Kitabı oku: «Ангел из прошлого», sayfa 4

Yazı tipi:

За стенами старой четырехэтажки

Назарий оглядывает старую, треснутую в нескольких местах кирпичную стену четырехэтажки, в которой он был множество раз. Сначала – просто чтобы помочь Фролычу дойти до кухни, купить продуктов, лекарств и всего, что ему нужно. А позже – чтобы просто побыть здесь в тишине, поговорить с человеком, который его хоть немного понимает. Этот дом – роднее отчего. Но теперь Назария грызет тревога: Фролычу не помогут ни лекарства, ни еда, ни гроши за работу от скряги-папаши, если тот окажется на улице.

Назарий поднимается на последний этаж и сам отпирает черную, обитую старой клеенкой дверь ключом, дубликат которого он сделал давно, чтобы приходить сюда, когда ему вздумается. Отец об этом, естественно, не знает. У него тоже есть ключ, и он может нагрянуть к Фролычу в любое время. Так было всегда, начиная с самого первого дня их знакомства.

Тот день… Его сложно забыть. Назарию тогда было лет пять или шесть, но он все хорошо помнил – помнил день, который отпечатался в его сознании ярким кроваво-красным пятном. Отец неожиданно взял его с собой, якобы на прогулку, будто захотел провести с ним время, что бывало крайне редко с того момента, как ушла мама. Он посадил его в машину и всю дорогу хвастал, как ему удалось найти отличное решение, чтобы обойти конкурентов, показать себя в самом выгодном свете перед партнерами и клиентами, о которых он только и говорил. Отец решил превзойти все социальные программы – скидки, бонусы, помощь малоимущим и прочее-прочее. Чем же? Тем, что забрал из больницы слабого израненного молодого мужчину без документов и прописки, после чего поселил его в отдельной квартире, которую купил для этой цели. Конечно, папаша впечатление произвел, еще и какое, ведь он специализировался на строительстве новостроек и частных домов. Своим поступком он продемонстрировал небывалую щедрость, хотя на самом деле этим и не пахло. Речь шла о деньгах. Об очень больших деньгах. И Фролыч был лишь приманкой для них.

То, что он повел Назария к Фролычу – это было, конечно, его ошибкой. Ведь отец не знал, чем это обернется потом. И что Назарий рано или поздно решит разрушить все его меркантильные планы и освободить несчастного человека из-под его гнета раз и навсегда. Что он давно уже вынашивает эту мысль, просто пока еще не знает, как это сделать…

***

Когда Назарий впервые увидел Фролыча, тот лежал на диване, отвернувшись к стене. Одну руку он закинул за голову, а вторая лежала на одеяле и бросалась в глаза – в ней не хватало кисти, и обрубок выглядел незажившим куском мяса. Назарий невольно вздрогнул и попятился к отцу, но тот грубо оттолкнул его. Назарий опустил глаза, чтобы не видеть эту жуть.

На посторонние звуки лежащий медленно повернулся.

Такого кошмара Назарий не видел никогда ранее. Лучше бы он так и стоял с невежливо потупленными глазами, но любопытство превозмогло. Теперь ему хотелось кричать, плакать, бежать, но отец крепко держал его за плечо, и все это было невозможно. Только внутри что-то сильно болело, давило и рушилось. И голос отца звучал тяжелым набатом: он что-то заливал о масштабах своего великодушия.

Назарий почти не спал в ту ночь. Он слишком быстро повзрослел – хватило одного дня, когда увидел страшное лицо в кровавых, будто вывернутых наружу полосах. И глаза, темно-синие, глубокие, потемневшие от боли. За что, почему? Не было ответа. Назарий не знал, видел ли тот себя в зеркало, но остановившиеся полубезумные глаза этого человека говорили о том, что в его жизни есть что-то более страшное, чем его внешность.

У Фролыча не было ничего – ни знакомых, ни жилья, ни паспорта. Он выглядел так, будто попал на эту планету по ошибке и сам не знал, что он тут делает. Он говорил очень мало, если вообще говорил своим глухим хриплым голосом, от которого мурашки шли по коже. Его немного подлечили в больнице, но этого было недостаточно. Он медленно умирал и даже не боролся. Отец ждал, пока тот откинется, чтобы продать квартиру – акция сделала свое дело, отшумела и затихла. Больше Фролыч ему не был нужен.

Назарий это знал. Он часто втихаря от отца брал ключи и уходил в ту квартиру на четвертом этаже. Ему очень хотелось, чтобы Фролыч выжил вопреки всему. Ведь он был еще совсем молодым, но в то же время по-стариковски застылым, обездоленным. И страшная рука, и лицо в шрамах не делали его монстром. Он почти сразу так и представился – Фролыч. Назарию это понравилось. Это прозвище делало страшного, на первый взгляд, человека каким-то домашним и даже милым.

Назарий подавал ему еду, приносил таз с водой, чтобы тот мог умыться. Сам садился рядом с ним на кровать и подолгу рассказывал обо всем – о школьных делах, маленьких радостях, смешных событиях, про Олега и их нерушимую дружбу, о том, как ему несправедливо поставили двойку… Много всего говорил. Только отца никогда не упоминал, будто его и не существовало.

В эти минуты он забывал о плохом. Если бы Фролыч спросил, как ему живется, Назарий ни за что бы не рассказал, что не может заснуть от кошмаров, в которых отец орет на него, обзывает последними словами только за то, что он получил четверку по математике вместо пятерки. И, конечно, не сказал бы, что это все происходит не только во сне, а и наяву. Он запихнул в самые недра сознания минуты, когда отец настолько выходил из себя, что хватал ремень или что под руку попадется. Назарий слабо понимал, как он до сих пор остался жив. Может быть, потому, что отец умел вовремя останавливаться: судимость очень бы подпортила его карьеру, а ею он пожертвовать не мог; она и охлаждала его горячую голову. Иногда Назарию казалось, что все это ему снится. А потом он не мог отделить сон от реальности. Да и не очень-то хотел.

К счастью, Фролыч не спрашивал. Не лез в душу.

Все события, связанные с отцом, тщательно замалчивались, пока не превратились в тугой комок боли, который Назарий запихивал как можно глубже в себя, чтобы ни словом, ни поступком не намекнуть, что с ним происходит. Он осторожно бесшумно ходил по дому, чтобы лишний раз не напоминать о себе. Ни с кем не откровенничал, кроме Олега, который ему сочувствовал и всячески пытался помочь. А потом неожиданно для себя начал мечтать. Жить в альтернативной реальности оказалось намного приятнее, и там он был полностью свободен от отцовского гнета.

Назарий приходил в бедно обставленную квартирку на четвертом этаже и вовсю представлял, что это – это дом. А Фролыч – не чужой человек, а самый настоящий папа, сдержанный и мудрый, который никогда не орет и не набрасывается с кулаками. Просто он попал в какую-то передрягу, выбрался из нее героем, правда без руки и со всеми этими шрамами, но ими можно только гордиться – а как же иначе? Назарий хотел проводить здесь все свободное время. Он делал уроки в спокойной обстановке, иногда спрашивая у Фролыча совета, как решить ту или иную задачу. Как оказалось, тот образцово учился в школе и мог помочь по любому предмету.

Назарий настолько сильно к нему привязался, что часто сидел, прижавшись к его плечу, и подолгу слушал то, что он говорит своим хриплым глубоким голосом. «Почему все люди не могут быть нормальными, хотя бы просто не кричать, а объяснять то, что не понятно?» – спрашивал он себя и ответа не находил.

Назарий иногда думал о неизбежном, и его охватывал страх: он не хотел даже представлять, как будет жить, если Фролыча вдруг не станет. Становилось ужасно тоскливо и одиноко от одних только мыслей. Он их гнал, но они возвращались.

И Фролыч не умер, вопреки неутешительным прогнозам.

Отец рвал и метал, когда тот пошел на поправку. Грозился, что больше не будет снабжать его продуктами или попросту выгонит. У Назария все холодело внутри от его слов. Но потом отец узнал о Фролыче кое-что, из-за чего вмиг передумал от него избавляться и придумал, как использовать его в своих целях.

Он поставил Фролыча перед условиями, и тот просто согласился. Не спорил, не боролся за свои права, как будто все это казалось ему в норме вещей.

Об этом знал только Назарий и Олег, которого он посвящал во все дела. Они вместе долгое время продумывали план спасения для теперь уже их общего старшего друга, хотя Фролыч много раз довольно строго просил их не вмешиваться. Конечно, Назарий его не послушал и продолжил разрабатывать с другом стратегии – одну за другой. А за последний год на Олега навалилось так много всего, что он остался один на один с этой проблемой.

***

Не удивительно, что Фролыч не отдыхает, а неизменно сидит в большой комнате и творит.

Назарий останавливается на пороге, глядя на привычный ему процесс. Нет, так продолжаться дальше не может.

Отрешенный взгляд Фролыча обычно направлен внутрь себя. Но когда он работает, его взгляд становится диким, единственная левая рука с пальцами безудержно двигается, черные волнистые волосы с проседью взметаются от резких движений. Именно в эти минуты он будто оживает и вытаскивает наружу то, что обычно скрыто от людских глаз: он словно вырывает из души окровавленные куски своего прошлого. Миг – он улыбается странной фанатичной улыбкой, но если учесть, что у него обычно угрюмое настроение, то ее можно даже назвать счастливой…

А потом его труды отдаются на суд людям, которые уважают мастера, восхищаются глубиной его мысли, его талантом, вкусом и чувством меры… но да что в этом толку. Ведь Фролыч не слышит всех этих восторженных слов, не видит сияющих глаз. А деньги, огромные суммы, которые он заслужил, забирает себе негодный человек и еще имеет наглость раздуваться от гордости, что получил легкую наживу.

Назарий от бессильной злости стискивает зубы.

– И как тебе до сих пор не опротивело то, что ты делаешь? – он подходит ближе, разглядывая новое творение.

Тот только хмыкает в ответ, не прерываясь.

– Это не ответ. – Назарий решает на этот раз серьезно с ним поговорить. Ведь если Фролыча все устраивает, нужно ли что-то менять? Пусть и дальше работает на скрягу-папашу, если это можно назвать работой, а не словом похуже. Только вот незадача: его положение слишком шаткое. Отец в любую минуту может сделать с ним, что пожелает, например… убить.

С него станется.

Кто знает, прибегал ли он к услугам киллеров и сколько раз. Назарий не в курсе, но отец с его деньгами, властью и ненавистью к людям способен на многое.

Так что его угрозы касательно Фролыча нельзя игнорировать.

Ведь если он даже просто выгонит его, то добьется, чтобы его засадили в психушку или какой-то интернат для бомжей, если такой вообще существует. Он не даст ему расхаживать по белу свету и рассказывать всем, что Валерий Романович Мельников – большой аферист и лжец.

Но есть и другой путь, и выход. Назарий уверен. Главное, чтобы Фролыч перестал довольствоваться малым и понял, что он в опасности.

– Прекрати! Остановись и послушай. – Назарий придерживает его за руку, чтобы тот обратил на него внимание. – Эта… твоя… работа…

– В этом вся моя жизнь, – цедит тот с явной неохотой вообще с кем-либо говорить. – Кому как тебе не знать.

Назарий с трудом давит возмущение, чтобы оно не выплеснулось жгучей волной на человека, который ни в чем не виноват.

– Ты бы мог получать намного больше, чем те копейки, которые тебе отслюнивает мой отец.

– Не думал об этом, – отмахивается тот.

– Да ты просто раб! – кричит Назарий и сам же пугается этих слов. Внутри что-то больно сжимается от осознания, что это правда, и от того, что он совсем не хотел на нем срываться. Ну почему Фролыч даже не пытается бороться? Это бы облегчило задачу. Но он ничего, совсем ничего не делает, чтобы перестать зависеть от своего «босса».

– Меня все устраивает, – тот подтверждает его опасения.

Назарий, берет стул и садится напротив.

– Папаша вообще собрался тебя выгнать из квартиры и ничего не оставить даже из того, что твое по праву. Я не хотел тебе говорить, но… Лучше знать правду, чем жить в иллюзиях.

Фролыч поднимает темно-синие глаза с тяжелыми воспаленными веками. Наконец, он его услышал.

– Я сделал что-нибудь не так? – в усталом голосе звучит сарказм.

– Все не так! Хотя бы то, что отец даже за человека тебя не считает.

– Вот как, – философски замечает Фролыч, продолжая работать. – А я уж было подумал, что он решил меня оживить.

– Не смешно. – Назарий встает, прохаживается, заложив руки в карманы. – Ты прекрасно знаешь, он никогда этого не сделает,.

– Тогда к чему весь этот цирк? – Фролыч хмурит густые кустистые брови. – И вот что, иди отсюда, ты мне уже надоел.

– Я просто хочу тебе помочь. – У Назария снова появляется что-то щемящее в душе, но он отгоняет это прочь. Он бы рад поговорить с Фролычем о чем-то хорошем, незначительном, отвлеченном… но не может. Во всяком случае – сейчас.

Ведь, кажется, в его жизни все хорошее закончилось. Он обязан жениться на Алене, а взамен отец потерпит Фролыча еще какое-то время. Но как долго? Никто не знает. А Назарий к тому времени будет связан узами, расторгнуть которые – себе дороже.

Он ни за что об этом не скажет Фролычу. Он должен сам разруливать свои проблемы, как обычно. Даже если Назарий и мечтал когда-то, что тот станет его отцом, на деле это оказалось бы бесполезно: Фролыч не мог его защитить. Он и себя защитить не в силах.

– Ты мне очень поможешь, если не будешь мешать, – ворчливо отзывается тот, снова с головой окунаясь в работу. – Я должен успеть сделать заказ вовремя.

Назарий грустно отходит от него. А ведь он прав. Прав во всем. Он делает все, что может, чтобы выжить, глушит себя работой, не обращая внимания на то, кому достаются ее результаты, и просто живет одним днем.

Это то, что он может.

Назарий знает: Фролыч слишком беспокоится из-за своей внешности. И впрямь, его лицо может напугать слабонервных, но только потому, что его выражение слишком уж угрюмое, а иногда – отчаянное. Не самые привлекательные эмоции, и шрамы тут не при чем. Но проблема еще в том, что Фролыч сам не чувствует себя уверенно, сам обходит людей стороной, сам редко выходит – сам выбрал такую жизнь.

Ведь никто не запрещает ему пойти и, к примеру, сделать паспорт. Первый шаг к свободной независимой жизни.

Но он не пойдет. Он как будто не верит, что у него есть будущее. Оттого и держится за то, что имеет.

Назарий с удовольствием бы остался, несмотря на нелюдимый характер временного хозяина маленькой квартирки. Все же, он намного роднее и ближе отца. Но надо идти, пока папаша его не хватился. Все же ему не следует знать, где его сын пропадает часами – врать про библиотеку, как раньше, теперь уже глупо.

Уходя, Назарий внутри себя искренне и безотчетно завидует детям, которые живут в детском доме. У них, по крайне мере, есть выбор.

Слишком дорого

7. Слишком дорого

Вернувшись домой, Назарий застает отца в холле. Ну почему тот как всегда не вовремя появляется! Будто нарочно подкарауливает момент. Отец может по глазам распознать, где он только что был. В лучшем случае начнет говорить какие-то гадости, а в худшем – снова грозиться выгнать Фролыча и оставить его без гроша за душой.

В руке у отца рамка с фотографией. Он смотрит на нее и как будто ничего не замечает. Даже когда Назарий случайно задевает ногой полку для обуви, и та неприятно дребезжит, тот не поворачивает головы.

Не нужно быть слишком проницательным, чтобы догадаться, что это за рамка. Вряд ли там фотография матери Назария, которая лет десять назад уехала в Германию, попала в автокатастрофу и умерла на месте. Почему она туда поехала – отдельная история. Просто отец выгнал ее за какую-то ерунду – она недостаточно хорошо похвалила его картину. Он тогда еще рисовал и пытался как-то раскрутить свое творчество, но ничего не вышло. Видимо, таланта оказалось мало.

Когда отец устроил жуткий скандал, начал всерьез угрожать, жутко кричал и ломал мебель, мама схватила Сару и убежала, даже не попрощавшись с Назарием. Видимо, взяла то, что успела: Назарий пытался на нее не обижаться, хотя он по сей день не понимал, почему она взяла только его сестру и совсем не подумала о нем. Но да ладно, о мертвых плохо не говорят. Так вот она как-то добралась до соседнего города, где жили дальние родственники, взяла денег взаймы и полетела в Германию к родителям. Как ее пропустили с ребенком в аэропорт без письменного разрешения от отца – загадка. Наверное, поэтому отец и не верит, что его дочь погибла вместе с женой, когда в автобус врезалась фура. Он упорно считает, что ребенка она оставила тем самым дальним родственникам, чтобы ему насолить, а в Германию уехала одна.

Отец внимательно разглядывает то самое фото – как обычно, – на котором изображена Сара. Ей там три года – фотография сделана как раз накануне семейного скандала.

– Снова звонил, снова пытался пробить линию, – бормочет он, не глядя на Назария. – Эти немецкие родственнички сведут меня с ума. Они явно что-то скрывают, иначе чего бы им уходить от разговора?

– Вряд ли они скажут тебе правду, – вежливо поддерживает разговор Назарий, только чтобы тот не устроил допрос, куда он ходил.

– Я уверен, что моя дочь жива, а эти негодяи нарочно путают следы, – продолжает отец, взмахивая рамкой. – Вот я доберусь до них, и тогда меня ничто не остановит.

– Теперь ты думаешь, что она живет с ними в Германии? – Назарий давит подступивший зевок. Эта тема тянется из года в год, но никогда не надоедает отцу. Тот даже пытался поехать в Германию, но его не пропустили, и спрашивается, из-за чего? Из-за скандального характера! Умудрился поругаться с контролерами и еще какими-то высокопоставленными лицами – и все, прощай поездка. А потом его с головой захватил бизнес… Но тема о Саре всплывала неоднократно, причем отец умудрялся говорить одни и те же слова с завидным постоянством.

– Откуда мне знать? – раздраженно отвечает тот. – Может быть, и там. Но, возможно, она застряла где-то у нас, и ее сдали в какой-то детдом. В детдом – при живом отце! У меня бы она ни в чем не нуждалась, я ее всегда любил, несмотря на то, что ее мать так со мной поступила. – Он понижает голос и становится сентиментальным, чем вызывает у Назария приступ тошноты. – Моя Сара не могла меня забыть. Я уверен, она помнит, как я читал ей книжку, как мы вместе рисовали, и как я водил ее в парк и покупал мороженое… Я бы все отдал, чтобы ее вернуть и позаботиться о ней, как должно. Да, она уже выросла, но это неважно – ведь даже взрослым детям нужен папа.

– Да, взрослым детям нужен папа, – рассеянно повторяет за ним Назарий. «Нужен папа», – продолжает вертеться у него в мозгу. Отца с каждым годом все больше и больше накрывает одиночество. Но кто в этом виноват? «Я подумала, что ты сможешь найти моего папу», – врывается другой, звучащий в голове голос, тихий и шелестящий. Это говорила та девушка на перекрестке в сумасбродно блестящей куртке, с открытым и доверчивым взглядом слишком больших, немного пугающих своей небесной чистотой голубых глаз.

«Сима, пойдем!» – Это голос Олега, который беспокойно посматривает в ее сторону и готов броситься на помощь по первому зову. Серафима. Ангельское имя. Оно, впрочем, ей идет.

«Ты ведь мне поможешь?» – снова она. Снова эти беззащитные глаза и непоколебимая вера в то, что иначе и быть не может. «Поможешь?..» – эхом отдает в душе.

Кто она такая? Если из детдома, то почему гуляет одна по улицам? Зачем нарисовала его портрет, да еще с такой точностью! Когда они виделись, когда? Загадка. Еще странно, что Олег ее давно знает – он ведь вел себя с ней, как с близкой подругой, даже очень близкой… Впрочем, у него много странных знакомых, чего только стоит та пропавшая Тамила или бомж Федот, которого Олег регулярно подкармливает в ночлежке. Ладно, это сейчас не важно. Сима. Вот почему-то она не выходит из головы, а ее взгляд будто преследует. Да что это с ним такое, в самом деле!

– Интересно, какую бы ты сумму заплатил за находку дочери? – как бы сам с собой говорит Назарий, все еще находясь под наваждением.

– Любую, – почти не задумываясь, отвечает отец – Если нужно, я бы отдал всю фирму, ни за чем бы не постоял…

При этом черты его лица делаются мягче и добрее, что с ним случается крайне редко. Это его единственное слабое место и то, о чем он сейчас говорит, совсем не вяжется с его принципами и страстной любовью к деньгам.

– А если я найду Сару? – Назарий тут же пугается своих слов, но берет себя в руки и продолжает:

– Если я верну ее тебе, ты сделаешь то, что я попрошу?

Отец словно спускается с небес на землю. Его ошалелый непонимающий взгляд становится привычно надменным.

– Нет, – говорит он. – Ты ее не найдешь. Я перепробовал столько средств, связей, столько времени потратил, а ты говоришь… Смешно даже. Ты же в этом ничего не смыслишь.

– Найду, – говорит Назарий твердо так, как только может, хотя на самом деле он ни в чем не уверен. – Я начну искать уже завтра, но только в том случае, если ты мне подаришь кое-что.

– Что тебе надо? – Лицо отца становится непроницаемым.

– Квартира, в которой живет Фролыч, и все его имущество, – говорит Назарий, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Не думаю, что это стоит так же дорого, как твоя фирма.

– Если бы тебя действительно волновала сестра, ты бы давно уже помогал мне в поисках, а не придумывал небылицы. – Отец посматривает на него с недоверием. – И причем здесь этот бомж? Я тебе сколько раз говорил не ходить к нему! Это не твоя забота. Я обеспечиваю его всем необходимым, а он приносит мне прибыль.

– Я хочу иметь эту прибыль, – говорит Назарий. – Мне тоже хочется денег, как и тебе.

– Так заработай свое, нечего наживаться на чужом труде! – Отец тут же закашливается, но быстро приходит в себя. – Этот Фролыч, как ты его называешь, должен быть мне благодарен, что я до сих пор его содержу и не отправил в бомжатник, где ему и место.

– Отдай его мне, – говорит Назарий сквозь зубы, стараясь держать себя в руках. – Я хочу, чтобы он работал на меня. Взамен я исполню твою мечту.

– Ты что, фея? – Отец смотрит иронично. – Да ты вообще ничего без меня не можешь. Кто тебя устроил в университет? На работу? Кто тебе нашел богатейшую невесту? Кто тебя обеспечивает, хочешь сказать, ты сам? Да ты ни на что не годен. Даже врать – и то не умеешь.

Это война. Назарий не собирается проигрывать. Слишком много стоит на кону.

– Скажу больше, я уже нашел Сару. – Он старается говорить равнодушно. – Да, я почти уверен, что это она. Но она об этом еще не знает. И ты о ней ничего не узнаешь, если я не получу того, о чем просил.

Отец хватает его за плечи и начинает трясти. На Назария подобные запугивания уже не действуют, он пережил немало – и побои, и тычки, и бесконечную критику. От отца он не ждет ничего хорошего, поэтому сейчас просто спокойно снимает его руки и с силой отводит их от себя.

– Я живу так, как ты меня научил, – говорит он, глядя ему в глаза. – Выгода за выгоду. Я ничего для тебя не сделаю, пока не получу документ на владение имуществом Фролыча, чтобы я мог им распоряжаться.

– Только после того, как я удочерю своего ребенка официально, – говорит отец. Он не на шутку взволновался, его руки трясутся, глаза бегают. Он боится верить – нет, уже поверил. Но все еще боится, что не сбудется.

– Я еще посмотрю, как ты справишься с задачей, сомневаюсь, что она тебе по силам. Ишь, чего придумал. Да ты просто мне врешь. Врешь! Когда я увижу, что твои слова – это чистая правда, только тогда будет разговор об этом бомже. Но не раньше.

С этими словами он идет в прихожую, стараясь не растерять остатки достоинства. Назарий смотрит ему вослед. Ничто не шевелится в душе при виде его высокой статной фигуры. Русые волосы с долей седины, светло-серые глаза, загорающиеся только при разговорах о партнерах, прибыли или количестве бухгалтерской работы, которую должен для него переделать Назарий почти бесплатно, эти холеные руки, всегда аккуратно подстриженная рыжеватая бородка – все это вызывает только отвращение, которое Назарий день ото дня давит в себе. Потому что, сорвись он хоть раз – Фролычу не поздоровится. Назарий не может так рисковать самым дорогим, что у него есть.