Kitabı oku: «Полгода дороги к себе», sayfa 2
За окном светлело мартовское утро, свежее, весеннее. Наташа, наконец, взяла девчонок, сказала: "мы ушли", дочки пропищали: "пока, папочка", дверь закрылась, стихли шаги на площадке. В квартире наступила благословенная тишина. Я с трудом поднялся и пошел в душ. Не меньше получаса я, сидя, отмокал. Пар клубами поднимался к потолку, а я все сидел и думал о нас с Наташкой. Мне было жалко себя, и ее, и наших девчонок.
“Странно вот, любит она меня или не любит? Вроде давно живем, не без радости. Иногда жалеет, значит любит? А почему она должна меня жалеть? Вот мама меня всегда жалеет, хотя мать – это совсем другое. У любой матери сердце огромное”. Я представил себе человеческое сердце и мне опять поплохело. “Нет, я не о том все. Бывают же отношения между мужчиной и женщиной, выстроенные по схеме “отец-дочь”, есть “мать-сын”, и еще какие-то наверняка бывают. Какие у нас с Наташкой? Она вроде бы меня не подавляет, я ее тоже. Так уж сильно она не нуждается в моей защите и опеке, все сама, сама, хотя откуда я знаю? Я же с ней на эту тему и не говорил никогда. "Слав, купи картошки”. “Слава, забери девочек”. “Слава, давай съездим к твоим родителям”. “Слав, надо съездить к моей маме”. “Ты заехал к моей сестре?” С другой стороны, вроде бы, нет постоянного контроля: захотел встретиться с друзьями – встретился, захотел выпить – выпил. Как там у Высоцкого: "Если я чего решил, то выпью обязательно". Меня опять стало мутить. “Так, на чем я остановился? Да, что больше Наташка мной руководит, чем я ею. Хорошо, и что это значит? А значит это то, что я человек в семейной жизни несамостоятельный, хотя определенной лаской и любовью не обделенный. Все, легче стало, надо выходить”.
Я снял с вешалки полотенце, вытерся, надел халат. Посмотрел в запотевшее зеркало, не видно ничего. Протер рукавом. Я смотрел на себя из зазеркалья, с интересом заглядывая в глаза. "Кто вы, мистер Президент?", – вспомнилось мне. “Я точно не Президент, а жаль. Или не жаль? Вот хотел бы я стать президентом нашей страны? Да. Что бы я тогда сделал? Я бы изменил жизнь в стране к лучшему. Построил бы демократию. Как? Ну, я бы назначил честные выборы, начиная с Думы и заканчивая органами местного самоуправления. Сделал бы суды независимыми. Ограничил бы власть президента. Бред сивой кобылы”, – с грустью констатировал я. “Как провести честные выборы? Что такое честные выборы? Кто эту страну может вообще удержать?”. Вспомнился последний диалог из "Обитаемого острова" Стругацких между Странником и Максимом, суть которого сводится к тому, что из сложных социально-политических ситуаций можно выходить только эволюционным путем под присмотром высшей во всех смыслах силы. Простых решений в сложных ситуациях не бывает, а мы сейчас именно в такой ситуации. Ладно”, – я открыл дверь из ванной, – “страну из дерьма я почти вытащил, теперь и самому надо вылезать как-то”.
У меня сегодня на два часа дня было назначено собеседование в небольшой конторке, и я очень надеялся на благополучный исход.
Я приехал раньше и решил погулять в окрестностях бизнес-центра, где находилась контора. Бизнес-центр располагался в перестроенном здании заводооуправления в десяти минутах ходьбы от метро. Старый промышленный район с несколькими вкраплениями дореволюционных доходных домов для пролетариата, который жил и работал на окружающих заводах и фабриках. При царе это была окраина города, но, насколько я понимаю, достаточно плотно застроенная. В советское время здесь тоже вовсю кипела рабочая жизнь, которая немного замирала вечером и ночью, но все-таки не намного, потому что военных заводов, которые ковали обороноспособность страны в три смены 24 часа в сутки, здесь находилось изрядно. Тяжелое впечатление на меня произвел этот район в конце 90-х, когда я здесь побывал впервые: это были вымершие улицы и заводы. Жизнь теплилась в редких небольших продуктовых магазинах да в большом двухэтажном автоцентре, светящемся как корабль пришельцев, среди советской кирпичной нелепицы. Мне тогда показалось очень странным, что практически в самом сердце этого заброшенного заводского района стоит весь из стекла и бетона, сверкающий огнями, автоцентр. Для кого он тут стоит? Но тогда таких центров в городе было очень мало, поэтому от отсутствия покупателей он не страдал. Это сегодня автодилеры строят свои заманиловки на выезде из города вдоль основных трасс, там где проходит основной трафик их покупателей.
Сейчас тоже все выглядело достаточно мрачно, нет, лучше, чем было пятнадцать лет назад, но все равно мрачно и тоскливо, несмотря на хорошую погоду. Зима в этом году то ли была, то ли нет, поэтому даже несмотря на то, что на календаре значилась только середина марта, снега уже нигде не было. Ветер поднимал оставшуюся после зимы пыль с дорог и равномерно покрывал ею все вокруг. Обманутые ранним теплом, некоторые деревья уже набухли почками и готовились выпустить листочки. Чувствовалась весна, робкая, неуверенная в себе, но все же всемирная и неминуемая, которая все равно когда-нибудь придет, и природа, уверившись окончательно, распустит свои цветы и листья для мириад птиц и насекомых. Я гулял по этим предвесенним улицам, на которых было так мало людей и так мало целых, не разрушенных зданий и думал, что природа не знает экономических кризисов, потому что это кризисы человеческого общества, зато она знает множество других, которые могут стереть нас в одно мгновение. И только любопытство Бога, дает нам шанс жить. Мы постоянно боремся с природой, пытаемся стать независимыми от нее, но не понимаем, что мы ее неотъемлемая часть. То что мы создаем сами, пока не живое и поэтому вторично по отношению к ней. Только лишь тогда, когда мы становимся родителями, начинаем понимать своих родителей. Когда мы, наконец, создадим что-то живое, способное к саморазвитию, в этот момент мы перестанем бороться с природой. Человечество сможет сказать Богу: “Посмотри, Господи, на творения рук наших. Разве не похожи мы на тебя? Радуйся на нас, Господи!”
Ровно в 14-00 я стоял на ресепшене этой самой компании. Встретила меня ухоженная HR-директриса лет 50-ти и проводила в комнату переговоров.
– Присаживайтесь, Вячеслав Дмитриевич. Мы пригласили Вас на эту встречу, так как заинтересованы в специалисте такого уровня, как Вы. У меня будет несколько вопросов к Вам, уточняющих, – она положила перед собой мое резюме и быстро пробежала по нему глазами. – Нам очень интересен Ваш опыт по последнему месту работы. Понимаете, мы на рынке уже три года и быстро растем, мы очень профессиональная команда, у нас очень представительный кейс, но сейчас у нас происходят некоторые изменения в структуре собственности и управления. От нас уходит один из ключевых акционеров, который обеспечивал нам, скажем так, режим благоприятных коммуникативных условий с нашими заказчиками.
– Из-за чего он уходит, если это не секрет?
– Скажем так: это решение…, это не его решение.
– Понятно. И надолго?
Она улыбнулась и ответила:
– К сожалению, скорее всего, навсегда.
– Понятно, – сказал я и посмотрел за окно.
Там сильный западный ветер гонял по небу несколько тучек. Мне действительно стало понятно, что у них большие проблемы. Человек, который сколотил эту конторку для монетизации своей должности в какой-то госструктуре, куда-то ушел, неважно куда и насколько. Важно, что хозяин ушел, а не присел, но вся нехитрая бизнес-схема тут же рухнула. Поскольку осталась какая-никакая команда, которая за три года наверное что-то наработала, скорее всего, не бог-весть что, но ребята решили попробовать жить самостоятельно, а помочь находить и сопровождать заказы должны, по их задумке, такие люди как я. Так как специфика их работ на рынке востребована только со стороны государства, то возникала непреодолимая проблема. Проблема заключалась в том, что в нашей стране государственные заказы распределяются практически исключительно между небольшой группой заинтересованных лиц, которые контролируют движение денег. По-хорошему ребятам из этой конторы нужен не я, а новый хозяин с возможностями получения этих денег.
– Вы знаете, я буду с вами откровенен: я вам не подхожу. Скажу больше, вы вообще не найдете такого человека, если только он не окажется волшебником. Вам надо искать собственника с похожими возможностями в области установления “режима коммуникативного благоприятствования” с госзаказчиком, – я встал и пошел к выходу.
– Вячеслав Дмитриевич, но мы еще не закончили, – с плохо скрываемым возмущением проговорила HR-директриса. – Мне кажется, мы могли бы найти точки соприкосновения. Нам нужны в команду такие люди как Вы.
Я остановился, посмотрел на шкаф-купе с пыльными зеркалами, где висело мое пальто, на весь офис, который они снимали в бизнес-центре. В большой комнате, разгороженной на полтора-два десятка загончиков, сидели люди. Некоторые что-то делали. В дальнем углу возле окна почему-то лежала кучка строительного мусора. HR-директриса проследила мой взгляд и как бы оправдываясь сказала: "Мы только недавно переехали". Стайка молоденьких девчушек с сигаретами проследовала к выходу мимо комнаты переговоров. Они что-то оживленно обсуждали и, судя по обрывкам фраз, это были совсем не производственные вопросы. Я посмотрел на ее красивые ухоженные руки. "Как у мамы", – отметил я. Мне захотелось ей объяснить простую вещь, что они обречены либо на перепродажу, либо, что наиболее вероятно, на банкротство конторы, но потом мне расхотелось это делать, я ведь не нанимался растолковывать всем заблуждающимся людям, в чем они собственно заблуждаются.
– Извините, но мне надо идти. Я не волшебник. Всего доброго.
8
– А ты, Митрич, больше не вернешься? – спросил Сдух.
– Нет, не вижу смысла. Все это не для меня. Как это, помнишь? Нет правды на земле, но нет ее и выше. Нас обманывают и их обманывают. И сами те, кто обманывает – сильно заблуждаются. Хорошо, я ни одного человека не убил.
– Бог миловал. Тебе это совсем ни к чему. – Сдух покивал в подтверждение своих слов.
– И тебе ни к чему. Я же видел, как ты облевался, когда убил первый раз. И со мной бы также произошло, и с теми кто с той стороны первый раз убивает человека происходит точно также. Мы же одинаковые изначально. Понимаешь? Дальше начинаются варианты по мотивам, хотя на этой войне мотивы у всех тоже одинаковые: мы убиваем нелюдей. Мы себя потом так убеждаем и нам становится проще, гораздо проще убивать нечеловеков. Слышал про такое наблюдение из мира животных: если бросить кость собаке, то она будет смотреть на кость? Если бросить кость льву, он будет смотреть на тебя, а не на кость.
– Ну, это потому, что львы не любят кости, – усмехнулся Сдух.
– Нет, это потому, что лев видит причинно-следственную связь между человеком и брошенной костью, а собака нет. Также и мы здесь воевали за Русский мир, который по факту ни власть предержащим, ни большинству людей не нужен. Диктую заглавными буквами: никому нахрен не нужен. Русские давно хотят жить по-людски, как в цивилизованном мире, но пока не хватает культуры и законопослушания. Ты обращал внимание, как у нас стоят в пробках?
– Конечно, сейчас пробки везде.
– Так вот, все едут на современных иномарках, не хуже, чем где-нибудь в Германии, и вдруг упираются в пробку. Что делают наши люди? – Я вопросительно посмотрел на Сдуха. Он уже хотел ответить, но я его перебил. – Правильно, они начинают очередь в этой пробке объезжать, кто по обочине, кто по встречке. Мы это называем: “О, умные поехали”. То есть тот, кто стоит в очереди – тот лох, а тот, кто нарушает закон – тот умный. В результате законопослушные "лохи" теряют в очереди время, а "умные" его экономят, нарушая закон за счёт "лохов". Отсюда вывод: пока мы сами не поймем, что соблюдение закона ведет к выравниванию шансов на успех среди большинства граждан, мы не построим справедливое общество. Еще одна аналогия с дорожным движением: толпа ломится в одну открытую дверь, в дверях возникает затор, сам знаешь. Как только удается упорядочить проход через эту дверь, то пропускная способность возрастает сразу в разы. Я когда первый раз побывал в аэропорту в Европе, то не мог понять, для чего у них к стойкам регистрации устроены зигзагообразные подходы из лент натянутых на столбиках. Таким образом, там может быть разгорожена вся площадь перед стойками. И только постояв, я понял как это рационально устроена система упорядочивания неорганизованной толпы, как здорово она экономит время, а главное нервы, поскольку нет "умных" у всех равные права и возможности. И самый главный урок: это делается искусственно, поскольку если бы европейцы были сплошь такие правильные, законопослушные и рациональные, то и не потребовались бы эти рассекатели и упорядочиватели. Просто одни люди хорошо выполняют свою работу, которая заключается в повышении пассажиропотока и повышении комфорта своих клиентов. Просто и рационально, без всяких загадок души.
– А я так, Митрич, не хочу. Я не хочу быть одним из стада, когда тебя, как быка, на корриде гонят по заранее подготовленным улицам на арену на заклание.
– Почему на заклание? Ну ладно, а как ты хочешь?
– Я хочу так, что бы как раз не надо было ставить рассекатели и упорядочиватели. Чтобы люди сознательно жили, и у них не надо было бы насильно через условные рефлексы воспитывать чувства благодарности, честность, сострадательность. Чтобы все жили, что называется, по совести. Может быть Запад тоже идет к этой же цели, но через жесткое соблюдение норм общежития и рационализацию собственно жизни. Я считаю, они сами себя дрессируют. Тоже, как говорится, вариант. Мы идем своим путем, но наша особая духовность состоит в развитии внутренней потребности человека жить по заповедям Христовым, без какого-либо нажима со стороны общества.
– Хорошо бы, но вся история русского государства и общества образец того, что если и можно ждать преобразования всего общества на добровольных началах отдельного человека, то только через много-много времени. Насильственное массовое насаждение культуры дает эффект гораздо более быстрый, чем эволюционный способ духовного развития отдельного человека.
– Ну, ты тоже про революционный и эволюционный пути развития. Ты правильно говоришь, только есть небольшой нюанс, как говорится. Эволюционный путь пусть и долгий, но верный, поскольку все всегда идет в верном направлении, в отличие от революционного пути.
– Как же ты веришь в эволюционный путь развития, если ты веришь в Бога?
– Кто тебе сказал, что эволюция – это не Божий промысел? – Сдух усмехнулся. – Ты ведь не относишься к тем людям, которые считают нас – православных мракобесами?
– Дык, я и сам в некотором роде православный.
– Вопрос был риторический. Так вот, революция – это плохо, поскольку идет разрушение старого и создание чего-то нового. Это "новое" совершенно не понятно, с непонятным последствиями и может быть в результате губительно. И, совершенно точно, это всегда большая кровь.
– Ты сейчас говоришь как старый добрый европеец: "Нам не нужны потрясения. Стабильность – главная ценность нашего общества". Так сейчас говорят наши чиновники, которые здесь занимаются отхожим промыслом, пока их семьи живут на Западе. И разговорами о вреде революций хотят протянуть такое колониальное правление России как можно дольше.
– Наши чиновники и олигархи – это вообще паразитирующий класс, которым неведом инстинкт самосохранения. Они готовы до смертных судорог высасывать все соки из страны, прикрываясь всякими тупыми сказками для простого народа, которые они транслируют через телевизор. И народ пока пребывает в анабиозе. Они, как клещи, впрыснув обезболивающее, спокойно пьют кровь, нимало не заботясь о состоянии донора. Они считают, что если этот носитель сдохнет, то они найдут нового. Чего их вообще обсуждать? Не знаю, где ты нашел эту фразу старого европейца, но в моем понимании стабильность – это застой. Идея не в стабильности, а в поступательном эволюционном развитии. Я верю, что русские когда-нибудь придут к общественному благополучию через личностное внутреннее совершенствование и создадут гармоничное государство. А личностное совершенствование русские могут достичь только через православие. После 17 года было уничтожено старчество, а это, между прочим, главный источник мудрости, духовного воспитания и наставничества в дореволюционной России. Старцы были духовными лидерами для простого народа и умели зажечь в нем искру доброты и покаяния.
– Понятно, что, наверное, надо к этому стремиться, но те исторические факты, которые известны мне, говорят о том, что еще пока никому, в том числе и нам русским, не удавалось построить Город солнца.
– Митрич, все когда-то в первый раз. Хотя, Город солнца – плохой пример.
– Скажи, Сдух, а обязательно на основе православия строить новую Россию, и не будет ли это возвратом в старую, "которую мы потеряли"? Ведь та Россия была отсталой и архаичной.
– Во-первых, за двадцатое столетие мы прошли огромный путь от сохи до атомной бомбы, как ты знаешь. Еще в это время Юрий Алексеевич первый облетел вокруг земли, и слово "спутник" вошло во все языки мира. Во-вторых, православие укоренено в нас, это огромная наша многовековая культура и менять ее на что-то другое глупо, поскольку, как говаривал, старина Стив Джобс: “Религии – это лишь разные двери в комнату, где живет Бог”. Как-то так.
