Kitabı oku: «Юрий Григорьев – Сгоревшие тетради», sayfa 7
Дорогой товарищ миллиардер – за везение надо платить. Или вы будете кивать на Бога – дескать, это он составил вам протекцию? Чем-то вы ему понравились. Давайте – не будем. У господа Бога достаточно хлопот, чтобы ещё заниматься вашими финансами. Раз уж вам так повезло, сделайте глубокий вздох и скиньте пару миллиардов на общее дело. Пусть это будет налог на везение. Обложим этим налогом сотню самых богатых людей мира. Используем для этого журнал "Форбс", как доносчика.
После того, как будут собраны необходимые средства, на полученные деньги купим какой-нибудь остров Святой Елены. На этом острове будем строить капитунизм.
Уже предвижу, как ехидные газетчики перекрестят его в остров Утопия. Ничего – я не обижусь. Я никого не собираюсь уговаривать и принуждать. На этот остров поедут те, кого не устраивают существующие "измы". Они там будут строить новый.
Вопрос преткновения – частная собственность. Уж так её любят люди – придётся оставить. Даже коммунисты не рискнули отменить её полностью. Оставили частную собственность на содержимое карманов.
Частная собственность – вещь хорошая, если она трудовая. Она становится сомнительной, когда ей пользуется тот, чья единственная заслуга в том, что он родился в семье богача, а не бедняка.
В капитунистическом государстве будет существовать частная собственность на время личной жизни. Всякие завещания богатого папаши своему любимому сынку – отменяются. Пусть заработает сам. Собственность богача, покинувшего бренный мир, передаётся в бюджет государства. Таким образом удастся избежать накопления гигантских состояний в руках людей, ничего не сделавших равноценного.
Теперь – о власти. Государством должен править один человек. Парламентские республики – неэффективны. От них много шума и мало толку. Решать должен один. И всё равно, как он называется: король, президент, генеральный секретарь. Главное, одеть на него хороший ошейник и посадить на крепкую цепь – ничего не получится, если вырастет очередной диктатор.
Хорошая цепь для президента – это всеобщие равноправные выборы каждый год. Например, первого апреля.
Президент, не набравший половины голосов, уходит со своего поста. Не набравший трети – лишается прав политической жизни. Тот, кто не набрал и 10% голосов, немедленно лишается гражданства и высылается из страны. Это заставит президента работать на благо народа головой, а не языком и парадным костюмом.
Теперь – идеология. А как же без неё?! Всякое государство – это Ватикан, основанный на непогрешимости папы. Просто папы у всех разные.
Вот удивительно – все государства, оказывается, созданы народом и для народа. Даже какой-нибудь допотопный диктатор в банановой республике вещает от имени народа. Конечно это не мешает ему путать государственный бюджет со своим швейцарским счётом.
Американцы просто никогда не читали сталинскую конституцию. У них бы глаза полезли на лоб от зависти.
Слова – это только колебания воздуха и испачканная бумага. Если христианина заставить жить по Библии, обязательно надо указать – по какой странице.
Идеология капитунизма: живи и жить давай другим.
Столь же немногословна должна быть и конституция. Дело ведь не в словах. Они всегда хорошие. Вместо голословных утверждений о праве на труд, отдых и т.д., лучше перечислить обязанности тех, кто это должен обеспечить.
Допустим, конституция состоит из ста глав. Первая глава выражает идеологию: человек имеет право на жизнь и обязанность не нарушать это право другим. Остальные 99 глав перечисляют обязанности президента.
Государства имеют привычку обрастать чиновниками. Очень трудно воздействовать на их огромную армию. Пусть этим займётся президент. А уж мы займёмся им. Одну собаку на поводке мы удержим.
Если зарплата президента будет равна прожиточному минимуму, а его детки будут учиться в очень средней школе в рабочем районе – процветание государства неизбежно.
Вот такие вкратце предложения. Если кого-то заинтересуют, – пользуйтесь бесплатно. Свою кандидатуру на пост президента не предлагаю – не умею завязывать галстук.
Что касается меня, я согласен жить в любом государстве, где не лезут в твою душу и дают отчётливый выбор: между сытым существованием и голодной жизнью.
И несколько слов о смертной казни. Само существование этого вопроса говорит о детском возрасте человечества. В известном смысле все мы приговорены к смертной казни. И повторять приговор – совершать тавтологию. Но это в шутку, а всерьёз: у добра и зла – разные цели; должны быть и разные средства.
Где говорят страсти, смолкает разум. И дело даже не в том, что смертная казнь может постигнуть человека невиновного в силу судебной ошибки. Дело глубже. Убийство – всегда преступление, независимо от того, кем оно совершено: жестоким маньяком или государственным палачом. Тот, кто требует смертной казни убийце, ставит себя рядом с ним. Они оба оправдывают убийство. Они оба способны на убийство. И это их роднит.
Здесь проходит грань между добром и злом. Ты не можешь требовать от других того, чего не требуешь от себя. Все разговоры о справедливости, возмездии изобличают всю ложность этих понятий. Если справедливость – это "око за око", недорого я дам за такую справедливость.
Люди ходят по земле, дышат воздухом и пьют воду. Они размахивают руками, говорят слова; днём работают, ночью спят. И всё это они называют жизнью. Иногда им становится страшно. Тогда они выдумывают себе крылья и прыгают с крыши. Приходят другие, качают головой и цокают языком, глядя на сломанные крылья и ребра. Уходят довольные. Рождённый ползать – летать не смей.
Для чего люди пишут книги – для славы, для денег? По-разному. Некоторые пишут в надежде увековечить себя на бумаге; некоторые пишут, чтобы убить свои навязчивые мысли. Набросав их на бумагу, ты будто отделяешь их от себя, и на какое-то время тебе становится легче.
Потом это проходит. Они возвращаются, как те злые духи, – прогоняли одного, вернулись семь. И становится ясно, что их убить нельзя. Но можно убить себя.
Самоубийство – всегда слабость. Самоубийца бежит не от жизни, не от мира – он бежит от себя.
Мелкие люди помещаются в домах. Крыша защищает их от дождя и звёздного неба. Стены защищают их от ветра и удивлённых взглядов. Двери закрываются на ключ, ключ кладётся в карман, карман пришивается к пиджаку.
В детстве я склеивал спичечные коробки и в получившийся домик поселял жуков, кузнецов и прочих мелкоживущих. Но людей никто не засовывал в их квартирки – они туда заползли сами.
Завидую морякам на кораблях Магеллана и Колумба! Этим суровым невежественным грубиянам, любившим ром и сальные шутки. Я пошёл бы с ними последним юнгой – драить палубу и лазить по верёвочным лестницам на мачту. Если душа моя когда-то уже была в этом мире (а временами я чувствую так), то это была душа моряка.
Теперь моряки – это служащие пароходства. Они получают жалование и в кубрике смотрят телевизор. Их тяжёлым кораблям не нужен ветер и не страшны штормы. Под стальною кожей ревёт могучий дизель. Они плавно идут по намеченному маршруту и точно знают, что их ждёт и когда. Всё расписано и изучено – от глубин до подводных течений.
Больше нет Нового Света и никто не откроет Америку в поисках Индии. Вместо парусных судов, везущих толпу отъявленных головорезов завоёвывать неведомые колонии, по бескрайним равнинам океанов плывут роскошные лайнеры, везущие туристов, коммерсантов и празднолюбопытствующих.
Где вы – удивительные бригантины и каравеллы? Неужели все пошли на дрова? Или, предвидя новые времена, гордо и достойно ушли на дно? Там, где не светит слепящее солнце, куда не добрались ещё туристы со своими поляроидами, погребённые песком и временем, ржавеют ваши пушки и якоря, и в сумеречном свете на полусгнивших бортах мерцают высокие буквы – SANTA MARIA…
Я не умею разные дела.
Я не умею класть кирпичи, строя шершавые дома; я не умею ходить по канату, пугая внизу разношёрстный народ; я не умею жить, как все. Я много чего не умею.
Я умею смотреть и думать – но это не считается за работу.
Я не знаю многие банальные истины. Вернее, и я их когда-то знал, но, по счастью, сумел забыть. Я не знаю, сколько будет дважды два; я не знаю, что Волга впадает в Каспийское море; я не знаю, что лошади едят овёс – может это и так, но я сомневаюсь.
Я знаю, что люди живут по теченью, но куда оно их несёт? – не скажет им ни один пророк.
Я знаю, что люди идут по дорогам, из пункта А до пункта Б. Но что они там потеряли? – вряд ли они понимают сами.
Я знаю, что белое – это не чёрное, и знаю, что нет ни того, ни другого. Остались только оттенки серого.
Я не умею видеть придуманное, но придумываю всё, что вижу.
Из сотен прочитанных книг я собрал всего несколько слов. Но слова эти въелись в мою душу и проросли, как посеянные семена. Я чувствую – что-то растёт в душе, но кто же мне скажет – что?
Читал "Моби Дик". Квикег: он и я. Странное сопоставление. Но читая о нём, я почувствовал себя.
В своей жизни я честно и тщетно пытался быть таким, как все. Пока не понял, что я – другой.
Я, как тот дикарь, заброшенный за тысячи миль от родного дома, в чужой стране, среди чужих людей, молюсь своему деревянному идолу, доставая его ночью тайком из кармана.
Думаешь: да что же такое – жизнь? Если миллиарды существ были и ушли навсегда, в никуда. Можно ли говорить о каком-то смысле, если нет бессмертия души?
Я пытался найти этот смысл в человечестве, в разуме, но понял, что они также конечны и смертны. Нет, должен быть смысл каждой жизни, каждого человека, каждого существа. Иначе жизнь – "такая смешная и глупая шутка".
Должен быть остаток от деления жизни на смерть.
По законам математики при делении на бесконечность получаем ноль. Маленький человек – в числителе, бесконечный мир – в знаменателе, и в результате – ноль.
Я не хочу жить по законам математики. Я не верю этим законам.
Нет рая на небесах, нет его на земле. Есть мир огромный и таинственный, есть жизнь короткая, но не менее таинственная. И кто бы не говорил вам: веруй в то, веруй в это, никто не знает и не узнает, что нас ждет за стеной смерти, – жизнь иная или полное исчезновение…
Всю жизнь мечтать о бессмертии души, а потом вдруг, раз – и исчезнуть, не успев даже понять этого. Это ли не счастливая доля!
Или в последний миг ослепительный свет, который открыл для тебя пороги рая, вдруг начал меркнуть, меркнуть, и в самый последний, последний миг в крохотной клеточке твоего мозга вспыхнула страшная мысль: – неужели?!
Как у булгаковского Берлиоза, с точностью до наоборот.
Что это?.. Зачем это?.. Эти мятые тетради, дети бессонных ночей, – разве это кому-то нужно? Лишь такому, как я, потерянному в ночи, но таких, слава богу, немного. А многим, живущим рядом, идущим мимо, – им то зачем? Неужто забавы ради?
Никого не зову за собой. Всем здоровым душой и телом желаю спокойной ночи. Да и что им могу я дать? Я не обещаю им журавля в небе, но отнимаю синицу в руках.
"Не беспокойся о том, чего не в силах изменить", – прекрасный совет, если бы речь шла только о том, как стать счастливым.
Счастье – это всё, что человек может иметь. Я хочу невозможного. Это глупо, но это – так.
Это книга сомнений. Она обречена. Слишком многие любят спокойный сон.
И всё же, всё же, всё же… Я не задумывал её, она родилась сама собой. Менее всего я мечтал стать исцелителем людских пороков и заблуждений. Пусть каждый живёт, как умеет. Не помню где, я прочитал хороший афоризм: если не умеешь жить, – займись чем-то другим. Так родилась эта книга.
Эта книга – вопрос. Удивлённое слово.
Как бы не закончился спектакль, зрителем и участником которого я стал, хочется поблагодарить режиссёра – впечатляет, впечатляет…
Конечно, не без некоторого авангардизма, может быть, излишнего натурализма, но и актёрам и зрителям выбирать не приходится – ведь это единственный спектакль, идущий с аншлагом уже тысячи лет.
Весьма забавно, что ни один из участников сего действа никогда не держал в руках сценария. Иногда мне даже кажется, что его нет и у режиссёра. Ну что ж, – это смелое творческое решение.
"Весь мир – театр" – как справедливо сказал один из наших коллег. Помнится, он даже пытался составить вам конкуренцию, господин режиссёр. Вы уж не серчайте на него. Актёры – люди подневольные, зависимые. И, может быть, поэтому им так хочется иногда написать собственную пьесу. Но до вас им безусловно далеко. Одни декорации чего стоят! Немалые средства, должно быть, затрачены на всё это великолепие. А какова интрига! Жаль только, что актёры слишком часто меняются. Немного пестрит в глазах – нет? Надеюсь, вы оставляете их хотя бы на роли зрителей.
Должен извиниться, что так бесцеремонно беру на себя роль критика. Конечно, это не моё собачье дело. Но признаться, я подрастерялся, оказавшись на сцене без заранее выученной роли, не зная ваших замыслов.
Есть актёры, которым всё равно – что играть, лишь бы – играть. Наверно, это хорошие актёры. К сожалению, я не принадлежу к их числу. Некоторые из моих коллег, оказавшись в подобном же замешательстве, нашли хороший выход из положения. Его можно выразить примерно так: если не знаешь – что играть? – играй то же, что и остальные. Признаться, и я долгое время озирался по сторонам и пытался подражать поступкам и словам окружавших меня актёров, а также усердно изучал наследие былых великих трагиков и комиков. Но хорошего из этого не получилось. Копия всегда бледнее оригинала, подражание всегда бездарнее. Отчаявшись, я пустил дело на самотёк, и, немного отойдя в сторонку, погрузился в рассеянное созерцание вокруг происходящего. Понемногу я стал подмечать какие-то общие связи и нити запутанного сюжета, и пару раз мне казалось, что я угадываю великий замысел. Но, увы, уже в следующем акте всё рассыпалось и становилось ещё запутанней и непонятней.
Однако, я отметил некоторые опорные точки, вокруг которых вертится всё остальное. Человеческие страсти, такие как любовь и голод, жажда и страдание, являются настоящими действующими лицами, примеряющими на себя тот или иной человеческий облик. То, что считали маской, оказалось актёром, и наоборот, актёры – всего лишь временные маски подлинных действующих сил.
Видимо, каждому актёру изначально положено амплуа, но ему предстоит его отгадать. Забавно наблюдать, как заведомый клоун пытается играть роль политика, а несостоявшийся пахарь всю нерастраченную энергию вкладывает в многотомную макулатуру.
Не в обиду режиссёру будь сказано, больше всего это напоминает бесконечный сериал, вроде тех, что сейчас наводнили телевидение. Только вместо классической свадьбы в конце – похороны. Надо признать, это весьма оригинальное решение, хотя и несколько выбивается из жанра.
Чем всё это кончится – пока абсолютно неясно. Подождём, когда опустится занавес. Если нас к тому времени не уволят из театра и не выгонят с галёрки, мы увидим, выходящего из-за кулис, главного режиссёра и бурными аплодисментами сможем выразить ему благодарность за этот несомненно талантливый спектакль.
1999
Заметки
[
←1
]
Стихотворение Константина Ваншенкина.
