Kitabı oku: «Чужая жизнь. Мистические практики для обретения самого себя», sayfa 4
Культ Мертвой матери
К большинству из нас, хотим мы это признавать или нет, ценности, носителями которых мы являемся, перешли из нашей культуры и семей. Одним из первых трудных шагов на пути к принадлежности является разграничение изначально нашего, личного внутреннего голоса от голоса Мертвой матери в тот момент, когда она появляется в нашей личной жизни, и одновременно с тем, как она выражает себя в рамках культурных устоев.
Как только мы начинаем осознавать, что лед равнодушия комплекса Мертвой матери распространяется в подсознании, мы мгновенно приходим к пониманию, что она эмиссар культуры, которая очерняет то, что юнгианцы называют «олицетворением женственности». По большей части тот образ жизни, который мы ведем сейчас, враждебен, даже фатален по отношению к женщинам. Идти в ногу с нашим все больше и больше теряющим рассудок обществом изматывающе, особенно учитывая то значение, которое оно придает престижу, продуктивности, богатству и власти. Даже если мы добиваемся во всем этом успеха, правила меняются по ходу игры. И все из-за того, что комплекс Мертвой матери ничем нельзя ублажить.
Пока Пожирающая мать жадно поглощает все хорошее, что осталось в нас, оставляя зияющие дыры скудности на нашем внутреннем ландшафте, точно таким же образом, она, давясь, поглощает внешний ландшафт. Как показывает время, она стремится разграбить хрупкие экосистемы, как, например, в Арктике, ради увеличения добычи нефти. Она и есть тот голод, который потакает промышленному ведению сельского хозяйства и монокультурному аграрному бизнесу, даже если в результате исчезает экологическое разнообразие. Экономический рост подобен бесконечному и бесцельному воспроизводству раковых клеток, в конце концов убивающих хозяина. Мертвую мать не волнует, кто или что стоит на нее пути, до тех пор пока она продолжает расти.
Она зависима от самоизоляции, потому что, пока мы думаем, что ценность представляет лишь то, чего добиваешься ценой труда, мы будем упорно работать, покупать хлам и гнаться за успехом в гипериндивидуалистском понимании смысла этого слова. Тем временем для большого числа людей успех является далеким миражом. Им бы просто как-нибудь выжить.
А что, если в основе нашей ценности лежит принадлежность друг к другу? Ценность ― это всего лишь еще один способ произнести слово «достаток». Это изобилие в состоянии покоя. Это наше естественное состояние, когда мы живем в согласии с остальными людьми и в гармонии с окружающей средой. Если каждый из нас вкладывает уникальные таланты и способности в общую копилку, то мы всегда получаем обратно больше, чем нам нужно. И наоборот, если что-то пошло не так, мы вместе наваливаемся на проблему, значительно уменьшая нагрузку на каждого из нас.
Только там, где мы сумеем объединить наши ресурсы, можно начать одерживать победы над культом Мертвой матери. Как только мы уберем эти унаследованные ценности из врожденного чувства собственного достоинства, мы начнем входить в соприкосновение с неповторимым восприятием себя самих, а также мира, в котором живем.
Исцеление раны
Излечение раны скудности, нанесенной культом Мертвой матери, – это медленная и важная работа. Первым шагом к исцелению должен стать отказ от продолжения преуменьшения влияния, которое оказывается на нас в результате пренебрежения и очернения женщин, что имеет место как в нашей собственной жизни, так и в целом во всем мире. Лично для каждого это может выглядеть как исправление тех аспектов, свойственных женщинам, которые упустила из вида Мертвая мать: склонности к разногласиям, нетерпеливости, гнева, замкнутости и отчаянной потребности в помощи. В этих локациях живет скрытая мощь, которая, если осознанно ее применять, может стать нашим верным союзником, а не разрушающим все на своем пути порывом.
Когда мне было без малого тридцать лет, я работала в качестве стажера в Обществе Юнга в Онтарио в течение нескольких лет, в фонде, который занимался организацией путешествий для всех здравствующих на тот момент выдающихся юнгианцев. Это было роскошное время, проведенное в компании с такими известными людьми, как Марион Вудман, Джеймс Холлис и многими другими. Хотя я была слишком юной, чтобы меня допустили к участию в программе подготовки психоаналитиков, я добровольно посвящала этому все свободное время ради постижения их учения, насколько это было возможно. Однако в какой-то момент я поняла, что заоблачная стоимость и непомерно высокие предъявляемые требования означали для меня то, что я никогда не удостоюсь чести стать полноправной участницей этой научно-образовательной программы. Мне всегда придется прозябать в роли сторонней наблюдательницы жизни избранного круга лиц, даже в том случае, если мне будет что вынести на суд общественности.
Хотя я много чего теоретически знала о женском начале, мне страстно хотелось с кем-то поговорить от лица женственности. Мне стало казаться, что психоаналитический подход к снотворчеству слишком неосновательный. Я изо всех сил стремилась заняться самобытными, глубинными практиками, которые бы возвращали сновидения в руки людей.
Как-то раз, посреди группового занятия во время выходных, перед моими сонными глазами промелькнуло сновидение.
Могила ведьмы, сон Токо-па
Мне снится, как психоаналитики из Общества Юнга в дремучем лесу строят платформу из дерева. Единственное, чего они не знают, ― строительство идет на могиле могущественной ведьмы, которая проснулась в ярости. Дальше все случилось в считанные мгновения: она внезапно выскочила из могилы и, дав волю гневу, убила мужчин и всех, кто попадался ей на глаза. Это была ужасная расправа.
Проснувшись, напуганная таким сном, вся в холодном поту, с колотящимся сердцем, я догадывалась, что что-то серьезное пытается привлечь мое внимание. Кое-как уняв дрожь, тихая как мышь, я сидела на семинаре и слушала, о чем говорили остальные, но ярость ведьмы все еще гудела в моих костях. Все было предельно ясно. Она взбесилась из-за того, что юнгианцы строили платформу на ее могиле!
А что, если когда-то существовал более древний способ, позже заброшенный, принятый за отмерший, ― способ, свойственный женщинам, имеющий отношение к снам и волшебству, гораздо более убедительный, чем тот, которому я следовала? В тот день я бросила занятия и никогда больше к ним не возвращалась.
Весь следующий год я посвятила детальному изучению самобытных шаманских практик сновидений. Но что более важно, я поняла, что мои сны ― самый лучший учитель. Мои сны были великолепными, нерасщепленными Матерью.
Хотя нас приучали думать по-иному, я считала, что эго ― макрокосмос, через который формируется внешняя культура. Итак, вместо того чтобы думать о внутренней работе как о чем-то эгоистичном, мы можем рассматривать ее как служение духовному самосознанию. Для того, чтобы исцелить рану скудности ― нанесенную отсутствием заботы как в семьях, так и в нашей культуре, ― мы должны научиться становиться любящей матерью для себя самих, взамен той, которой у нас никогда не было. Это «суррогатное материнство» ― непрерывная практика, при огромной пользе наставника, изучения того, как заботиться о потребностях своего тела, обосновывать и выражать свои чувства (даже если они неприемлемые), удерживать себя в разумных границах, поддерживать свой жизненный выбор и самое главное ― быть приветливым по отношению ко всему, что еще осталось неразгаданным в вашем собственном сердце.
Причина, по которой я люблю работать со снами для исцеления травм, заключается в том, что сны отображают наши проблемы в образах, которые мы можем понять. Они придают нашим образам форму, чтобы мы могли понять их как психодинамику. Подобно отравленному яблоку, которое выскочило из горла Белоснежки, когда Принц поцеловал ее, яд больше не действует изнутри, но становится тем, с чем мы можем интенсивно работать за пределами себя. При руководстве таким конкретным подходом все становится менее зловещим и более доступным. И хотя этот процесс может быть ужасающим, каждый раз, когда мы заглядываем ему в глаза, он теряет власть над нами.
Вашему собственному «суррогатному материнству» я посвящаю эту молитву:
Методом проб и ошибок, вопреки превратностям судьбы, вы доросли до доверия тому, что мир может быть безопасным местом и у вас есть все права на то, чтобы смело по нему идти. Вы взяли под полный контроль свои инстинкты, интуицию и мечты; вы позволили любви войти туда, где ее раньше не принимали; вы взрастили жизнь там, где когда-то все было бесплодно. Дарованные вам таланты и великодушие являются великим благом для всех нас. Из нескольких найденных и отобранных зерен вы вырастили огромный урожай в своей скромной жизни, наполненной принадлежностью.
Глава IV. Ложная принадлежность
В своих великолепных мемуарах Полуночное солнце Эндрю Харви рассказывает историю о том, как разуверился в Матери Миире, бывшей его духовной наставницей в течение очень длительного времени. Он верил, что она аватар божественного женского начала Шакти, и в сорок один год Харви потратил следующие десять лет на изучение ее наставлений, помогая ей завоевать аудиторию по всему миру. Но затем он встретил любовь всей своей жизни ― фотографа по имени Эрик Ханут, и Миира начала настаивать, чтобы он женился на женщине. Какое-то время Харви пытался жить двумя жизнями, но ситуация достигла критической точки, когда Миира попросила его написать книгу о том, как ее божественная сила исцелила его от гомосексуальности.
Харви отказался отвергать свою ориентацию и совершил болезненный разрыв отношений с Миирой, которую начал воспринимать как ненастоящего гуру. То, что последовало за этим, он называет словом «уничтожение», так как на него не только совершала нападки группа приверженцев Мииры, угрожая смертью и буквально бросая бутылки с зажигательной смесью в окна его квартиры. Он и сам впал в отчаяние, вызванное духовным кризисом, сомневаясь во всем том, что, как он верил, было истиной.
Все десять лет Харви посвятил тому, что, как он думал, было колыбелью принадлежности. Подобно многим из нас, я уверена, он мог бы оглянуться назад и посмотреть критическим взглядом на все моменты в то десятилетие, когда он не обращал внимания на звон набатных колоколов, увиливал от правды, чтобы быть вхожим в ближнее окружение. Но при встрече с Эриком любовь будто придала Харви храбрости остаться в своем формате. Плата за возвращение к своей значимости была очень высокой, но цена, которую нужно заплатить за то, чтобы оставаться ничтожно малым, была просто неприемлемой.
Для одних людей существует некий определенный момент, когда они дают сокровенный обет ничтожности. Для других это подобострастие духа обусловлено неоднократным и обманчивым потоком неодобрительных взглядов, насмешек, колкостей или стыда за некоторые врожденные способности. Иногда этим фактором может явиться известная личность, затмевающая все вокруг своей славой, в тени которой приходится жить. Но мы учимся и этому. Мы учимся, что если необходимо приспособиться, то нужно обособиться, уйти в себя и заставить себя молчать или стать невидимым.
Мы учимся жить жизнью с ограниченной палитрой цветов, считающихся приемлемыми для демонстрации окружающей публике, в то время как более темные, более живые, плавные переходы тонов человеческой натуры исключаются из диалога. Оказавшись загнанными в изоляцию, наша тайная печаль, скрытые неудачи, постыдные желания и незащищенность способны выжить в течение всей жизни в тайном убежище, становясь беженцами, даже с нашей точки зрения.
Но, разобщаясь с полнотой нашего бытия, мы становимся гораздо более предрасположенными к тому, что поэт Джон О’Донохью называет «ловушкой ложной принадлежности» [15].
Наше страстное стремление к единению и обретению цели в жизни настолько сильно, что может привести к вступлению в хорошо известные социальные группы, мировоззренческие системы, трудовые коллективы и отношения, которые дают нашему заниженному эго впечатление принадлежности к чему-то большому. Но у этих сообществ и систем часто имеются свои мотивы и тайные обязательства. Они предоставляют нам условное членство, требующее отказаться от каких-то частей самих себя, чтобы подстроиться под них. Вместо того чтобы посвятить себя медленному накоплению потребности к тесной близости, которая требуется, чтобы соткать жизнь истинной принадлежности, мы пытаемся удовлетворить наше страстное стремление прозябанием на обочине жизни.
Эти группы предлагают нам членство, но только в обмен на следование догмам их традиций и целей. Возможно, деятельность на таком поприще отвечает нашим требованиям, предъявляемым к личной безопасности или к своему социальному статусу, но одновременно требует от нас отказаться от творчества и чувств. Это могут быть отношения, которые скрашивают наше одиночество, но в которых присутствует наш гнев или депрессия. Это может быть религиозная или духовная группа, которая приобщает нас к своему наследию, но ожидает от вас раболепного отношения к гуру или наставнику. Как правило, группы с таким патриархальным укладом отличаются четко очерченной иерархией, когда вся структура находится в полной зависимости от воли единственного лидера или какой-то сверхъестественной сущности, и наше членство возможно только при условии полного согласия с его мнением.
У нас есть врожденное стремление служить тому, что более масштабно, чем мы сами. К великому сожалению, из этого благочестивого качества часто извлекают выгоду такого рода организации. Например, армия использует наше сильное стремление к близким по духу людям и целям для пополнения своих рядов. Чаще всего понимание того, что группе нужна не ваша неповторимость, а слепое следование догмам для манипулирования вами в своих целях, приходит очень поздно.
Но каждый из нас рождается с заранее предустановленными священными обязательствами по отношению к высшей небесной власти, а не к земной. Подобно Полярной звезде, существует божественное Эго, которое направляет и преобразует наши жизни в то, чем они должны стать. Рано или поздно мы должны начать ориентироваться на свет своей путеводной звезды или рискуем потеряться в потемках своей души.
Часто, когда ваша личная Полярная звезда начинает сиять на ночном небосводе, члены семьи или общество не воспринимают вас всерьез, даже критикуют вас в этот переломный момент. Одним из важных негласных условий ложной принадлежности является то, что вы всегда остаетесь в роли последователя. Как только вы пытаетесь взять на себя лидерство, вы встречаете сопротивление. Группа чувствует страх перед лицом проявившейся сексуальности, харизмы, интеллекта или творческого начала, которые могут нарушать сложившийся порядок вещей. Ваша восходящая звезда может быть воспринята окружающими подсознательно как чье-то смещение на низшую должность или полная потеря востребованности.
Само восхождение вашей звезды ставит под вопрос существование общественного положения. Разве в семье может быть больше одной звезды?
Поэтому звезда, живущая в нас, отказывается восходить. Может быть, из-за боязни подвергнуть риску нашу принадлежность; может быть, из-за отсутствия несгибаемости духа, которое берет начало в том, что вы нестабильны или лишены опоры. Но в большинстве случаев мы сами избавляемся от своей «звездности». И делаем это не один раз, а постоянно, уклоняясь от возможностей, от трудных разговоров, от разногласий, даже от вызывающих нарядов, сильных эмоций, неловкости, продолжая сидеть в своей тесной квартире из-за боязни поступить не так, как хочется.
Разница между приспосабливанием и принадлежностью состоит в том, что приспосабливание по своему определению ― добровольная уступка части нашей целостности в обмен на благорасположение. Подобно тому, как рассказывают братья Гримм в сказке Золушка, ее сестры были готовы буквально отрезать пальцы ног, лишь бы втиснуть их в хрустальную туфельку. Ложная принадлежность предпочитает, чтобы мы держали язык за зубами, сдерживали эмоции и оставались на вторых ролях, блокируя свое естественное стремление к духовному росту.
Мы можем какое-то время пожить в таких местах, оставляя все как есть и получая преференции, невзирая на заплаченную цену. Но трудности возникнут, когда эти негласные условия начнут проявлять себя. Возможно, мы изначально знали обо всем, и уже стало невозможно дальше продолжать это игнорировать. Возможно, нам это стало очень дорого обходиться. Или мы утратили иллюзии в результате конфликта, болезни или потери. Но всегда есть черта, за которой компромисс с самим собой невозможен. Хотя ложная принадлежность может быть какое-то время полезной и продуктивной, но душа беспокоится, когда достигает так называемого стеклянного потолка, то есть ограничения, которое не дает идти вперед. Мы можем уклониться на время от этих ограничений, но по мере того, как мы растем по-настоящему, невидимые границы окружают нас, и наша глубокая привязанность к коллективному мышлению группы слабеет.
Жизнь отщепенца
Очень трудно точно установить тот момент, когда нечто ценное укрывается от нашего внимания, но в этом и заключается стратегия выживания в нашем безжалостном мире. Пытаясь обеспечить себя защитой от уязвимости, мы загоняем свои таланты глубоко внутрь. Со временем это разделение проявит себя в кризисе или через апатию и депрессию. Духовный или творческий паралич может развиться из-за длительного подавления своих способностей. Возможно, это добровольно наложенное на себя изгнание когда-нибудь и защитит нас, но в данный момент затрачиваемая на это энергия совершенно опустошает нас.
В мире существует столько же видов тишины, сколько и звучащих в нем голосов. Между музыкальными нотами всегда есть пауза, благодаря которой возрастает драматизм исполнения; есть тишина, которая повисает внезапно в тот момент, когда наше внимание захвачено чем-то прекрасным; существует тишина, которая приглашает послушать очередную историю; а есть тишина, предваряющая некое новое начало.
Но тишина или молчание, унаследованные либо приобретенные из-за чувства стыда, ― это темный покров, нависший над целостностью вашей искренности.
Если что-то существенное осталось невысказанным, все остальное, честно говоря, не так уж и важно. Жизни некоторых людей замысловато устроены: они с самого начала и до конца оставаются безмолвными. Может быть, имели место жестокость, насилие, непредсказуемость, страх, который заставил их замолчать; возможно, это и есть безмолвие, которой берет начало в унынии; или, может быть, все дело в том, что индивидуальный язык вещей ощущается слишком сакральным, чтобы быть услышанным другими. Каким бы ни было происхождение этого молчания, со временем оно породит атмосферу изоляции, из-за которой мы страдаем и к которой одновременно парадоксальным образом причастны.
В молчании заключена сила, потому что она удерживает все деликатное, ранимое от пристального внимания со стороны, критики, пренебрежительного отзыва, вмешательства и изгнания. Тот, кто хранит молчание, держит все под полным контролем. Никто не сможет нанести вред тому, что он держит в секрете за семью печатями, пока оно остается скрытым. Молчание ― это, бесспорно, сила, но что, если молчание обратится против своего хранителя и станет его тюремщиком? Если оно начнет подавлять естественную потребность разговаривать, стремление петь, страсть к внесению своего вклада? Очень многие ждут особого приглашения поговорить, или же некоего разрешения, чтобы внести свой вклад, поучаствовать. А что, если приглашение никогда не поступит?
Что, если молчание мешает нам достичь цели или наладить отношения с другими людьми? Что, если молчание мешает конструктивному несогласию, такому, которое обличает несправедливость и побуждает к переменам? Что, если молчание причастно к тому, что в тот момент, когда надо было призывать к революции, мы просто ждали ее свершения?
Молчаливый виртуоз
Юная музыкантша по имени Ципора пришла ко мне несколько лет назад в состоянии тяжелой депрессии. Она объяснила, что у нее парализованы творческие чувства, из-за чего она не может взять в руки музыкальные инструменты и сыграть на них, чтобы унять ощущение своей малозначительности. В одной из комнат в своем доме она хранила музыкальные инструменты и музицировала, но теперь не могла заставить себя даже зайти туда. Почти каждую ночь она видела сны о своих инструментах, выброшенных на свалку, упавших на пути в метрополитене, забытых под дождем. Однако лишь один сон позволил нам добраться до самой сути проблемы.
Молчаливая виртуозка, сон Ципоры
Мне снится, что я бездомная, живу внутри фортепиано. Я играю на деревянной доске и воображаю себя виртуозом, но не слышно ни звука. Однажды кто-то приходит и неуклюже играет несколько нот на фортепиано. В конце концов методом проб и ошибок незнакомец случайно находит несколько изумительных, берущих за душу аккордов, и я ему так завидую!
Из содержания этого сна я поняла, что Ципора живет не актуальностью своего творчества, а только потенциалом. До тех пор, пока она не выкинет из головы мечты о своей виртуозности, ей не удастся сыграть и ноты. Это угнетающий вид молчания (тишины), который заставляет отказываться от риска оказаться неумелым. Для Ципоры, которую растили чрезвычайно требовательные родители, само слово «посредственно» (как она сказала) звучит ужасно, она боится стать поводом для насмешек и критики. Поэтому она отказывается начинать. Даже сон, кажется, говорит о том, что, не совершив ошибок, нельзя создать что-то прекрасное.
Перфекционизм ― это вирус, широко распространенный в западной культуре, заставляющий нас вечно гнаться за совершенством. Он по природе убийственен из-за того, что заставляет идти к цели, но никогда не дает ее достигнуть. Неудача уже включена в каждое его стремление, потому что люди не могут быть одинаковыми. К тому же нам постоянно и страстно твердят о единообразии ― условии, на котором заждется наше участие в общественной жизни.
Ципора абсолютно вольна донести свою музыку до слушателей, даже на этом раннем, начальном этапе, когда она только начинает обретать себя. Пока она избегает музыкальных инструментов, ей приходится оставаться в состоянии духовной бездомности; переход от потенциальных действий к реальным начинает строить ей спасительное убежище принадлежности к миру.
Под завистью, которую Ципора испытывает во сне, кроется чистое стремление к своей причастности, к восприятию «ученического разума», что позволяет ей делать огрехи, совершать ошибки, творчески экспериментировать до тех пор, пока она не обретет свое волшебство. Единственный антидот к перфекционизму ― отказ от любого налета поддельности и глянца, следование своей печали, выбор своего несовершенства, подчеркивание своей экстравагантности до тех пор, пока вещи, которые мы когда-то пытались спрятать, не раскроются сами собой, как по мановению волшебной палочки.
Мы многое в своей жизни объявляем вне закона ― те вещи, которые вели нас к границе принадлежности, которые изголодались по нашему вниманию. Чтобы не отличаться друг от друга, мы создаем целые жизни и личности вокруг качеств, которые, независимо от того, осознаем мы это или нет, будут востребованны и желанны в наших семьях, приходах и культуре.
Наблюдая за группами, которые возникают в школьных классах, когда одни пытаются удержать контроль над всеми остальными, замечаешь, что некоторые определенные качества дают право быть «в теме», а другие, наоборот, «отсеивают» вас прочь. Те, кто вхож в «узкий круг избранных», часто наделены такими привилегиями, как богатство и красота, сила и незапятнанная репутация. Это те привилегии, которые оберегают вас благодаря значительным силам. Если вы в числе избранных, вас везде приглашают, повсюду включают и оберегают от насмешек и вреда. Но нахождение в «узком кругу» сопровождается выплатой колоссальных издержек: ожидается, что вы всегда будете как можно лучше соответствовать внешнему виду, языку и ценностям избранных. Подобно тому, как у прилипшего к рельсам листу остается с каждой минутой все меньше и меньше возможностей для отступления, точно таким же образом нужно постоянно оказывать давление, чтобы отстоять свое место в принадлежности.
Для тех, кому не удается «соответствовать», школа может превратиться в место мучений. Такие юные аутсайдеры, часто очень ранимые, одаренные или обладающие другими незаурядными качествами, часто подвергаются буллингу, осмеянию и, таким образом, оттесняются на обочину школьной жизни. Несказанно повезло той молодежи, которой доступна комплексная поддержка, напоминающая им об их ценности и заверяющая их в исключительной неповторимости. Но многих из них такое насилие над психикой в столь раннем возрасте направляет либо на поиски ложной принадлежности, либо на оказание открытого неповиновения таким неоправданно жестоким нормам приемлемости.
Противостояние приемлемости чревато огромной опасностью для вашей путеводной звезды, потому что, как мы знаем, даже на подсознательном уровне такой выход из ложной принадлежности означает взятие на себя ответственности за лидерство и независимость. Это нельзя недооценивать. Как хорошо знают любой предприниматель или мать-одиночка, открытое неповиновение означает выход из сферы влияния системы обеспечения зоны комфортного проживания, что, возможно, сопряжено с серьезными трудностями и существованием самому по себе, по крайней мере, в течение какого-то времени.
Как и при переходе от корпоративной работы к фрилансерству, мы должны делать гораздо больше, чтобы продолжать оставаться креативными. Нам придется создать целую структуру, которая бы занималась презентацией наших «коммерческих предложений» и делала бы их максимально доступными для «потребителей», что может потребовать целый арсенал навыков, которые просто так ни у кого не появляются. Или как при жизни без любви в браке, который просто отвечает базовым требованиям, предъявляемым к безопасности и крыше над головой, мы не чувствуем, что нас замечают или слышат. Мы жертвуем внешним комфортом ради наших личных внутренних ресурсов, переживая за свое будущее. Плата за выход из ложной принадлежности может быть огромной.
Я встречаю так много женщин по работе, которые переполнены прекрасными идеями, но их пугает только одна мысль о том, чтобы воплотить их в жизнь. Этот страх ― комбинация разных вещей, но в основе его лежит боязнь критики. Внутренний оппонент, своего рода представитель всех голосов нашего прошлого и нашей культуры, ― первый привратник истинной принадлежности. Он засыпает нас всевозможными «не». «Но у тебя нет ничего такого, о чем можно было бы сказать окружающим». «Но ты не сможешь это доказать». «Но ты будешь выглядеть нелепо или говорить глупости». «Но ты не настолько талантлив, как такой-то». И так далее. Если обратить самое пристальное внимание на эту критику, то можно увидеть, что вся она основывается на внешней оценке, которая ассоциируется с патриархальным мышлением. Задача при проходе мимо этого привратника, то есть через первые ворота, состоит не в том, чтобы оценить, а чтобы, напротив, воспользоваться совершенно другой шкалой ценностей для проведения измерений.
После пребывания в течение десяти лет в университетской среде женщина сорока лет по имени Ариэлла страстно стремилась познакомить мир со своим эпистолярным творчеством. Еще во время учебы в старших классах у нее никогда не было проблем с написанием эссе или рефератов, но, как оказалось, она так и не смогла выбраться за пределы первых ворот.
Угнанная машина, сон Ариэллы
Я вижу сон о том, как должна вести урок в классе в течение восьми часов, что гораздо дольше обычного. Как правило, я импровизирую, но сейчас мне необходимо строго следовать плану занятий, чтобы уложиться в отведенное время. С началом урока я чувствую себя неподготовленной. Я трачу так много времени на вступительную часть, что не успеваю объяснить материал. Затем, идя к своей машине, припаркованной у студенческого общежития, я обнаруживаю, что ее угнали. После я спорю с юношей, который не понимает, каково быть женщиной в иудаизме. Я объясняю ему, что не хочу носить кипу на голове, как мужчины. Должен быть какой-то другой способ молиться для женщин.
По мере того как мы обсуждали образ кипы, увиденной в сновидении, Ариэлла рассказала увлекательную историю о своей бат-мицве ― иудейской церемонии, посвященной вступлению в совершеннолетие. По традиции отец девушки должен читать Тору, но Ариэлла хотела, чтобы читали ее собственное произведение ― то, чего раньше никогда не делали в синагоге. В результате многие люди из ее окружения отказались прийти на церемонию. В нежном, трепетном тринадцатилетнем возрасте Ариэлла прошла сквозь обряд инициирования к потерям, которые появились из-за того, что она просто следовала своей правде.
Когда мы анализировали образ автомобиля, припаркованного и впоследствии угнанного со стоянки студенческого общежития, Ариэлла связывала это происшествие со своей жизнью в университетских кругах, когда она с головой погрузилась в патриархальный стиль эпистолярного творчества, где особое внимание придавалось фактической аргументации и «объективности» в суждениях. После присуждения ей докторской степени она почувствовала, что ей нет больше места в этом тесном мирке, и начала искать профессию, связанную с энергетической медициной.
Но в этом сне мы увидели Ариэллу совершенно неподготовленной, так и не справившейся со вступительной частью. Безусловно, она могла переживать то чувство, которое испытывала в отношении своей манеры письма, так и не вышедшей из стадии идейной концепции. Для нее оказалось серьезным испытанием преобразование спонтанно возникающей творческой энергии в результат. Несмотря на значительный опыт, связанный с организаторским мышлением, тем не менее она символично припарковалась у студенческого общежития, логоцентричного «клуба умников», из-за чьих требований к объективности как раз и лишилась своей машины за то, что вообще посмела задуматься о передвижении.
Ариэлла спорит с голосом, который говорит ей, что она должна носить традиционную мужскую кипу, так как в безграничной мудрости своего сна осознает то, что должен существовать и какой-то женский способ почитать Бога. Должен быть способ писать и участвовать в других креативных проектах, который не просто сводится к повторению того, что делали мужчины до нас, а, наоборот, должен быть направлен к своей собственной значимости. Женский голос приходит из того, что знает тело. Это описание боли, и хриплого дыхания, и грязи под ногтями, когда выбираешься из параллельного мира. В этом и заключается созвучность наших миров, которая имеет первостепенное значение, а не ограничивается только их подробным описанием. Этот голос и есть крик ребенка о помощи, обращенного к матери, еще до того, как он учится говорить.
