Kitabı oku: «Академия мрака», sayfa 5

– Итак, – продолжила Мелисса Ли, – когда ты утром высказал этому индюку все как есть, я чуть взбодрилась и взглянула на вещи в перспективе. До меня дошло, что вот за это я плачу деньги. Ну я и побродила немного по кампусу, подумала… Знаешь, возможно, это мой шанс отправиться куда-нибудь еще.

– А куда?

– Кто знает? Я еще не решила. – Девушка продолжала улыбаться, но на ее лицо пала тень. Оно и понятно, переход в новый университет – задачка почище эмиграции в другую страну. Снова становишься чужаком, приходится разучивать новый сложный язык, знакомиться с новым укладом. Именно это останавливало и самого Калеба.

– Ну, вообще, мне пора в общежитие. Реферат по «Эпиталамиону» сам себя, увы, не допишет. – Будто извиняясь, девушка забавно развела руками.

– Специализируешься на английской литературе? – спросил Калеб.

– Да, и немного – на испанском. Besa mi culo!⁷

– Ясно. «Эпиталамион»… это же Спенсер⁸, да? Он мне никогда особо не нравился.

– Да и мне. Да и никому, в общем-то, так что, возможно, профессору не придется читать девять других работ на ту же тему, как это было с «Кубла-Ханом» Кольриджа, «Одой греческой вазе» Китса и «Вороном» Эдгара По.

Говард Мурхед, преподаватель английской литературы, ценил сонеты Шекспира превыше всего, а о них никто никогда не писал, так как все они были обманчиво друг на друга похожи. Калеб хотел обсудить это с девушкой, одолжить пару книжек, поделиться некоторыми соображениями, но она, похоже, торопится, а он ее зазря тормозит.

– Что ж, тогда – удачной работы. Было приятно с тобой пообщаться.

– Взаимно. Бывай.

Он смотрел, как девушка пересекает поле высохшей травы скорой, но несколько тяжеловатой, лишенной воздушности поступью. Ее волосы чуть трепал ветерок. Тут Калеб понял, что уже довольно долго думает кое о чем, и голос разума тут же взялся осаждать: «Нет-нет, не делай этого, чувак, ты опять сядешь в глубокую лужу», – но голос был всего лишь голосом – ничто другое не препятствовало. Поэтому, когда уже пятьдесят добрых метров разделили парочку друг с другом, Калеб окликнул:

– Эй, Мелисса, раз завтра у нас нет занятий, не хочешь позавтракать вместе?

Она повернулась к парню лицом и отступила еще на несколько шагов.

– Ладно, я согласна! Сможем вдоволь поговорить о джихадизме, порнографии, Руби-Ридж, цензуре и карликах.

– Ну да. Значит, в кафетерии – в восемь?

Она махнула рукой в знак согласия, будто говоря: «Бог с тобой».

Когда Мелисса Ли скрылась из виду, Калеб полез в карман пальто, чтобы убедиться, что записи не потерялись. Бумаги агрессивно зашуршали от прикосновения. Он сложил их еще тщательнее, чем прежде, снова медленно перебрался через забор, остерегаясь на сей раз колючек, и осторожно приземлился с другой стороны.

Прячась за тонкими ветвями, Калеб прокрался к грязному окну. Ладони снова вспотели, и парень понюхал свои руки, чтобы убедиться, что они не смердят этиловым спиртом. Прижавшись всем весом к краю рамы, Калеб надавил на петли. Защелка, которую он сломал неделей ранее, открылась.

Переступив с ноги на ногу, Калеб сел на корточки и уставился в темноту уединенной комнаты, располагавшейся внизу, впервые ясно осознав, насколько же она смахивает на склеп.

«Ну, что же сегодня снится ангелам?»

4

Спрыгнув с подоконника в тень, Калеб споткнулся о плетеный диванчик Сильвии.

Диванчик этот здорово огорошил. Почти так же, как в свое время – ее смерть.

Присев на краешек, парень почувствовал, как плетеные узелки впились в спину.

– Итак, я снова здесь, – пробормотал Калеб сквозь стиснутые зубы. Сама обстановка этого места вынуждала понижать голос до полушепота. Тяжелая атмосфера наваливалась живым, священным грузом.

Итак, он сидит на диване мертвой девушки.

Совсем-совсем мертвой, прямо как жертвы Теда Банди и Ричарда Спека. Осознание вызревало в мозгу, давя то на беспокойство, то на чувство абсурдного уюта: диванчик-то удобный, да еще и предназначен для двоих. Может, что-то между ними все-таки было и это не греза? Возможно, они и впрямь с Сильвией были здесь вдвоем, внизу, в темноте… и пытались узнать друг друга получше. Своего рода свидание вслепую.

Пробираясь сквозь темноту наугад, Калеб нашел выключатель рядом с дверью, щелкнул им, осмотрел крошечную комнату. Нет, не такой уж это и склеп. Скорее просто гроб.

«Комната-могила».

Единственная лампочка наверху освещала затхлую кладовку, набитую остатками жизни Сильвии Кэмпбелл: немного одежды, косметика, ветхий ящик из-под апельсинов, набитый книжками в мягкой обложке. Неплохой литературный вкус: Джон Ирвинг, Джойс Кэрол Оутс, Жозе Сарамаго, Уильям Берроуз, Дональд Бартелми, Джон Фаулз. Как и Калеб, Сильвия предпочитала литературу с нестандартными сюжетами. Розовая зубная щетка была засунута в коробку с книгами, поверх всего покоилась пачка бумаги с отрывными листами, на которых Калеб теперь от руки писал свою диссертацию.

Это было все, что оставила после себя Сильвия. Килограммов двадцать с небольшим имущества, если подсчитать. Умри Калеб завтра – его пожитки и до такого объема не доскребли бы.

Он снял свое потрепанное, видавшее виды пальто и уселся на корточки посреди вещей девушки. Стал касаться их, на ощупь угадывая, что попалось ему в полумраке. Калеб представлял себе, как звучат голос и смех Сильвии, какие жесты за ней водились; фантазия рисовала богатые на детали сценарии о жизни хозяйки всего этого скарба. Скарба, заставшего ее смерть.

В начале своего… исследования… Калеб проверил матрас на наличие вмятин, выискивая вдавленные очертания тела Сильвии и, возможно, ее мужчин, пытаясь отличить любые неровности от тех, которые сам вместе с Джоди оставлял на своей кровати. Крови на матрас много не попало – ожидалось всяко больше. Калейдоскоп мыслей и образов завихрился в мозгу, подталкивая к новым поискам. Девушке было восемнадцать, так? Вполне еще могла быть девственницей. Кто знает, кто знает.

Может, ее дружок остался в какой-нибудь среднезападной глуши – у кукурузного поля, как сколоченное крест-накрест пугало. А может, ее парень жил в кампусе и это не он ходил к ней в комнату, а она – к нему. Калеб постучал по пружинному матрасу, прислушался к вибрирующему гудению тугих металлических витков.

Может, это разгневанный бойфренд отнял у девушки жизнь? Вот бедняга сидит за столом, на дворе далеко за полночь, перед глазами – логарифмы, дифференциалы, гиперболические функции. Матан выносит мозг, как говорится. Неважно, сколь долго пацан еще просидит над этими закорючками, – понимания ему не видать, и на экзамене ждет завал, а там недалеко и до отчисления. Отец будет метать разочарованные взгляды исподлобья, поджатые бледные губы матери – красноречивее всяких упреков… Двоюродный дядька, мануальный терапевт, попробует вовлечь в свой бизнес, конечно: научит делать массаж, аккуратно проведет пальцами от позвонка к позвонку, а там, глядишь, рутина согнет хребет…

И вот наш Карлини⁹ оглядывается… смотрит на Сильвию, свернувшуюся калачиком под одеялом… та спит себе, не зная забот. А он сейчас бьется за их будущее: за дом мечты, троих детей, о которых она всегда говорит как бы в шутку, но в то же время серьезно, за кокер-спаниеля и пару ленивых кошек, пруд с рыбками и маленький пирс, семейный фургон для поездок на природу. Пацан тут над знаньем чахнет, а девка, ни капельки не страдая, просто лежит, сопит во сне. Как такое вынести? Разве не понимает она, как ему сейчас тяжело? Неужто в кампусе никто не услышит твой крик?..

«Кто ты, убийца?»

Этот самый важный, самый основной из всех вопросов распустился в тишине причудливым безымянным цветком. Ох, как же распалял он Калеба, как сильно дразнил! Ступая на тропу своих изысканий, парень с самого начала испытывал небольшое разочарование, зная, что никогда не сможет связать накрепко все ниточки этого дела. Как далеко ни зайди, сколько сил ни посвяти – крах всегда возможен. Грааль далек, и в дело все еще может вмешаться смерть. На этот раз его собственная.

– Заткнись, – осадил Калеб внутренний голос вслух.

Эхо заиграло под сводами тесной комнаты.

В первый же день после возвращения с каникул Калеб увидел персиковую краску, кое-как скрывающую кровь на стене. А Вилли все расспрашивал тогда, хорошо ли Калеб отдохнул. И первая мысль: «Господи, да тут кто-то дуба дал».

И образ сестры снова замаячил где-то на краю поля зрения.

Вилли был тяжелоатлетом – сто девяносто восемь сантиметров крепкой мускулатуры. Но даже этот шкаф, склонившийся над Калебом в тщетной попытке привлечь к себе внимание, не помог отвести от стены взгляд. Пятна крови Калеб бы ни с чем не перепутал. Вилли все расспрашивал о зимних праздниках, о красивых девчонках из Новой Англии, о какой-то еще не имеющей никакого смысла чепухе, сетовал на то, что у Калеба-то видок бледный, понурый, будто и не отдыхал тот вовсе. Вилли то ли не замечал, то ли намеренно игнорировал новый цвет стен комнаты. Похоже, он ни капли не возражал и против ужасного затяжного запаха разложения, раздиравшего носовые пазухи друга.

На подоконнике скопился иней.

Теряясь в догадках о произошедшем в его отсутствие, Калеб стоял зачарованным столбом и таращился на уродливый участок стены, вдыхая мясную вонь.

В этот момент парень услышал голос умершей сестры так ясно, будто она стояла у него за спиной.

Вздрогнул всем телом, как если бы по почкам рубанули топором, развернулся туда, где уже никого и ничего не было, – испуганный, возмущенный, смертельно бледный. Пришлось прикусить язык, чтобы загнать сестру назад в детство – туда, где обретались все знакомые ему призраки, ну или бо́льшая их часть. Вилли продолжал молоть какую-то чушь, становясь все более раздраженным, – игнор всегда был бедняге в тягость. Ладони Калеба объял зуд, как будто он сунул их в муравейник. Он смотрел на стену, зная о крови, осознавая, почему сестра возвратилась, связывая все воедино, пока мир за пределами головы равнодушно отсчитывал секунды.

– Калеб? Калеб! – повторял Вилли, теперь уже скорее взволнованный, нежели чем-то недовольный. Он взял приятеля за плечи, встряхнул легонько. – Эй, ты в порядке? Что с тобой, чувак?

Пульс громко-громко стучал у Калеба в висках, когда он думал: «Итак, на стене моей комнаты чья-то кровь… С чего бы? Чья?.. Кровать передвинули…»

Тот факт, что бордовые разводы все еще проступали из-под слоя персиковой краски, доказывал, что кровь свернулась и пробыла там долгое время. Два или три дня, возможно. Нашли жертву не сразу – значит, одиночка, друзья не волновались. Но почему же никто не почувствовал запах?..

Калеб отчего-то сразу предположил две вещи: умерла здесь девушка и самоубийцей она не была. Ко второй догадке худо-бедно вязалась логика: никто не разбрызгал бы столько крови на стену, даже если бы выстрелил себе в рот. Возможно, догадка была верной. Казалась правдивой.

Вилли к тому времени уже натурально закипел и занес свою большую, сильную руку, чтобы отвесить Калебу пощечину – возможно, шутливую, а может, и не очень.

– Эй! Да что с тобой не так?

В этот момент в комнату вошла Роза, а за ней вприпрыжку – Лягуха Фред с какой-то потертой книжкой под мышкой: если память не подводит, «Жернова неба» за авторством Урсулы Ле Гуин. Дежавю захлестнуло Калеба, и все, что прежде казалось разрозненным, вдруг идеально встало на свои места.

Роза сказала:

– Я слышала, ты поломал ноги. Как сейчас, в порядке? Калеб? В чем дело? Что у вас здесь происходит? – Она подобралась, будто испуганный барсук: голова нырнула в плечи, руки напряглись, став похожими на лапы. – Что за фигня?

Вилли закончил отводить свою массивную руку назад, и его ладонь, разогнавшись, понеслась к щеке Калеба, но цель так и не нашла – припав на костыль, парень юрко увернулся. Чистый автоматизм, инстинкт. И все равно выпад застал Калеба врасплох. Он прикусил язык.

«Убийца еще не найден», – пульсировало в голове.

Лягуха обнял Калеба, что-то пробормотал на ухо, лег на кровать и тут же заснул. Под его весом матрас продавился почти до пола. Калеб присмотрелся повнимательнее и понял, что матрас-то вовсе не его старый, проверенный; этот – совершенно новый. Куда же делся прежний? Куда они его отволокли?

Вилли расслабился, обнял приятеля за плечи и сказал:

– Ты, должно быть, чертовски весело провел время, раз до сих пор не очухался. Мне вот Герби Джонсон недавно рассказал, что…

Роза закрыла окно и помогла Калебу распаковать вещи.

– Ну и холодрыга тут, – пожаловалась она. – А ты, смотрю, загорел. Придешь сегодня на вечеринку? А что с твоими руками? Джоди не говорила, что тебя так сильно потрепало. Срань господня, тебе бы повязку на это дело наложить. Эх, Калеб…

– Я порезался о разбитую бутылку рома, – сообщил он. Собственный голос показался чертовски далеким, звуча будто бы из тех недр, куда отправилась сестра. Из мест дьявольски отдаленных, где-то там, в потустороннем мире. – Ничего страшного, друзья.