Kitabı oku: «Секрет Сибирского Старца», sayfa 3

Глава четвертая. Полина

– Ну, Васильевна, ты, конечно, тот еще водитель, – произнёс в образовавшейся после столкновения гробовой тишине Вовка и тяжело вздохнул: – Ну что, примем на веру, что это была прекрасная лань, и поедем дальше или все же пойдём посмотрим, кого убили? – спросил он у замерших Полины и Герасима.

– П-п-почему сразу убили? – заикаясь спросила Поля, пытаясь оторвать руки от руля. – М-может, всё еще обойдётся.

– Оптимистка ты, Васильевна, – усмехнулся Вовка и открыл дверцу машины.

В свете фар пострадавшего не было видно, видимо тело отбросило в кусты.

– Пошли, Герасим, проверим.

– Никуда я не пойду! – неуверенно, но громко и почти истерично ответил Гера. – Я же говорил, этот лес проклятый. Ты меня уверял, что это неправда. Вам что, мало доказательств?! Разворачивайтесь, Полина Васильевна, надо уезжать. Вовка, я беру свои обещания обратно, я не смогу никого здесь спасти.

– Герасим, возьми себя в руки, – велела Поля, увидев истерику студента и устыдившись своего поведения. Она выдохнула, чтобы немного унять сердцебиение, и вышла из машины вслед за увязавшимся с ними родственником Герасима.

Всё в этом парне было странным: и поведение, и внешность. Копна пшеничных волос, голубые глаза и широкие плечи – это были, по ее мнению, атрибуты русского богатыря из сказки, но парень словно не знал об этом и постоянно улыбался всем вокруг, будто бы хотел понравиться. На вид он был ровесником Полины, но при этом называл себя как-то по-детски Вовкой и постоянно старался шутить.

В свете фар Полина видела, как он подошёл к кустам и что-то там рассматривал, но ей было до тошноты страшно туда идти. Полина боялась узнать о непоправимом, о том, что она стала причиной смерти человека, и тогда всё, ее жизнь остановится, подведётся черта, после которой ее, Полины Мохнорукой, такой, как сейчас, уже не будет. Потому что смерть непоправима.

И опять остро кольнуло заученное наизусть определение конечности, оно словно преследовало ее в последнее время, накрывая ужасом, как покрывалом.

Наверное, самое страшное ощущение – это понимание неизбежного конца и даже не важно, чего именно, ощущение исхода бьёт по человеческому мозгу сильнее всего. Потому что мозг, защищая человека от страха и депрессии, запрещает размышлять в этом направлении. Даже если и разрешает иногда, то так, поверхностно, в духе игры, не давая заходить в полном понимании так далеко. И вот когда вместе с обстоятельствами в жизнь приходит вязкий привкус конца, он накрывает человека, словно лавиной. Всё, это точка, изменить ничего нельзя. Именно это страшное понимание сейчас оттягивала Полина, словно смаковала минуты, где еще была надежда, что всё обойдётся, что всё еще можно изменить.

– Васильевна, ты везунчик, ну или он везунчик. Однозначно кто-то из вас имеет собственного ангела на небесах! – крикнул из кустов Вовка и, выглянув, опять неуместно улыбнулся.

Но Полине вместо обычного желания треснуть его по голове захотелось кинуться к парню на шею и расцеловать. В его голосе звучало главное – надежда, то, с чем Полина до этого так тяжело прощалась.

– Он жив? – осторожно спросила Поля, медленно подходя к кустам, словно дав время Вовке ей всё рассказать до того, как она увидит размах трагедии. – Это олень?

– Жив и даже в сознании, только почему-то молчит. Может, у него того… сотрясение мозга. С оленем ты перегнула, мало ли что у человека случилось! – крикнул он Поле и уже тише обратился к кому-то в кустах: – Господин хороший, вы как?

– Там труп, – вместо ответа послышался голос, и Полина его узнала.

– Сильвестр Васильевич! – крикнула она удивлённо и тоже заглянула в кусты.

Там на земле вполне целый, по крайней мере внешне, сидел преподаватель по прозвищу Пират и явно бредил.

– Ты его знаешь? – удивился Вовка.

– Это мой коллега, он тоже, вернее, он главный от института в лагере, ну, то есть, в группе, – ответила Поля.

– Вот умеешь ты объяснить Васильна, – похвалил ее молодой человек. – Ладно, давай оценивать масштаб бедствия.

– Там труп, там труп… я видел… деда убили, он хотел что-то сказать, и его убили… – повторял бессвязно мужчина.

Вовка тем временем ощупал Сильвестра Васильевича и недоуменно хмыкнул:

– Что же, ушиб рёбер, синяк будет на всю бочину, а так, Васильевна, ты в рубашке родилась или, как я уже говорил, он родился. Тут уж и не поймёшь, кому больше повезло. Хотя… – Вовка почесал затылок и добавил: – Возможно, ты ему башку сдвинула.

– Ну это ведь мелочи, – постаралась закрепиться на радостной ноте Поля.

– Это для кого как, – вздохнул Вовка. – Некоторые с рождения так живут, а кому-то и некомфортно будет.

– Вы не понимаете, надо полицию вызвать, – прервал их спор потерпевший и встал на ноги.

Было видно, что голова у него идёт кругом, но он, схватившись за бок, где был ушиб, всё же сделал несколько шагов на дорогу к машине.

– А может, ну ее, полицию? – предложил Вовка, обращаясь к потерпевшему. – Вы живы, девушка не виновата, вы выскочили на дорогу, как бешеный, я свидетель. Да и Гера подтвердит.

– Да при чём здесь ваша Полина Васильевна! – истошно закричал Сильвестр, видимо, собрав все силы. – Там, в деревне, в нескольких сотен метрах труп деда, его убили при мне!

– Какого деда? – Было видно, что Вовка наконец понял, что всё серьёзно, и перестал ёрничать.

– Того деда, что Влада вчера нашел? – спросила Поля, тоже поняв, в чем дело.

– Да, – кивнул Сильвестр и, охнув, опять схватился за бок. – Надо вызвать полицию.

– А вы почему сразу не вызвали? – недоумевая, спросил Вовка. – И как это при вас убили, а вас почему-то пожалели? – допытывался парень, уже не улыбаясь.

Сильвестр замялся с ответом.

– У меня не было с собой телефона, – ответил он. – А почему меня не тронули, не знаю.

– Надо ехать на турбазу и оттуда звонить, – сказала Полина, глядя на свой телефон, который показывал «нет сети».

Когда с охами и ахами пострадавшего погрузили в машину, Вовка подошёл к Полине и тихо спросил:

– Слышь, Васильевна, а ты этого хорошо знаешь?

– Ну как… – растерялась Поля. – Год работаем в одном коллективе, но близко не сталкивались, разные кафедры. А что? – тут же уточнила она.

– А то, что когда он говорил, что у него не было телефона, то машинально потрогал карман. Сто процентов, что телефон там. Отсюда вопрос: зачем врёт? – сказал Вовка, взглянув почему-то на небо.

– Да мало ли зачем люди врут? – возмутилась Полина, пристально посмотрев на молодого человека. – Вот ты например, точно врёшь. На человека из глуши ты не похож, а ведешь себя странно.

– Принимается, – согласился Вовка и, сев на пассажирское сиденье, поинтересовался у Герасима: – Гера, ты все еще в панике или уже в истерике?

Но Герасим не ответил, он молча смотрел на Сильвестра Васильевича. Он не узнавал взрослого, серьезного и авторитетного человека, который непрерывно гладил бороду и, словно в бреду, повторял одни и те же слова:

– Деда убили, при мне убили… Я видел его мёртвые глаза…

20 октября 1825 года

Крым

Георгиевский монастырь

(Балаклава)

– Какой же воздух в Крыму вкусный! – сказал Пашка и втянул его огромными мужицкими ноздрями. – Вот, казалось бы, – продолжал он рассуждать, – Таганрох недалеко от Крыму, а всё одно не то. Здесь можно одним воздухом наесться, никакой еды не надобно.

Александру Павловичу нравился этот парень. Он был не просто справным конюхом и личным кучером императора, приставленным к любимому государеву скакуну Марсу, но и добрым и чистым человеком. А еще при этом носил знаковое для Александра I имя Павел.

Александр одарил мальчонка Пашку своей милостью, когда однажды тот без стеснения подошел к императору на охоте, протиснувшись между ног достопочтенных господ, и смело сказал: «Зря вы, ваше императорское величество, так затянули удила, это же животина умная, она вас еще более слушаться будет, коли вы с ней ласково». – «Ты кто?» – спросил тогда малого Александр. «Пашка я, конюха тутошного сын», – представился мальчик.

Когда его отец прибежал и упал в ноги к императору, моля пожалеть глупое дитя, государь уже сделал все выводы и определил мальчонку на свою конюшню в помощники конюхам, обязал при этом обучить его мастерству кучера, да и грамоте в придачу. Тот оказался не глуп и к двадцати годам уже ухаживал за любимым скакуном государя. Пашка знал, что иногда, когда император бывал в хорошем настроении, ему, Пашке, позволялось делиться своими мыслями, которые одолевали его постоянно.

Александр I удивился бы, узнай он, что Пашка прекрасно видел, что императору порой нравились его рассуждения, его мирские мысли, и старался порадовать иной раз государя заготовленными историями. Иногда, целый день холя и лелея Марса, он прикидывал, что бы еще такого сказать государю, чтобы тот улыбнулся. Если быть до конца откровенным, то Пашка считал себя приближенным к Александру, потому как состоять при любимом скакуне – это же почти как при самом императоре. Когда он поделился по глупости этой мыслью с Иваном, который следил за лошадьми в упряжках, тот высмеял Пашку, сказав, что заезжал в Париж император на Эклипсе, значит, он и есть любимый скакун, а Марс так, просто хороший конь, и не более.

Очень тогда обиделся Пашка на Ивана за такие слова и еще шибче стал начищать и без того красавца Марса. Когда ему велели собираться с царем в Таганрог, то все грустные мысли сразу вылетели из головы, потому как лучшего подтверждения, что Марс – любимый скакун, придумать было сложно.

И вот сейчас, когда император приказал приструнить коней, видимо, чтобы насладиться красотой природы, Пашка решил развлечь государя, как и раньше. Он внимательно следил за выражением лица императора: если хоть один уголок губ призывно поднимался вверх, замолчать Пашку мог заставить только обед или сон.

Эти размышления отвлекали Александра Павловича от глобального, позволяя насладиться чем-то совсем простым. Например, таким, как сейчас, как сказал конюх, вкусным воздухом Крыма.

– Я-то в Балаклаве и не был ни разу, – продолжал Пашка, видя, что государь не против его откровений.

Сейчас император ехал в открытой карете, а Пашка трусил рядом на Марсе, давая государю полюбоваться жеребцом.

Александр I любил брать с собой своего скакуна и пересаживаться иногда на него, чтобы вновь почувствовать скорость и прыть, хотя, чего врать, он хотел почувствовать себя молодым. Тем сильным мужчиной, по которому вздыхали все дамы.

Но за весь путь от Таганрога до Балаклавы Александр Павлович так и не сел на Марса. Мысли, воспоминания просто окружили его, как умирающего. Такого не было даже тогда, когда горела Москва и Наполеон хозяйничал в городе, а сейчас вдруг накатило и не просто не отпускало, а затягивало в свой омут.

– Место, куда мы направляемся, не простое, божье место, – вдруг сказал Александр Пашке, чем очень напугал его. Обычно все их общение сводилось к обсуждению здоровья и настроения Марса.

Когда же Пашка разглагольствовал, император просто молчал, позволяя ему развлекать себя неловкими рассуждениями, но чтобы сам государь вступил с ним в разговор – такого не было ни разу. Поэтому двадцатилетний Пашка, сын конюха, ставший по воле божьей, заботе Богородицы и милости государя кучером императора и конюшим любимого скакуна Александра I – Марса, замолчал и стал слушать с открытым ртом, боясь пропустить хоть слово.

Император подал знак остановиться, подошёл к краю отвесной скалы и взглянул на бушующее осеннее море. Он был так величественен и прекрасен в белом мундире, что Пашке захотелось опуститься перед ним на колени. Государь смотрел вдаль с мыса Фиолент, и казалось, что он знает что-то большее, чем положено простому человеку.

Пашка встал поодаль, по привычке начал гладить Марса. Вдруг император оглянулся, нашёл глазами Пашку и жестом позвал к себе.

– Видишь скалу? – сказал он ему, и молодой кучер закивал, как Марс при поклоне. – Очень давно здесь проплывали греческие мореплаватели. Их судно едва не разбилось о мыс Фиолент, но моряки взмолились святому Георгию Победоносцу, и буря, словно подчинившись какому-то приказу, тут же утихла. Подплыв ближе, в полном штиле они увидели на этой скале икону святого Георгия. Моряки поняли, что это знак небес, и в благодарность установили на скале крест, а на береговом склоне они основали обитель с пещерной церковью во имя святого Георгия Победоносца, – император указал в другую сторону, и Пашка увидел чудо.

На отвесной скале, словно паря над морем, стоял Георгиевский монастырь. Пашка не был уверен, что именно тому причиной – красота этих стен, заходящее солнце или вкусный воздух Крыма, но голова у него закружилась и показалось, что нечто яркое, божественное наклонилось над сводами монастыря, осветив его своей благостью.

В ужасе взглянув на императора, молодой кучер понял, что тот увидел то же самое.

Глава пятая. Настасья

На веранде сидела группа напуганных, ничего не понимающих людей и под шум дождя слушала странную историю, сказку, придуманную чересчур впечатлительным Герасимом. Настя была в их числе, но до конца не осознавала, что она – действующее лицо этой истории, а не просто наблюдатель. Девушка словно бы смотрела на собравшихся со стороны, как в театре. Ей казалось, что это плохой сон, с ней не могло такого произойти, просто не могло, потому что она особенная.

В последнее время Настасья Рузайкина, девушка красивая и обеспеченная родителями, не обделённая мозгами и острая на язычок, словно пребывала в постоянном сне. Конечно, всё началось той ночью, с того ужасного происшествия и потянуло за собой череду страшных событий. И вот уже спокойный и рассудительный, а иногда даже злой препод по прозвищу Пират и какая-то чересчур легкомысленная и постоянно смеющаяся новая училка по прозвищу Доска, данной ей из-за отсутствия главной, по мнению студентов, женской достопримечательности, были в растерянности, если не в шоке.

Надо было уезжать домой еще тогда, не оставаться здесь ни на минуту, но животный страх разоблачения заставил остаться. После события и вовсе вышли из-под контроля, одно накладывалось на другое.

Да что вообще такое происходит, кто сумел ее перехитрить? Настя Рузайкина всегда делала то, что ей хотелось. Ее невозможно было взять ни на слабо, ни запугать, ни уговорить – она девушка с характером, всегда имела собственное мнение и не слушала чужого.

Настасья даже мысленно усмехнулась, потому что именно сумасбродство и желание поступать по-своему привело ее сюда – за этот круглый, накрытый белой скатертью стол на веранде, которую они все прозвали учебкой.

Старая, пахнущая мышами и свежей краской веранда примыкала к такому же старому бараку бывшего пионерского лагеря, который зачем-то реанимировали рядом с крутой турбазой, строящейся по соседству.

Если бы не ее несносный характер, то она могла через месяц, когда открывается зона отдыха для богатых, отдыхать там с папой и мамой, потягивать холодный мохито, заботливо принесённый официантом к настоящему бассейну, а не к тому позорищу, что поставили им организаторы соревнований между бараками.

Да, именно бараки – по-другому их Настя называть не могла. Деревянные строения хоть и были построены из кругляка и недавно перенесли небольшой косметический ремонт, но вид имели удручающий и нищебродский.

Мама так хохотала, когда узнала, куда направляется ее дочь, что прерывалась только на короткие рассказы о ее пребывании в этом заведении тридцать пять лет назад.

Как же хочется сейчас позвонить маме и попросить забрать домой. Сесть в ее уютный автомобиль, где пахнет роскошью, и всю дорогу слушать, как громко она смеётся над язвительными комментариями Настасьи о проведённом времени. Никто так не смеётся над ее шутками, как мама, легко, по-настоящему, словно бы ее и правда смешит каждое слово. От этих мыслей стало хорошо и спокойно на душе, словно Настя точно узнала, что в этом мире есть остров спасения и этот остров – ее семья, надо лишь набрать родные цифры на телефоне.

Но все испортила здравая мысль, что эта история вряд ли развеселит маму. Настя это чётко поняла, и спокойствие схлынуло. Звонить нельзя, надо разбираться самой.

Настасья окинула взглядом людей за большим круглым столом. Кстати, откуда он здесь? Неужели за ним когда-то сидели пионеры и тайно от вожатых резались в дурака. Вряд ли, мебель не может жить так долго. Скорее всего, кто-то, считающий себя креативщиком, решил, что это может сплотить команды – общий стол, общее дело, боевой настрой на победу. Муть редкостная. Даже в их команде из шести человек такого не было, а сейчас и вовсе винегрет из непонятных лиц.

Настасья вдруг отчётливо ощутила, что не понимает, кто здесь друг, а кто враг, кто свой, кто чужой, кому верить, а кого бояться. Каждый из них желал смерти Владу, даже она. Хотя, если быть до конца честной, она, возможно, даже больше остальных.

Час назад из города вернулась Полина Васильевна в комплекте с этим придурком Герасимом. Ребята вяло спорили, кто же будет вместо Влада, и даже от скуки делали ставки. Но на Герыча не поставил никто – в связи с его тонкой душевной организацией все решили, что тот сто процентов откажется, и проиграли.

Но феерическое возвращение душнилы, которое вроде бы должно было вызвать хоть какие-то эмоции, с треском обломали другие пассажиры маленького автомобиля училки: красивый белобрысый парень, но больше всего испуганный Пират, как старик Хоттабыч, нервно теребивший свою бороду, чего раньше за ним не замечалось.

За полчаса беготни и странных перешептываний все собрались в учебке.

– Может, введёте нас в курс дела, что происходит? – Это спросила Ева, соседка по комнате и вторая девочка в команде.

Ева была умная и некрасивая, причём к обоим словам можно было смело добавить «очень». Настасья привыкла, что в паре с любой девочкой оказывалась красивой подругой, но тут разница была просто неприличной. Ева со странной фамилией Хорошева не только не отличалась правильными чертами лица, но и совершенно не ухаживала за собой, чем делала свою внешность вызывающе отталкивающей. Без макияжа, вечно в мешковатых нарядах, Ева совсем не соответствовала своему красивому имени. А тайну вечно лоснящихся грязных волос, свисающих патлами на лицо, Настасья не могла разгадать до сих пор, потому что видела, как девушка каждый день принимает душ. Но утром, как по мановению волшебной палочки, несмотря на разносящийся вечером по комнате запах шампуня, ее волосы опять становились грязными.

И вот после такого прямого и настойчивого вопроса невысокой и некрасивой девочки все как будто вспомнили про них, про студентов, которые и так были напуганы последними событиями. Их было пятеро, пятеро вчерашних детей, которым казалось, что они выросли, но вдруг произошло событие, в котором они, словно в зеркале, увидели, что еще не способны справляться с бедой как настоящие взрослые.

– Я вызвал полицию. – В комнату вошел директор турбазы Денис Николаевич Дуров. И на немой вопрос Пирата твёрдо ответил: – Сказали ждать здесь. Вот ведь свалилось всё в одно время… У меня еще и племяшка заболела, наотрез отказывается от «скорой», отцу запрещает звонить. Так я и сам боюсь, скажет, не уследил, вот ведь незадача. Как думаете, звонить? – вдруг спросил он совета у Полины Васильевны, видимо, посчитав, что она здесь из женщин старшая, а потому знает, как нужно обращаться с детьми.

Та же, наверное, от стресса даже не вполне понимая, о чем ее спросили, лишь пожала плечами.

На улице совсем разошёлся дождь. В комнате было свежо от открытого окна, и монотонный стук капель по жестяному ведру под окном раздражал и пугал одновременно.

– Так вы нам скажете, что произошло? – повторила свой вопрос Ева.

И Настасья ее даже зауважала. Три парня молчали, вся такая смелая и дерзкая Настя молчала, а серая мышь требовала, чтобы с ними тоже считались.

– Ну вот что ты пристала? – беззлобно сказал незнакомый высокий и довольно красивый парень с копной пшеничных волос, который приехал вместе с Доской. – Мы пока и сами не знаем, – развёл он руками. – То ли у вашего препода крышу снесло от того, что Васильевна его машиной сбила, то ли правда кого-то убили, – выдал он, видимо, всю имеющуюся у него информацию.

– Не нагнетайте, – перебил его директор турбазы.

– Я видел его, как вас, – сказал Пират настойчиво, словно пытался убедить обоих в своей нормальности.

– А давайте знакомиться, – не к месту предложил красивый парень и широко улыбнулся. – Я Вовка, родственник Герасима издалека. Меня оставить было не с кем, вот поэтому я здесь. С Васильевной и вашим преподавателем, только что сбитым на дороге, мы уже почти друзья. Вот, к примеру, вы? – обратился он к хмурому директору.

– Денис Николаевич Дуров, директор турбазы «Томские просторы», – представился он, продолжая хмуриться и вытирать платком взмокший лоб.

Тогда парень перевел взгляд на студентов, но все насуплено молчали. Настасья решила подыграть ему и разрядить обстановку:

– Мы – команда студентов из Томского государственного университета, приехали на соревнования и уже, между прочим, в финале, – сказала она и улыбнулась парню в ответ.

– Ну раз они такие буки, представь мне всех, – легко пошёл на контакт Вовка.

– Это Глеб Серов, самый умный из нас, на мой взгляд, – сказала Настя, не упустив момент похвалить того, кто так ей нравился. – Рядом Слава Новгородцев, а у дверей стоит Илья Лисовой, – она показала на пухляка в белом мятом костюме-тройке, который стоял у выхода и постоянно переминался с ноги на ногу, эдакий добрый начальник колхоза, радеющий за урожай на подведомственных полях. – Вот эта настойчивая девушка, которая хотела, чтобы нас тоже посвятили в происходящее, Ева, ну а я Настасья.

– Шикарно, – покивал Вовка. – А кто у вас капитан?

На этом вопросе даже Настя перестала улыбаться. Парень точно попал в ту область воспоминаний, в которую все сейчас боялись заходить. Потому что там страшно. Но самое ужасное, что было непонятно, от кого исходит тот самый ужас.

– А капитана нашего убили! – громко сказал Илья Лисовой, и Настасью передёрнуло.

– Не говори глупости, он утонул, – возразила Ева неуверенно.

– Ты серьёзно так думаешь? – усмехнулся Илья, но в его ухмылке явно читался испуг. – Кто еще верит, что Влад пошёл на Чёрное озеро монаха купаться и утонул? Вот только честно, а? Поднимите руки, кто верит в эту чушь?! – почти кричал молодой человек, почему-то тыкая во всех указательным пальцем, похожим на сардельку.

– А может, это ты его утопил? – вдруг зло сказал Славка, убрав со лба шикарные рыжие кудри. Они шапкой стояли у него на голове, делая его похожим на Антошку, который пошёл копать картошку. – Насколько я могу судить, у тебя были причины.

– Вполне возможно, – ничуть не испугавшись обвинений, парировал Илья и поправил пиджак. – Но, насколько я осведомлён, причины были не только у меня. И помните, что нет ничего тайного, что не сделалось бы явным.

– Евангелие от Марка, четвертая глава, стих двадцать второй, – сказал странный, но жутко обаятельный Вовка. – Стоп, стоп, ребята, – почему-то именно он, а не испуганные преподаватели попытался разрядить обстановку. – Давайте спокойно дождёмся полицию, без цитат из Библии. Вот пусть нам пока Герасим расскажет историю этих мест, а то вы все в курсе, я один не знаю. Что за Чёрное озеро монаха и в чем его фишка, почему в нём нельзя искупаться?

– Это всё сказки, – презрительно бросил Глеб, поправив свою идеальную причёску и стряхнув со своих наглаженных шорт несуществующую соринку.

Настасья была в него влюблена и только потому записалась в команду. Только из-за него девушка применила все свои умственные способности, чтобы попасть в шестёрку. Только из-за него попёрлась в эту глушь. Парень никак не поддавался на чары Настасьи, оставаясь равнодушным, и это ее злило и одновременно подстёгивало и дальше бороться за его внимание. Но сейчас на фоне улыбающегося Вовки даже со своей интеллигентной красотой он почему-то смотрелся мелко и жалко. От этого диссонанса ей стало неприятно, словно бы ее настигло какое-то разочарование и под красивой обёрткой обнаружилась не шоколадка, а гематоген, да и обёртка теперь не так уж красива, как казалось вначале. Но она быстро отогнала глупые мысли, велев себе продолжать восхищаться Глебом.

– Это еще лучше! Вот услышим все сказку и успокоимся, – заявил Вовка, и почему-то все его послушались, даже молчаливый Герасим, который начал говорить, только когда тот дал ему отмашку.

– Это было в девятнадцатом веке, появился в этих местах странный старец. Его спина была исполосована шрамами от плети, но пальцы рук и глаза выдавали в нем благородного человека. Поселился он здесь, в этом лесу, вот прямо на месте бывшего пионерского лагеря, и жил как отшельник. Люди его боялись и обходили его жилище стороной, поговаривали, что умел он колдовать, а также видеть будущее и прошлое, – начал медленно Гера, а у слушателей, несмотря на напряжённость момента, стали проскакивать снисходительные улыбки.

Так реагируют на болтовню маленьких детей или сумасшедших. Настасья заметила, что только Ева не улыбалась, а внимательно слушала Геру, да еще и Пират продолжал теребить свою лохматую бороду, совершенно не слушая студента.

– Так вот, этот отшельник имел чёрную книгу, с помощью которой и творил зло. Когда ему пришло время умирать, он нашёл способ стать бессмертным. Бросив свою книгу в озеро, он сделал его воды мёртвыми, и всё живое умерло в нём. Сам же монах, искупавшись в озере, получил вечную жизнь. Но чтобы поддерживать свою силу, периодически он заманивает людей в озеро и забирает их жизни, словно бы принося их в жертву за своё бессмертие.

– Ну это же полная чушь! – не выдержал Слава Новгородцев. Он был так похож на Антошку из мультика, что иногда Настасье хотелось спеть ему эту песню. Но все знали обидчивость Славы и никогда с ним так не шутили. – Это озеро омывает горные породы, поэтому там скопилось много меди и других элементов таблицы Менделеева, а в совокупности это практически яд. Именно поэтому там нет ни рыбы, ни даже водомерок.

– И купаться в нём нельзя, – подытожил Илья Лисовой. Он немного успокоился и перестал тыкать пальцем, но было видно, что мнения своего не поменял. – Еще одно доказательство, что Влада утопили.

– Опять он о своём, – презрительно хмыкнул Глеб. – Кстати, на человеке состояние воды никак не отражается, если, конечно, ее не пить, поэтому можешь купаться спокойно.

– Между прочим, во времена пионерского лагеря в этом озере утонули двое мальчиков, и тоже никто не мог понять, как они туда ушли и зачем это сделали. Тогда и родилась новая легенда о том, что книга из озера зовёт, просит ее достать, и те, кто способен ее услышать, идут на зов и гибнут. Но перед этим монах в своём одеянии обходит территорию и выбирает души, которые хочет отдать в жертву озеру, – добавил Герасим, но уже не так уверенно.

– Ты уж определись, – сказал Илья, проигнорировав предложение Глеба искупаться в озере, – монах у тебя тут шалит, книга или еще кого-нибудь поищем?

– Очень интересно, а как книга зовёт? – ухмыльнулся надменно Глеб, видимо, решив разрядить обстановку, по привычке уже поправив свою и без того идеальную причёску, уложенную на прямой пробор.

Настасья всегда поражалась совершенству его волос, будучи сама блондинкой не от природы, она не понаслышке знала, что такое ухаживать за крашеным блондом. У Глеба же всегда причёска была волосок к волоску, и белый цвет, за которым требовался постоянный уход, блестел и переливался.

– Иди ко мне… – дурачась, низким голосом позвал Славка, и тут сквозь шум дождя где-то завыла собака, так тяжко и так страшно, что всех в комнате передёрнуло и словно ластиком стёрло улыбки с надменных лиц.

На крыльце послышался звук шагов, и на веранду вошёл участковый.

– Ну что у вас опять приключилось? – вздохнув спросил он.

Но собравшиеся молчали, еще не придя в себя после жуткого воя.

– Если просто так вызвали, то я вам этого никогда не прощу, – полицейский все еще не понимал, что происходит и почему все молчат. – У меня температура под сорок, еле встал, – уже словно бы оправдывался пожилой человек.

– Деда убили, – первым пришёл в себя Пират. – Того, который нашёл Влада вчера. Я там был, он хотел мне что-то сказать, и его убили, – и тут он произнёс то, чего никто не ожидал услышать: – Что дед рано утром делал на озере, если там нет рыбы?

И почему-то Настасье снова очень захотелось срочно позвонить маме.