Kitabı oku: «Нулевой километр», sayfa 7

Глава 13

Конечно, случился большой скандал. Рюмочка в срочном порядке вызвала родителей. И уже буквально через пару часов в её кабинете собралась приличная толпа. Ребята, виновато понурив головы, сидели на стульчиках по одну сторону кабинета, обеспокоенные родители – по другую. По лицам некоторых было понятно, что они приготовились к самому худшему. Так что когда Ольга Петровна закончила свой рассказ, послышалось сразу несколько облегченных вдохов, самый громкий из которых, пожалуй, слетел с губ Быкова-старшего. Надев для похода к директору давно вышедший из моды костюм, тот явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он сидел напряжённо, будто боялся сделать следующий вдох, и мял уродливую кепку загрубевшими от тяжелой работы, неопрятными от въевшейся в них многолетней трудовой грязи руками.

– А я уж думал, – пробормотал он тихонько.

– Что вы думали? – сощурилась Рюмочка.

– Что случилось что-то страшное.

– Дети выпивали! А один из них украл телефон у своего же учителя! Вам этого мало? – Ольга Петровна подперла пышные бедра кулаками. Ромкин отец, не готовый к такому напору, поерзал на стуле.

– Насколько я понимаю, это – недоказанный факт, – подал голос Дунин отец, вынуждая Рюмочку отстать от несчастного Виктора Степановича и переключить внимание на того, кто, по крайней мере, мог ей возразить.

– Да, но именно Семена видели выходящим из учительской.

– И телефон у него в руках видели?

Все собравшиеся в кабинете синхронно повернулись к Розе Викентьеве, которая пришла на собрание в качестве живого свидетеля.

– Нет. Телефона я не разглядела. Свет-то к празднику был приглушен.

– Тогда я вообще не понимаю, о чем мы, – поддержала Дуниного отца мать Женьки Кравца.

– До Семена в учительскую мог зайти кто угодно. Как и после.

– Вот имэнно! – хлопнул себя по ляжкам дядя Рубен. – А вам, Олга Пэтровна, должно быть стыдно, что вы спустили на малчика всех собак!

– Я?! Я спустила?

– А кто? Нэт, я, понимаю, ныкому не хочэтся скандала, Сэмёна проще всего сделать крайным, его нэкому защитить. Но вот что я вам скажу – этот малчик работает у меня очень долго. В том числе и на кассэ. И ныкогда у мэня с ным нэ было проблэм.

Дуня готова была вскочить и расцеловать дядю Рубена. Не боясь показаться смешным из-за многократно усилившегося от эмоций акцента, тот без колебаний вступился за Семена.

– Я не преследую цель оклеветать Краснова! – Рюмочка обвела взглядом собравшихся. – Но я хочу установить правду, не доводя дело до милиции. Поймите же! Если дети дадут показания, что распивали спиртные напитки в стенах школы, достанется не только мне одной. Эту информацию наверняка передадут в органы опеки.

– А кто, собственно, докажет, что они выпивали? – философски заметила Сара Измайловна, покручивая огромный золотой перстень на пальце, – Семена послали за стаканчиками. Что вполне нормально, ведь у ребят был организован сладкий стол, за которым они могли пить сок или пепси-колу. А уж в том, виноват ли мальчик, пусть и впрямь разбираются органы. Я так тоже считаю, что нет.

– Его ловили на краже булочек из столовой.

– Когда? В пятом классе? Господи, мама, да он в то время полуголодный ходил! – не выдержала Юлька. Дуня широко распахнула глаза. И следом с силой зажмурилась. Она не хотела, не могла представлять те сцены из Семиной жизни. Но было уже слишком поздно – ее фантазия не на шутку разгрызалась. Грудь налилась болью и заныла, будто кто-то стянул ее колючей ржавой проволокой.

– А тебя я не спрашиваю!

– Зря. Юля дело говорит, – прогудел Бык. Ольга Петровна смерила парня дочери злым взглядом.

– Думаю, все же стоит обратиться в полицию, – подала голос мать Сивакова. – Мой муж может взять это дело под личный контроль. Уверена, уже очень скоро мы узнаем имена виновных. Если, конечно, никто из присутствующих не возьмет вину на себя.

– Нет желающих? – строго спросила Рюмочка. Ребята нахмурились и покачали головами.

– Жаль, конечно, что здесь нет самого Семена. Может, он захотел бы нам что-то сказать, – растянула губы в улыбке мать Сивакова. И тут уж Дуня не выдержала. Колючая проволока натянулась еще сильней, впиваясь в кожу. Причиняя невыносимую боль. Ту боль, что невозможно было терпеть, оставаясь на месте. Дуня вскочила и, не желая принимать участие в этом фарсе, помчалась к двери. Но, не достигнув цели, замерла посреди кабинета и снова медленно обернулась:

– Ничего… Слышите?! Ничего он вам не скажет. Потому что Семен ни в чем не виноват! Ваши нападки на него просто ужасны. Надеюсь, когда истина, наконец, откроется, вам хватит духу перед ним извиниться.

Плевать… Плевать, что о ней подумают! У нее до сих пор перед глазами стоял Семен. И его красивые абсолютно больные глаза. Вряд ли присутствующие тут понимали, как его ранили. Как прошлись по гордости, втаптывая его чувство собственного достоинства в грязь. А она знала! Чувствовала. Находясь как будто без кожи. Каждый раз рядом с ним. Без кожи, наружу оголенными нервами.

– Ну, а далеко ты собралась? – окликнул Дуню отец, когда она прошла уже едва ли не полквартала. Папка… Её хороший, самый лучший на свете папка. Он тоже заступился за Сему, хотя и был от него не в восторге. И это еще мягко говоря…

– Я должна его найти.

– Нет. Прямо сейчас ты должна вернуться домой. Ты же не думаешь, что тебе сойдет с рук участие в несанкционированной пьянке?

– Хочешь меня наказать?

– Вот именно, – Андрей Викторович потянулся, чтобы открыть Дуне дверь машины. – Полагаю, домашнего ареста с тебя будет достаточно.

Дуня тяжело вздохнула. Недолго думая, уселась рядом, но прежде чем пристегнуться, все-таки попросила:

– Я должна с ним поговорить. Убедиться, что он в порядке. Пожалуйста… А потом хоть арест, хоть гильотина. Пап… – Дуня вскинула на отца умоляющий взгляд. В ответ тот задумчиво постучал по рулю большими пальцами. Происходящее Андрею Викторовичу явно не нравилось. Оно и немудрено, ведь…

– Чтобы приехать в школу, я сорвался с важного совещания, бросив почти два десятка людей, которые ждали моего решения по очень непростому вопросу.

– Пожалуйста, папа… Я больше ни о чем тебя никогда не попрошу. Клянусь. – С ресниц Дуни закапали слезы. И нос окончательно потек. Ей казалось, что если она не увидит Семена сию секунду, то просто умрет. Колючая проволока, прорвав плоть, искрошив в порошок кости, впилась своими шипами прямиком в сердце.

Андрей Викторович чертыхнулся. Провел размашисто рукой по волосам.

– Ладно. Но если Семена не окажется дома…

– Мы не станем его искать.

– Заметано. Куда ехать-то?

Дуня моргнула. Схватилась за телефон, чтобы узнать у кого-нибудь из друзей нужный адрес. Так уж вышло, что ни разу за время их знакомства Семен не приглашал ее в гости. Дуня тогда не задумывалась, почему так. И лишь увидев неказистую, слепленную наспех из чего придется надстройку над гаражом, сообразила, что он, наверное, просто стеснялся.

– Да уж… – прокомментировал увиденное Андрей Викторович. Вышел из машины, и пока Дуня ждала, когда ей откроют, прошелся вдоль улицы, вертя головой по сторонам и даже что-то фотографируя. Как архитектору, ему было интересно понять, как посреди большого курортного города возникло такое… безумие. Он не знал, как обозвать иначе многоуровневые надстройки над гаражами, которые местные лепили, кто во что горазд, без всяких разрешений и хоть какого-то плана.

К несчастью, Дуне открыл незнакомый пьяный мужик.

– Чего тебе?

– Мне Семена.

– Надь, Надежда… Тут какого-то Семена спрашивают!

– А его дома нет! Ой, здрасте, Андрей Викторович!

– Здрасте, – сухо поздоровался тот, бесстрастно глядя, как мать Семена, вроде бы даже смутившись, сжала в кулачке распахнувшиеся едва ли не до пупа полы застиранного халатика.

– А ты чой-то тут глазки строишь кому не попадя, а, Надежда? – зло сощурился мужик.

– Дунь, пойдем, – велел отец. Та послушно отступила, желая поскорей избавиться от общества этих людей, и отчетливо понимая при этом, что самому Семену бежать от них было некуда. Он в этой грязи жил и варился долгие годы. Может, даже всю свою жизнь.

– Какой кошмар… – прошептала Дуня, когда они с отцом вернулись к машине.

– Дунь…

– Что?

– Ты же понимаешь, что это – его действительность? И она не для тебя.

Наверное, Дуня могла возразить отцу. Но она все же не стала спорить. Отрицать очевидное было глупо, а доказывать папе, что Семен совсем из другого теста слеплен, было себе дороже. Дуня пристегнула ремень безопасности и отвернулась к окну. С её губ сорвалось облачко пара и тут же осело конденсатом на стекле. Она задумчиво вывела пальцем букву «С» и обвела ту сердечком… А потом еще несколько раз она тайком от отца возвращалась к дому Семена, надеясь его застать. Но парень будто исчез. И только через три дня Дуня узнала от Юльки, что Семена вызвали на допрос в милицию. Вот так… Их не вызывали, а его – да!

Дуня помчалась к отделению, но там ей сказали, что Краснов уже давно ушел. Тогда она вызвала к такси и в очередной раз поехала к его дому. Заколотила в хлипкую дверь. Семен открыл, когда Дуня уже потеряла всякую надежду на это. Она застыла, прижив к груди руку, чувствуя, как внутри, один за другим, обрываются натянутые до предела нервы.

– Сема! Семен… – она шагнула вперед, оттесняя его с прохода. Обхватила ладошками лицо. – Ты куда делся?! Я тебя несколько дней ищу-у-у. – И заплакала. Горько. Совсем некрасиво. Зная, что на глазах у него покрывается отвратительными красными пятнами – такой уж была особенность ее кожи, но почему-то уже совершенно о том не переживая.

– Эй! Ты чего? – Краснов даже, кажется, испугался. Отступил под ее напором… Коридорчик был крохотный, и почти сразу он уперся спиной в стену. Да так и застыл между этой самой стеной и Дуней, что, потеряв всякий контроль над собой, уткнулась носом ему в грудь и заплакала еще горше. – Ты чего? – повторил сипло.

– Ничего! Ничего… Просто переживала.

– За меня?

– За тебя! Мы все-все рассказали. И про стаканчики, и про то, что ты не м-мог ничего украсть. Слышишь? Никто из наших этому не поверил, – обжигая его грудь дыханием, затараторила Дуня и оборвалась. Замолчала. Потерлась о него. Губами, щекой, всем лицом сразу. Всхлипнула.

– Ну, все! Все… Я понял. Не реви.

– Не могу. Я… не могу без тебя, кажется. Ладно, когда ты рядом. И я знаю, что все у тебя в порядке, а совсем другое дело, когда… вот так, пропадаешь… И никто не знает, никто не может сказать, где ты? Как ты? Я не могу… – Дуня запрокинула голову и уставилась на Семена. Тот шумно сглотнул.

– Да я как бы… ничего. Я… – Дуня кивнула, тяжело дыша, прижалась к его груди лбом. И снова потерлась. На этот раз мучительно приоткрытым ртом. – Дунь… Прекрати. Ты хоть представляешь, что со мной делаешь?

– Нет. Но ты можешь мне рассказать. Если хочешь.

– Хочу! Я, черт… Я всего хочу. Только… Ну, не для меня ты, понимаешь?!

– Это мне решать! Скажи, я тебе нравлюсь? Хоть немного нравлюсь? Скажи! – она его даже встряхнула.

– Нравишься… – с мукой в голосе признался Краснов. Дуня медленно выдохнула. Едва касаясь пальцами, провела вверх по его рукам, спустилась в обратном направлении и, нащупав край застиранной майки, потянула. Чертыхаясь, Семен помог ту с себя стащить. На секунду они с жадностью уставились друг на друга, перед тем как нырнуть в неизвестность. Напряжение между ними было невыносимым. Оно потрескивало в воздухе, давило на виски. Не выдержав, Дуня опустила взгляд и… застыла:

– Это что? – дрожащими пальцами коснулась кровоподтеков на его ребрах.

– Ничего…

– Это не ответ!

– Зато это – лишнее доказательство того, что ни черта у нас с тобой не выйдет! – Не на шутку разозлившись, Краснов отошел на шаг и что есть силы ударил кулаком в стену. – Не выйдет! Не выйдет, черт его все дери, – рычал он, сбивая в кровь костяшки.

– Почему? – всхлипнула Дуня.

– Потому что наши доблестные менты глаз с меня не спускают. Не удастся повесить кражу телефона – они придумают что-нибудь еще. Это только вопрос времени.

– Из тебя… – Дуня в ужасе отшатнулась, – пытались выбить признательные показания?

– Ну, как выбить? Пока разок ткнули дубинкой в бок.

Дуня сделала несколько глубоких вдохов. Обвела взглядом тесный угрюмый коридорчик, который давил на нее со всех сторон. Или что-то другое давило… Делая ее нахождение здесь абсолютно невыносимым.

– Собирайся, – прошептала она.

– Куда? – изумился Семен.

– Мы пойдем к отцу.

– Зачем?

– За помощью. И не смей даже заикаться о том, что она тебе не нужна.

Глава 14

Юльке было плохо. Может быть, она умирала. А что? Наследственность у нее была – хуже не придумаешь. Ее отец умер в тридцать два от саркомы почки. Сгорел буквально за пару месяцев. И верней всего было предположить, что она повторяла его судьбу. Никак иначе Караулова не могла объяснить того, что с ней происходило. Вот уже сколько недель кряду ей нездоровилось. А сейчас у неё так сильно кружилась голова, что мяч, летящий прямиком на нее, в какой-то момент стал двоиться перед глазами. И нет, чтобы его отбить, Юлька замерла. Ей казалось, что все происходит, как в замедленной съемке, и у нее впереди еще куча времени. Но, конечно, это было не так. Прежде чем все вокруг заволокла черная пелена, Юлька успела заметить бегущую наперерез мячу Дуню. Мелькнула мысль, что она слишком маленькая, чтобы отбить подачу Сандаловой. И на этом все… Караулова отключилась.

– Юлька! Юль… Ты как? – пропыхтела Дуня, с трудом удерживая на себе отяжелевшую подругу. Остальные ребята, заподозрив неладное, остановили игру и потянулись к ним.

– Я нормально.

– Точно? По тебе и не скажешь.

– Голова закружилась. Наверное, слишком резко дернулась. Вот и все.

– Тогда тебе лучше присесть.

Из противоположного конца зала к ним, прихрамывая, мчался обеспокоенный физрук. Ударяя баскетбольным мячом об пол, подоспел и Быков. Юльке от этого тарахтения стало только хуже. К горлу подкатила тошнота.

– Мне нужно… нужно… – Не договорив, она вскочила и метнулась к раздевалкам. Но понимая, что до них не дотянет, толкнула первую попавшуюся на пути дверь. Та вела в пыльную подсобку, где хранился спортинвентарь – разобранные гимнастические снаряды, козлы, мячи и древние маты. Была здесь и небольшая посеревшая от времени раковина. Куда Юльку и вывернуло.

– Да уйдите вы все! Ничего не произошло! – повторяла Дуня, грудью защищая вход в подсобку и тем самым давая Юльке время, чтобы прийти в себя. Дрожащими руками та включила кран, из которого все-таки потянулась тонкая струйка мутной воды. Набрав полные пригоршни, Караулова плеснула себе в лицо. А после без сил упала на сложенные стопкой маты. Рука безвольно соскользнула в нишу между ними и прохладной стеной. Там Юлька и нащупала случайно…

– Дуня! Глянь, что я нашла!

Дуня захлопнула дверь перед носом у Быкова и, подслеповато щурясь, уставилась на зажатый в руке Карауловой…

– Телефон?

– Ага.

– Похож на тот, что был у Клеточки?

– Еще как похож.

– Я сбегаю за Ольгой Петровной! Сюда никого не впускать! – распорядилась Дуня. Караулова понятливо кивнула. Но уже через пару минут в подсобку набилось столько народу, что стало абсолютно не продохнуть. Юлька старалась дышать глубже, но это помогало мало. В воздухе стоял характерный кислый запах рвоты. До которого, впрочем, никому, кроме неё, не было дело.

– И где ты его нашла? – сощурилась Рюмочка, разглядывая телефон.

– Прямо здесь. Он завалился между матами и стеной. – Отведя взгляд, Юлька пнула стопку матов ногой, прекрасно понимая, что за этим вопросом прилетит следующий – как так получилось, что она вообще оказалась в подсобке. В том, что умирает, Караулова матери сознаваться не хотела. Не желая причинять той боль и до последнего оттягивая момент обследования, результатов которого Юлька боялась, как огня.

– И как же он там оказался? – Ольга Петровна обернулась, впиваясь взглядом в запыхавшуюся биологичку.

– Понятия не имею, – пролепетала та.

– А у меня, кажется, есть идея… – Кешка Коган наклонился и подхватил до того ни кем не замеченный квадратик.

– Что это? – сощурилась Ольга Петровна.

– Упаковка… эм… от контрацептива.

Глаза Рюмочки нужно было видеть! Быстро выхватив фольгу из рук ученика, та зажала ее в кулаке и, как воришка, спрятала за спиной руку.

– Думаю, Анастасия Сергеевне и Иван Иваныч так э-э-э… увлеклись, что потеряли оба эти предмета, – добавил Кеша сладким от сочащегося из него яда голосом.

– Иннокентий! Немедленно прекрати наговаривать… Наговаривать на…

– Почему сразу наговаривать? Я видел это своими глазами. И готов подтвердить, если придется, в милиции. Вы же, наверное, обратитесь туда? Ну, чтобы дело закрыть. И снять с Семена подозрение в краже, – глаза Тамерлана холодно сверкнули.

Юлька открыла рот. А ведь и правда! Там действительно говорил, что видел обжимающихся Клеточку и Стакан Стаканыча. Точнее, писал. У нее даже имелось тому документальное подтверждение от нужной даты. Если их переписку в аське можно этим самым подтверждением считать.

– Это что же получается? Вы… Вы сами свой телефон и потеряли?! – Дуня подперла бока кулаками и пошла, пошла на Клеточку, будто хотела ей вмазать, ну, или, на худой конец, ту встряхнуть…

– Ничего я не теряла! – побагровела Клеточка. – Нет, вы только посмотрите, что происходит! Да эти маленькие дряни просто сговорились…

– Анастасия Сергеевна, держите себя в руках! – процедила Ольга Петровна. И после ее слов в тесной комнатушке воцарилась ну просто звенящая тишина. Нарушаемая разве что шумным дыханием Клеточки. Тогда у матери не оказалось времени, чтобы как следует допытать Юльку о том, что случилось конкретно с ней. Ее вниманием целиком и полностью завладела ситуация в целом. Выволочку получили и Клеточка, и Стакан Стаканыч. По-хорошему, конечно, их следовало увольнять. Да не просто так, а с волчьим билетом. Но был март месяц. До окончания учебного года оставалось всего ничего. Найти им замену в это время было практически невозможно. Это понимали все. Поэтому никто особенно не удивился, когда на следующий день и Анастасия Сергеевна, и Иван Иваныч вышли на работу. Интрига заключалась в другом. Ребята гадали, заставят ли Клеточку извиняться. Семен утверждал, что ему эти извинения по барабану, и успокаивающе поглаживал руку Дуни, которую от случившейся несправедливости буквально трясло. Остальные реагировали хоть и не так эмоционально, как Степанова, все же жаждали справедливости. Это чувство было настолько острым, что когда Клеточка пришла на урок и начала его вести, как ни в чем не бывало, просто встали и в знак протеста вышли из класса. И, может быть, никогда потом, в своей взрослой жизни, они не чувствовали себя такими свободными, как тогда. Ведь на их стороне была не только правда, но и отсутствие страха, который смог бы заставить их замолчать из чувства самосохранения или по какой-то другой причине.

Они толпой подались на пляж и просидели там до самого вечера. Болтая ни о чем, делясь планами на жизнь, вспоминая смешные истории из общего прошлого и весело хохоча.

Потом об их выходке узнали родители. Некоторым из ребят, конечно, досталось. Но в основном те отнеслись с пониманием к их демаршу.

– Тэбе нельзя прапускать быологию! Тэбе по ней экзамэн сдавать! – бушевал Рубен.

– Я не буду сдавать биологию, – прошептала Мариам.

– Что?

– Я не буду сдавать биологию. Потому что я не хочу поступать в медицинский! Я не хочу быть стоматологом. Я… я лучше застрелюсь! Вот что. – Мариам вскочила с дивана, очень явственно ощущая, как вместе с прорвавшимися наружу слезами с души скатывается лежащий на ней неподъемный груз. Она так долго боялась признаться родителям в том, что их планы совершенно не совпадают с ее собственными, что теперь, когда она это сделала, не почувствовала ровным счетом ни-че-го. Ни страха, ни вины, ни желания тут же пойти на попятный.

– Застрелюсь? Это что вообще за разговоры? – испугалась Лали.

– А что мне остается, когда вы все за меня решили? – Мариам всхлипнула, ее телом прошла волна – предвестник зарождающейся истерики.

– Твои сестры…

– Я – не мои сестры! Я не хочу всю жизнь ковыряться в чужих зубах. Я хочу быть ресторатором! Хочу продолжить дело моего отца, деда и прадеда!

– Но ты ведь не малчик, Мариам. Ты не можешь работать в шашличной.

– Да. Я не мальчик! И работать в шашлычной я не собираюсь.

– Тогда как ты будешь продолжать дело предков? – ласково улыбнулась Лали.

– Я превращу наше кафе в лучшее заведение на всем юге! Вот как. В самое-самое лучшее… Там будут скатерти и люстры. Устрицы и отличное вино. А если нет, то…

– Застрелишься. Это мы поняли.

– Устрыцы?! Толко чэрэз мой труп. Это что за еда такая?! Так, какые-то сопли, ей богу…

– Помолчи, Рубен! Не видишь, нашей девочке плохо! Пойдем, моя хорошая, расскажешь, что ты задумала…

Рубен открыл было рот, чтобы высказать этим невыносимым женщинам все, что думает. Горячий темперамент горца давал о себе знать – эмоции так и рвались наружу. Но Лали… Его обожаемая Лали изогнула бровь. И Рубен понял, что прямо сейчас ему лучше будет заткнуться. И не будить сидящего в этой хрупкой женщине демона, которого за двадцать пять лет счастливой совместной жизни ему доводилось видеть всего пару раз.

Нет, устрицы… Это ж надо! Чем ей шашлык-то не угодил?!

А в доме Карауловых на повестке были вопросы совершенно другого порядка. Отчитав Юльку за прогул, мать переключилась на еще более опасную тему. Как часто ее тошнит? Сколько это продолжается? И есть ли основания думать, что всему виной Ромка Быков?

На этом вопросе Юлька капитально зависла.

– В каком это смысле?

– У вас с ним было?

Юлька сглотнула, ощущая, как ее щеки заливает румянец. Опустила взгляд на сложенные на столе руки. Мать нависала над ней, как гестаповец на допросе. И сверлила… сверлила взглядом. И никогда еще, никогда в целой жизни Юльке не было так неуютно и стыдно. Будто она и впрямь совершила что-то ужасное.

– Я не могу быть беременна. Если ты, конечно, об этом.

– Пока все указывает на обратное! Я повторяю вопрос – у вас с Быковым что-нибудь было?

– Да, – выдохнула Юля. – Но, мам… Мы же не идиоты, и каждый раз предохранялись. Поэтому выдохни, пожалуйста. На тебя страшно смотреть. Я не беременна, мама. Точка.

Ольга Петровна нащупала стул за спиной и тяжело на него опустилась. Нет, она не была пуританкой и такой уж отставшей от жизни. Долгие годы работая с детьми, она прекрасно понимала, что рано или поздно они все же взрослеют. Просто она не была готова узнать об этом вот так. Зачем только спрашивала?

– Юля, а месячные у тебя когда в последний раз были?

Очередной вопрос матери застал Юльку на пороге гостиной. Она-то считала, что их разговор окончен, а тут… А фиг его знает.

– Не помню, – буркнула Караулова и уже далеко не так уверенно взглянула на мать. Та растерянно пригладила волосы.

– Так, ладно. Думаю, лучше сделать тест.

– Мама…

Но Юльку уже никто не слушал. В чем была, мать выскочила в коридор. Натянула плащ, сунула ноги в ботинки и умчалась, взглянув напоследок на Юльку так… разочарованно, что она заревела, едва за той захлопнулась дверь.

На негнущихся ногах Караулова вернулась в гостиную. Упала в кресло, напряженно вспоминая минувшие два месяца с тех пор, как у них с Ромкой все и случилось. Матери она не врала. Он действительно предохранялся. Вот за эту мысль ей и следовало держаться. Но как? Если чем больше она думала в этом направлении, тем явственней становилось, что…

– Две полоски означают положительный результат.

Юлька бестолково уставилась на свой тест. С двумя яркими параллельными полосками. Мать, все больше истеря, дернула ее за руку:

– Ты слышишь?! Положительный результат! Господи боже, за что мне это?! Ты представляешь, что будет?!

Выдернув ладонь из захвата матери, Юлька опустилась на крышку унитаза.

– Так… Нужно все сделать быстро. Чтобы никто не узнал. Я подумаю, с кем можно договориться… – бормотала Ольга Петровна, будто бы впав в безумие.

– О чем?

– Как это, о чем?! О том, чтобы решить эту проблему! Срок еще маленький. До выпуска почти четыре месяца, экзамены, поступление на носу…

– Сначала я должна поговорить с Ромой.

– Ты спятила?! Да я тебя к этому деревенскому увальню и близко не подпущу! Пусть только покажется мне на глаза, я его…

– Прекрати, мама! Хватит! Я не хочу этого слышать. – Юлька обхватила себя дрожащими руками. Если честно, она прекрасно понимала, что ее мать, как бы это ужасно ни прозвучало, во многом была права. Но в то же время… Господи, она в самом деле беременна!

– Ах вот оно что! Не хочешь слышать… А опозориться ты хочешь, я правильно понимаю? И заодно опозорить меня.

– Тебя только это волнует? – с ресниц Юльки закапали слезы. Стараясь не зареветь в голос, она диковато осмотрелась в поисках телефона. Найдя тот, набрала дрожащими пальцами номер Романа.

– Ром… Рома… Ромочка, ты можешь сейчас прийти? Пожа-а-алуйста, Ромка, ты можешь?