Kitabı oku: «О, я люблю тебя», sayfa 5

– Знаешь, ты прав. Просто… Я не знаю, как мне реагировать. Я просто думал, что это само собой разумеется. Ну, что нельзя спать с бывшими девушками своих друзей.

– Кем разумеется?

– Кем? Не знаю. Просто это… Это, что ли, такие правила у друзей.

– Извини. Я ни с кем до тебя особо и не дружил. Не знал, что есть такие правила. И потом у тебя ведь тоже были девушки после того, как вы с Викой расстались. Возможно, с некоторыми из них я тоже спал.

Он как будто просчитывает вероятности подобных совпадений, все еще продолжая втирать соус в скатерть.

– Знаешь, даже если и так, то я не знал этого. Кроме того, тебе это, на самом деле, все равно.

– А тебе, видимо, нет, – этот разговор начинает меня утомлять.

– Конечно, нет!

Не знаю зачем, но я все же пытаюсь достучаться до разума Михи.

– Послушай. Мы переспали всего один раз. Кстати, после секса мы обсуждали ваше расставание и, мне хочется верить, что я смог объяснить ей, насколько она была не права в том, что бросила тебя тогда.

– О, значит, мне еще и благодарить тебя нужно за то, что ты ей вправил мозги?! – распаляется Миха.

– Я просто высказал ей свою точку зрения. Я не преследовал никаких конкретных целей. В любом случае, я хотел сказать другое. То, что случилось в сентябре, не может помешать вашим отношениям сбыться. Понимаешь?

Он молчит. И я улучаю момент, чтобы доесть свой салат и допить мохито. У меня появляется жуткое желание заказать еще выпить, но что-то мне подсказывает, что сейчас это будет неуместно.

– Ты прав, – наконец произносит Миха. – На наших отношениях с Викой этот инцидент никак не должен сказаться. Мало ли у кого что было в этот период. Но вот, как это отразится на наших отношениях с тобой, я не знаю.

– Что, тебе больно будет видеть меня, потому что ты будешь представлять, как я делал это с ней? – этот романтический бред почему-то первым попадает мне на язык, но по лицу Михи я понимаю, что попал в самое сердце. Мы с ним очень разные. Он достает портмоне – и кладет на стол купюру в 2 раза превышающую стоимость нашего ужина. Я пытаюсь представить, каково это испытывать такую сильную ревность? Или хотя бы ревность в принципе? Но это чувство мне совсем не знакомо. Я воскрешаю в себе чувства, которые испытывал в период влюбленности. Ревность, наверняка, должна быть столь же неприятна. И я начинаю понимать, почему Миха так сильно хочет сейчас уйти и никогда, возможно, не видеть меня вновь.

– Извини. Мне нужно время. Сейчас я просто физически не могу это обсуждать, – он одевает куртку и направляется к выходу. Потом неожиданно разворачивается и спрашивает:

– Зачем ты рассказал?

– Я думал, это все равно когда-нибудь всплывет.

– Вика бы никогда не сказала, – произносит он с досадой. – Ты бы даже и не знал, как она выглядит, если бы мы тогда случайно не встретились в театре.

– Да уж. Наши отношения – всего лишь цепь случайностей, – но я не думаю, что он это слышит, потому что в этот момент он снова резко разворачивается и практически выбегает из ресторана.

__________

Я звоню маме, чтобы поздравить ее с 8 марта. Она благодарит меня и приглашает на праздничный ужин. «Посидим в тихом семейном кругу. Только ты, мы с папой и Леночка».

– Она все еще живет с вами?

– Да. Мы с папой подумали, что твоей комнатой мы все равно не пользуемся, а жить дома всяко лучше, чем в общежитии. Да и веселее нам вместе, – мама произносит это с такой теплотой в голосе, что мне становится неловко, что я ее сын.

– Хорошо, я приеду. Вам что-нибудь привезти?

– Только цветы. Лена любит розы.

– А я? – неожиданно вырывается у меня.

– Прости, я не поняла.

– Я говорю, еду.

– Мы ждем, – произносит мама и вешает трубку.

К чему я это спросил? Я же никакие цветы не люблю.

– Не любишь цветы? – спрашивает меня Лена, когда мы вместе с моими родителями сидим за столом.

– Нет. Только не говори, что это тоже странно, – мы еще даже не перешли к горячему, а Лена нашла во мне уже штук 5 странностей.

– Но это действительно странно. Они же красивые. Не все, без сомнения, но розы-то уж точно.

А затем, глядя на мамин букет, добавляет: «И лилии».

– Паша любит машины, – вклинивается папа. – Ты же видела его коллекцию миниатюрных машинок?

– Да, замечательная коллекция! Но разве нельзя одновременно любить машины и цветы? – никак не может угомониться Лена.

– Можно, конечно. Только я одновременно люблю машины и секс, – мама наиграно открывает рот, а папа поджимает губы и неодобрительно мотает головой.

– Что? Мне уже почти 33 года!

– Ты совершенно не выглядишь на свой возраст! – быстро выпаливает Лена. – Екатерина Леонидовна, может, уже пора нести горячее?

И они вместе уходят на кухню. Я выпиваю рюмку коньяка и тут же наливаю новую.

– Как у тебя на работе, Паш? – спрашивает отец.

– Отлично. После нового года пришло много молодых и внятных ребят. Я наконец-то смог заняться прямыми обязанностями руководителя.

– Ты уже руководишь отделом?

– Я уже года 3 как руковожу этим отделом. А до этого 5 лет руководил другим.

– Ты никогда не акцентировал на этом внимание, Паш. Чему ты удивляешься?

Я пытаюсь вспомнить, сообщал ли я родителям о своих профессиональных успехах, но почти тут же перестаю, потому что мне все равно, окажусь я правым или нет.

– Тебе не нравится, что Лена живет в твоей комнате? – неожиданно переводит отец тему разговора.

– Мне все равно. Я жил в ней раньше – теперь у меня есть целая квартира, – на самом деле, я не считал эту комнату своей, даже когда жил в ней. Там всегда все было так, как хотела мама. Мне даже не давали самому себе выбрать постельное белье. Не говоря уже о цвете штор и тем более обоях. Обои в цветочек. И Лена еще удивляется, почему я не люблю цветы!

– Это хорошо. Я рад. Мы с мамой переживали. Она сказала, что ты излишне эмоционально отнесся к тому, что Лена все еще живет у нас. Я просто подумал, что, может, это как-то связано с твоей комнатой.

– Папа, мне все равно, живете вы с Леной или без. Главное, чтобы вам было удобно. А если ты имел в виду сегодняшний телефонный разговор, то я просто удивился. Я не думал, что кому-нибудь может быть комфортно жить с вами, – лицо отца остается практически тем же, но я вижу, что мои слова его задели. – Пап, многим детям не комфортно жить со своими родителями. Лена вам не рассказывала, как убегала из дома и неделями жила у подруг?

– Боже, нет! Хотя видел я пару раз эту Варю. Думаю, я бы тоже сбежал, – и потом на его лице появляется озарение. – Так она поэтому в Петербург перевелась?

– Аллилуйя! – радуюсь я тому, как удачно перевел тему, и выпиваю еще одну рюмку. Родители все равно никогда не смогут принять моей на них непохожести. Они до сих пор думают, что я за что-то злюсь на них. Хотя кому, как не мне, понять, что они всего лишь дали мне, что смогли. И не их вина, что мы такие разные. Я благодарен им за то, что они вырастили и воспитали меня. Поэтому я обеспечиваю их всем необходимым и решаю все их проблемы. И только чувство благодарности до сих пор заставляет меня приходить на семейные ужины, общаться с мамой по телефону и из года в год метаться по магазинам в поисках подарка на день рождения отцу. Конечно, мне грустно, что они отказываются понимать меня. Наше общение было бы намного комфортнее, если бы они приняли тот факт, что мне не нужна семья, и оставили попытки вогнать меня в рамки шаблона. Да, я не люблю своих родителей. Но разве это делает меня плохим сыном?

После ужина Лена уговаривает меня сходить с ней на йогу. Мама находит для меня в гардеробе отца подходящие футболку и штаны. Однако в раздевалке спортивного центра я понимаю, что и то и другое подходит мне с большой натяжкой: футболка расходится по боковому шву, а штаны едва доходят до щиколотки. Чтобы хоть как-то ослабить давление рукавов, я их разрываю.

– Ну и видок у тебя, – смеется Лена, когда я захожу в зал для занятий.

– Радуйся, что я тебя так выгодно оттеняю, – кидаю я и лохмачу ей рукой волосы.

Зал постепенно наполняется людьми. Лена помогает мне развернуть коврик. Приносит мне деревянный брусок и веревку. Свой коврик она расстилает прямо перед моим и начинает нагибаться, выгибаться и складываться. Ровно в 7 инструктор закрывает входную дверь – и от щелчка ручки меня вдруг пробирает дрожь. Затем инструктор включает этническую музыку – и я чувствую как холодеет низ живота. Лена поворачивается ко мне, улыбается и подмигивает. Как только инструктор начинает говорить, я закрываю глаза и долго двигаюсь, повинуясь инструкциям звучащего голоса. Мне кажется, что все это длится уже около часа, но я не открываю глаза, чтобы проверить свои догадки.

«Почувствуйте эту энергию внутри себя, как она выливается из вас через каждую клеточку вашего тела. Она наполняет все вокруг, и то, каким мир предстает перед вами в свете этой энергии, – прекрасно! Ощутите, как ваше я, ваше истинное я просыпается в вас и распускается прекрасным цветком. Не бойтесь истинного себя. Оно прекрасно в этот самый момент, потому что наполнено спокойствием, добротой и любовью…»

Находясь здесь, в самом центре своего сердца, чувствуя его биение в каждой аорте, в каждом капилляре пальцев, я действительно начинаю ощущать себя. И выйдя за пределы собственного тела я взираю на себя со стороны. И вижу, что в том месте, где я должен был обнаружить прекрасный цветок, – пустота. Мое состояние близко к обмороку. Что бы там ни поддерживало во мне жизнь, оно на самом деле покинуло мое тело. Возможно, это разлетелись последние остатки чужой энергии, любви и надежд, которые я присвоил без спросу. Возможно, это даже не мое сердце сейчас бьется в груди. А чье?

Не помню, как завершается весь этот трип. Я наконец-то открываю глаза и мне становится дико некомфортно в собственном теле. И особенно в этой глупой одежде. Мысли путаются. Меня колотит. Но после «намасте» я, однако, не срываюсь с места. Спокойно сворачиваю и ставлю в угол коврик, беру за руку Лену, и мы вместе выходим из зала.

– Что-то случилось? – спрашивает она, нежно глядя мне в глаза.

Я сглатываю пустоту, поскольку жидкости в моем организме как будто не осталось.

– Я ел чужие сердца.

– Что? – она все еще улыбается.

Вместо ответа я обнимаю ее одной рукой, в другой я все еще держу ее ладонь. Я вдыхаю ее аромат и вижу родинку на ее спине, там, где майка приподнялась и обнажила полоску кожи чуть выше линии штанов. Как это здорово быть в чьих-то объятиях, быть чьей-то частью, быть чьей-то родинкой. Только теперь я понял, о чем тогда говорила Оля. Даже не понял. Я это почувствовал. И от этого мне стало больно. Как будто что-то инородное проникло в меня, и вся моя иммунная система сошла с ума от бессилия вытолкнуть это чужое обратно. Вон.

Пока Лена принимает душ, я переодеваюсь и убегаю. Как последний трус. Страх гонит меня прочь. Страх снова оказаться во власти этого физического безумия под названием любовь. Я проезжаю полгорода на общественном транспорте и чувствую каждый удар сердца, чужого, как и все люди вокруг. Дома мне не становится легче. Я выпиваю, наверное, с литр воды и весь покрываюсь испариной. Я поднимаю обе руки. Я высовываю язык. И с трудом, но все же ровно улыбаюсь себе перед зеркалом. «Мне нужна помощь», – произношу я вслух и окончательно убеждаюсь, что инсульт мне не грозит. Затем я звоню Оле.

Она приезжает через 30 минут. И к тому моменту, как она переступает порог моей квартиры, я измотан и слаб. Я трахаюсь, как раненый пушистый котенок. Но после 5 оргазмов все же чувствую себя легче.

– Ты сегодня такой нежный, – произносит Оля почти что с испугом. И тут же пытается разрядить обстановку шуткой: «Может, испечешь мне пироженку?»

Лежа на животе и уткнувшись лицом в подушку я бормочу: «Семантическая ошибка, малышка».

– Что, прости?

Я поворачиваю к ней лицо: «Семантические ошибки в основном возникают от неточного или ложного знания понятий».

– Я знаю понятие «нежность», – делает она упор на «понятии».

– «Нежность» – да, но не понятие меня.

– И как бы ты это сказал?

– «Ты чего такой испуганный?» Вот так-то, детка! Не нежный, а испуганный, – мне все равно, что я признаю это в ее присутствии. Она никогда не хотела быть моей родинкой, быть моей частью.

– И чего же ты испугался, малыш? – говорит она улыбаясь и гладя меня по щеке.

– Еще не хватало мне тут сеанса психоанализа, – хватаю ее за нос и дергаю пару раз вниз-вверх. Но потом все же продолжаю: «Послушай, хочу задать тебе один вопрос».