Kitabı oku: «Ангел из прошлого», sayfa 2
Сима прониклась. И тут же испугалась – своих эмоций и того, что захотела узнать Тамилу поближе, может быть даже – поддержать. Но с уборщицей лучше было не связываться – с ее идеями, советами и вопросами, наводящими на странные ненужные мысли. Она не помогала искать отца, а только мешала. Ведь если ей верить, был другой путь: можно довериться кому-то другому, кто полюбит Симу и станет о ней заботиться. Только вот кто? Кому она нужна?
Сима, конечно, не спрашивала. Она знала ответ.
Да и ей самой никто не был нужен. Никто – кроме отца.
Поэтому она стала избегать Тамилу еще более упорно – насколько это возможно.
Друзья и недруги
Сима медленно идет к дверям детдома. Сегодня воскресенье. Это значит, что сегодня можно провести денек без Тамилы.
Это, конечно, не точно, но лучше подумать о чем-то хорошем.
Например, о том, что сегодня не придет тот самый сон, который часто и мучительно повторяется. И Сима не будет снова истошно вопить и изображать привидение. Ведь именно из-за этих ночных истерик ее отселили. Она пугала остальных детей, да и воспитателей тоже.
А еще грозились выгнать. Но это, наверное, понарошку. Ведь не могут же ее выгнать просто так, на улицу.
Иначе тогда ей придется идти в ночлежку к бомжу Федоту.
Сима передергивает плечами. Вряд ли ее выгонят из-за какого-то сна или из-за того, что она отказалась учиться в техникуме. Это ведь ничего не значит. Главное, чтобы она не шумела и никому не мешала.
Сима вздыхает, открывая тяжелую дверь. Ее место в художественном училище, но там нужно много платить. А попасть туда – самый верный способ быстрее найти папу. Там должны его знать, он ведь известный художник. Она как-то раз пришла туда и попыталась поговорить с преподавателями, но ее сразу выставили за порог. А все из-за одежды – в полинялой блестящей куртке, в зеленом шарфике не в цвет бордовой растянутой шапке Симу, скорее всего, приняли за побирушку.
Вот и третий этаж, теплая маленькая комнатка-подсобка. В углу стоит фанерная ширма. За ней так хорошо прятаться от всего мира и мечтать, а еще – тихонько говорить с портретами.
Сима с трудом развязывает замерзшими пальцами веревку большой бумажной папки и раскладывает перед собой рисунки.
Здесь есть портреты нескольких детей из детдома, пожилой воспитательницы, конечно же. Федота, а еще – Олега, доброго парня из церкви. Когда они пересекаются, он ей улыбается, а иногда даже спрашивает, как дела. Жаль, сегодня они не увиделись: Сима смогла выбраться на улицу только после обеда, а утром проходила какая-то проверка, в холле сновали то ли рабочие, то ли представители комиссии. А может детдом готовили к ремонту. Но это не столь важно: ей главное не попадаться на глаза воспитателям, а особенно – директрисе, чей голос все утро наполнял коридор монотонными интонациями, когда Сима выходила из комнаты и переклонялась через перила, напряженно вслушиваясь в разговоры внизу.
Сима прислоняется спиной к теплой фанерной ширме и зачем-то представляет лицо Олега – его небольшие глаза оттенка кофе с молоком, каштановые непослушные волосы, которые всегда растрепаны, как будто на них постоянно дуют из фена, его худощавую, даже хрупкую фигуру и исходящую от нее беззащитность. Мысли о нем ее обычно умиротворяют. Может быть, потому, что он не сказал ей ни разу ни одного грубого слова и, кажется, считал ее вполне нормальной. Ведь он зачем-то говорил с ней, и при этом его взгляд был обычным – спокойным и дружелюбным, без капли насмешки. Сима за свою короткую жизнь научилась хорошо считывать взгляды и отношение к себе. Олег был исключением из правил. Точнее – из того большинства людей, с которыми Симе довелось столкнуться.
Он вкратце рассказал ей о себе, и она помнила, что он занимался благотворительностью и помогал бедным – когда жил с родителями, а теперь усердно трудится в театре, чтобы заработать на жизнь. Сима познакомилась с ним еще год назад, когда ее привезли в Золотополь. Каждый раз, когда Олег интересовался ее делами, ей хотелось сказать чуточку больше, чем обычно говорят в ответ на этот банальный вежливый вопрос. Например, о том, что она уже целых шестнадцать лет верит, что у нее есть папа, и что он ее не бросал. Что они расстались по глупой случайности и по этой же случайности никак не могут друг друга найти. Но она так ничего не сказала, классически отвечая, что у нее все в порядке. Настолько в порядке, насколько это может быть у девочки без будущего.
Просто Сима дорожила этими короткими разговорами. А кто знает, как Олег себя поведет, скажи она ему то, над чем обычно смеются и издеваются? Может, посчитает ее странной и перестанет даже спрашивать, как у нее дела?
Но однажды она все-таки решилась разоткровенничаться и в тот же день узнала ужасную новость: у Олега в автокатастрофе погибли родители. Это ее придавило так сильно, что она во все остальные дни, когда он заговаривал с ней, делала вид, что такая же сирота, как и он. После она мысленно просила прощения у папы в надежде, что он ее понимает: Сима не отказывалась от него. Она лишь пыталась поддержать Олега, который остался совсем один.
Сима хмурится, откладывая рисунок Олега в сторону. Выходит, когда она встретится с папой, ей придется признаться Олегу во всем. Нехорошо получается, что она его обманывает. Но пока выхода другого нет. Чтобы больше об этом не думать, она поднимает с пола еще один портрет. На нем изображен парень лет двадцати. Его зовут Назарий – Сима видела его пару раз на улице и случайно услышала его имя. Задумчивый взгляд его карих глаз завораживает, а светлые волосы напоминают мед, смешанный с маслом. Жаль, что простым карандашом невозможно передать всю красоту этих оттенков, но Сима хорошо помнит их и видит, как наяву.
Назарий не выглядит, как сирота, значит, у него все в порядке. И по нему больно не ударит слово «отец». Значит, ему можно сказать все, как есть.
Что Сима регулярно и делает.
Правда, при этом их разговор «слушает» портрет Олега, но ее это не смущает.
– Привет, – шепчет она, глядя в нарисованные, почти как живые, глаза, которые смотрят на нее с легкой усмешкой и глубоко скрытой печалью в самой глубине. – Вообще я вчера тоже хотела с тобой поговорить, но не смогла. Ты же не обиделся? Просто Тамила тут была слишком долго… Ты знаешь, она не любит, когда я с тобой говорю. Сказала, что отберет у меня тебя и всех остальных, чтобы я не сходила с ума. А я не хочу тебя потерять, ведь ты – мой друг… то есть, – Сима с трудом сглатывает из-за комка в горле, – я бы хотела с тобой дружить. Ну, так же, как с Олегом – с тобой настоящим. Но я, наверное, никогда не осмелюсь к тебе подойти и что-то сказать… Тебе не понравится моя уродская шапка.
– Ну конечно, – немного помолчав, говорит она. – Ты давно уже считаешь себя моим другом. Но это все – в моей голове. Я понимаю, я не сумасшедшая. А еще мне кажется, что ты знаешь какую-то тайну. Что-то очень важное. Знаешь и молчишь. Может, ты поможешь мне найти папу? Если я попрошу…
Сима кладет голову на колени, обхватывая себя руками. Мысли медленно уплывают. За ширмой – маленький мир, отрезанный от большого, слишком взрослого и реального. Здесь хорошо. Лучше, чем там.
– Поможешь, да? – шепчет она сквозь сон. – Ну, я просто сниму ту шапку, чтобы тебя не пугать. Но курточка… ой, я даже не знаю, что с ней делать. Я ее постирала, и теперь на ней жуткие разводы…
Резко хлопает дверь. Сквозняк охватывает Симу холодом, и снова все замирает.
Сима вздрагивает от еще одного хлопка, который потише и раздается где-то внизу. Кажется, она заснула, сидя на полу. Наверное, первый хлопок ей приснился. За окном уже сумеречно. Портреты хаотично разбросаны по полу. Сима прислушивается. Нет никого. Но лучше собрать портреты, а то кто знает, вдруг завтра раньше своей смены нагрянет Тамила, а Сима не успеет к ее приходу спрятать свои сокровища.
Она быстро складывает рисунки в папку, завязывает ее и прячет под матрас.
Кажется, пришло спуститься на ужин. Есть совсем не хочется, но надо. Чтобы прибавилось сил и ума, как говорят воспитатели. Или чтобы не быть похожей на селедку, как говорит Тамила.
Сима выходит в полутемный коридор. Здесь так неуютно: тусклая желтая лампочка дает слабый мрачноватый свет, и его хватает только на то, чтобы не упасть со ступенек. Если спуститься чуть ниже, там будет светлее. Неприятно ходить по этой лестнице. Нужно лишь ее преодолеть, войти в столовую и сесть в одиночестве за самый дальний столик, подальше от всех. Если она так не сделает, ее все равно пересадят и скажут парочку ласковых. Так что лучше сразу поступить, как надо, и не нарываться на неприятности.
На ступеньках тени. Сегодня их что-то много. Особенно бросается в глаза то большое серое пятно внизу… кажется, его раньше не было. Сима идет на цыпочках аккуратно и медленно, придерживаясь за перила, хотя что-то ей подсказывает, что лучше вернуться в комнату и остаться без ужина. Но тогда ее хватятся, а это снова же – лишнее ненужное внимание. Поэтому она продолжает спускаться, стараясь унять дрожь в коленях. И, главное помнить: что бы ни произошло, лучше не кричать, иначе выгонят. Точнее – выселят. А если быть совсем точной – переселят в больницу-интернат, а это похуже тюрьмы. И это действительно то, чего нужно опасаться. А не бояться всяких выдумок и страшилок – ведь это всего лишь тени…
Подозрительная тень внизу шевелится. Сима замирает, хватаясь за перила. Сердце гулко бьется, отдавая в висках. Тень приближается и перестает быть тенью. Это Тамила.
Что она здесь делает в воскресенье вечером, почему ей не сидится дома? Каким бы ни был ответ, это уже не важно. Тамила здесь. И смотрит она – ух, как она смотрит! А потом хватает за плечи и резко прижимает к стене.
Сима чудом вырывается. Ей бы ни за что не справиться с Тамилой, но страх заставляет ее действовать быстро и почти безрассудно. Она бежит по лестнице, но не вверх, не в свою комнату, что было бы разумнее всего, а вниз. Бежит, не разбирая дороги. Тамила за ней. Настигает. Она уже рядом. Позади – тупик. Сима падает, проваливается в темноту. Там всего лишь угол, а кажется, что бездна.
Тамила снова хватает ее за плечи и встряхивает несколько раз.
– Где ты была? – Ее голос срывается, наверное, от того, что она очень зла. – Где была, спрашиваю?
Сима прячет лицо в ладони, но Тамила силой разжимает руки и поворачивает ее голову к себе.
– Смотри мне в глаза и отвечай!
– Пожалуйста… – Сима вырывается. – Пустите меня!
– Где ты лазила целый день? – Тамила кричит, не заботясь, что ее могут услышать. – Ты что, не понимаешь, как это опасно?
Сима начинает плакать. Она всегда чувствует себя беспомощной, когда Тамила вот так нападает – слишком интересуется ее жизнь и безопасностью. Зачем она это делает, ведь Сима ей никто!
– Я была в комнате, – всхлипывая и размазывая слезы по щекам, говорит она. Ведь это правда. И дверь кто-то открывал, только вот за ширмой ее не было видно.
– Что ты врешь! И не стыдно? – Тамила тянет ее за руку вверх по ступенькам. Сима не сопротивляется. Ей почти все равно. Она не голодна. Она ничего не хочет. Только, чтобы ее оставили в покое.
В такие минуты ей хочется просто перестать существовать. Но она тут же вспоминает об отце. Нет, ей нужно жить. Ради него. Ведь он единственный, кто ее любит. Он будет по ней тосковать. Она не может так с ним поступить.
Ворвавшись в комнату, Тамила силком усаживает Симу на постель, хватает с тумбы ключ и выходит из комнаты. Слышен звук запирающегося замка.
Сима тут же вскакивает. Апатию и страх как рукой снимает. Тамила заперла ее на ключ! Она никогда раньше так не делала.
– Откройте! Выпустите меня! – Сима стучит в дверь. Колотит ладонями, но звуки слишком слабые. Ее не услышат. А если услышат, будет только хуже. Но выхода другого нет. Ведь взаперти она не сможет искать отца и вообще умрет здесь без еды. Хотя еда всегда ее мало волновала, но ей нельзя умирать!
– Пожалуйста, откройте! – Сима плачет все сильнее. – Папа! Папочка, забери меня отсюда!
От бессилия она падает на пол. Подползает к кровати и утыкается лицом в сбитую старую перьевую подушку, пахнущую затхлостью и пылью.
Проходит совсем немного времени – дверь открывается.
– Я принесла тебе ужин, – сухо говорит Тамила. Сима слышит звук тарелки о деревянную поверхность стола и еще больше зарывается лицом в подушку.
– Ты что, меня не слышишь? – Тамила грубовато берет ее за руку.
Сима вся сжимается от ее прикосновения. Она забирается на кровать и отползает в самый угол. Натягивает на себя старенький рваный плед. Сегодня Тамила в ударе. Неизвестно, чего от нее ожидать еще.
– Я тебе говорила, что тебе надо срочно что-то менять, – говорит та. – Твои глупые иллюзии, выдумки твои идиотские доведут тебя до смерти.
– Это не выдумки, мой папа скоро за мной придет, – тихо говорит Сима, обхватывая себя руками. – И он накажет вас за все, что вы делаете.
– Твой отец не придет за тобой, – жестко говорит Тамила. – Он давно бы это сделал, если бы хотел или был жив. Ты прекрасно это знаешь. Просто забудь об этом и посмотри правде в глаза.
На тумбу с тяжелым звоном падает ключ. Тамила хлопает дверью. Вся комната будто содрогается после ее ухода.
На столе остывает каша. Сима не может есть, ее колотит и знобит. Она сворачивается клубочком в том же углу кровати и незаметно для себя засыпает.
Сима просыпается посреди ночи и не сразу может сообразить, где она. В комнате слишком темно, а так не бывает, ведь обычно светит фонарь с улицы, создавая причудливые тени на стенах, или луна заглядывает в окошко. Может, луны сегодня нет и отключили электричество. Но разве так бывает, что темноту будто можно потрогать руками?
Здесь кто-то есть. Сима не шевелится и почти не дышит.
Может просто сон? Продолжение сна? Кошмар наяву?
Глаза постепенно привыкают к темноте, и Сима видит – явно уже видит: рядом с ней на кровати сидит Тамила. Это ее фигура, странно молчаливая и до ужаса узнаваемая. И ее даже можно потрогать – она настоящая. Нет, это не может быть правдой. Почему она теперь здесь еще и ночью? Чтобы контролировать ее сон?
Тамила не двигается и похожа на статую. Сима крепко зажмуривается и открывает глаза, питая слабую надежду, что это обман зрения. Но нет. Фигура на месте. Сима снова ее трогает. Даже пытается сдвинуть с кровати. Никакого результата.
– Помогите… – почти беззвучно начинает она. Сима никогда бы не позвала на помощь, если бы это не было что-то настолько страшное и необъяснимое. Она просто не может находиться одна в комнате, когда на кровати сидит какое-то подобие Тамилы.
– Помогите! – кричит она, когда Тамила вдруг оживает и начинает шевелиться. – На помощь!
– Тихо! Тихо ты!– Тамила пытается закрыть ей рот рукой. Сима ничего не понимает – отталкивает ее руки, начинает метаться по постели. То, что до этого она держала в себе, копила и несла, не показывая никому, вдруг прорывается со страшной силой.
– Прекрати! Замолчи сейчас же! – Ее тормошат. Какие-то люди, много людей. И Тамила с ними. А Сима все никак не может успокоиться и до конца осознать, что происходит.
– Вот истеричка! Весь дом всполошила.
– Это я виновата. – Сквозь шум в ушах доносится знакомый хрипловатый голос. Довольно громкий, с характерными нотами, потому что он перекрывает все остальные голоса. – Я осталась… ей было плохо… Не трогайте ее, ей просто нужно отдохнуть.
***
– Я не хотела, правда, – Тамила хмуро бормочет себе под нос, собирая рабочий инвентарь в свое привычное рабочее утреннее время. Сима просто лежит. Нет сил встать. Следит за Тамилой, за тем, как она снует, ставя ведро, длинную щетку, швабру и что-то еще в одно место, чтобы взять все это разом и пойти работать. Хотя Тамила здесь работает круглосуточно, интересно, ей за это платят? Вряд ли.
Сима прикрывает глаза и сквозь щелочки в веках продолжает вяло наблюдать. В движениях Тамилы не прослеживается ничего опасного, как и в ней самой. А вот ночью почему-то все казалось искаженным, наводило ужас. Теперь мрак рассеялся, но остались воспоминания. Тамила, может, сегодня не будет гнаться за ней по коридору, но запереть в подсобке на ключ вполне может.
Сима осторожно протягивает руку к тумбочке и берет ключ. Он приятно холодит ладонь, когда она его сжимает. Тихо и незаметно она несет его к себе и запихивает под матрас.
– Ты мне не веришь?
Сима вздрагивает: Тамила смотрит на нее в упор. Она, конечно же видела, куда отправился ключ. Что она сделает, заберет? Сима не отдаст. Она будет бороться, что есть сил. Ее нельзя здесь запирать, ей нужна свобода, много свободы… Отец ждет. Время утекает с каждой минутой… Может, ему плохо, может, он нуждается в ней. А она все медлит. Она все еще его не нашла. Ей нельзя бездействовать, неужели не ясно?
Тамила подходит к кровати. Сима вся сжимается под одеялом, готовясь к самому худшему. Но та смотрит тревожным, совсем не злым взглядом, а потом отходит, немного сутулясь. Как будто ее обидело недоверие Симы. Как будто не Тамила вела себя ужасно вчера вечером, а кто-то другой. Как будто после всего этого ей можно доверять.
Сима закрывает глаза, чтобы не видеть ее щуплую фигуру, привычно засунутые руки в карманы джинсов и лохматые волосы непонятного оттенка. Снова хочется плакать, но она давит себе это. Потом, как-нибудь потом, когда останется одна.
Привычно хлопает дверь – Тамила, наконец, ушла. Но через пару минут дверь открывается, и на пороге стоит воспитательница Клавдия Ивановна.
Сима садится на постели. Ее обычно проверяют в пятницу вечером – на месте ли, все ли в порядке. А сейчас утро понедельника…
Сердце неприятно екает: не к добру все это.
Неожиданная встреча
Сима нащупывает ключ под матрасом, привычно сжимает его в руке, после чего встает, не попадая ногой в тапочек.
– Доброе утро, Клавдия Ивановна, – бормочет она растерянно. Мелькает шальная мысль: хорошо, если бы здесь рядом с ней была Тамила. Это первый раз, когда Сима действительно хочет ее видеть.
Наверное, виной всему ее слова, которые крутятся в голове, не переставая: «Это я виновата. Не трогайте ее, ей просто нужно отдохнуть».
Но кто знает, как она себя поведет. Может, встанет на сторону воспитательницы, которая кстати не ответила на Симино приветствие и продолжает изучающе на нее смотреть. Так что… лучше не надо. Мимолетное желание как пришло, так же быстро и уходит.
Брови Клавдии Ивановны ползут вверх, а потом резко надвигаются на глаза.
– Вряд ли оно доброе, – говорит она. – Для тебя.
– А… что-что случилось?
Сима знает ответ на этот вопрос. Догадывается.
– Директриса уже решает вопрос с твоим переводом. – Клавдия Ивановна поправляет очки. – Никто здесь больше не хочет заниматься тобой.
Симу тянет присесть на кровать, так сильно начинают дрожать колени, но она стойко держится.
– Все так плохо? – Она сжимает ключ так, что он вгрызается в ладонь корявыми зазубринами. – Разве я кому-то здесь мешаю?
– Да, мешаешь, – с нажимом говорит та. – Ты снова полночи билась в истерике, я как раз дежурила. Мы не могли тебя успокоить. Извини, но мы не можем держать в нашем интернате неадекватных детей.
Сима морщится. Во-первых, это не интернат, а самый обычный детдом для сложных детей. А во-вторых, сложный и неадекватный – разве это не одно и то же?
Она считает правильным промолчать, чтобы не сделать хуже.
– Только не говори, что тебе опять что-то приснилось, – Воспитательница неодобрительно на нее смотрит, хотя Сима ничего не говорит. Но даже, когда она молчит, за нее додумывают разные вещи.
– Мне ничего не снилось, – тихо говорит она, чтобы что-то сказать. Иначе молчание могут счесть за хамство. Никогда не угадаешь, что правильно, а что нет.
Обычно все, что говорит и делает Сима – это неправильно. И что не делает – тоже.
– Не оправдывайся, не поможет. – Клавдия Ивановна проходится по комнате взад-вперед, брезгливо осматриваясь. – Я, между прочим, посодействовала тому, чтобы тебя не отправили в режимный детдом. Все же ты не преступница, есть подростки и похуже. Остановились на том, что тебе нужно лечение. Серьезное лечение.
– Но… меня не нужно лечить, я здорова!
Сима вздрагивает, вспоминая одну из больниц, куда ее положили без ее согласия, и которая была обнесена высоким забором без единой лазейки.
– Если это действительно так, ты еще можешь доказать, что с тобой все в порядке, – говорит Клавдия Ивановна. – Хотя уже почти все решилось с тем, чтобы положить тебя в больницу-интернат, у меня есть одно предложение для тебя. Как насчет работы?
Она протягивает листок. Сима берет его обеими руками, садится. На нем адрес и несколько слов о ней. И печать.
– Тебе уже шестнадцать. Учиться ты не хочешь или не можешь… А там ничего сложного, нужно убирать офисы, между прочим, престижная работа для сироты, – откашливается воспитательница. – И не смей никому рассказывать бредни про своего отца, не выставляй себя дурой. Это твой последний шанс. Если тебя возьмут, детдом поможет тебе решить вопрос с жильем – поселим в общежитии, где оплачивать будешь только коммуналку как малообеспеченная. А там, глядишь, и нормальным человеком станешь.
– Я не могу, – через пару секунд замешательства говорит Сима, протягивая обратно листок. – Не могу, – повторяет она, мотая головой. – Мне нужно в другое место. Мой папа…
Она осекается. Горло сдавливает, а глаза наполняются слезами. Кто сказал, что она не хочет учиться? Просто в техникуме она бы не осилила программу, а в художественном – еще как… Она ведь что-то может. Что-то умеет. У нее неплохо получается рисовать, вот те же портреты – они как живые. И не только портреты – она что хочешь изобразит, только нужны краски, кисти, плотная бумага и… В общем, Сима говорила об этом и не раз. Только кто ее слушал?
– Никто тебя не заставляет, деточка. – Клавдия Ивановна смотрит на нее с насмешкой. – Тебе предлагают хороший выход, а ты все отца ждешь… Только где же он? Почему он до сих пор тебя не забрал из этих ужасных условий? – она обводит выразительным взглядом комнату-подсобку.
Сима молчит. Не сосчитать, сколько раз ей говорили что-то подобное.
– Я точно знаю, что он не отказывался от меня, – бормочет она. – Нет посмертной бумаги. Где его могила? Я не знаю. Поэтому он жив, я верю. Иначе я бы уже давно забыла его.
– Какое это имеет значение? Ты живет здесь, а значит – ты сирота, – воспитательница собирает в кулак все свое терпение – это заметно по слегка подрагивающим бровям и чеканной речи. – Но тебе больше нравится жить в своем придуманном мирке и совсем не думать о будущем.
Сима вздрагивает и медленно подносит руки к ушам, будто это может ее защитить от жестокой правды, которая неминуемо наступает, пытаясь поглотить ее душу и отнять мечту. А ведь мечта – это все, что у нее есть.
Клавдия Ивановна перестает сердиться и даже кладет руку ей на плечо.
– Будь умницей, сходи сегодня же, – говорит она. – И постарайся не говорить там лишнего. Им нужна работница, они тебя ждут. Вот твои документы, – она кладет на кровать небольшую папку, – не забудь их взять.
***
– Конечно, надо сходить. – Тамила смотрит на нее пристально сверху вниз после того, как Симе пришлось ей подробно рассказать, «что здесь делала эта старушенция». – Тебя никто не заставит работать, если не понравится, но попробовать-то можно!
Она говорит с ней намного мягче, чем до ночного происшествия, будто до сих пор чувствует свою вину.
Сима глядит на нее и сразу опускает глаза. Тамиле действительно не все равно. Но почему? Ведь ее задача просто убирать. Она даже не воспитательница.
Тамила, оставив свои щетки и швабру, присаживается к ней на кровать.
– Хочешь, я пойду с тобой? – говорит она.
– Нет, я сама, – стараясь придать голосу как можно больше уверенности, говорит Сима и встает в надежде, что та последует ее примеру и уйдет.
– Я подожду тебя здесь, – говорит Тамила, оставаясь сидеть на ее кровати.
Сима вздыхает. Кажется, это будет длиться вечно.
Хотя… если она начнет работать и переселится в общагу – от нее отстанут все, кто здесь работает. Пусть у нее окажется меньше свободного времени, зато появится свобода во всем остальном. Она начнет сама отвечать за свою жизнь. Она пойдет и поедет, куда захочет, и для этого не нужно будет искать дырку в заборе.
О, у нее даже появятся деньги. Пусть немного, но все же.
И главное – она избавится от вездесущей Тамилы, для которой просто одно удовольствие контролировать ее.
Кажется, перспективы устроиться на работу не так уж плохи.
Сима, немного поразмыслив, достает из-под матраса папку с портретами. Она вынимает оттуда портрет Назария. Если Тамиле вдруг вздумается избавиться от ее рисунков, самый красивый останется с ней. Она его сбережет. Хотя она, конечно же, могла это сделать и раньше, когда Сима на несколько часов уходила из детдома, но кто знает, что ей стукнет в голову сегодня, после всех последних событий?
На улице сыплет мелкий снег. Все бы ничего, да только он на ее тряпичной куртке со стразами, оставляет уродливые разводы. А растянутая шапка вообще размокнет и станет похожей на тряпочку. Ее в таком виде и на порог офиса не пустят, как это было с художественным училищем.
Сима прижимает портрет к себе, а потом прячет подмышку, уже жалея, что взяла рисунки с собой – ведь он намокнет. С каждой минутой становится все более неуютно. Уж лучше было остаться в теплой комнате вместе с Тамилой, вдыхать запах кофе, который она часто пьет, из-за чего комната, кажется, уже пропитана этим ароматом. А если Тамила предложит чай – согласиться и выпить с ней чашечку.
А что потом? Тамила окончательно усыпит ее бдительность и нанесет решающий удар – убедит, что никакого папы не существует, что он всего лишь выдумка больной головы. Что, конечно, он когда-то был – иначе, как Сима бы появилась на свет? А потом ушел, как многие отцы, оставил семью или просто сдал ее в детский дом, чтобы не мешалась под ногами.
И Сима поверит, хотя правда совсем другая.
Эта правда приходит к ней во сне. Но никому не докажешь.
Поэтому, превозмогая холод, колючий снег в лицо, давящую серую погоду, Сима продолжает идти. Подальше от Тамилы, от всех, кто ей не верит. В новую жизнь, в свободу, в новые возможности. Она справится. Она все сделает хорошо, ради папы. Ради их долгожданной встречи. Она…
– Эй, куда? – Ее ловят за плечо на перекрестке. Прямо перед ней с визгом пролетает автомобиль.
Сима провожает его взглядом и медленно приходит в себя. Сколько она так прошла, погруженная в свои мысли, не замечая никого вокруг? Точнее, не шла – а бежала, окрыленная тем, что скоро все изменится к лучшему. Только вот интересно, где она теперь? Улица ей незнакома.
Она оборачивается, чтобы посмотреть на того, кто только что спас ее от сильного удара, а может, и от смерти. Позади нее стоит Олег, тот самый парень из церкви, и все еще держит ее за плечо.
А рядом с ним…
Сима задерживает дыхание. Назарий. Самый красивый парень, какого она когда-либо видела. И он так близко, буквально в двух шагах от нее! И он не проходит мимо, едва удостоив ее взглядом, как обычно, а смотрит ей в глаза – удивленно и даже с долей интереса.
А еще с ними высокая девушка с длинными светлыми волосами, уложенными в модную прическу, в целом похожая на модель с обложки журнала. На ней коротенькая черная шубка, ноги обуты в высокие замшевые сапоги на каблуке. И – что это? Она обеими руками берет Назария под руку. Ее взгляд отличается от взгляда парня – он такой, уничтожающе-презрительный. Сима невольно отводит глаза.
– И? Долго мы еще будем стоять? – спрашивает девушка неприятным скрипучим голосом, обращаясь то ли к Назарию, то ли к Олегу, то ли к ним обоим.
– Сима, как же ты так, чуть иномарку не сбила! – Олег улыбается, смотрит мягко, по-доброму. Он как будто не слышал слов подруги Назария и попросту проигнорировал ее.
– Я… – Сима теряется. И еще больше съеживается под внимательным взглядом Назария и пронзительно темными глазами блондинки. Вот бы показаться совсем маленькой и незаметной, но рядом как назло – фонарь; он отражает каждую блестяшку ее старой куртки и, наверное, при таком свете особенно хорошо видны линялые разводы на шапке. Олег, кажется, ничего не замечает. Но вот Назарий… В глубине его глаз проскальзывает ирония. Ясное дело, это все из-за одежды. Если бы на ней было длинное темно-синее платье с прозрачными рукавами и бантом – все было бы по-другому. Еще его подруга ведет себя странно. Она, похоже, считает его своей собственностью, вон как на руке повисла…
Сима не в силах остановить мысли, которые перебивают одна другую со скоростью звука. Она умоляюще смотрит на Олега, будто тот может ей как-то помочь, преобразить ее одежду и вообще избавить от этого неловкого положения, когда горло что-то сковывает, сердце нестерпимо сильно колотится о грудную клетку, а к щекам приливает то жар, то холод…
– Может, тебя проводить? – Олег замечает не только ее взгляд, но и улавливает настроение. Странно, ведь раньше они толком и не общались, а теперь он смотрит обеспокоенно и вообще ведет себя так, как будто они близкие друзья или даже родственники.
– Нет, зачем? – пугается вдруг Сима и украдкой поглядывает на Назария.
– Ты выглядишь немного… нездоровой, – заминается Олег, не спуская с нее глаз. – Очень бледная.
– Я и не знала, что у тебя есть подруга. – Красотка в шубе отпускает Назария и протискивается между ними, подбираясь ближе к Симе. Теперь она разглядывает ее в упор. Сима непроизвольно хватается за рукав куртки Олега: этот взгляд придавливает ее к земле.
– Для меня это тоже новость, – впервые за все это время подает голос Назарий. Сима замирает. Как давно она хотела услышать его голос! Он только звучал в ее голове, переливаясь разными оттенками, и каждый раз они приобретали новую окраску. А когда он ей снился, то говорил как-то по-особому, как люди вообще не говорят, а только ангелы…
– Что это у тебя такое, волшебная палочка? – Девушка бесцеремонно дергает за портрет у нее подмышкой, скрученный в рулон, и недобро смеется. Сима вздрагивает и еще сильнее сжимает руку Олега.
