церемонии простолюдинов, но сами эти куклы стали изысканными предметами искусства. Их уже язык не поворачивался назвать простыми оберегами, которые отводили от человека угрожавшие ему беды.

– Ведь не может жалкое изделие заменять благородную девушку. Каждый дом готовит превосходную куклу, заботясь о своем престиже.

Потом этих кукол хиина пускали по реке на великолепных лодочках, изготовленных руками домашних слуг или даже ремесленников. Конечно, их сразу же вылавливали и ставили в усадьбах для украшения, но, пока лодочки плыли, многие внимательно рассматривали красиво наряженных кукол. Это были юноши из благородных воронов. Молодые люди, вошедшие в брачный возраст, разглядывали кукол вместо спрятанных от мира утонченных барышень, раздумывая о будущей супруге. Нередко бывало и так, что владелица хорошо сделанной куклы после праздника получала любовное послание. Именно поэтому во дворце Окагу праздник Дзёси был единственным из пяти сезонных праздников, когда появление молодого господина во дворце не считалось обязательным.

Наоборот, для девушек из простых семей встречаться с мужчинами – обычное дело, так что не было никакой необходимости изготавливать великолепных кукол. Вот почему у них были такие же, как у Асэби, куколки с нарисованным на кусочке дерева лицом, одетые в простенькие кимоно из цветной бумаги. И вот почему девушки из аристократических семей называли церемонию очищения Дня Змеи праздником хиина, а не праздником очищения на воде.

Обо всем этом Асэби впервые услышала от придворной дамы из Зимнего павильона.

– Надо же, она даже о празднике хиина не знает! – в замешательстве сказала одна из дам, все еще продолжавших смеяться.

– Да точно ли она дочь Восточного дома?!

– Ей даже куклу хиина никто не сделал!

– Может быть, ее не любит отец?

Масухо-но-сусуки, возможно, решив заступиться за Асэби, со смехом сказала:

– Что ж, Асэби, напротив, очень идет такая простота. Ведь даже простенькие вещи благородных воронов для выходцев из деревни слишком изысканны. Правда?

Эхом зазвенел громкий смех женщин.

Сделанная Асэби куколка жалко смотрелась рядом с пышно убранной хииной хозяйки. Асэби чувствовала себя так, будто бессердечные слова женщин глубоко вонзаются ей в грудь. Она опустила голову, чувствуя, что вот-вот расплачется, но тут прозвучал треск, словно что-то разбилось.

– Ах, простите, – с безучастным видом произнесла Сиратама. У нее в руках была разбитая чайная чаша: кажется, девушка стукнула ею о жаровню.

– Это же любимая чаша Масухо-но-сусуки, с рисунком серой цапли!

– Ах! – вскрикнула Кикуно.

Но Масухо-но-сусуки строго одернула ее взглядом, а потом криво улыбнулась:

– Над разбитым не плачут. Не переживайте об этом.

– Я была уверена, что госпожа Масухо-но-сусуки так и изволит сказать. – Сиратама с невинной улыбкой беззвучно поднялась с места. – Что-то воздух здесь застоялся. Я выйду на улицу.

Приказав своим придворным дамам убрать осколки чаши, Сиратама взглянула на Асэби:

– Госпожа Асэби, не изволите ли присоединиться ко мне?

– Да… – Асэби была тронута ее заботой.

Вряд ли Сиратама специально разбила чашу, но она явно постаралась изменить общее настроение. Не дождавшись ответа, Асэби пошла вслед за Сиратамой на улицу.

Дойдя до галереи, откуда Масухо-но-сусуки уже не могла услышать их голоса, Сиратама остановилась.

– Госпожа Сиратама, спасибо, что позвали меня, вы меня очень выручили. Спасибо вам.

– Не стоит благодарности. Я вовсе не собиралась тебя спасать, – холодно ответила Сиратама, все так же стоя спиной к Асэби. Затем, немного подумав, она буркнула, обернувшись: – Впрочем, я хотела с тобой поговорить, только не думай, что я требую от тебя платы за одолжение… Ты не попросишь свою даму-нёбо отойти?

Стоявшая за спиной Асэби Укоги откровенно скривилась.

– Укоги!

– Как изволите. Я на некоторое время вас оставлю.

Укоги резко поклонилась, прошла мимо Сиратамы и отошла подальше. Сиратама, удостоверившись, что ее дамы-нёбо находятся достаточно далеко, повернулась к Асэби:

– Я хочу, чтобы ты оставила попытки стать супругой молодого господина.

– Что?! – Асэби вытаращила глаза.

Вот уж такого она не ожидала услышать от девицы из другого дома на следующий же день после представления ко двору. Если она действительно имеет в виду то, что сказала, то это крайне эгоистичная просьба. На мгновение Асэби показалось, что это шутка, но глаза Сиратамы оставались пугающе серьезными.

– Возможно, ты удивлена таким внезапным заявлением, но у нас с тобой изначально разное положение. Насколько я слышала, ваш дом не заинтересован в нынешнем представлении ко двору. И ты должна была лучше всех это почувствовать, – скороговоркой пробормотала девушка. – Разве не ты больше всех растеряна, потому что тебя отправили сюда без всякой подготовки? Мне не кажется, что Восточный дом ожидает, будто ты станешь супругой наследника. А вот у Северного дома, в отличие от Восточного, от этого зависит судьба рода. И мы начали готовиться к этому за много поколений до моего рождения, так что даже представить невозможно, будто мы с тобой находимся в одинаковом положении.

В голове Асэби промелькнули образы слуг Восточного дома, поздравлявших ее с представлением ко двору, и лицо Укоги, на которое она смотрела вчера вечером. И все же она даже по ошибке не могла сказать, что на нее возлагают какие-то надежды.

– Я…

– Тебя люди твоей земли простят, даже если ты не станешь супругой наследника. А для меня это невозможно. Поэтому я тебя прошу. Пожалуйста, откажись от попыток занять это место.

Асэби не знала, что ответить, у нее перехватило дыхание, но тут за спиной Сиратамы возникла чья-то тень, и девушка ахнула.

– Как ты смеешь говорить такое, девчонка из Зимнего павильона! – В голосе звучал неприкрытый гнев, но он показался Асэби таким родным: это был голос Фудзинами. Однако хотя Сиратама на миг и приняла удивленный вид, но, когда повернулась к Фудзинами, на ее лице не отразилось никаких колебаний.

– Это всего лишь шутка, госпожа Фудзинами.

– Мне послышалось иное! – Фудзинами в распахнутой лиловой накидке наступала на Сиратаму. – Предупреждаю: возможно, для тебя это шутка, но, если госпожа из Весеннего павильона воспримет это серьезно, смехом ты не отделаешься. И тогда не только восточные земли, но и я лично стану твоим врагом, запомни.

Ничего не ответив, Сиратама, все с той же улыбкой, словно приклеенной к лицу, по которому невозможно было понять ее чувства, изящно поклонилась. Старуха последовала за девушкой, и Фудзинами, проводив взглядом процессию из Зимнего павильона, которая скорым шагом направилась к Осеннему павильону, вдруг смягчилась.

– Надо же! Разве можно так, сестрица? Я так перепугалась! – Причитая, Фудзинами приложила руки к щекам, но Асэби смотрела на нее, ничего не понимая. Она словно не могла сообразить, куда повернулся разговор, но тут кто-то с улыбкой похлопал ее по плечу:

– Это я позвала госпожу Фудзинами.

– Ты, Укоги?

Как только придворных дам попросили удалиться, Укоги сразу отправилась к Фудзинами. Вмешаться в секретную беседу девиц из четырех домов могла, конечно, только она.

– А я как раз собиралась к тебе, сестрица, какое счастье. Неосторожным ответом здесь можно было вызвать множество проблем.

– Совершенно верно. Вы уж, госпожа Асэби, больше не отсылайте меня. Только не говорите, что вы уже дали положительный ответ.

Асэби поспешно начала отнекиваться, но в ее голове уже засела неясная мысль. Намерения Сиратамы словно все еще висели в воздухе, и звенящее чувство напряжения оставило неизъяснимую тень беспокойства.

– Госпожа Фудзинами, у вас было какое-то дело к госпоже Асэби?

При этих словах лицо Фудзинами просветлело.

– Да, я хотела тебе кое-что показать, сестрица.

– Тогда я предупрежу госпожу из Осеннего павильона, хорошо? – попросила разрешения Укоги, и Асэби послушно кивнула. Укоги и сама наверняка обрадовалась, что можно туда не возвращаться.

Пока Укоги ходила в Осенний павильон, Фудзинами повела Асэби в павильон Глициний.

– Госпожа Фудзинами, а где ваши сопровождающие?

Такимото, которая всегда была рядом с Фудзинами, сейчас не было видно. Фудзинами, высунув кончик языка, захихикала:

– Я по секрету от Такимото. То, что я хочу тебе показать, сестрица, находится в таком месте, что это может привести к недоразумению. Вот сюда.

Асэби послушно следовала за подругой, не понимая, куда они направляются. Фудзинами уверенными шагами следовала вглубь павильона Глициний.

– Подождите!

Куда же они идут? Если пройти еще глубже, они выйдут к месту проживания людей из дома Сокэ, а там и женская половина дворца – это Асэби знала. Они шли все дальше и дальше по коридору, и там, где Асэби уже заволновалась, – ведь дальше-то! – Фудзинами вдруг остановилась.

Там, в отвесной скале, находились огромные ворота.

Наконец-то обернувшись к Асэби, Фудзинами приложила палец к губам, давая ей знак вести себя тихо, и вынула из-за пазухи старинный ключ. Она легонько тряхнула ключом, снова повернулась к воротам, и Асэби услышала клацанье металла о металл, а затем громкий скрежет.

– Открылось!

И действительно, перед Фудзинами на задвижке болтался открытый замок – больше ее ладони, тяжелый на вид. Но само наличие двери с замком не означало ли, что входить сюда нельзя? Пока Асэби думала, как бы вежливо отказаться и уйти, не обидев Фудзинами, та уже сняла засов и проскользнула внутрь.

– Го… госпожа Фудзинами!

От испуга Асэби громко вскрикнула, но в ответ прозвучало только тихое «Не кричи». Фудзинами схватила напуганную Асэби за руку и потащила ее внутрь.

– Не бойся, главное – чтобы нас не нашли.

Фудзинами, смеясь, объяснила, что в этой комнате складывают принадлежности для банкетов.

– Сюда почти никто не заходит, так что вряд ли кто-нибудь появится.

То есть для Асэби это все-таки запретное место.

– Но… но ведь… – Асэби колебалась: а вдруг кто-нибудь обвинит ее в нарушении, но следующие слова Фудзинами заставили ее замолчать.

– Я хотела показать тебе нагон.

Нагон – большое кото – это музыкальный инструмент, игра на котором считалась секретным искусством, передававшимся из поколения в поколение только в Восточном доме.

Фудзинами объяснила, что, увидев здесь однажды нагон, она все время о нем думала. Ей ужасно хотелось показать инструмент Асэби, но выносить отсюда вещи без разрешения Золотого Ворона строжайше запрещено, поэтому она хитростью утащила ключ и привела сюда подругу.

Только из нескольких забранных бамбуковыми решетками окошек в темную комнату проникали снаружи солнечные лучи. Помещение оказалось больше, чем можно было представить, вверх до самого потолка тянулись прочные полки. Асэби представилось, будто ее запихнули в огромную кладовую, и она, поддавшись атмосфере этого места, молча шла вслед за Фудзинами. У той глаза блестели от предвкушения, она, не умолкая, радостно болтала.

– Я так удивилась, что в доме Сокэ есть нагон! Наверное, тому должны быть какие-то причины, но я хотела показать его тебе: уж сестрица-то наверняка разберется, что это за вещь! А если получится, может быть, когда-нибудь и сыграешь мне на нем!

– Но ведь есть гораздо более искусные музыканты, чем я…

Асэби росла без возможности близко познакомиться с книгами, но, чтобы восполнить их нехватку, ей предоставляли разные музыкальные инструменты. Среди прочих нагоном прекрасно владела ее покойная мать. Образ матери почти стерся из памяти, но звуки мелодий, которые она наигрывала вместо колыбельных, оставались где-то глубоко внутри Асэби. Так что вполне естественно, что, подрастая, Асэби полюбила именно нагон. Дело, конечно, совсем не в этом, но все-таки ей было немного интересно, что это за нагон такой, которого она до сих пор не видела.

У Асэби не было сил сопротивляться Фудзинами, поэтому, хоть и помимо своей воли, она шла за подругой, и они бродили туда-сюда между полок. На полках числа не было ценным керамическим изделиям, серебряным украшениям, но музыкальные инструменты нигде не попадались. Асэби нервничала, думая о том, что, если они в скором времени не вернутся в павильон Глициний, Укоги что-нибудь заподозрит, и тут издалека донесся голос, звавший Фудзинами, так что девочки вздрогнули и переглянулись.

– Госпожа Фудзинами, прошу вас, раз ничего не получилось, давайте придем в другой раз.

Фудзинами наверняка тоже слышала голоса своих дам, однако ее лицо выражало решимость. Асэби прекрасно знала по собственному опыту, как упряма бывает ее подруга, когда у нее становится такое лицо.

– Вот еще! Когда этот другой раз настанет?

Фудзинами упрямилась, но голоса дам приближались. Девушка явно собиралась заплакать, но Асэби приняла решение:

– Я придумала. Госпожа Фудзинами, выйдите, пожалуйста, к ним на минутку. Нужно как-то отвлечь ваших дам, а потом вы сможете вернуться. И пока вы ходите, я здесь поищу.

С неохотой Фудзинами все-таки послушалась и вышла наружу, пока придворные дамы не застали ее здесь.

– Я не буду закрывать дверь. Если найдешь, выходи наружу и подожди меня там.

– Хорошо, непременно. Только вы уж, пожалуйста, поскорее.

– Конечно же!

Дверь с лязгом закрылась. Прислушавшись к удаляющимся шагам, Асэби прислонилась к двери, через которую пробивались тоненькие лучи солнца, и вся поникла. Если ее одну найдет здесь Такимото или еще кто-нибудь, она получит строгий выговор. «Ну почему так?» – крутилась у нее в голове мысль, но смысла сетовать и вздыхать не было. Собравшись с духом, Асэби снова встала перед бесчисленными полками.

Там, где Фудзинами ожидала найти инструмент, окон было меньше, это был укромный уголок. Крохотные окошки, сделанные явно для вида, пропускали слабенькие лучики, которые почти не давали света. Аккуратно, чтобы ничего не зацепить рукавом, Асэби осторожно пробиралась вперед. Затем в неверном свете она вдруг заметила что-то на полке чуть дальше в проходе.

Это что-то словно выплывало из сгустившейся темноты.

Среди крохотных пылинок, сверкавших в лучах солнца, лежал, демонстрируя свои тонкие очертания, прекрасно знакомый Асэби инструмент – нагон, большое кото.

Асэби подошла ближе, словно инструмент притягивал ее к себе, и легонько тронула корпус пальцами – он мягко отозвался под ее привычным прикосновением. Может быть, кто-то собирался на нем играть? Струны натянуты. Она легонько коснулась их ногтем – нагон не был настроен, но издал на удивление приятный звук – приятнее, чем у кото Асэби, более глубокий.

Инструмент выглядел просто, без лишних украшений. На нем был вырезан только узор, изображающий дымку над цветами сакуры. Зато корпус был сделан добротно, касаться его было приятно. Нагон выглядел так, будто готов был откликнуться на любое движение хозяина.

Асэби восхищенно вздохнула: такого великолепного нагона она еще никогда не видела.

Забыв о том, где она находится, Асэби почувствовала волнение от внезапной встречи с великолепным инструментом.

Вот она уже и заиграла, как обычно, подчиняясь своему настроению. Тут же все мучившие ее сомнения, казалось, растворились. Она даже печально улыбнулась, думая: «Какая же я примитивная».

В этот момент откуда-то раздался мягкий голос:

– Чему ты улыбаешься?

Асэби вздрогнула и замерла: голос явно не принадлежал женщине.

Она подняла голову: перед глазами мелькнула мужская фигура, закутанная во что-то белое, создающее ощущение прохлады. В темноте она поняла только, что человек оперся на колонну и смотрит на нее.

Асэби заметалась. Она была уверена, что мужчинам сюда вход воспрещен. Исключение составлял только хозяин Окагу – молодой господин. Такимото говорила, что еще сюда могли входить мужчины из дома Сокэ, которым разрешили посетить Госпожу в лиловом. Человек, находящийся здесь, очевидно, был самого высокого положения. Пока Асэби растерянно молчала, не зная, как поступить, мужчина подошел к ней поближе.

Когда он проходил рядом с окном, стало возможно хоть чуть-чуть разглядеть его лицо. У него были утонченные, изящные черты лица. Свет попадал только на подбородок и рот, но светлый цвет кожи, бледные, но красивой формы губы источали такое достоинство, что даже этого было достаточно, чтобы понять, насколько благородно его происхождение.

– Я услышал прекрасные звуки кото – вот и пришел.

Асэби бросила взгляд на лицо мужчины: оно почти ничего не выражало, но ясно было, что он только что улыбнулся.

– Вы искусно играете! – Тихий голос мужчины звучал хрипло, но в то же время мягко.

Не зная точно происхождения мужчины, Асэби не могла ему ответить резко, но в любом случае ей показалось, что негоже будет отнестись к нему холодно.

– Благодарю вас за добрые слова. – Голос ее немного сорвался вверх, но улыбка была искренней. Асэби удивилась, что улыбка, которой ей ответил мужчина, почему-то выглядела неуверенной.

– Но как такая девушка, как вы, оказалась здесь? Ведь это сокровищница, куда вход строго ограничен.

При этих словах Асэби побледнела:

– Неужели сокровищница?

Фудзинами наверняка знала об этом, но специально ничего ей не сказала. Ну конечно, вон какой инструмент здесь лежит. Она нескромно касалась одного из сокровищ дома Сокэ.

Асэби пала ниц с воплем:

– Прошу меня простить! Видите ли, я услышала, что здесь находится редкий инструмент, вот и… Простите мою легкомысленность!

Но мужчина поспешно замахал на нее рукой:

– Что вы, что вы. Я не собирался вас ни в чем обвинять. Напротив, я так рад наконец-то услышать приятные звуки. Даже хотел вас благодарить, – с улыбкой сказал он, и Асэби с облегчением почувствовала, как из тела уходит напряжение. Но тут мужчина неловко добавил: – Однако вам, пожалуй, стоит держать в секрете то, что вы сюда проникли. Вам повезло, что вы встретили тут меня. Если бы это была Такимото или еще кто-нибудь из дам, возникло бы много проблем.

Снова вздрогнув при мысли о том, что она натворила, Асэби без сил склонила голову:

– Прошу меня простить.

– Ну, хватит об этом. Однако же кто-то мог услышать звуки и подойти к входу. Я выпущу вас с другой стороны.

Мужчина ласково поманил Асэби, и она на дрожащих ногах пошла вслед за ним.

– Вы ведь из Весеннего павильона? Наверное, одна из служанок госпожи Футабы? – спросил мужчина.

Асэби без сил покачала головой:

– Ах, простите, мне так стыдно. Но я хозяйка Весеннего павильона.

– Что вы сказали?

Увидев, как мужчина удивлен, Асэби с несчастным видом кивнула:

– Произошли непредвиденные события, и мне пришлось приехать вместо старшей сестры.

– А-а, вот оно что, – пробормотал мужчина, видимо, что-то сообразив. – Но тогда это я должен просить прощения за свою невежливость.

– Нет-нет, – запинаясь, сказала Асэби. Она ведь так и не знала, кто этот мужчина, и не понимала, что будет вежливым, а что нет. У нее сердце было не на месте: возможно, она сама ведет себя не просто невежливо, а бесцеремонно. Она пробормотала что-то учтивое, смутно чувствуя растерянность мужчины.

– Что вы, не стоит так смущаться. Я простой слуга, пришел сюда по приказу Его Величества Золотого Ворона, чтобы взять Укигумо.

«Простые слуги не ведут себя как аристократы», – подумала Асэби, но поняла, что мужчина просто старается не смутить ее еще больше. Она сделала вид, что поверила, и спросила, что такое Укигумо. Поколебавшись мгновение, мужчина объяснил, что Укигумо – «Летящее Облако» – это имя нагона.

– Иногда его приносят, когда музицируют при дворе.

– Вот оно что. – Теперь Асэби поняла, почему инструмент так ухожен.

Ведя непринужденный разговор, мужчина шел между полками, а затем открыл дверцу, спрятанную между стеной и полками, – с первого взгляда и не понять было, что это дверь. Дверца казалась совсем маленькой: чтобы пролезть в нее, пришлось пригнуться. Видимо, этим путем пользовались редко.

– Отсюда можно попасть в галерею павильона Глициний. Только прошу: никому не рассказывайте, что были здесь и видели меня.

– Хорошо. Благодарю вас за помощь. Большое спасибо.

Мужчина придержал дверь, и, проходя через нее, она почувствовала мягкий аромат, струящийся от его рукавов. Услышав, что дверь за ее спиной закрыли, Асэби выпрямилась и огляделась. Она почувствовала головокружение – наверное, оттого, что вышла из темноты на свет. Это, кажется, был не тот коридор, через который она проходила раньше, но, сделав вперед несколько шагов, увидела уже знакомый дворик.

Асэби облегченно вздохнула. Напряжение покинуло ее. Однако, двигаясь по коридору, она чувствовала, как усиливается страх. С того момента, как Фудзинами вышла из сокровищницы, прошло довольно много времени. Что ей делать, если Укоги переполошилась из-за исчезновения госпожи Весеннего павильона? Будем надеяться, что Фудзинами сумеет ее отвлечь…

– Асэби!

Неожиданно услышав свое имя, Асэби подняла глаза. Ее вдруг обняла и прижала к себе незнакомая придворная дама.

– Наконец-то! Я вас искала! Госпожа Фудзинами велела немедленно вас привести, а вас нигде не видно!

– Подожди. Ты придворная дама из дома Сокэ? – Асэби, хоть и была растеряна, однако повысила голос на даму, которая осыпала ее упреками, не разжимая объятий. Опомнившись от окрика, та отскочила от Асэби.

– Ах, прошу меня извинить. Я так обрадовалась!..

Перед Асэби стояла совсем юная девушка, ненамного старше ее самой. На ее пышущей здоровьем коже виднелись веснушки. Она была в неброском наряде цвета молодой зелени и показалась Асэби честной и добросовестной.

Придворная дама назвала свое имя – Самомо – и сказала, что Фудзинами велела ей немедленно привести подругу.

– Госпожа изволила сообщить, что молодой господин где-то поблизости и пройдет под площадкой для любования цветами.

– Молодой господин?! – переспросила удивленная Асэби.

Самомо несколько раз кивнула, залившись краской:

– Поспешим, прошу. Госпожа Укоги тоже искала вас.

Самомо почти тащила Асэби за собой, и, когда девушки вернулись в павильон Глициний, на них, злая, как демон, налетела Укоги:

– Госпожа! Где же вы изволили быть?!

Похоже, Фудзинами действительно удалось отвлечь Укоги от сокровищницы, и та искала Асэби повсюду.

– Госпожа Фудзинами сообщила, что вы расстались, поэтому я дошла до Весеннего павильона, но вас там не было, и мне пришлось пройти от места омовения до кухни…

Асэби велела Укоги отложить выговор до возвращения домой, так что та бубнила что-то сама себе за спиной девушки. Пройдя через несколько коридоров, они вышли в открытую галерею, откуда можно было одним взглядом охватить множество деревьев сакуры. Они еще стояли в бутонах, но уже сейчас было очевидно, что во время полного расцвета здесь будет прекрасно. Если взглянуть вниз, опираясь руками на перила, то отсюда даже была видна какая-то площадка вроде сцены.

– Сюда, Асэби!

Подняв глаза на властный окрик, Асэби увидела удобно устроившуюся на краю галереи Хамаю. Она расстелила собственное кимоно и сидела на нем, в одной руке у нее была тыква-горлянка, а в другой – покрытая красным лаком чашечка для саке, которой она приветственно размахивала.

– Там тебя увидят снизу! Иди сюда скорее!

И действительно, перед Хамаю висел занавес. Во время любования сакурой музыканты и танцоры поднимались на сцену и бамбуковый занавес опускали, чтобы снизу не было видно смотрящих.

– А вон там девицы Сиратама и Масухо!

Асэби взглянула туда, куда указывал палец, и вздрогнула. Хамаю, глядевшая в ту же сторону, злобно ухмыльнулась.

– Похоже, над тобой во время чая в Осеннем павильоне сразу же поиздевались?

Асэби заупрямилась:

– Ничего подобного.

– Ври больше! Может, ты и необразованная, но достоинство у тебя есть. Они бы не стали молчать. Но на самом деле ты довольно красива, будь поувереннее в себе.