Kitabı oku: «Осанна!», sayfa 2

Секрет 2

Легковерный ищет оправдания своим поступкам.

Пытаясь переплыть реку с левого на правый берег,

мы становимся жертвами крайности, забывая о том,

что плыть по реке жизни нужно вдоль.

Разочаровываясь в своих убеждениях, мы умираем.

Только сейчас я всерьёз задумался о своей «начинке», о том, что же всё-таки меня наполняет. Человек многогранен и сложен, как химическая сетка вещества. Сотни комбинаций для решения ситуаций, которые приведут к поступку. Я считал, что за всё отвечает мозг, но как же я ошибался. Постоянная борьба с самим собой оставляет меня живым, человечным что ли, оставляет шанс считать свои руки чистым.

Гнев, страх, похоть и других их коллеги по опасному бизнесу отнимают много сил и времени, которое, в свою очередь, стоит потратить с толком. Наверное, мы так устроены, что с лёгкостью сжигаем то, за что боролись многие века. Сейчас красиво быть плохим, с кучей недостатков и вредных привычек. Это, в частности, говорит об успехе, об уверенности в себе. Престижно быть сломанным внутри, якобы, проходя по жизненному пути, вышло так, что наполняет меня только уличный мусор, но ведь были времена. Об этом ушедшем времени вспоминаю с любовью и поддельным наигранным цинизмом.

Человечество развивало этикет столетиями до «Вы» и поклонов, до «дуэлей» за оскорбления, до фантазий, толкающих нас к прогрессу. Теперь борьба идёт только за деньги. Сложно представить другое вознаграждение за труд.

Страх оказаться «белой вороной» стучит во мне отбойным молотком. Печальный финал, полный разочарований, ожидает любого сегодня, и высокие чувства тают в нас, как лёд в спасительных бокалах алкоголя. Изменять сознание теперь также важно, как и примерять парик перед выходом в свет. Употребление наркотиков и алкоголя заглушают крик души о том, что время тратится в пустую и в этом мире мы всего лишь гости, а стоит торопиться: впереди дальняя дорога.

Гнев или цинизм замещают тепло, которое мы отдаём друг другу. Огонь внутри нас давно угас. Где-то тлеет надежда на взаимное влечение и дружбу. Надежде суждено умереть последней. Вместо дружбы мы получаем лишь собутыльничество и скуку, которую делим длинными вечерами. Уже нет желания задумываться над вечными вопросами. Время тянется томительным ожиданием чужого успеха, который смело можно раскритиковать, не имея при этом других вариантов.

Гнев в нас вызывает лишь то, что в нас самих нас раздражает. То, с чем мы не в силах справиться, то, что губит нас. Гнев – пораждение бессилия и боли. Цинизм, с которым мы смотрим на вещи, даже нас заставляет дрожать. Нам проще убить в нас то, чего мы боимся или стесняемся показать.

Похоть, красной линией, проходит через всю нашу жизнь, надменно и заведомо ложно скрывая красоту внутреннего мира. Она, перевёртышем, дарит блаженство, определяя кругозор и приоритеты в жизни, значительно сокращая горизонт.

Тщеславие, зазорство, лидерство над всеми – последний шаг в пустыню и обман. Иметь громкое имя совсем не сложно, труднее действительно быть лучшим, хотя понятие это стало относительным. Придёт другой – на голову нас выше, профессионал, специалист – они всегда приходят.

«Любовь к себе, она безмерна, я забываю о других. Они порой мне платят тем же.»

Я думаю о том, что меня губит; о том, к чему я так привык. Нарушаю порой данное мной слово. Всё ограничивается тем, что каждый сам за себя. Общаясь с людьми, понимаю, что всем безразлична жизнь других. Есть только моё светлое «завтра».

Ещё в детстве я задумывался о своих приоритетах. На первое место я ставил счастье других людей. Я не лукавил. Жизнь пуста, если её не заполняют люди. Что будет, если завтра, выйдя на улицу, мы увидим только слёзы, боль и страх? С кем мы поделимся своих успехом? Что, если я единственный человек, окутанный счастьем? Если не с кем разделить радость, то это печаль.

Каждый год меня поздравляют с Новым Годом, с Новым Счастьем. Это здорово, но если мне не нужно новое счастье, что тогда? Настоящее счастье меня полностью устраивает: люди, которые меня окружают, ситуации, которые подвластны мне. Страх перед новым счастьем заставляет задуматься меня о своей жизни; о том, что моё потёртое, избитое, местами залатанное счастье дороже всех новых его собратьев. Куда уйдёт то, к чему я уже привык? Куда уходят все старые счастья в новом году? На пенсию? Стоит подумать о тех, кто прожил со мной этот год. Если я хозяин своей жизни, если я режиссёр своей судьбы – значит и старое счастье и есть часть меня. Любовь и ненависть; покой и бешенный ритм моей жизни; та война, которая во мне – это и есть я. Я – бесконечная борьба за то, что в моих силах остаться тем, кем призван в эту жизнь. Пусть во мне мало ярких красок, я буду бороться за ту идею, с которой положили начало моей жизни. У каждого из нас есть шанс оправдать надежды Бога. Я – есть судьба, возможно, судьба миллионов. Я не имею права их подвести.

Я начал часто думать о Боге. Больше, чем хотелось бы. Вряд ли я могу считать себя верующим. Я никогда не был прихожанином. Церковь мне никогда не несла упокоения. И все же, я часто рассуждаю о Нем.

Бог испытывает нас, чтобы мы были готовы пожертвовать собой. Мало кто из современного общества захочет умирать во имя других людей. Ценности данного мира давно изменились. Мы давно не живем по заветам Иисуса Христа. Да и как это: умереть одному вместо всех остальных?

После первых изменений в моей жизни, я стал склоняться к тому, что атеисты верят в Бога больше, чем верующие. «На Бога надейся, а сам не плошай.» В этой фразе любви и заботы о Боге больше, чем в современных речах. Наверняка, нужно не только просить помощи у святых, но и что-то делать самому. Стоит и благодарить чаще за успехи. Мы так часто забываем благодарить.

Многие из нас не понимают, о чем написано в Библии. Бог любит нас, это понятно. А мы Его? Мы любим или только просим?

Христианам запрещено убивать, однако священники регулярно окропляют святой водой военную технику. Наших солдат благословляют на войну с другими государствами. Они уходят героями. Возвращаются только усталыми, злыми и никому не нужными. Государство, за которое они воевали, отправляет их побираться и культями скрести асфальт; общество их порицает и делает вид, что их нет; да и Бог им счастья не отмеряет. Возникает вопрос: для чего они отдавали свои жизни? Для кого? Во имя какой цели? Земля принадлежит воинам. Мы все должны жертвам и героям.

Когда мы начнем отдавать им долг? Никогда, никому.

Мы умеем только гордиться собой. Мы ставим памятники героям для себя. Мы им носим цветы для собственного успокоения. Мы не любим тех, кто рисковал за нас. Ветераны всех войн нищие, забытые, обществом убитые. А парады? Только для нас; мы покажем, что мы всех победим и одолеем. Вдумайтесь, мы не воевали. Не тратьте миллионы на парады, а носите ветеранов на руках. Так нас будут бояться больше. Мы ведь этого хотим?

Не ставьте памятники, они отнимают будущее. Двигайтесь вперед!

Любите друг друга сегодня. Помогите тем, кто помогал до нас!

Меня посещают радикальные идеи: мне не жаль погибших, мне жаль живущих. Бог выбирает только лучших, принимает их к себе. Я переживаю за выживших: они не нужны ни там, ни здесь.

Да и в целом, мы так привыкли награждать лучших и корить отстающих. Может стоит поменять полярности? Лучше поддержать слабых, похвалить их, уделить им время. Не даром говорят, что лучшее место работы – это помогать людям. Почему мы их не ценим? Доктора, учителя, продавцы, механики, уборщики. Их работа черна и трудна, а платим мы им меньше, чем остальным. Сейчас, во времена вируса, электрики и булочники являются героями. Блогеры и писатели сегодня нам не нужны. Певцы и танцоры, стендаперы, комедианты и SMM-щики… Политики, депутаты, полиция, армия, надзиратели…

Мы заблудились в ценностях и собственной вере. Неужели мы не сможем жить в мире и самопожертвовании?

Сотни служб: МВД, ФСБ, ФСО, ВДВ… Тысячи ненужных профессий. Тысячи сломанных судеб. Вместо молитвы – приказ, вместо обещания – договор, вместо правды – закон, вместо союза – брачный контракт. Бог сегодня – это деньги. Заплати за роды, за детский сад, за школу, за институт, за книги, за интернет, за воду, за жилье; плати налоги всю жизнь, плати за лекарства, давай взятки, копи на похороны… Человеческих лиц все меньше. Лицедеи и мимы среди нас. Продажные политики и медийные лица. Слова – мусор, любовь – ложь.

Политики – бездельники, которые слова превращают в театр; из-за них общество еще больше разделяется. А это путь по скользкой тропинке к обрыву.

Когда деньги будут только у богатых, они почувствуют себя богами и начнется истребление всех остальных.

Мы и сегодня являемся рабами. Бизнесмены ищут более дешевую рабочую силу. Они покупают не работников, они покупают людей. Если ты не согласен работать за копейки, ты умрешь от голода. Чем больше спрос, тем дороже обходится для нас товар. Магазины тоннами выбрасывают продукты на помойку, никто не отдаст их людям дешевле рыночной цены. Есть только прибыль, обман – всего лишь путь к обогащению.

Мы так давно верим этим злым людям, что не помним времена без моды, дефицита и эксклюзивности. Нет чернее души, чем душа торгаша!

Как же мы стали жадными и злыми? Что изменилось внутри нас, когда мы повзрослели? Ничего! Мы с самого раннего детства шли к тому миру, в котором живем. В детстве мы всегда боролись за внимание взрослых. Мы так привыкли слушать похвалу, что даже пришлось придумать instagram для того, чтобы быть лучше, чем есть. А почему?

Почему мы хотим быть лучше остальных? Почему гепарды не устраивают забегов с дельфинами? И почему айфон лучше андроида?

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо оттолкнуться от изменений в приоритетах нашего общества. Женщины сегодня являются двигателями прогресса. Смешно? Давайте разбираться.

«Муж Лизы Ивановой – директор завода. Ворует постоянно. Вагонами. Недавно квартиру купили. И внедорожник огромный. И на острова летом полетят. И у нее айфон последней модели. И шуба из норки. Когда ты, муж мой драгоценный начнешь зарабатывать?»

Знакомо? У кого-то лучше, чем у нас. Нужно стремиться к успеху. «К успеху. Соседи не могут быть лучше нас, они без высшего образования и дети у них глупые, и дома беспорядок. Почему они, а не мы?» Мы впитываем это каждый день: дома, на улице, на работе. Мы начинаем верить в то, что мы должны быть лучше остальных. А что это? Почему именно так должно быть? Это – банальная ревность. Ревность ведет к коррупции и жадности. Ревность – мать современного человека. И это не только на бытовом уровне: «у нас больше ядерных ракет… а у нас больше дальность… а нас больше… а мы можем дольше… а я хоть завтра всех завоюю… а у нас сегодня кошка родила троих котят…» Обычная женская ревность одолевает умами миллиардов людей. Из-за этой ревности мы покупаем то, в чем даже не нуждаемся. Век потребления, век продаж, век рекламы. Эпоха маркетинга и Ольги Бузовой (по ее словам).

Натура человека и менталитет определяется культурой общества. Обычные рабочие давно не в почете. Известность – вот богатство современного человека. Плакаты с изображением рабочих давно утратили свою актуальность. В тренде мода, музыка и смех. Что делать тем, кто устал смеяться над пустыми шутками? Что будет с теми, кто готов двигать себя дальше развлекательной сферы? Кто нас научит жить в ладу с людьми, природой и цивилизацией? Когда прекратится агитация в школе и интернете? Это, как говорится, совсем другая история.

– Область скорби —

Я снова ныряю в воспоминания. Набираю в легкие побольше смелости и ныряю так глубоко, что чувствую, как холодное дно правды обволакивает мое тело илом бесполезных и грязных поступков. Я открываю глаза и, сквозь мутную воду разочарований вижу, что люди, которые нуждались в моей заботе, лежат на камнях без движения. Много людей, очень много. Мне становится страшно потому, что я стольких мог спасти, но не сделал этого. Здесь моя мать, мой отец и лучшие друзья; многих я уже не вижу. Груда тел, с объеденными морскими обитателями, лицами. Им уже не помочь. Никогда. От этих мыслей мне становится больно. Никогда – это невероятно и печально. Мои уши закладывает немая вода. Глаза обжигает шлифованный песок. Где-то глубоко в груди начинает нестерпимо болеть. Я задыхаюсь. Сердце, лошадью на ипподроме, бьется о ребра, отбивая свою последнюю чечетку. Руки предательски дрожат, а ноги онемели и подкосились. И я падаю. Падаю на тела людей, проваливаюсь в них. Я уже под ними, под своими ошибками и бедами. Моя голова, от удара о камни, кровит, и я с широко открытыми глазами лежу на дне в полной темноте. Освобождаю легкие и жду смерти.

Темные потоки воды трепят мои волосы, создавая неуклюжую иллюзию водорослей. Мои глаза темнеют, а вместе со светом, из глаз уходит и моя жизнь.

Вдруг что-то больно бьет меня в грудь, затем швыряет меня в сторону так, что я отлетаю на пару метров, увлекая за собой камни и тела. Вода становится мутной. Я закрываю глаза и тону.

Я открыл глаза и понял, что лежу на траве где-то в открытом поле. Мне было слегка не по себе; я совершенно не помнил, как сюда попал. Хотя в этот момент совершенно не хотелось ни о чем думать. Я посмотрел в небо. Облака по-прежнему бежали к горизонту, порой они принимали форму животных или птиц.

Я вспомнил, что когда-то в детстве (как и все, наверное) видел в обычном необычное. Как всё же забавно видеть то, что другие даже не замечают. Именно в этот момент я понял, что эту возможность дает именно Бог. Взрослея, человек прячет в себе Бога и дар: видеть то, что видит Он. В раннем детстве и в старости любой человек постоянно совершает ошибки, и нуждается в заботе и внимании. Говорят, старик, как ребенок…

Быть может, человек так устроен, что чем ближе к Богу, тем более он зависим от Него. Отец наш Небесный хочет заботиться о нас.

Как-то очень вальяжно, хоть и прихрамывая, пошёл дождь, оставляя свои мокрые следы на некоторых участках дороги, словно указывая направление, в котором мне необходимо было двигаться. Асфальт делил с воздухом живительную влагу, испаряя воду, накопленную за две недели проливных дождей.

Солнце то пряталось за хмурые тучи, то, видимо, согласно сложившейся традиции, снова сушило мою рубашку; играло бликами в мелких лужицах асфальта и заливало оранжевым светом поле пшеницы.

Я встал и пошёл по обочине дороги, мягко ступая по песку или пробивающейся траве, кутая босые ноги в серых клубах пыли.

Город остался далеко позади, и моими попутчиками были только свежий воздух и мысли, которые часто одолевают скитальцев вроде меня.

Мне было спокойно и легко, словно небесная благодать опустилась на мои избитые постоянными стрессами плечи.

Где-то далеко в небе зарождалась гроза. Глухие раскаты грома бойко отзывались в покойном небе, которое не отваживались покорить даже птицы.

Я спокойно шёл, не обращая внимание на угрозы неба. Делал вид, будто глух к предупреждениям о буре; лишь изредка бросал косой взгляд на яркие стрелы, которые разбивали небо на осколки. Поднялся резкий ветер, который то и дело подталкивал меня в спину, намекая на то, что мне следует поторопиться в поиске укрытия от разгулявшейся стихии.

А я просто шёл вперёд, всматриваясь в даль. Мне некуда было торопиться. Меня ждала лишь мама, как и положено всем матерям. С одним только минусом – она ждала меня уже много лет.

Я потерял её в раннем детстве, когда так легко верится в добро и чудеса, когда жизнь определена, когда уверен в том, что мама всегда права и всегда сможет помочь в маленьких, но довольно слёзным проблемах. Приятно было осознавать, что с тобой ничего не может случиться, потому что мама рядом. А теперь её нет.

Я был очень капризным ребёнком, и мать всегда потакала моим шалостям. Она готовила мне «особенную» еду, сочиняя при этом забавные истории, благодаря которым я с лёгкостью уплетал ужин и давал ей возможность отдохнуть от забот, которыми вдоволь её награждал. Она, вероятно, отдала всю себя мне, без остатка даже для собственной жизни. А мне так хочется отдать половину себя; большую часть, с той надеждой, что она снова будет рядом.

Знакомые говорят, что, если бы она была жива, то, возможно, я бы не так сильно любил её. Но для меня их слова обычный бред и непонимание, с которыми они пытаются поделиться, чтобы произвести впечатление критика жизни.

Порой я думаю, что сам Господь отобрал её у меня для каких-то целей. Но за какие грехи, понять не могу. Лишить детства ребёнка…

Однако есть судьбы, куда печальнее моей.

Не торопись оплакивать родных,

Творятся судьбоносные дела,

И кто-нибудь другой, за них,

Вам скажет главные слова…

Этими строками я успокаиваю себя каждый раз, когда становится совсем тяжело, но, впрочем, это слабая отговорка. Хочу услышать от Всевышнего сам, в чём дело, и за что я так наказан. Быть может мою мать забрали за те скверные дела, которые я совершу в будущем. Эта мысль меня пугает.

Моя дорога режет лес на две части. Под крышей величавых сосен спокойнее, но жутко ощущать себя одиноким в этом царстве немых великанов. Я чувствую дуновение ветра, который мчится только вперёд, оставляя за собой сломанные ветки и пыль, вырванную из объятий сна. Ветер несёт запах свободы и лёгкости, вкус новых свершений и надежд. Я бы хотел быть вольным ветром, заигравшимся ребёнком, бездумно парящим в облаках.

Хлынул дождь, огромными, наверне, литровыми каплями. Он за мгновение намочил мою одежду до последней нитки.

Может этот дождь вовсе не напоминание о том, что Господь однажды разгневался на нас? Может с неба льются слёзы покойных родных, которые просят за нас, ныне живущих?

Стянул с меня ветер шкуру овечью,

Пошёл сильный дождь из слёз человечьих…

Погост, на котором мой бедный отец схоронил жену, находился далеко за городом, в деревне. Там было всегда как-то особенно тихо. Эта самая тишина, дополненная шелестом листьев вековых деревьев и блеском ярко-выкрашенных крестов, благотворно влияла на меня.

Сегодня передо мной стоял наполовину сгнивший забор с выгоревшей на солнце краской. Сломанные сучья деревьев угрожающе свисали над надгробьями покойных, создавая образ неминуемой гибели всего, что существует в этом материальном мире.

Увиденное мной, походило на таинственный и унылый спектакль, виновницей которого, вероятно, была буря.

Могила матери поросла колючей травой. Серый гробовой камень потемнел. Я аккуратно протёр фотографию и даты, указывающие на временной отрезок жизни самого близкого мне человека. Я не знаю, что тогда чувствовал. Может быть, печаль или горячую обиду на судьбу, на себя и на все правила, которыми мы окутаны с рождения.

Я пытался запомнить те милые черты лица, которые со временем начал забывать. Я разговаривал с матерью всю ночь, рассказывал о своих достижениях, просил прощения за многие недостойные меня поступки. Просил её беречь себя, пока мы снова не окажемся вместе.

Ночь прошла очень быстро. Солнце снова заняло свое почетное место. Выйдя на асфальтированную дорогу, я понял, что ничего не чувствую. В теле не было ни легкости, ни усталости.

Я посмотрел на свою руку, которой прикрывался от солнца. Она была бледно синей.

«Неужели я умер?» Эта мысль протекла в моей голове очень медленно.

Все движения мои были плавными и мягкими. Мне пришлось пройти не менее десяти километров, чтобы увидеть первый населенный пункт. Это был небольшой поселок с трехэтажными домами, построенными очень давно. Он казался абсолютно пустым.

Метрах в ста от меня, прямо на асфальте лежали люди. Мне казалось, они были мертвы.

Тишина, которая меня окружала, закладывала уши. Я видел, как лёгкий летний ветер трепал мою одежду. Я попытался уловить дуновение ветра руками, но ничего не почувствовал.

– Эй, есть кто живой? – спросил я, в полной уверенности, что никто мне не ответит.

В стоящем рядом доме скрипнула дверь. Затем ещё раз и ещё. Это единственный звук, который я слышал. Вероятно, это ветер игрался на солнце.

Неожиданно из поворота дороги в мою сторону выскочила повозка. Старая повозка, которую несла в мою сторону огромная черная лошадь. Стук копыт об асфальт гулко отражался от стен и казался невыносимо громким посреди этого летнего утра.

Небо надо мной разбилось: звон стекла и человеческие крики заставили меня вздрогнуть.

Люди на верхних этажах домов начали неистово кричать. Выбитые ими стёкла и оконные рамы падали на землю. Затем раздались выстрелы. Грохот пальбы буквально пригвоздил меня к асфальту.

Кто-то с верхних этажей стрелял в повозку, но из-за яркого солнца и шума я не мог понять, кто в кого стрелял. Лежавшие на улице мёртвые люди вдруг начали оживать, кричать и ползать по земле, ища укрытие или спасение.

Я очень испугался, когда увидел, что мёртвые поползли в мою сторону.

Передвижения по улице превращались в паническую бойню. Я слышал только крики и пальбу.

Повозка остановилась в двух шагах от меня. В ней сидел мужчина с платком на лице. Он крикну нам: «Кто хочет жить – садитесь!»

В этот же момент двери стоящих рядом домов, открылись и на улицу выбежали люди также с платками на лицах, в медицинских масках и капюшонах. У них в руках было оружие: пистолеты, ножи и топоры.

Без каких-либо криков, угроз или вопросов они начали убивать всех, кто был на улице. Это была настоящая война. Война одной улицы, война крови и плоти.

Я видел, как молодому парню лет двадцати отрубили голову одним ударом. Видел, как с широко открытыми глазами голова катилась под ноги другим жертвам.

Многие, из лежавших около меня на мостовой, отчаянно отбивались, но люди из домов были сильнее, они убивали спокойно и сосредоточенно. Все их действия были отточены, удары точны. Хладнокровие нападавших буквально пронизывало меня насквозь. У меня тогда впервые сложилось впечатление, что они делают это не в первый раз.

Человек из повозки схватил меня за горло и толкнул в сторону лошадей.

– Живее, иначе сдохнешь тут!

От неожиданности я споткнулся и упал возле колес повозки.

Мой спаситель вытаскивал из толпы таких же жертв, как я, и толкал их ко мне.

Улица наполнилась запахом пороха и пота.

Абсолютно голая женщина бежала через всю толпу в моём направлении. Я махнул ей рукой и крикнул: «Скорее!»

Кто-то сзади выстрелил ей в голову. Мне в лицо попала её кровь и куски мозга. Какой-то здоровяк из толпы подбежал к этой женщине и вырвал у неё глаза, а я просто стоял с открытым ртом, не в силах пошевелиться.

Убийца увидел меня и сделал несколько шагов мне на встречу. Что-то внутри меня вздрогнуло, и, мысленно, я уже представил себя убитым. В это же мгновение толпа из шести или семи человек сбила его с ног и подбежала ко мне. Меня, буквально, закинули в повозку, прижав к полу, и я услышал, как кучер крикнул лошадям: «Но!»

Примерно так я должен был умереть во второй раз.

Мы помчались прочь с этой улицы.

Ехали мы недолго, всего две или три минуты. Повозка резко остановилась, и нас силой погнали внутрь широкого пятиэтажного здания.

Внутри была паника и суматоха. Мужчины в оборванной одежде, больше похожей на лохмотья, перетаскивали ящики и забивали досками окна. Пятна крови на стенах и полу говорили о том, что здесь тоже была бойня.

– Свежих на второй этаж, я сейчас позову Комиссара. – прорычал наш спаситель и ушел куда-то в сторону.

Толкая в спину ружьями, два оборванца повели нас на второй этаж.

Там уже окна были забиты досками. Свет яркими полосками падал на пол. Нас оставили в центре комнаты и закрыли дверь.

Теперь я смог осмотреться.

Помимо меня было ещё 6 человек. Выглядели они странно, если не сказать жутко. Все были похожи на покойников: серо-синяя кожа, рваные раны на теле и абсолютно тусклые глаза.

Мы смотрели друг на друга и молчали. Скорее всего никто не понимал, что происходит.

Один из нас начал было говорить, но не смог, т.к. дверь на второй этаж снова открылась, и на пороге стоял молодой человек в военном мундире.

Он чем-то напоминал офицера обычной воинской части, ему не хватало только погон и шевронов, да и на ногах у него были беговые кроссовки.

В руках он держал большое надкусанное яблоко.

С ним в комнату вошли еще 10 человек. Семеро из них были одеты так же в военную форму, остальные – в новые спортивные костюмы. Оружие они держали наизготовку, как перед расстрелом. Страх запеленал мои глаза, картинка стала размытой, и я почувствовал ком, подкатывающий к горлу.

Они спокойно зашли в комнату и пристально посмотрели на нас.

Мы в свою очередь посмотрели на них глазами полными тревоги.

Они были живыми и улыбающимися, совсем не похожими на тех людей, которых я видел на улице. На нас они точно были не похожи.

– Добро пожаловать в Земли Живых! Отныне Вы свободные люди, пусть те, кто дрался на мосту, выйдут вперёд. – скомандовал какой-то невысокий человек, стоящий чуть впереди.

Двое, которые находились рядом со мной, вышли вперёд.

– Вы кого-то убили? – спросил коротышка, по-дружески улыбаясь.

– Мы с братом убили не меньше пятерых нападавших. Убили бы больше, но нас усадили в вашу повозку. Перед этим мне успели прострелить грудную клетку насквозь. Я не почувствовал боли, но сейчас рана начала кровить. Брат тоже ранен, нам бы медика. С каждой минутой становится все больнее. Помогите нам!

Тут же без слов коротышка выстрелил в головы обоим братьям и снова улыбнулся.

– Убивать нельзя! Смертный грех! – сказал он и вырезал глаза у убитых. – Слушайте своего хозяина! Вы бессмертны, пока ваши руки чисты. Эти двое оскорбили наш уклад жизни. Убив, они стали смертными. И умерли, как вы видите.

Тела братьев тут же потащили вниз мужчины в спортивных костюмах.

– Я – Комиссар, основатель этого города. Мы не носим здесь имен, потому что каждому имени полагается Ангел-Защитник, а нас с вами больше не защищают эти небесные птахи. Каждому из вас мы присвоим порядковый номер или прозвище, – слово взял Комиссар, – вы все пришли из разных мест, разных эпох и иллюзий. Вы все здесь за свои грехи. Единственное, что Вас объединяет, это бессмертие. Это последнее пристанище заблудших душ. Вы сможете выжить здесь, не нарушая лишь одно правило: Не убивайте себе подобных, защищайте друг друга и ищите убийц. Только так Вы сможете обрести вечный покой и счастье, иначе Вы все растворитесь в забвении, как эти двое. Те, кто убивает, тут же теряют последнюю милость Господа нашего. Те из вас, кто откажется искать убийц и приводить к нам новые души, могут спокойно трудиться на зернотоке, свиноферме или в саду. Трудитесь с миром, а остальное расскажут вам старшие братья. Запомните, как Отче Наш, свои номера. Встретимся на вечерней поверке.

С этими словами Комиссар и его помощники ушли снова, заперев двери на замок.

Чуть позже к нам допустили женщин, которые проводили нас в подвалы, где нас нехотя подстригли, переодели в дырявые, с пятнами крови спортивные костюмы. Мы должны были быть похожи друг на друга. Костюмы, вероятнее всего, были сняты с трупов тех людей, которые нарушили смертный грех.

В желтой от времени тетради мне присвоили номер 9141619171651. Что означали эти цифры мне так и не объяснили тогда. Лишь спустя время я разобрался с этим шифром. «За Господа» – имя без рода и звания. Для краткости на поверке, я отзывался на номер 1651…

Мне очень хотелось посмотреть в зеркало. Вокруг меня были только мёртвые люди, и я подозревал, что я один из них. Но зеркал я так нигде и не нашёл.

Тогда я ощупал свою голову и шею. Мне было интересно узнать, остался ли шрам от ножа ангела, однако вместо него я нашёл только глубокую колотую рану.

Я сунул палец внутрь, так глубоко, как мог. Внутри рана была сухая. Я вытащил палец, но крови так и не увидел.

В тот момент я осознал, что я тоже мёртвый, ни смотря на то, что был в Землях Живых.

Вскоре меня вывели из подвала в сад за домом. Там были яблони, небольшой огород и зерноток у реки. Свиноферма, как мне потом объяснили, была за тем полем, где я очнулся, глубоко в лесу. Это сделано для безопасности, ведь продукты были здесь дороже золота. Своих знакомых, из бойни на улице, я больше не видел никогда.

Все люди вокруг меня улыбались. Их улыбки казались мне неискренними и даже пугали.

Женщина, похожая на доктора или ученого, остановила меня у гряды с морковью. Она, по-дружески, попросила меня избавиться от сорняков.

Занятие совсем не хитрое и я решил, что мне оно подходит для того, чтобы разобраться в собственных мыслях и осмотреться.

Вскоре на помощь ко мне отправили мальчишку лет двенадцати в серой хлопчатой одежде, напоминавшей кимоно. Он забавно кряхтел, когда выдёргивал сорняки из сухой земли. Он тоже был мертвым, но ран на теле я не видел.

Я посмотрел на него и спросил:

– Ты здесь давно?

– Очень давно, дорогой брат.

– И как тебе здесь? – переспросил я.

– Мне всё нравится, меня никто не обижает. В тёплую погоду я работаю здесь, а зимой собираю хворост и топлю печи.

– Расскажи, как ты здесь оказался, и что меня ожидает?

Мальчишка хмыкнул и начал рассказывать:

– Я родился в 2037 году от рождества Христова в небольшом городке Марксе, что в Саратовской области. Когда я умер, мне было одиннадцать. Здесь я около шестнадцати лет, меня спасли Заступники Комиссара, когда я тонул в реке, недалеко отсюда. Мне дали работу и объяснили, почему я здесь.

– И почему ты здесь? – перебил его я.

Мальчик поднял на меня глаза и удивленно хмыкнул.

– А разве ты не знаешь?

Я покачал головой.

– Это мир для заблудших душ, мы не справились со своей жизнью и за это Господь отправил нас сюда. Мы искупаем грехи перед вечной жизнью в Раю. Говорят, что Комиссар здесь более тысячи лет. Он защищает добрых людей и поэтому мы живем для него.

– Но ведь Комиссар живой. Как он живёт здесь тысячу лет?

– За благие дела Господь одаривает его жизнью, он вдохнул в него жизнь, и его сердце снова забилось. Многие века нам придется прожить здесь, чтобы стать живыми. Может быть тогда, мы вернемся в свое время. Я снова пойду в школу.

– Почему же Комиссар не вернулся в свой мир?

– У любого стада должен быть пастух. Может быть его место здесь… – улыбнулся мальчик.

– Я видел, как Комиссар ест яблоко. А мы мёртвые не едим. Весь этот сад для него?

– Да, сад и огород для Комиссара и его Заступников. Последний из них не так давно ожил. Был большой праздник. Мне даже разрешили разливать им вино.

– А есть те, кто не любит Комиссара?

– Да, но таких не много. Женщина – врач, таскающая воду в баню, не слушается Комиссара, и разговаривать с ней нам запрещено.

Тут нашу беседу перебил пронзительный звук сирены. Этим звуком людей в обычном мире оповещают о бомбардировке.

Мальчишка уже на ходу мне объяснил, что нас зовут на вечернюю поверку.