Kitabı oku: «Либерализм – Госкапитализм – Социализм. Для тех, кто хочет лучше понять экономику», sayfa 7
Дискуссия о меркантилизме
Экономический рост, в соответствии с Адамом Смитом, базируется на идее глобализированной коммерции, так как европейская экономика всегда развивалась на внешней торговле как основном генераторе нового богатства167. Однако еще со времен Римской империи европейские торговцы и государственные деятели были недовольны тем, насколько много золота и серебра утекает в Азию в обмен на специи и другие привлекательные товары, так как азиаты не особо были заинтересованы в европейских товарах. Если бы такая ситуация продолжалась долго, то это бы угрожало демонетизацией европейской экономики, подняло бы процентные ставки, усложнив кредитование, повысило бы налоги и привело бы к экономическому и социальному напряжению. В свое время генуэзцы и венецианцы нашли решение этой проблемы, продавая рабов на Восток, а голландцы, развив региональную торговлю в Азии и предотвратив утечку драгоценного золота и серебра.
Однако эта проблема неоднократно вызывала много споров и дискуссий в средневековой Европе, создавая повод для развития экономических теорий, а порой даже являясь причиной войн и международных конфликтов. Английский мыслитель Томас Мун писал в своей книге «England’s Treasure by Forraign Trade» («Сокровища Англии от иностранной торговли») в 1630 году, что богатство Англии увеличивается «когда мы… продаем иностранцам больше каждый год, чем мы потребляем их по стоимости168». Как и многие другие экономисты и философы того времени, он продвигал инициативу увеличения экспорта и ограничение импорта тарифами и другими барьерами.
По мере развития европейской торговли все большего количества золота – «товара всех товаров», и серебра требовалось для рынка. Испании повезло с двумя большими горами серебра в Потоси и Гуанохуато, однако это ей, в конце концов, не помогло. Всем остальным странам необходимо было что-то продавать – будь то сырье или произведенные товары, для поддержания положительного торгового баланса и притока богатства. Еще одной возможностью, конечно, был грабеж, как это практиковала Англия со своими «морскими псами» Дрейком и Кавендишем в XVI веке, однако это было рискованно и не могло продолжаться долго. Таким образом, продвижение экспорта было наилучшим решением, которое, к тому же, стимулировало внутренне производство и создавало рабочие места, в то время как ограничение импорта препятствовало развитию других стран, что также стало важным фактором международной конкуренции.
В своей основной форме меркантилизм предполагал, что экономическая деятельность должна быть подчинена целям государственного строительства, государственной безопасности и развития военной мощи. Одно из ключевых допущений меркантилистов состояло в том, что количество богатства в мире постоянно, и доля страны могла быть увеличена только за счет уменьшения доли других169.
Английское государство отличилось в этом больше всех. Начиная с Ганзейской торговли в XIII веке, как описано выше, Англия всегда агрессивно отстаивала свою меркантилистскую политику не только продвижением своего экспорта, но и подключая свою военную силу для целей принуждения других170.
Знаменитый автор «Робинзона Крузо» Даниэль Дефо в своем экономическом труде «A Plan of the English Commerce» (План английской коммерции, 1728) описывал, как английские монархи, в частности Генрих VII и Елизавета I, использовали протекционизм, субсидии, предоставление монопольных прав, поддерживаемый правительством промышленный шпионаж и другие методы для развития английской шерстяной индустрии, которая в то время была очень технологичной отраслью для Европы171. До этого, Англия была довольно отстающей от соседей страной и экспортировала сырую шерсть в Нижние страны, которые, перерабатывая эту шерсть, сами извлекали большую прибыль. Англичане были очень настроены изменить эту ситуацию в свою пользу.
Другой британский государственный деятель Роберт Уолпол, ставший премьер-министром, говорил: «Это очевидно, что ничто так не увеличивает государственное благосостояние, как экспорт произведенной продукции и импорт иностранного сырьевого материала172».
Протекционистская политика Англии позволила ее производителям своевременно «встать на ноги» и хорошо подготовиться к международной конкуренции. Страна оставалась очень протекционистской почти до середины XIX века. Например, в 1820 году средняя ставка тарифа на импорт произведенной продукции составляла около 50%, по сравнению с 6—8% в Нижних странах, 8—12% в Германии и Швейцарии и 20% во Франции173.
Однако, благодаря своей промышленной революции необходимость в протекционизме стала отпадать, так как британская текстильная промышленность стала конкурентной даже без протекционного регулирования. Протекция теперь даже становилась контрпродуктивной, так как портила производителей и делала их неэффективными. Таким образом, именно теперь в британских интересах было продвижение концепции свободной и открытой торговли во всем мире. Британские производственники стали продвигать в своем парламенте отмену ограничительных барьеров, и в том числе т.н. «Пшеничные законы» (Corn Laws), так как импорт дешевого зерна позволял поддерживать низкие зарплаты для рабочих и удерживать высокие прибыли174.
Наблюдая за Британией, Франция, конечно же, тоже пыталась выработать свою меркантилистскую политику и даже заметно преуспела. Расцвет французского меркантилизма ассоциируется с именем Жана Батиста Кольбера, министра финансов (1665—1683) при короле Людовике XIV.
При Кольбере французское правительство стало серьезно заниматься экономикой. Кольбер структурировал государственный бюджет и реформировал государственное управление; приглашал иностранных ученых, инженеров и различных мастеров для модернизации французской экономики; начал развивать инфраструктуру Франции, расширив улицы, каналы и порты, а также основал Французские Восточную и Западную Индийские компании для развития колониальной политики. Как и другие меркантилисты, Кольбер уделял первостепенное значение протекционистской торговой политике, субсидированию индустрии и повышению импортных тарифов. Например, в 1666 и 1667 годах Кольбер запретил импорт английских шерстяных товаров, подняв тарифы до 100%, что привело к продолжительным торговым войнам с Британией175. Кольбер остался одним из самых выдающихся государственных деятелей в истории Франции, чья политика уже после него, во многом, сделала Францию крупнейшей и доминирующей державой континентальной Европы.
Меркантилизм и протекционизм приобрели особую актуальность и в молодой Американской республике после революции 1776—83 годов. Благодаря прагматичной политике некоторых первых государственных деятелей, импортные пошлины финансировали до 90% деятельности американского правительства до принятия подоходного налога176.
Американские дебаты
Под властью Великобритании первые американцы сполна ощутили на себе, что значит быть колонией, особенно в торгово-экономических отношениях. Протекционистская политика Роберта Уолпола наложила жесткие ограничения на развитие американского колониального производства. Британцы
стремились быть абсолютно уверенными, что колонисты будут заниматься только основными сырьевыми товарами и никогда не вырастут до уровня конкурентов для британских производителей. Таким образом, американские колонисты должны были оставить все попытки заниматься прибыльными «высокотехнологичными» производствами, чтобы только Британия могла быть на переднем крае мирового развития177.
Британцы даже субсидировали производство американского сырья, которое затем должно было экспортироваться в Англию: продовольствия – для поддержания низких зарплат, и хлопка для растущего аппетита британской текстильной промышленности.
Рекомендуя свободную торговлю американцам, некоторые были убеждены, что помогают им. В своей книге «Wealth of Nations» (Богатство наций) Адам Смит искренне советовал американцам не развивать собственное производство. Он утверждал, что любые попытки «остановить импорт европейских произведенных товаров» могут «препятствовать, а не способствовать прогрессу их страны на пути к настоящему богатству и величию». Многие американцы соглашались, включая Томаса Джефферсона, первого государственного секретаря и третьего президента178.
Другие американцы, тем не менее, не были согласны и спорили, что их страна должна была развивать собственное производство, чтобы стать сильнее и конкурировать на международном рынке. Во главе этой группы стоял Александр Гамильтон – один из отцов-основателей США и первый секретарь казначейства.
В своем известном Докладе о производстве («Report on Manufactures»), который он представил Конгрессу в 1791 году, Гамильтон сформулировал свои основные экономические принципы, во многом основанные на меркантилизме, и которые учитывали исторический опыт протекционистской Британии и реформы Жана Батиста Кольбера во Франции. Эти принципы Гамильтон воплотил в так называемой «Американской системе», основная идея которой заключалась в приоритете национальной экономики и ее защите соответствующей протекционистской политикой. И, конечно же, открыто декларируя свои принципы, Гамильтон понимал, что идет вопреки общепринятой доктрине самого знаменитого в мире экономиста Адама Смита.
В своем «Докладе о предмете производств» (Report on the Subject of Manufactures) для Конгресса США Гамильтон предложил набор мер для индустриального развития своей страны, включая защитные тарифы и запрет импорта; субсидии; запрет экспорта на ключевые сырьевые товары; либерализацию импорта на промышленные компоненты; призы и патенты для изобретений; регулирование стандартов продукции; а также развитие финансовой и транспортной инфраструктуры. Хотя Гамильтон и предупреждал об опасностях чрезмерного использования такой политики, тем не менее, они были довольно «еретичными» рекомендациями. Если бы он был министром финансов развивающегося государства сегодня, то МВФ или Всемирный Банк, безусловно, отказали бы в предоставлении кредита его стране и лоббировали бы его отстранение от должности179.
Основываясь на принципах меркантилизма и вопреки классической экономике, «Американская система» Александра Гамильтона состояла из трех компонентов: (1) протекция американской промышленности тарифами и субсидиями; (2) государственные инвестиции в инфраструктуру; и (3) учреждение национального банка для продвижения единой национальной валюты.
Гамильтон восхищался британской системой государственных финансов, которая много раз доказывала свою эффективность в XVIII веке. Она позволила Британии преобладать в любой конфронтации с любым противником, в частности, с Францией, как в Европе, так и в Северной Америке. Гамильтон хотел скопировать все самые лучшие аспекты британской системы для Соединенных Штатов и даже усовершенствовать их, «сделав Федеральное правительство основным акционером Банка Соединенных Штатов, при этом сохраняя федеральные земли на западе в качестве резервного ресурса для финансирования нового правительства»180.
Гамильтон считал, что центральный банк, выпуская национальную валюту, заменит золото и серебро, и будет поддерживать развивающуюся национальную экономику. Соединенные Штаты должны были учредить национальный банк для обеспечения стабильного потока кредита в экономику. Такая монетизация должна была бы увеличить деловую активность без необходимости полагаться лишь на экспорт для увеличения денежного предложения. Также Гамильтон верил, что банк может усилить национальное правительство, кредитуя его казначейство, а также взяв на себя военные долги государства181.
Концепция Гамильтона о централизованном банке была принята в 1791 году, и новый банк, организованный по модели Банка Англии, получил лицензию на 20 лет, работая под управлением федерального правительства и частных лиц. Кроме государственных финансов, Гамильтон думал создать также и коммерческий банк для обеспечения капиталом новых предприятий и развития национальной экономики. То есть, хотя Первый банк США и напоминал сегодняшние центральные банки, он также и отличался существенно, предлагая коммерческие кредиты, чего современные центральные банки не делают.
Однако учреждение банка не прошло гладко. Многие считали, что создание такого центрального банка выходит за рамки правомочий, дарованных правительству Конституцией Соединенных Штатов. Многие конгрессмены опасались, что банк будет обладать монополией на эмиссию денег и предпочитать интересы промышленного Севера, а не аграрного Юга. В 1811 году эти оппоненты отказались продлевать устав Первого банка США.
Однако вскоре, финансовые проблемы государства и инфляция в результате Войны 1812 года снова привели к необходимости создания национального банка, так как растущий федеральный долг не оставлял иных удобных решений. Устав Второго банка Соединенных Штатов был смоделирован по образцу первого, однако теперь он функционировал больше как банк-регулятор, храня в резерве банкноты других коммерческих банков и не позволяя им выпускать слишком много банкнот. Роль Второго банка в экономике возросла, так как теперь он также стал выдавать займы банкам штатов.
Тем не менее, как и Томас Джефферсон, 7-й президент США Эндрю Джексон начал противостоять идее центрального банка, утверждая, что институт с такой большой властью может быть подвержен коррупции, попав под контроль могущественных элит, и станет неуправляемым для государства. И Джексон не был абсолютно неправ:
Банк начал выдавать займы тем законодателям, которые поддерживали его. Сенатор Дэниел Вебстер писал президенту Банка жалобу: «мой счет не был обновлен как обычно» и угрожал, более не защищать интересы Банка пока ему не вышлют денег182.
Еще одной проблемой для Джексона было опасение, что все еще слабая американская банковская система может попасть под контроль уже сильных европейских банков, которые будут манипулировать американскими экономическими интересами и, в конце концов, угрожать американскому суверенитету.
Среди коммерческих банков Ротшильды инвестировали в акции и облигации Банка Луизианы, Коммерческого Банка Олбани, Торгового Банка Балтимора и Союзного Банка Флориды. Кроме того, Баринги инвестировали в Нью-Йоркский Банк коммерции. В общем, британцы приобрели доли в капитале, по крайней мере, 10 банков, расположенных в 5 штатах, включая 27-процентную долю Банка Жирар в Филадельфии. Голландские капиталисты инвестировали в 5 других банков Нью-Йорка, Луизианы и Флориды. Отчет штата Луизиана 1837 года сообщал, что иностранцы инвестировали в 12 из 16 банков штата и контролировали 52% банковского капитала штата183.
Став президентом, Эндрю Джексон все-таки смог закрыть Второй банк США, не продлив его лицензию в 1836 году. Тем не менее, желание Александра Гамильтона сделать Соединенные Штаты Америки такой же сильной державой как Великобритания на основе сильной финансовой системы, в конце концов, было реализовано спустя век. Гамильтон даже понимал опасения Джефферсона и Джексона, однако, видел во власти таких элит полезную необходимость.
Историк Артур Шлезингер видел в Гамильтоне «прислужника богатеев»184. Сравнивая его и Джона Куинси Адамса, 6-го президента США, он писал:
Оба, Адамс и Гамильтон, были, конечно же, Федералистами. И оба принимали взгляды Хьюма о человеческой природе, выраженные в цитате, которую любил приводить Гамильтон: «При оценке любой системы государства… каждый человек должен рассматриваться как плут; которым двигает только лишь его частный интерес. По этому интересу мы должны управлять им, и посредством этого интереса должны заставить его сотрудничать во имя общественного блага, несмотря на его ненасытную скупость и амбиции»… Гамильтон был готов довериться «богатым и родовитым»… Он верил, что «никакой план не может быть успешным, если не объединит интересы богатых и интересы государства». Адамс, с другой стороны, имел небольшой выбор между алчными богатеями и голодной беднотой. Он писал… «равные законы никогда не стоит ожидать: они будут писаны большинством для ограбления нескольких богатых, или влиятельными для обирания большинства бедных». Адамс, таким образом, считал, что общественная конституция должна принять во внимание деление, порожденное неравным распределением имущества и обеспечить безопасность обоих классов, предоставив каждому палату в законодательстве.
Философия Адамса могла, вероятно, создать социальную ответственность, но экономическую стагнацию; философия Гамильтона же создать социальную безответственность, но экономический прогресс185.
Гамильтон искренне верил, что, как и в Британии, для сильных Соединенных Штатов необходимо, чтобы богатство было сконцентрировано в руках небольшой элиты. Он считал, что подавляющее большинство народа слишком невежественно и неспособно играть значительной роли в государственном процессе. Народ, он считал, «беспорядочен и неспособен понимать, что правильно»186.
Второй инициативой Гамильтона в его «Американской системе» были правительственные инвестиции в инфраструктуру, что также было прогрессивно. Например, проект строительства Канала Эри (Erie Canal), который строился в 1817—1825 годах, стал одним из успешных ранних инфраструктурных проектов США. Финансирование строительства было реализовано через выпуск 20-летних облигаций в 1817 году штатом Нью-Йорк на 200000 долларов под 6% годовых. Однако, уже в 1821 году пошли доходы от сборов с завершенных секций канала и к 1825 году сборы существенно превзошли процентные платежи по долгу187. Проект Канала Эри в свое время абсолютно подтвердил превосходство развития финансовизации американского государственного строительства.
«Американская система» Гамильтона впоследствии сильно повлияла на немецкого экономиста Фридриха Листа, который, приняв во внимание основные принципы Гамильтона, сформулировал свою концепцию «Национальной системы» для растущей тогда Германии, послужившей также для организации немецкого Таможенного союза «Zollverein» – торгово-экономического объединения германских земель, защищенного снаружи. История показала ему, что промышленное развитие является ключом к «производственному капиталу, богатству и национальной мощи», а протекция является ключом к промышленному развитию. Лист писал: «Менее развитые страны должны сначала развиться искусственными методами до такого уровня, до какого английская нация была искусственно поднята»188.
Однако, несмотря на то, что Гамильтон предложил почти готовую экономическую стратегию для США, его видение не получило широкой поддержки в Конгрессе, где доминировали южные плантаторы, не заинтересованные в развитии американской промышленности. Как было описано выше, промышленная революция в Британии и возросший спрос на хлопок сделали его экспорт очень прибыльным, и южанам было невыгодно что-либо менять в этой ситуации. Им также было удобно импортировать качественную производственную продукцию из Европы по низким ценам, а это не могло стимулировать внутреннее американское производство. Даже Томас Джефферсон активно поддерживал такую экономическую линию, сам будучи плантатором, так как для него идеальное общество основывалось на сельскохозяйственной экономике с самоуправляемыми фермерами189.
Южные аграрные штаты, предпочитающие свободную либеральную торговлю, постоянно пытались снизить тарифы, в то время как Северные индустриальные штаты, стремившиеся развивать промышленность, пытались держать их высокими для протекции своих «молодых отраслей» («infant industries») – именно этот принципиальный конфликт и стал основной причиной американской Гражданской Войны 1861—65 годов. Избравшись на пост президента, Линкольн, принципиальный сторонник индустриализации страны, смог поднять промышленные тарифы до их самого высокого уровня, которые держались так еще долго после войны. Тарифы на производственный импорт оставались на уровне 40—50% до Первой Мировой войны, и были самыми высокими среди всех стран в мире190.
Однако, такая экономическая причина казалась не совсем удобной для самой кровопролитной войны, где погибло больше всего простых американцев, и была сложноватой для понимания обычных граждан, поэтому населению больше запомнился «аболиционизм», т.е. движение за отмену рабства. Экономика южан сильно зависела от эксплуатации рабов, которые приносили огромные прибыли плантаторам на полях хлопка и сахарного тростника. Поэтому северянам было выгодно поддерживать движение аболиционистов для подрыва экономики южан – права чернокожих, на самом деле, мало кого интересовали, так как реальную свободу и права чернокожее население получило только спустя целое столетие, и больше ассоциировалось с движением Мартина Лютера Кинга в 1960-х годах.
