Kitabı oku: «Разбитые судьбы», sayfa 2
Я еле сдерживаюсь, чтобы не начать бить себя по щекам. Как раз в это время в гостиной появляется Рустам. Я смотрю на него и понимаю, что происходит полная вакханалия.
– Третья дверь справа – спальня, только там есть кровать. В доме практически пусто, все необходимое я привезу утром, – не глядя на меня, говорит он.
Мои нервы натягиваются, грозясь разорваться. Я теряю самообладание. Выныриваю из себя и сталкиваюсь с реальностью.
– Давайте начистоту, Рустам, – срывающимся голосом произношу я, ища его взгляд.
Мужчина замирает и поворачивает ко мне голову.
– На чистоту? – осматривает меня. – Поясни.
– Что вы задумали? Почему решили стать моим куратором. Я так понимаю, что все это вы затеяли? Я ведь права?!
Он молчит, выхватывает стул, стоящий рядом, и садится.
– Допустим. Что не так? – спрашивает, смотря на меня снизу-вверх. – Ты на свободе, не рада?
Мои губы механически дергаются. Нет, кажется, я не рада своей свободе, если этот человек будет маячить все время рядом. Он как живое напоминание о том, что я совершила.
– Мне интересен дальнейший сценарий. К чему все это? Что ты затеял? – не выдержав, я перестаю обращаться к нему на "Вы". – Ты решил мне отомстить?
Он тихо усмехается, но эхо в доме разносит его усмешку и делает жуткой. Мне хочется обнять себя руками от взгляда, что он устремляет на меня.
– Если бы я хотел отомстить, то позволил бы тебе в Варшаве полететь вниз с башни, – задумывается, хмуря брови. – Хотя нужно было остаться в стороне. Это был бы наилучший выход из всего этого дерьма.
Я инстинктивно киваю, соглашаясь с ним. Находясь в тюрьме, я не один раз прокручивала в голове сцену того, как чуть не сорвалась вниз. Тогда я узнала, что мамино сердце не удалось спасти.
В тот момент мне не хотелось жить. Это был крах. Не стало единственного смысла, который оставался в моей жизни. А впереди была лишь кромешная темнота. В тот момент мне хотелось лишь одного – к своим родителям. В их объятия.
Смерть отца сломала мне психику, мамина – разбила сердце. Дальнейшее существование не имело смысла.
На этаже клиники, где лежала мама, была открытая терраса. Я стояла там, узнав о том, что ее больше нет, и смотрела вниз. Желание сигануть в бездну так сильно овладело мной, что я просто перелезла через стеклянное ограждение и, не раздумывая, сделала шаг в пропасть. Но полета не случилось – лишь удар о стену.
Рустам, который появился из-за спины, удержал меня за руку и вытащил обратно. Из него лился поток бранных слов. Он почему-то обнимал меня, вдавливая своим захватом в грудную клетку.
– Тогда я не понимаю, что сейчас происходит?! Не вижу в этом никакого смыла, – продолжаю задаваться вопросом. – Вы можете объяснить, чего хотите от меня?
Я делаю пару шагов, отходя назад. Мышцы затекли от того, что я замерла, как истукан.
– Не надо видеть во мне злодея, Дамла. Я скорее рыцарь, – его губы вновь искажаются в усмешке.
Ощущение, что он иронизирует и усмехается сам над собой.
– Я просто хочу помочь тебе. Если ты помнишь, я обещал это твоей матери.
Как только он упоминает об этом, я понимаю, что не способна больше стоять на ногах. Они подкашиваются. Ищу глазами, куда могу сесть. Вижу диван и плетусь к нему. Вспоминаю, как он разыскал меня в Польше за пару дней до того, как у мамы должна была состояться операция.
Я была у нее в палате, когда он внезапно вошел внутрь. Увидев мужчину, я сразу поняла, что ему уже все известно. Что он явился по мою душу. Все мои попытки замести следы, пересекая несколько государственных границ нелегально, не помогли.
Такого страха я ещё никогда не испытывала. И страх был не за себя. Я боялась, что мама сейчас узнает всю правду. Что ее сердце не выдержит, и она не доживет до операции. Вскочив, я подошла в нему и бросилась в объятия.
– Пожалуйста, не говорите ничего при моей маме, – взмолилась я, шепча так, чтобы слышал лишь он.
– Дамла? – мама даже села на кушетке. – Кто это, дочь?
Я схватила Рустама за руку, прикрывая его обручальное кольцо. Его лицо было темнее грозовой тучи, он застыл, ничего не говоря.
– Мама, это Рустам – мой жених.
Я так искусно солгала, что сама себе поверила в этот миг.
– Я не знала, что ты приедешь, – взглянула ему в лицо и поняла, что сейчас мама поймет все.
Он просто пускал автоматную очередь в меня своим взглядом.
– Ты не говорила мне про него, – произнесла мама, хмурясь.
– Хотела познакомить вас позже. После того, как ты восстановишься, – я не знала, как у меня получается так логически объяснить все.
Возможно всё из-за того, что моя мама была самым наивным ангелом: не сомневалась во мне и верила всему, что я говорю. Несмотря на грозный вид Рустама, она начала радоваться и позвала нас к себе.
Я чувствовала, как напряжен Рустам, как в любую секунду все может раскрыться. Но он все же прошел в палату и поздоровался с ней. Я держала его за руку с таким напряжением, что казалось, мои пальцы сейчас треснут. Я боялась всего. Что он сам скажет маме, что ее дочь подлая убийца. Или что она увидит кольцо на его пальце и раскроет всю паутину моей лжи.
– Сынок, Рустам, – заговорила мама. – Раз ты приехал к моей Дамле, чтобы поддержать ее, значит, ты хороший человек. Я могу быть спокойна за нее.
Её глаза застилались слезами. Мое сердце сжалось. Мама не верила в то, что сможет пережить операцию. Она не хотела ее изначально, но сломалась под моим напором.
– Мам, – прошептала я.
В горле образовался ком, и я не смогла продолжить.
– Рустам, сынок, – вновь начала она. – Пообещай, что позаботишься о моей дочери. Дамла совершенно одна в этом мире, у нее нет никого. Я перекладываю на тебя ответственность за ее счастье. Никогда не оставляй мою девочку в беде.
От ее слов у меня волосы дыбом встали. Мама будто почувствовала все на каком-то ментальном уровне. Она посмотрела на Рустама глазами, полными надежд, и ждала его ответа. Моё сердце сорвалось вниз.
– Ты ведь позаботишься о ней? – вновь настойчиво спросила мама его.
– Мам, ну ты чего? Конечно, позаботиться, – мне хотелось обнять ее, но я не могла выпустить руку Рустама. – Все будет хорошо у нас.
– Вы ничего не ответили, Рустам, – мягко произнесла она.
– Да, конечно.
Я была удивлена его словам и так ему благодарна.
Вырываясь из мыслей, я смотрю на Рустама. Он встает со стула.
– Вы, очевидно, забываете, кто перед вами, Рустам. Вы действительно собираетесь помогать человеку, из-за которого не стало вашего отца? У вас амнезия? Или вы псих?
Я останавливаюсь, ожидая ответа, но, когда его не следует, меня охватывает злость.
– Позвольте напомнить вам, что в течении шести месяцев я травила его. Каждый день я приходила на работу, отсчитывала десять капель, подсыпала в кофе, а потом несла ему, – мне становится больно и душно от собственных слов и воспоминаний, но я не прекращаю говорить. Хочу, чтобы он знал, с кем имеет дело. – Каждый день я ждала, что его сердце перестанет биться. И в конце это произошло. Вы ведь в курсе? Осознаете это?
По тому, как его руки сжимают спинку стула и как они белеют, я понимаю, что он прекрасно все осознает. Никаких психологических отклонений.
Но что же тогда? В чем подвох? Что задумал этот человек?
– Достаточно того, что ты сама осознаешь, кто ты такая и сжираешь себя изнутри, – бросает колко, разворачивается и направляется к входной двери.
Я вскакиваю с места и настигаю его прежде, чем он успевает покинуть дом.
– Если вы думаете, что я поверила в то, что вы хотите просто помочь мне, то ошибаетесь. Я давно не наивная дурочка, Рустам. Наивность я утеряла еще в студенчестве. Мне знаком тип богатеньких мужчин, как Вы. У таких на языке одно, а в уме другое. Вы к нам относитесь как к пушечному мясу. Но пусть будет, по-вашему. Помогите мне. Посмотрим, какой привкус у этой помощи, – выдаю всё, что у меня на уме на этот счет.
– Не знаю, каких и сколько мужчин ты знала, но я не воюю с женщинами. Отец учил нас относится к ним как к святым.
Глава 4
Проснувшись, я не сразу понимаю, где нахожусь. Трудно поверить в происходящее, когда долгие годы ты открывала глаза и не видела ничего, кроме серых обшарпанных стен.
Сейчас же моему взору открывается окно, из которого доносится шум прибоя. Я слышу, что море беспокойное и тревожное. Оно такое с тех пор, как я поселилась в этом доме.
Встаю с кровати, зачарованно наблюдаю за тем, как ветер играет с белоснежной занавеской, заставляя ее извиваться в диком танце. Комната пропитана свежим морским воздухом. Я втягиваю его аромат в себя и задерживаю дыхание.
Не знаю, придет ли день, когда я смогу привыкнуть к своей свободе. Пока что это плохо получается. Меня все время преследует ощущение, что это всего лишь иллюзия, мираж. Возможно, мой рассудок заблудился в одном из выдуманных миров.
Неважно, что меня выпустили из-под заключения – я все ещё нахожусь в заточении внутри себя. Мне трудно выражать эмоции и ясно мыслить.
При разговоре Рустам сказал: «Достаточно того, что ты сама осознаешь, кто ты такая, и сжираешь себя изнутри». Его слова попали в цель. Все эти годы я тонула в болоте осуждения и сожаления из-за того, что совершила. Меня разрушало осознание, что я, ослепленная ненавистью, лишила человека жизни.
Хмурюсь от своих мыслей, вспоминая своего начальника. Он был человеком, который протягивает руку помощи в сложный момент. Только узнала я об этом, когда было слишком поздно.
Отношение Мураза Низами ко мне и к другим сотрудникам посеяло во мне сомнение, которое начало грызть изнутри. Он не был похож на бессовестного и расчетливого человека, который строил свой бизнес на крови.
Однажды он застал меня в слезах. Я только вернулась из клиники, где доктор сообщил, что маме требуется дорогостоящая операция. Я была в таком отчаянии, что не смогла скрыть эмоции и заплакала прямо на рабочем месте. Дома мне нельзя было давать слабину, я должна была оставаться сильной в глазах мамы.
Увидев мои покрасневшие глаза, шеф стал расспрашивать меня о том, что случилось. Мне необходимо было высказаться, излить кому-то душу, и он стал этим человеком. Выслушав меня, он пообещал, что поможет.
Уже на следующий день со мной связались из фонда и сообщили, что готовы помочь и взяться за лечение моей мамы. Тогда я словно очнулась ото сна. Все мои представления о мужчине лопнули как мыльный пузырь. Я начала просматривать документы, нашла в архивах компании все отчеты о том несчастном случае на стройке.
Оказалось, что плита обрушилась из-за неправильно установленных прицепов на кран. Было следствие, и люди, ответственные за это, понесли наказание в виде лишения свободы. Я нашла отчеты, в которых говорилось о выплатах семьям погибших. Увидела доказательство того, что дядя получил деньги за смерть папы, и мой мир рухнул.
Я поняла, какую чудовищную ошибку совершала. Шесть месяцев я давала сильнодействующее сердечно-сосудистое лекарство невиновному человеку. Его выписали маме, и купить можно было строго по рецепту. Я знала, что если принимать его будет здоровый человек, то оно может вызвать инфаркт.
Как только я узнала правду, сразу перестала травить шефа. И была рада, что все обошлось. Но спустя месяц известие о смерти начальника, как гром средь ясного неба обрушилось на мою голову.
Находясь в страхе и панике, я бежала из страны. Понимала, что в любой момент меня могут раскрыть. Мама уже была в Польше и начала терапию перед операцией. Мне нужно было находится рядом с ней.
Первое время я не могла уснуть. Стоило закрыть глаза, как погибший всплывал перед ними. А если и удавалось уснуть, то просыпалась я в холодном поту. Меня не покидало чувство, что за мной гонятся и преследуют.
Сейчас, возвращаясь назад, я думаю о том, как я могла совершить подобное? Что руководило мной? И в голову ничего не приходит, кроме мистики. Может быть, молва о том, что дьявол живет среди нас и проникает к нам в душу, правдива? Я была словно одержима и поглощена темнотой.
Грудь будто наполняется свинцом. Чувство вины вызывает головокружение и нехватку воздуха. Прохожу в ванную комнату. Залезаю под душ и включаю холодную воду. Хочу, чтобы она остудила вспыхнувшее внутри пламя. Встаю под струи воды.
Я считаю, что заслужила оставшуюся жизнь провести за решёткой. Поэтому до сих пор не могу понять мотивов Рустама Низами. Он должен презирать меня и стараться разрушить мою жизнь. Но делает противоположное. Может благородство у него в крови. Подсказывает внутренний голос.
Покидая душевую кабинку, я продолжаю думать обо всем, что произошло со мной. Прокручиваю в голове слова Рустама, каждую его фразу. Разбираю их по смысловой нагрузке, по буквам. Ищу подтекст.
Вступаю в спор с собой. Часть меня хочет верить ему. Верить, что он действительно «рыцарь». Но другая часть хохочет над собственной наивностью. Не стоит обманываться – я виновата в смерти его отца, и он определенно преследует какую-то цель. Ещё в студенчестве я получила урок, что не стоить верить словам мужчины. Они умеют искусно лгать, чтобы достичь своей цели. Заполучить то, чего хотят.
Я прекрасно помню, каким свирепым и грозным был Рустам в Варшаве. Да, он не раскрыл меня перед мамой. Но после… Отвез в отель, где остановился и устроил настоящий допрос. Всю дорогу в такси я чувствовала мощную волну гнева, исходящую от него. Я боялась лишний раз вздохнуть.
– Сейчас ты мне все расскажешь, – втолкнув меня в номер, процедил мужчина.
– Вы и так все знаете, раз нашли меня, – трясущимся голосом ответила я.
Слезы начали душить меня: это были слезы облегчения из-за того, что меня нашли. Я где-то читала, что преступник хочет быть пойманным. Наверное, и я этого желала. Все это время во мне жил страх. Я постоянно оборачивалась назад, а по ночам казалось, что в комнате кто-то находится. И вот, наконец-то я поймана.
– Сколько? Сколько тебе, мерзавке, заплатил Мартынов, чтобы убрать моего отца? – двинувшись ко мне, зарычал мужчина.
Он схватил меня за запястье и силой усадил в кресло. Захват его пальцев причинял боль, от чего я поморщилась.
– Отвечай! – нависая надо мной и не выпуская моей руки, произнес он.
Я плохо соображала. Фамилия, что он озвучил, была мне знакома. Я проработала в компании Константина Мартынова около восемнадцати месяцев, но не могла сообразить, почему мужчина думает, что Костя как-то причастен к моему поступку.
– Я не совсем понимаю, причем здесь Константин Мартынов? – стараясь высвободить свою руку из его пальцев, спросила я.
Захват мужчины стал настолько сильным, что мне казалось, сейчас мои кости треснут.
– За твоими актерскими способностями, девушка, я уже понаблюдал, – с презрением и насмешкой бросил он. – Притворяться и лгать ты отлично умеешь.
Он сверлил меня взглядом. Я же думала, что вот-вот потеряю сознание от боли, что он причинял мне. Поняв это, мужчина отбросил мою руку и продолжил, сев у моих ног на карточки.
– Не думай, что со мной это прокатит. Если не начнешь рассказывать правду, мы вернемся к твоей матери. Думаю, при ней ты станешь разговорчивее.
– Нет, пожалуйста, мама не должна знать, – его угроза подействовала на меня.
Сердце начало биться с такой силой, что отдавалось в ушах. Испугавшись, что он может исполнить свою угрозу, я начала сбивчиво рассказывать ему о случившемся. О том, что это была чудовищная ошибка.
Пока я говорила, его взгляд становился все тяжелее, и я приходила в дикий ужас. Мне казалось, что его руки сейчас сойдутся на моей шее и свернут её. Нужно отдать ему должное, он больше не трогал меня физически, но его взгляды и слова вонзались в тело, как кинжалы.
Я чувствовала, какая угроза исходит от него, и страх сковывал все внутренности. Я не могла заставить его поверить себе. Убедить, что ни на кого не работаю. Он не верил, что я травила его отца из-за мести.
«Мы не выйдем из этого номера, пока ты не признаешься в связи с Мартыновым», – сказал он тогда.
Так и получилось. Я провела в его номере больше суток. Умирала от беспокойства за маму. У неё была назначена операция на среду, и я должна была находиться рядом, но Рустам не выпускал меня.
Мне пришлось соврать, что я расскажу правду только Адэму Берку. Он был партнером моего шефа и недавно женился на его единственной дочери. Мне доводилось часто контактировать с мужчиной. И я была убеждена в его благоразумии. Он владел информацией и мог проверить, что мой отец, Тагир Озаки, действительно был в числе тех, на кого обрушилась плита на стройке.
Рустама удалось убедить, только когда Адэм приехал в Варшаву. Спокойно выслушав меня, Берк просмотрел всю информацию и убедился в правдивости моих слов.
– Кажется, она говорит правду, Рус, – я услышала голос Адэма в комнате, прилегающей к гостиной.
Я провела на диване всю ночь, было страшно сомкнуть глаза от того, что я находилась в одном номере с Рустамом. От его присутствия все мои нервные окончания были оголены. Я была истощена как физически, так и морально.
Меня распирало от стыда, что пришлось рассказать мужчинам, как я подмешивала капли.
– Она самая гнусная лгунья. Я думал, что хуже Мирай не может быть никого, но эта переплюнула даже ее, – послышался голос Рустама, искаженный гневом.
Я помнила, что он был мягче, плавучее. Мои щеки вспыхнули. Прикрыв глаза, я села обратно на диван. Мирай – так звали его жену. Не знаю, почему он сравнил меня с ней. Да и разбираться не хотелось. Я была подписана на девушку в социальных сетях.
Она вела одну из самых известных и модных каналов про светскую жизнь. Красивая и высокомерная до невозможности. Я не знала, зачем я стала следить за ней, но это произошло после нашего столкновения с Рустамом в лифте.
После, я увидела их вместе на мероприятии по презентации жилого комплекса, которую устраивала наша компания. Они были такой красивой парой, что от восхищения захватывало дух.
– Рустам, ты сделал самое главное – нашел ее, с остальным разберется следствие. Нужно передать ее властям, – ответил ему Адэм Берк.
У меня все заледенело внутри. Конечно, я знала, что все этим кончится, но я не могла оставить маму одну перед операцией.
Как только Адэм покинул номер, я сразу бросилась умолять Рустама. Уверяла его, что напишу чистосердечное признание и понесу любое наказание, но только после того, как мама придет в себя после операции.
– Думаешь, ты стоишь того, чтобы идти у тебя на поводу? Почему я должен жалеть твою мать, если ты моего отца не пожалела?
Конечно, он был прав. Я понимала, что слишком многого прошу, и он вовсе не обязан давать мне время. Но я не могла перестать умолять.
– Пожалуйста, – не удержавшись, я взяла его за руку. – Пожалуйста, Рустам, возможно, я больше никогда не увижу маму. Я не знаю, проживет ли она пятнадцать-двадцать лет. Скорее всего, она не дождется моего освобождения. Позвольте мне попрощаться с ней. Я расскажу ей все после операции и сразу уеду с вами.
Выдернув свою руку из моей, он уставился на нее шокировано. Пока я держала его за кисть, мои ладони вспотели. Рустам перевел на меня взгляд, от которого по моей спине табуном пробежали мурашки.
– Хорошо! – гневно бросил он. Мне показалось, что он злится больше на себя, чем на меня.
Мы поехали в клинику. Маму уже забрали на операцию. Должно быть, она переживала из-за того, что я не приходила к ней два дня. Я думала о том, как объясню ей все и расскажу, что вынуждена уехать.
Тогда я еще не знала, какое тяжкое наказание мне было вынесено высшим судом. Мама умерла, и ничего хуже для меня быть не могло.
Стряхиваю с себя воспоминания и возвращаюсь в гостиную. Сглатываю ком в горле и смотрю на фото, оставленные со вчерашней ночи на полу. Я долго не могла уснуть. Рассматривала наши семейные фотографии и вспоминала дни, проведенные с родителями. Их было не мало. Я поздний и единственный ребенок в семье. Мама с папой баловали меня и отдавали всю свою любовь и внимание мне.
Чтобы вновь не погружаться в прошлое, я собираю все фото обратно в коробку и закрываю ее.
Сегодня третий день моего пребывания в этом доме. С тех пор, как Рустам оставил меня тут, он больше не появлялся. На следующий день приехал незнакомый мне мужчина. Он оставил множество пакетов, сообщил, что они от господина Низами и ушел.
В одних пакетах были продукты и гигиенические принадлежности. В других – женские вещи. Пару джинсовых брюк, базовые футболки, майки и нижнее белье. Все самое необходимое. Я не знала, как поступить. Чувствовала себя неловко от того, что Рустам тратит на меня свои деньги. Спрятав свою гордость подальше, я приняла помощь.
Написала ему сообщение, что возмещу все, когда найду работу. Мое сообщение Рустам прочитал, но проигнорировал. Я побродила по дому, приготовила себе еду. Нервничала каждую секунду от того, что мужчина мог появится в любую минуту. Но время шло, а его не было. Я не знала, что это значит. Радоваться мне или нет.
В этом доме я чувствую себя как в клетке. Даже прогулка по пляжу не может изменить этих ощущений. Устав от неведения и вечного режима ожидания, я нахожу документы, что мне выдали при освобождении. Изучаю их детально. Выписываю адрес социального учреждения, где мне предстоит стать волонтером. Решаю, что пора поехать туда.
Глава 5
Внутри меня бушует жгучая обида и злость. Сжимаю глаза, чтобы не дать волю слезам. Только этого не хватало! Не смей жалеть себя!
Чтобы отвлечься, я оглядываю камеру, в которой нахожусь уже более пяти часов. За стеной слышится шум и бурная деятельность полицейских.
Недалеко от меня на скамейке громко похрапывает мужчина. Судя по зловонию, что исходит от него, он человек без определенного места жительства и ему здесь вполне комфортно. Он спит все время, пока я тут нахожусь. В камере только я и он, соседние койки пустуют. Отвожу от него взгляд, приподнимаю голову к потолку и вновь зажмуриваюсь. Как я могла оказаться в такой ситуации?!
Всего пару недель назад я стала социальным работником в доме престарелых. Все шло так благополучно. Мне нравилось там бывать. Я приятно удивилась тому, как внутри все красиво обустроено и ухоженно. Раньше мне всегда казалось, что подобные учреждения унылые и заброшенные, как и сами старики. Но я ошиблась. Многие из них довольно бодрые, милые и счастливые люди.
Я не заметила, как привыкла к этому месту и его жителям. В мои обязанности входило помогать тем постояльцам, кто не мог самостоятельно принимать пищу, одеваться и купаться. Находясь там, я забывала обо всем на свете, переставала чувствовать себя одинокой. Большинство стариков любили поболтать. Они с удовольствием делились историями из своей жизни. Я слушала их с большим интересом.
Благодаря этому месту у меня появилось чувство нужности и значимости. А когда мне предложили официально устроиться в дом престарелых – моей радости не было предела. Искать другую работу совершенно не хотелось.
Домой, точнее в дом, где меня поселил Рустам, я возвращалась с большой неохотой. Радовало одно – сам он не появлялся и больше не давал о себе знать. Наша последняя встреча была той ночью, когда он привел меня сюда. Сначала я ломала голову над его мотивами и ждала подвоха, но время шло, и я решила просто отпустить ситуацию и не накручивать себя.
Дорога до загородного дома Рустам занимает очень много времени. Поэтому вчера я решила не ехать обратно, а остаться ночевать в «Пристанище» – так называется дом престарелых.
Глубокой ночью я проснулась от шума в соседней палате. Вышла в коридор и сквозь открытые двери увидела, как одна из медсестер плохо обращается со старушкой. Она не просто бранила женщину, а грубо стаскивала ее с кровати, чтобы сменить белье, которое та испортила, страдая недержанием.
При очередном толчке от медсестры старушка споткнулась и упала. Я бросилась в палату и накричала на сотрудницу. Она недавно вышла с отпуска, и я знала её не так хорошо, как остальных. Мне впервые пришлось столкнуться с таким ужасным отношением персонала к старикам. Другие работники были очень вежливы и не позволяли себе такого обращения.
– Кто ты такая, чтобы учить меня, как работать? – вместо того, чтобы признать свою вину, медсестра разозлилась.
Она бросила скомканное постельное белье к моим ногам.
– Все знают, что ты уголовница! – ее глаза полыхали гневом, а из уст лилась желчь. – Не думай, что задержишься здесь. Таким, как ты, место за решеткой!
Слова женщины нисколько не задели меня. Я знала, что многие из персонала относились ко мне настороженно и шушукались за спиной. А некоторые и вовсе демонстративно игнорировали. Пару раз я слышала, как они обсуждали меня, называя убийцей.
Но сами старики были очень добры ко мне. Они никогда не поднимали эту тему и не задавали никаких вопросов. Хотя тоже были наслышаны обо мне и знали статью, по которой я отбывала наказание и была у них волонтером.
Толкнув меня в плечо, медсестра вышла из комнаты.
– Отнеси белье в прачечную, раз приперлась, – с нажимом приказала она и вышла.
Я решила не связываться с ней и помогла Амалии Ратмировне лечь обратно. Видя, как по ее морщинистому лицу стекает слеза, моё сердце сжалось. Я знала, что женщина была одинока. В прошлом она была оперной певицей и часто рассказывала мне о концертах и странах, в которых гастролировала. Я видела, как она подавлена, и решила, что утром поговорю с руководством, расскажу о жестоком обращении медсестры.
– Деточка, ты не связывайся с ней, – прохрипела старушка сквозь слезы, что душили её. – Она очень злая и несчастная женщина, поэтому и ведет себя так.
– Не переживайте, – вытерев слёзы с щек женщины, я попыталась мягко улыбнуться ей. – Ложитесь спать.
Подняв с пола простыни, я отнесла их в прачечную. Вернулась в комнату для персонала, но не могла сомкнуть глаз. Всю ночь прокручивала в голове, что именно я скажу. Заснула я почти под утро, а проснулась от шума и криков:
– Я уверена! Уверена, что это она украла у меня кошелек, больше некому, – дверь открылась, и я увидела, как пару медсестер во главе с заведующей вошли в комнату.
Не понимая, что происходит, я моргнула пару раз.
– Проверьте её сумку! – тыча в меня пальцем, сказала женщина, с которой мы поругались ночью.
Я села на кушетке, вытянулась в спине и почувствовала, как холод пробирается под ребра. Не верила своим ушам. Почему она обвиняет меня в краже? По лицам остальных я поняла, что они уже осудили меня.
– У меня там крупная сумма денег, больше некому! Никогда подобного у нас в коллективе не происходило! Она не только убийца, но и воровка!
Мне хотелось защитить себя, возразить ей, но язык словно прирос к нёбу.
– Дамла, ты не против, если мы проверим твою сумку? – не дожидаясь моего согласия, заведующая направилась к тумбе, на которой стоял мой рюкзак.
Она начала открывать его, и я заранее знала, что она найдет внутри треклятый кошелек. Посмотрела на медсестру и увидела на ее лице злорадство.
– Эмелия? Это твоя вещь? – разворачиваясь к нам, заведующая показала красный лаковый бумажник.
– Да-да, это он! Я же говорила, что это она его украла!
Медсестра рванула вперед и выхватила свою вещь у заведующей. Она открыла его и начала демонстративно трясти купюрами.
– Вызывайте полицию, – строго посмотрев на меня, произнесла заведующая. – Нам воровка в коллективе не нужна!
Другие работники зашушукались между собой.
– А я ещё работу тебе предложила, – продолжила она, разглядывая меня с упреком. – Ты ввела меня в заблуждение своим отношением к старикам.
Покачивая головой, она вышла. Остальные остались стоять, глядя на меня с презрением.
Мои плечи поникли. Стало обидно от несправедливости и мерзкого обвинения, которое на меня повесили. Я не стала ничего им говорить или объясняться. Понятно, что они поверят своей коллеге, а не кому-то вроде меня с клеймом уголовницы.
Минут через двадцать прибыли полицейские, забрали меня и Эмелию в участок. Там она, не стесняясь, продолжала врать и давать показания. Очень красочно и уверенно рассказывала, что я украла ее кошелек. Ненадолго я усомнилась в себе. Может, у меня провалы в памяти или я страдаю лунатизмом и действительно обокрала бедную женщину?
Когда очередь дошла до меня – я дала показания, но они не особо волновали полицейских. Видела, как офицер скептически смотрел на меня, когда я заявила, что ничего чужого за всю свою жизнь ни разу не брала.
Мне задали пару вопросов и отправили в камеру. Офицер предупредил, что сообщит обо всем моему куратору. Мою дальнейшую судьбу будут решать с Рустамом.
– Кажется, тебе очень нравится за решеткой, – неожиданно звучит голос Рустама в помещении.
Я увожу взгляд от потолка и смотрю на него. Он стоит у входа в изолятор и смотрит на меня, нахмурив густые брови. Резко встаю со своего места. С тех пор, как меня здесь закрыли, я с ужасом ждала его появления. А сейчас при виде него меня одновременно охватывает радость и злость.
– Это становится некой традицией, – прошагав вперед и остановившись у решётки, произносит он. – Вызволять тебя из камеры, – поясняет, встретив мой вопросительный взгляд.
Насмешка и ирония в его голосе убивают мои последние нервные клетки.
– А я не просила об том! – огрызаюсь я.
Сажусь обратно и скрещиваю руки на груди. Я вновь злюсь сама на себя, но не сдерживаюсь и срываюсь на Рустама:
– Вызволять меня из камеры – ваше добровольное хобби. Не нужно упрекать меня в этом!
Меня возмущает, что, даже будучи одетым в простые светлые джинсы и клетчатую рубашку, он выглядит очень представительно. От него пахнет дорогим парфюмом – я слышу нотки мускуса и амбры. От меня же несет бомжом, который продолжает храпеть рядом.
– Да, благодарить ты не умеешь… – произносит Рустам спустя пару секунд. – Жду тебя на улице.
Как только он выходит, появляется полицейский с ключами. Открывает мне камеру и велит выходить. В участке, перед тем как уйти, меня просят подписать документ. Я расписываюсь и прижимаю к себе рюкзак, который мне возвращают. Выхожу и чувствую облегчение, когда прохладный воздух касается лица.
Рустам стоит неподалёку. Он замечает меня и, кивнув на свой автомобиль, двигается к нему. Оставляет пассажирскую дверь открытой и садится в машину. Я ныряю в салон и закрываю за собой дверь, пристегнув ремень безопасности. На языке вертятся слова благодарности, но я никак не могу произнести их вслух.
– Ты голодна? – спрашивает он, когда мы выезжаем со стоянки полицейского участка.
– Что? – его вопрос застает меня врасплох.
Я ожидала, что он начнет расспрашивать меня о произошедшем. Да и сама хотела узнать, как ему удалось добиться того, чтобы меня отпустили. Ведь одно из условий моего досрочного освобождения заключалось в том, что я не должна была нарушать закон.
– Я спрашиваю, хочешь ли ты есть? Точнее, когда ты ела в последний раз?
Он кидает на меня быстрый взгляд и вновь возвращает внимание на дорогу.
