Kitabı oku: «Город Звёзд», sayfa 3
Среди врагов
Тьма.
Она окутывала и обволакивала. Словно кокон паутины. Связывала по рукам и ногам. Лишала воли и сознания. Нельзя было почувствовать, где ты. Что с тобой. Есть ли в тебе еще жизнь. Потом пришла боль. Сначала острая и стремительная, подобно тысяче игл, вонзившихся в юное тело. Потом тупая и протяжная, будто под действием дурмана.
Перед глазами замелькали мутные образы. Они прорывались в утомленное сознание вспышками, оседали по стенкам разума бесконечно долгое время. Грязная земля. Голые раскрашенные спины. Незнакомые слова. Непрекращающаяся качка. Топот ног.
Наконец, свет начал пробиваться под веки. Свет. Он резал ножом. Не давал понять, что происходит. Расплывчатые фигуры приобретали очертания. Клетка. Толстые ржавые прутья окружали со всех сторон.
Маня попыталась встать с грязной тряпки, на которую ее кто-то уложил. Или бросил. Но чьи-то заботливые руки с небольшим усилием вернули ее обратно. Они же подоткнули покрывавшую ее грязную шкуру. Пахло мочой и старым потом.
– Лежи, дитя, – раздался над ухом женский шепот. – Отдыхай, пока они позволяют.
– Где я? Что произошло? – прохрипела Маня. Она с трудом узнала собственный голос, донесшийся из пересохшего рта.
В руках женщины появилась деревянная миска. Она придержала девочке голову, она осторожно помогла ей напиться мутной, с привкусом тины, водой.
– Тише, дитя. Нам нельзя разговаривать, – наклонилась к ее уху незнакомка. – Если увидишь рядом гхануров, немедленно замолчи, иначе ждет наказание.
Женщина опасливо огляделась и продолжила.
– Тебя бросили к нам с неделю назад, с разбитым лицом, грязную и зареванную. Ты долго была без сознания. Я пыталась выходить тебя, но потом тебя забрали для клеймения.
– Для…чего? – испугавшись, спросила Маня.
Теперь она смогла четко разглядеть собеседницу. То была взрослая, темнокожая, с морщинистым лицом и узкими глазами женщина. В ее речи был какой-то незнакомый певучий акцент, выдававший в ней чужестранку, но на старородском она говорила почти без запинок. Рваное тряпье, служившее ей одеждой, едва прикрывало обвисшую грудь с тонкими змейками шрамов. Грубые резкие узоры начинались на животе и уходили все выше, через плечи за спину. Лишь по краям уродливые рисунки принимали плавные и спокойные очертания.
Позади женщины раздался противный старческий кашель. Маша сумела подтянуться и разглядеть замотанную в грязные лохмотья старуху. Та сидела в самом углу клетки и захлебывалась в приступе, выплевывая грязно-желтые комки под ноги.
– Они клеймят всех. И себя, и рабов, – указала на свои шрамы женщина.
Маня скинула с себя вонючую шкуру и с ужасом обнаружила, что верх ее тела под изорванным тулупом плотно покрыт тряпочными припарками.
– Постой! – шикнула незнакомка и схватила ее за руки. – Не снимай! Я наложила их пару дней назад, когда тебе нанесли клеймо. Пусть раны заживут, дитя, иначе попадет грязь, и они начнут гнить.
Ее почти материнский, медленный тон немного успокоил Маню. Но из-за резких движений вернулась боль. Свежие шрамы ныли. Нос болел тоже. Девочка аккуратно прикоснулась к нему и отметила, что он распух и стал на ощупь как старый синяк. Отогнув край шкуры, Маня обнаружила вокруг обожженной ноги повязку. Перед глазами возникла огненная змея, поднявшая ее в воздух, словно тряпичную куклу. Она вгрызлась в плоть, обжигала волнами нестерпимой боли. Где-то горели избы. Изувеченные трупы. Изнасилованные бабы…
– Как зовут тебя, дитя? – отвлекла ее от пылающих образов незнакомка.
– Я… Я Маня. Маша, – заикаясь, ответила девочка.
– Так Маня или Маша? – улыбнулась собеседница.
– Все зовут меня Маня. Хотя мое имя Маша.
– Я – Гэй ла, – сказала женщина и положила руку себе на сердце. – Просто Гэй ла.
Она подняла с деревянного пола клетки тонкую трубочку:
– Это косточки морла, маленькой земляной мыши. Гхануры используют их, чтобы вводить себе в кровь дозы Як’Харской пыли. Наркотика, – она бросила кость обратно. – Тебя накачали им, когда делали клеймо. Он притупляет боль, и приукрашивает получаемые впечатления в сотни раз. Под наркотиком гхануры бесстрашны, считают себя неуязвимыми. Но тебя, малютку, он усыпил на несколько дней.
– Откуда ты столько знаешь об этой…пыли? – спросила Маня. Она пока не понимала, что происходит, и столько новых слов вызвали у нее приступ дурноты.
– Она ее выращивает, – донесся старый сиплый голос от кучи тряпья, сидевшей в углу. – Эта сука помогает им. Проклятым фанатикам!
– Lat galam amal! – резко ответила Гэй ла. – Замолчи, старая ведьма! Ты не понимаешь, о чем говоришь, – она повернулась к девочке, и ее глаза вновь наполнились теплотой и заботой. – Не слушай старуху. Не сегодня, так завтра ее сожгут, вот из нее и лезет яд.
Она погладила девочку по грязным спутанным волосам.
– Но это правда. Я родом с Як’Харских гор, далеко на востоке отсюда, у подножия которых растет цветок – маргрум, – женщина задумчиво улыбнулась и посмотрела на серое небо. Воспоминания о доме грели ей душу.
Вновь посмотрев на Маню, Гэй ла добавила:
– Из его пыльцы и лепестков варят этот наркотик. Я выращивала эти чудесные цветы о красных лепестках. Их аромат заполняет всю долину! И я умею превращать их в Пыль.
Маня с трудом повернулась набок, желая разглядеть, что происходило за пределами клетки. Та стояла посреди огромного военного лагеря. Простые палатки и юрты разместили поверх истоптанного грязного луга. Повсюду были развешаны рваные тряпки, украшенные знаком в виде пламени. Верхушки импровизированных жилищ были покрыты тонким слоем свежего снега. Рядом находились такие же клетки, десятки, если не больше. Часть из них пустовала. В остальных сидели люди. Мужчины и женщины содержались порознь. Пленники с угрюмым видом молчали или незаметно перешептывались. Девочка чуть приподнялась на руке и попыталась отыскать глазами Ярика, но безуспешно.
«Жив ли маленький песий друг?» – думала она, вспоминая последние события перед тем, как их схватили. Всю деревню вырезали. Родную бабушку зарубили прямо у нее на глазах. Папа мальчика сгорел в огне, сорвавшемся с рук того верзилы! В такое было трудно поверить, но она точно знала, что видела. Ей захотелось заплакать, но не получилось. Пламя словно добралось и до нее, высушило все слезы.
По лагерю тут и там ходили татуированные дикари в краске красно-белых тонов, покрытые узорами шрамов. На многих были надеты кожаные жилеты и меховые куртки. Но одежда едва прикрывала выпяченные мускулистые груди воинов.
Их клеймо отличалось от того, что было у Гэй лы. Рисунки на ее груди были похожи на каракули малыша, хаотично вырезанные тонким ножом. Будто все делалось второпях, как получится. Шрамы же дикарей имели какой-то смысл, симметрично повторяя друг друга. Они были резки и остры, но по-своему красивы. Углы зигзагов перетекали в причудливые закругления и геометрические фигуры. Судя по всему, клеймо постоянно дополнялось. Некоторые узоры покрывали множеством слоев кожи и выглядели явно старее остальных.
– В их культуре, шрамы носят особый сокровенный характер. Они читают историю друг друга по ним, – разъяснила женщина, обратив внимание на то, как Манька разглядывает чужеземцев. – Они развивают свое клеймо всю жизнь.
Девочка легла на спину, и из нее посыпались вопросы:
– Расскажи, тетушка Гэй ла, кто это такие? Почему они напали на нас? Они же убили всю нашу деревеньку! Кто этот страшный тип, поливающий всех огнем?
– Успокойся, дитя, – женщина положила ладонь ей на лоб. – Я расскажу, что знаю.
Гэй ла снова осмотрелась по сторонам, прежде чем продолжить.
– Эти воины – гхануры. Они живут далеко на юге, в пустынях почти у самого Пекла. Они постоянно воевали друг с другом, и иногда устраивали набеги на мой народ, – она снова приложила руку к сердцу. – Но потом набеги прекратились. До нас долетали слухи о страшной войне, в которой всех гхануров объединил один вождь-завоеватель. Они называют его Посланником, и истово верят, что их цель – покорить мир ради Пекла. Таких, как он ваш народ называет богоро́дными, ведь в их жилах течет кровь старых Богов, что создали наш мир. Ты знаешь эту историю?
– Н-нет… – внимательно слушала Маня. Кроме нелепых рассказов старого Оглоба и того, о чем изредка упоминал староста деревни, она ничего не знала о мире, лежавшем по ту сторону степей. Для нее этого мира будто и не существовало. Лишь маленький хутор и море травы вокруг.
– Я не знаю всей истории, – прилегла рядышком Гэй ла, – но рассказывают, что наш мир создали семеро Богов. И нас они тоже создали. Но потом случилось нечто, что перевернуло старый мир. На севере выросли горы, уходящие все выше и выше в небо. Вечно заснеженные и прекрасные. Это место назвали Поднебесной. И поселились там чудесные существа, добрые и чистые. А на юге земля опускалась все ниже и ниже, пока наконец не достигла самого мирового дна. Там всегда полыхают пожары. И неба не видно из-за черного дыма. В том месте разверзлось Пекло, и сейчас живут лишь кошмарные создания, демоны.
У Мани просто в голове не укладывалось. Все это звучало как очередная Оглобовская байка. Ну такого просто быть не может! Она повернула голову и посмотрела на группу дикарей, гнавших закованных в цепи рабов.
– Все это было почти тысячу лет назад. Великий Раскол! – торжественно закончила историю женщина. Можно было подумать, что она восхищается произошедшим. – Старые боги исчезли, оставив мир новым существам. Гхануры верят, что Посланник ведет их на войну против Поднебесья. Ведь война Пекла и Поднебесья не прекращается никогда!
– Этого всего не может быть! – качала головой Маня. – Как такое может быть правдой? Мне никто не рассказывал о таком. И при чем тут мы? Зачем убивать нас?
– На эти вопросы у меня нет ответов, девочка моя. Я часто слышу их разговоры о Великом походе. Видимо, все мы – часть этого Похода, – голос Гэй лы становился все тише с каждым словом. Она присела и долго смотрела в пустоту. В ее глазах крутились неприятные воспоминания.
– Откуда ты знаешь их язык? – наконец нарушила молчание Маня.
– Я – торговка. Мой товар – Як’Харская пыль. Я взращивала цветы, готовила наркотик, и продавала его сотням чужестранцев. Моя семья занималась этим много поколений. Весь мой народ, – рука снова поднялась к сердцу, – занимается этим. Так мы и живем в Як’Харе. Торгуем с разными людьми. И изучаем их языки. Пыль же является частью культуры гхануров, как и клеймо. Не первую сотню лет они покупают или забирают ее силой. Но маргрум цветет круглый год, поэтому украденные запасы быстро восполняются.
Она замолчала и быстро опустила голову в поклоне. К клетке подошли двое дикарей. Один из них открыл решетку, второй кинул на пол несколько черствых и заплесневелых хлебных корок. После он же подлил в их чашку немного гнилой воды.
Один из гхануров обратился к женщине. После короткого разговора на незнакомом языке Гей ла кивнула, и оба воина удалились к остальным пленникам.
После их ухода безумная бабка выскочила из угла, схватила кусок покрупнее и убралась с добычей в свой угол. Гэй ла собрала остатки хлеба и вместе с чашкой поднесла их поближе к лежащей девочке. Вымочив в воде одну из корок, она подала ее Мане.
Съев немного, девочка поморщилась:
– Какая гадость! Меня сейчас вырвет!
– Другой еды и воды нам не дают. Остается есть лишь это, – сказала женщина, с озабоченным видом вымачивая свою корку, самую маленькую и заплесневелую.
Закончив ужасную трапезу, от которой ей стало только хуже, Маня снова спросила:
– Что он тебе сказал, тетушка Гэй ла?
– Он велел мне приготовить тебя к встрече.
– С кем?
Помолчав, Гэй ла ответила:
– С Посланником.
Маню обуял ужас. Съеденная корка отчаянно запросилась обратно, и она не стала ее удерживать. Девочку вытошнило возле лежанки. По телу стали расходиться волны тревожной боли, к которым добавились еще колики в животе.
«Зачем я нужна ему? Что я такого сделала?»
Мысли роились в голове как испуганные птицы. Она попыталась встать, и на этот раз Гэй ла не стала ей препятствовать. Держась за решетку, она поднялась и попробовала сделать несколько шагов. Но ослабевшие ноги отвыкли от ходьбы, и девочка распласталась на полу тюрьмы, больно ударившись грудью. Место клеймения вспыхнуло огнем и вызвало бессильный крик и слезы. Бабка в углу дико загоготала, хлопая себя по тощим ляжкам.
Гэй ле надоело наблюдать за ее мучениями. Она подошла к девочке, мягко взяла ее за руки и помогла подняться. Маня крепко впилась в ее талию, не желая отпускать. Слезы хлынули дождем, плечи сотрясались в рыданиях.
– Я боюсь, тетушка Гэй ла. Я жутко боюсь. Что он сделает со мной?!
Женщина обняла безутешную малютку и погладила ее по волосам. Они постояли так некоторое время, пока плач не сошел на нет. Девочка успокоилась, дыхание стало ровным. Она немного отпрянула от женщины и посмотрела на нее:
– Что мне нужно делать? К чему мне готовиться? Ты говорила сама с этим…Посланником?
– Все по порядку, – Гэй ла присела рядом на колени и вытерла мокрые девичьи щечки. – Во-первых, не нужно так паниковать. Всегда держи себя в руках. Паника – первый шаг к гибели, запомни это. Во-вторых, с Посланником не разговаривал ни один раб, я о таком не слышала. Ему явно что-то нужно узнать от тебя. И пока ты не расскажешь ему все, он точно не причинит тебе вреда, – она заглянула в ее покрасневшие глаза и улыбнулась. – Эй, милашка! Все будет хорошо. Помни, что к нему нужно относиться с почтением. Когда тебя приведут к нему, опустись на колени и склони голову. Да, вот так. И жди, когда он сам с тобой заговорит. Обращаясь к нему, называй его вождем. Так звучит его титул среди Орды! Иначе тебя накажут.
Девочка кивала, впитывая ее слова, но спокойствие к ней так и не пришло.
После полуденного солнца, из центра лагеря пришло двое воинов, в меховых плащах поверх темного цвета кожаных панцирей. На головах дикарей красовались конусообразной формы шлемы, украшенные красными хвостами из шерсти.
Они встали у клетки и жестом поманили к себе девочку. Гэй ла кивнула ей на прощание и прошептала:
– Будь уважительна и ничего не бойся.
Маня вышла из объятий тюрьмы и быстрым шагом пошла за одним из конвоиров. Второй шел сразу за ней. Теперь она получше смогла разглядеть устройство лагеря. Из окруживших ее палаток доносились громкие разговоры и смех, женские стоны, звуки бьющейся посуды и храпа. Возле жилищ стояло множество стоек с копьями, мечами и топорами. Тут и там, словно хворост возле бани, лежали связанные веревкой дротики, и корзины, полные стрел.
По лагерю сновало множество воинов и рабов, скованных по рукам короткими цепями. На всех были надеты ржавые железные ошейники. Невольники носили тюки с сеном, бочки, ящики с провиантом. Отстающих надсмотрщики били розгами. Тех, кто ронял свой груз, забивали сапогами. Женщин ждала учесть еще хуже. Их передавали из палатки в палатку, насилуя до полусмерти. И после короткой передышки, запускали по новому кругу. Иные рабы были прикованы к странного вида столам, где им вырезали новые узоры на плечах и груди. Страдальцы громко кричали и плакали. И за это получали все новые и новые удары розгами.
И хотя повсюду лежала грязь от талого снега, лагерь гхануров был обустроен по-военному чисто и аккуратно. Все располагалось так, чтобы не мешать проходу по тропинкам между жилищами. Оружие было вычищено, мусора под ногами не валялось. Здесь было, в каком-то роде, опрятнее, чем в родной деревне, где птичий помет, порой, покрывал улочки от хаты до хаты. Даже нужники стояли отдельно, чтобы не мешать своими запахами отдыхающим в палатках солдатам.
Чем дальше ее вели, тем больше Маня поражалась размерам стоянки войска. Хотя для маленькой девочки все что угодно могло показаться огромным. Особенно ее тревожили развешанные повсюду стяги с пламенем. Словно наблюдая за нею, они провожали каждый ее шаг пристальным взором. Меж стройных рядов палаток можно было различить луг, полный пожелтевшей травы, где паслись тысячи лошадей.
Маня пробовала развлечь и успокоить себя, считая шаги. Но, цифр больше сотни не знала. Поэтому раз пять или шесть начинала заново. А потом и вовсе бросила это дело. Ведущие ее гхануры шли быстро, не сбавляя шага. А она, совсем обессиленная, начинала уставать, едва поспевая за ними. Приходилось чуть ли не бежать, чтобы не стать жертвой плетей, что висели на их поясах.
Вскоре ряды городка стали отдаляться друг от друга, и показался проход к большой площадке, сплошь покрытой вытоптанной грязью. В ее центре располагалась исполинская юрта, размерами как многокомнатный дом. Она была больше даже терема старосты в деревне. Ее стены украшали расписные узоры из разноцветных тряпочек. На шпиле был установлен огромный стяг. Но то было не рваное тряпье, какое она видела раньше. Знамя белого цвета, с рисунками и иероглифами, вышитыми золотыми нитями, изображало красное беспощадное пламя. Его взгляд придавил девочку к земле, вызывал острое чувство тревоги и трепета.
Вход в юрту не охранялся. Один из воинов в поклоне прошел внутрь. Через секунду он вышел и протолкнул туда девочку, а сам остался ждать снаружи.
Вспомнив советы Гэй лы, она упала на колени и опустила голову, украдкой озираясь по сторонам. Маня оказалась права. Тут и правда было несколько комнат. Та, в которой сейчас она находилась, видимо считалась центральной и самой большой. Из нее вело несколько проходов в виде арок, обрамленных косичками из мягкой ткани, которые вели в альковы поменьше.
Убранство помещения было самым богатым из тех, что доводилось видеть маленькой девочке. На стенах из темно-красного бархата, располагались самые разные фигурки и изделия: двойные скрученные рога, большие картины в золотого цвета рамках, со сценами охоты и сражений, плетенки из веток и перьев, разномастное оружие и многое другое. Откуда-то сверху, сквозь маленькие оконца, пробивался дневной свет.
Вдоль стен располагались множество шкафов, витрин и стеллажей, с разноцветными переплетами книг. Многие из них выглядели совсем ветхими. Целая библиотека! Столько не было даже у старосты.
Главным украшением комнаты был внушительный дубовый стол, покрытый бежевым лаком, оформленный золотым орнаментом, заваленный ворохом книг, свитков, зажженных свечей и непонятными металлическими устройствами. После рабской клетки Маня словно очутилась во дворце. Увидеть такое богатство в пристанище диких варваров и убийц она не ожидала.
Пол юрты, укрытый коврами и шкурами, задрожал, будто сама земля разверзлась под ногами. Из комнаты вышел Посланник. Его одеяние отличалось от того, что она видела во время атаки на деревню. На голом торсе, с различными шрамами самых непредсказуемых форм и размеров, был темно-бурого цвета плащ в пол, отороченный белым песцовым мехом. Воротник-стойка обрамлял лысую голову великана. Его безбровые глаза не горели огнем, и больше походили на обычные человеческие. Но их цвет был сродни зареву искр, готовых вспыхнуть беспощадным пламенем. Вождь гхануров подпоясался толстым кожаным ремнем, с бляхой в виде огромного демонического черепа. Не настоящего, но вырезанного из огромного куска кости. Левая рука вождя была плотно обмотана грубым сукном. Видимо сюда пришелся удар, спасший Маню и Ярика от огненных змей.
В руках он держал изящно сконструированный шлем темного цвета с бронзовыми вставками. Его вершину украшали три устремленных ввысь ро́га. Посланник не обратил внимания на девчонку и прошествовал к стойке, располагавшейся у дальней стены комнаты. На нее он водрузил шлем. Там же покоилась гигантская цельнометаллическая булава, отлитая из неведомого черного металла. Вся ее поверхность была испещрена высеченными иероглифами и рисунками. Оценив стойку взглядом, он прошел в центр комнаты и прогремел:
– Встан’.
Маня поспешила исполнить его приказ и неуклюже поднялась на ноги, не осмеливаясь поднять голову.
– Посмотри на меня.
Его властный голос напоминал раскаты приближающейся грозы. Маня подчинилась и робко уставилась в тлеющие глаза.
На лице гиганта не проявилось никаких эмоций. Мощная грудь тяжело вздымалась при каждом вздохе. Руки неподвижно покоились на поясе. Осмотрев ее, Посланник сделал шаг навстречу к девочке, возвысившись подобно горе над цветком.
– Покажи свое клеймо.
Дрожащими руками Маня скинула с себя изорванный тулуп. Она замешкалась, прежде чем приспустила до пояса рубаху и обнажила свою грудь. От царившей в палатке прохлады ее соски набухли и поднялись. На лице Посланника застыла призрачная тень усмешки. Стараясь не выказывать смущения, Маня избавилась от повязок, заботливо уложенных Гэй лой поверх ее ран. Девочка осторожно сняла каждый лоскуток ткани. Припарки приклеились к запекшейся крови и причиняли жгучую боль каждый раз, когда она отрывала их от кожи. Под ними оказались какие-то травы, которые пришлось смахнуть, чтобы освободить взору шрамы.
– А-ах… – удивленно рассматривала себя девочка.
Верхнюю часть тела, чуть выше грудок, покрывали едва зажившие вычурные узоры со множеством насечек. Уродливые зигзаги пересекались друг с другом, сплетались в безумном танце. Отвратительном и ужасающем.
Лицо великана приобрело торжествующий вид. Он впивался взглядом в ее грудь, читая узоры клейма словно книгу. Маня стыдливо отвела взгляд, ожидая новых приказов. По щеке покатилась капелька слезы.
– Рабское клеймо! – сплюнул вождь себе под ноги.
Он отвернулся, прошел до одной из витрин и извлек тряпичный сверток. Взвесив в руках, Посланник развернул его. В воздухе блеснул серебром длинный обоюдоострый меч. Его клинок буквально отражал мир вокруг себя и походил на кусок чистого льда. Рукоять, обмотанная черной кожей, оканчивалась ярким красным камнем.
– Скажи мне, щенок, – тихим рыком спросил правитель и направил меч острием на девочку. – Чьим быть этот меч?
Маня задумалась. Перед глазами пронеслись еще живые воспоминания о той ужасной ночи. Она убегала из дому, где на ее глазах зарубили бабушку. Их было трое, все полуголые, в одних набедренных повязках, в крови с ног до головы. Все трое зло смеялись и вопили как безумцы. Увидев новую добычу, они погнали ее по улицам хутора, тянули руки, шипели и плевались. Она бежала и плакала, не обращая внимания на происходящее вокруг. В следующий миг перед глазами молнией пронеслась серебряная вспышка, трепетавшая в руках отца Ярика. Затем показался и сам мальчишка, выскочив из-за его спины. Он остановил Маню на полном ходу и утащил с дороги. Совсем рядом мелькали серебряные полосы, кромсавшие врагов направо и налево. А она заворожено наблюдала за битвой, боясь кричать или плакать.
– Да, вождь, – памятуя уроки своей спасительницы, проговорила девочка. Гэй ла предупредила, что говорить нужно правду, и тогда Маня останется цела. – Это меч нашего деревенского кузнеца, отца моего друга.
– Какое его имя?
– Я…Я не знаю, – Маня осеклась. Она и правда не знала имени.
– Говори, смерд! – прогремел Посланник и поднес клинок к шее девочки. По его серебру побежала тонкая струйка крови.
– Я не знаю! – вскричала девочка, пораженная внезапным уколом боли. – Я почти не разговаривала с ним! Только с Яриком.
– Кем быт’ этот Ярик? – равнодушно спросил гигант, воткнув меч перед собой. Кровь скатилась по клинку и впиталась в ковер. На лезвии осталась лишь узкая алая дорожка.
– Ярик охотник и мой друг. Они с папой жили возле кузницы. Мы убегали вместе, когда вы напали.
Вождь дикарей рассмеялся и сообщил ей новость, сразившую ее наповал:
– А-а, ты про этого недоноска… Я убил его. Он сгорел как его никчемный отец.
Маня вспомнила пламя, поглотившее хозяина меча. За ним в ушах возник последний писк отважного Вьюнка. Она вспомнила порой серьезного, но доброго и честного Ярика. Они все отдали свои жизни, и теперь она осталась одна. Как она может рассказывать что-то этому убийце! Непроизвольно ее взгляд прогнал остатки испуга и злобно обратился в лицо повелителя. В голосе появилась горечь и, пусть и детские, отголоски гнева.
– Вы убили всех! Зачем? Что вам нужно?
От неожиданного и могучего пинка девочку выкинуло из юрты. Талая грязь встретила ее обволакивающим месивом, измазав с головы до ног. Сидевшие возле входа конвоиры повскакивали со своих мест. Размашистым движением Посланник отодвинул занавески, укрывавшие вход, и вышел на улицу. Его глаза полыхали огнем. В кулаке был зажат меч отца Ярика. В его исполинских руках он казался просто длинным ножичком. Великан медленными грузными шагами приближался к лежавшей на земле Мане, громко рыча в ее сторону:
– Никто! Не смеет! Спрашиват’! Меня! На колени, рабыня!
Перепачканная невольница встала на четвереньки, задыхаясь от адской боли и обиды. И неизвестно, что из них жгло ее сильнее. Удар, дожжен был сломать, наверное, все ее косточки, но она держалась. Ну уж нет. Маня никогда за словом в карман не лезла, и сейчас в обиду себя давать не хотела.
«Будь что будет», – решила она.
Пошатываясь, Маня встала на ноги, и решительно взглянула на обидчика. Пусть убивает, все равно ей недолго осталось. Лишь бы все это кончилось. Стоявшие в стороне воины поснимали с поясов розги и кинулись к ней, желая усмирить дерзкую малолетку.
Посланник жестом остановил их и сгреб крохотное девичье тельце в кулак, подняв ее воздух.
– Я мог бы раздавить тебя прямо сейчас. Ты бесполезна для меня. Ты не знаешь того, что мне нужно.
– Убивай! Если тебе нужно было имя, я его не знаю! Чего еще ты хочешь! – задыхаясь, пищала девочка. Она впилась ногтями в пальцы Посланника.
– Идол! У него есть к’аменная фигурк’а. Божество! Ты видела такое?
– Наверняка сгорела, вместе с деревней, я не знаю! – Маня беспомощно обвисла в смертельной хватке, ожидая скорой расправы. – Провалитесь вы, убийцы!
– Эта фигурк’а не горит. В ваших жалких лачугах ее нет. У этого воина ее нет. Значит, она у этого…сопляка, – Посланник сплюнул, явно поминая Ярика, и сжал кулак сильнее. – Или у тебя. Отвечай где она?
– У меня ее нет… – ответила Маня, извиваясь в его руках. – Я не знаю. Правда!
Великан приблизил ее к своему лицу. Жар огня, полыхавшего в его глазницах, обжигал девочку и вырывал из груди сдавленные крики.
– В тебе гореть пламя, щенок. Посмотрим, взрастет ли оно.
В следующий миг ее швырнули обратно в грязь. Влага успокаивающе холодила обожженное лицо. Казалось, девочку изломали везде, где только можно. Руки и ноги отказывались шевелиться. Даже дышать было больно. Воздуха едва хватало.
– Брос’те ее обратно. Она будет жит’, страдая в мою чест’, – прорычал Посланник и удалился в юрту.
Конвоиры подбежали к Мане и подхватили ее под руки. Девочку волокли по земле до самой клетки. Редкие камни больно били по коленям. Слой грязи налип вокруг ослабевших ножек. Сознание ускользало, и девочка даже не пыталась его удержать, мечтая забыться в прекрасном небытии. Невольники и их надсмотрщики-гхануры провожали необычную процессию взглядами. Где-то ржали лошади. Ветер принес новую порцию мелкого снега.
