Kitabı oku: «Неожиданно Заслуженный артист», sayfa 2
Глава четвёртая
Для нашей семьи Казань была далеко не чужим городом. Вся родня со стороны мамы проживала в столице Татарской АССР. Там ждали меня бабушка и тётушки, там уже давно учился в авиационном институте старший брат Николай. Мы начали собирать вещи. И тут случился эпизод, который стал знаковым в моей будущей творческой жизни. Как всегда, при пожаре, ремонте или переезде выкидывается старый и, как кажется, ненужный хлам. Оказывается, была у нас в доме вещь, на которую до этого я никогда не обращал внимания. Маленький красный чемоданчик. Да, я, конечно, видел его по праздникам, но так, мельком, не заморачиваясь. А тут вдруг зашёл разговор между родителями, что, может быть, надо выкинуть какие-то древние граммофонные пластинки и оставить только новые. Короче, они достали этот чемоданчик, который оказался проигрывателем «Юбилейный», и большую кипу самых разных грампластинок. Точно не помню, что там было по репертуару, но я сразу определил, что все пластинки разные: по весу, по размеру, по ощущению в руке. Одни были тяжёлые, как стальные. Крутились на барабане быстро. Шипели змеиным звуком, да ещё вмещали в себя всего по одной песне с каждой стороны. Действительно, древность какая-то. Эти – точно на помойку. Эх, если бы я знал тогда, что в руках у меня было настоящее сокровище! Но я не догадывался об этом, а отец не подсказал.
Большие пластинки, на которых помещались целые концерты, влюбили в себя сразу и, как оказалось впоследствии, на всю жизнь. Долгоиграющие. Я с интересом рассматривал конверты с фотографиями артистов. Читал названия незнакомых мне песен. На всех обложках был одинаковый знак – Всесоюзная фирма грампластинок «Мелодия». Родители уложили в коробку пластинки популярных тогда исполнителей – Муслима Магомаева, Иосифа Кобзона, Вадима Мулермана, Марии Пахоменко, Майи Кристалинской и ещё кого-то. Остальные с нами в Казань не поехали. Со временем прослушивание грампластинок стало одним из любимых моих занятий, а посещение секции ЦУМа, где их продавали, приравнивалось к просмотру нового фильма про Фантомаса или индейцев.
В конце ноября, в разгар учёбы, я стал «новеньким» в 5-В классе средней школы № 20 города Казани на улице Короленко. Кто хоть раз был в этом амплуа, знает, как сложно, особенно в первое время, ужиться в новом коллективе. После маленького уютного Луцка и нашего двора у забора воинской части огромная Казань казалась мне серой и неприветливой. И в классе все были чужими. Многие со странными, как мне казалось, именами – Ринат, Айдар, Гульнара, Альбина… Меня посадили рядом с каким-то пацаном, который упорно не хотел со мной разговаривать. Позже я узнал, что это был самый главный хулиган в классе – Женька Сватеев. Но после того, как я угостил его жевательной резинкой, захваченной мной в школу для подхалимажа и наведения мостов, спросил:
– Ты откуда?
– Из Луцка.
– Чё за район такой в Казани?
– Это город такой. На Украине.
– Охренеть! Чё, там жвачка, что ли, есть?
– Бывает. Из Польши привозят.
– Охренеть! Ты чё, из-за границы, что ли?
– Нет. Из Луцка.
Громким шёпотом мой сосед по парте сообщил всему классу:
– «Длинный» из-за границы приехал. У него жвачка есть.
После его слов все стали смотреть на меня с живым интересом, а некоторые девчонки, можно сказать, с симпатией. Ворона моя поубивала бы их на месте! Но её не было, и я позволил себе спокойно рассмотреть одноклассниц, не ожидая получить по башке линейкой. На перемене меня окружили новые товарищи. Стали расспрашивать: кто я и откуда? Слава Богу, большинство знали, где находится Украина и что Польша – не район в Татарии. Они искренне удивлялись моим объяснениям, доброжелательно рассказывали о своём классе. Но всё же подозреваю, что такой живой интерес был вызван наличием у меня наидефицитнейшего лакомства тех лет – жевательной резинкой. Я раздал всё, что имел. На всех, конечно, не хватило. Но я сразу понял, что попал в дружный класс, – многие, пожевав немного, передавали жвачку своим друзьям или подругам. Короче, первый контакт более-менее состоялся.
Но я даже предположить не мог, что моим «звёздным часом» станет урок английского языка! Оказывается, этот предмет здесь вошёл в программу изучения только в пятом классе. Так же, как и в большинстве школ Советского Союза. Но я-то этого не знал. Я-то учил английский с первого класса и имел твёрдую пятёрку в табеле. Сначала вытянулось лицо у меня, когда снова услышал знакомую до боли «у обезьянки a monkey» и чей-то ответ по знанию английского алфавита. А потом настал черёд изумляться, как на выступлении фокусника, учительнице и моим одноклассникам. На вопрос «сколько букв уже прижились в моей голове?» я бодро представился и рассказал, откуда приехал в Казань. На английском языке. С «манчестерским» акцентом. Джалиля Айтугановна с криком: «Вот радость-то какая!» побежала к директору сообщить, что появился новый участник всех городских олимпиад по английскому языку. Одноклассники подавленно молчали. И только Женька Сватеев, хлопнув меня по плечу, изрёк:
– Я ж говорил: «длинный» из-за границы приехал!
Насладившись неожиданно свалившимся успехом, я стал ждать урока украинского языка или литературы, чтобы до конца добить своих новых товарищей глубокими лингвистическими познаниями. К моему большому разочарованию, таких уроков в расписании не было. Не изучали почему-то в Казани «украиньску мову». Хотя, слава Богу или уже Аллаху, не было уроков и татарского.
Глава пятая
И всё же, я так думаю, моё появление в обычном пятом классе обычной средней школы пусть большого, но обычного волжского города Советского Союза стало событием. Во-первых, потому, что я снова оказался выше всех по росту. К радости девочек. А во-вторых, потому, что никто в этом классе не выезжал дальше Ижевска или Йошкар-Олы. Пацан из какой-то там Западной Украины, с жвачкой из Польши и набором фотографий артистов фильма «Четыре танкиста и собака» не мог остаться без внимания. Наверное, в то время только семьи дипломатов и военных имели возможность так «путешествовать» по стране и миру. В первые пару месяцев я, как знаменитый Кеша из мультфильма «Возвращение блудного попугая», был в центре общего восторга и интереса. Стоя в кругу слушателей, вспоминал: «Вот у нас на Гаити (в Луцке)…» Со временем, когда всё что можно рассказал и раздал, «народная любовь» угасла. К окончанию учебного года я стал самым обыкновенным учеником 5-В класса. Отношения с одноклассниками были ровными, как североамериканские прерии. Подружился с То-ляном Семёновым. С непонятной для меня периодичностью останавливал свой взгляд на девочке из параллельного класса. Нэля Шайгадарова заставляла меня смущаться своим присутствием на перемене или в школьной столовой. Учитывая, что Маринка «Ворона» в последнем письме обозвала меня бесчувственным голозадым пловцом, я почувствовал себя абсолютно свободным. Это состояние внутреннего освобождения от обязательств и страха перед железной линейкой дало мне храбрости пару раз постоять рядом с Нэлей у окна на втором этаже. Её ответный взгляд «притормаживал» дыхание. Сердце же билось, напротив, учащённо. Короче, просыпались мужские гормоны. Со всеми вытекающими из сего пробуждения признаками.
К своему удивлению, я стал скучать по привычным спортивным нагрузкам. Но даже то, что совсем недалеко от нашего дома был большой плавательный бассейн на проспекте Ямашева, не соблазнило меня прийти туда и показать свой значок «Кандидат в мастера спорта». Мне исполнилось 12 лет. Я уверен, что выполнение такого норматива в столь юном возрасте привлекло бы ко мне внимание казанских тренеров. Но никакого внутреннего желания снова оказаться на дорожке бассейна у меня не возникло. Тем более что я прекрасно понимал: этот сверхрезультат для меня случаен. Если бы не те синие потрёпанные плавки на вытянутой резинке и голая задница над водой, я бы никогда не проплыл 100 метров «вольным» за 1 минуту и 3 секунды. А чтобы повторить такой результат, из меня вынут всю душу и силы. Это не входило в мои планы. Благо родители не настаивали на продолжении карьеры в бассейне. Но спорт был доступен и звал открытыми дверями во все спортзалы города. Как-то, не помню по какому поводу, мой друган Толик Семёнов предложил мне пойти с ним на тренировку в секцию баскетбола. Вечером мы пришли в зал нашей «двадцатой» школы. Вначале стук мячей и громкое эхо от него заложили мне уши. Тренер Наиль Тизатдетдинович, увидев мой рост, как-то очень спокойно и просто сказал: «Хорошие данные. Хочешь – приходи. Попробуй. Вдруг понравится». Пришёл. Понравилось. И больше всего – то, что это была командная игра. Всегда можно постоять, перевести дыхание, отдохнуть. Не то что индивидуальная «пахота» на плавательной дорожке. Я понял: баскетбол – это моё! Я командный игрок! Отличная физическая подготовка и рост 185 сантиметров позволили мне в очень короткий срок стать полноправным членом школьной команды. Тренировки были три раза в неделю. Игры случались в основном по воскресеньям. Через год, после очередного баскетбольного «сражения», нас с Толяном пригласили тренироваться в Республиканскую детско-юношескую спортивную школу у Юрия Владимировича Второва. В команде играли ребята со всех районов города. Выезжали на соревнования в другие города Советского Союза. И хотя мы представляли Казань, все соперники называли нас просто: «татары». Ничего не поделаешь – пришлось стать татарином. Впоследствии команда стала официально называться «Сборная Татарской АССР». У нас играли представители Нижнекамска и Набережных Челнов, Бугульмы и Чистополя. Вытянувшись к девятому классу до одного метра девяносто двух сантиметров, я стабильно выходил в стартовой пятёрке на позицию крайнего нападающего. Последние два года учёбы прошли у меня в спортивном классе школы № 55 на Декабристов. Но до них ещё далеко.
Не только спорт присутствовал в моей жизни в ту пору. Для моего старшего брата наш переезд в Казань не стал особо радостным событием. Он учился на четвёртом курсе авиационного института. Жил в общежитии. Был уже вполне самостоятельным, продвинутым парнем. Отлично рисовал. Возглавлял редколлегию институтской газеты «Самолёт». Принимал участие во всех студенческих вечеринках. «Женилка» Николая выросла и тянула его на всякие приключения. А тут – бамс! – «предки» нарисовались. Опять отцовский контроль и мамины переживания. Кому в 21 год это понравится? Ладно хоть, родители позволили остаться ему в общаге. Со мной брательник виделся редко, на бегу. Разница в девять лет, именно в том нашем возрасте, сказывалась очень серьёзно. У каждого были абсолютно свои интересы. Но именно Колька, увидев как-то, что я копаюсь с грампластинками, в преддверии встречи Нового 1976 года завёл со мной разговор о музыке. На тот момент мои музыкальные пристрастия только начали как-то оформляться. Во-первых, для меня стало настоящим ударом после приезда в Казань, что наш новый, замечательный «ВЭФ-202» не ловит станции из Польши, Германии, Венгрии и других привычных в Луцке «игралок и говорилок», и я не мог слушать песни на иностранных языках. Во-вторых, мне порядочно поднадоели пластинки из домашней коробки. А в-третьих, мне всё больше нравилась музыка так называемых ВИА – вокально-инструментальных ансамблей. Я уже купил диски-гиганты «Самоцветов» и «Орэро», маленькие пластинки «Цветов» и «Голубых гитар». На почётном месте стояли «Песняры» и «Поющие гитары». Песни Кобзона и Хиля казались мне какими-то скучными и одинаковыми. Не знаю почему, но на моё ухо не ложились звуки труб и скрипок. А вот гитарные переборы и «соляки», чёткий ритм барабанов и проигрыши на электрооргане приводили в восторг. Всё это было на интуитивном уровне: просто нравилось, и всё тут.
Колька, пересмотрев мою коллекцию, спросил:
– Часто слушаешь?
Я утвердительно кивнул головой.
– А хочешь, я тебе пару пластов послушать принесу?
Ещё бы не хотел! Я снова качнул башкой:
– Какие?
Брат заговорщицки подмигнул:
– Узнаешь.
Выслушав мои страдания по поводу нежелания нашего радиоприёмника ловить зарубежные музыкальные станции, Колян «утешил»: «Слушай татарские». Потом взял в руки транзистор и начал инструктировать меня:
– Смотри, Юрка! – Я придвинулся ближе. – Вечером по пятницам, в 21:00, переключай диапазон на «Короткие волны». Находишь волну 19 метров, – брат проделывал все манипуляции перед моим носом, – И слушай! Только негромко. Лучше, чтобы отец не усёк.
Я удивлённо спросил:
– Почему?
– Ну… – Колька замялся, – думаю, это ему не понравится, если услышит.
– Да почему? – Мой интерес нарастал. Жаль, что в тот день был вторник.
– Отец такую музыку не слушает и вряд ли будет. Это «Голос Америки». – Брательник хитро посмотрел на меня, ожидая реакцию.
Никакой ответной реакции не последовало, ибо в тот момент я вообще не знал, что это за «Голос», чей он и откуда. Нет, Америку-то я, конечно, знал. Но она никак не ассоциировалась у меня с музыкой. Только с жестокими бледнолицыми и обиженными краснокожими, ну ещё с вечно угнетёнными неграми. Поэтому я переключил своё внимание на Колькино обещание принести пластинки:
– Коль, а Коль, когда принесёшь пластинки?
– После Нового года. На каникулах.
Глава шестая
В праздничной суете зимних каникул я совсем забыл про обещание брата. Тем более что, получив от родителей пять рублей за хорошую учёбу, я помчался в свой любимый магазин грампластинок. Долго перебирал большие диски-гиганты и наконец, остановил свой выбор на сборнике «Как прекрасен этот мир» какого-то Давида Тухманова. Причин было несколько. Первое – на пластинке было много исполнителей, в том числе ансамбль «Весёлые ребята» и Юрий Антонов. Второе – стоила она два рубля пятнадцать копеек, а не «два пятьдесят». За те же тридцать пять копеек можно было сходить в кино, тем более что в кинотеатрах шёл «Белый клык».
Дома я внимательно изучил конверт. Прочитал аннотацию про композитора Тухманова. Он был автором музыки всех песен. Ещё раз отметил про себя, что знаю такой ВИА, как «Весёлые ребята». Слышал и Антонова. Его песню «Для меня нет тебя прекрасней» пели пацаны в нашем дворе под гитару. Наконец, включил саму пластинку. Не знаю, как это получилось, но и тогда, и сегодня, когда я начинаю слушать песню, буквально несколько первых тактов мелодии, аранжировки, вокала дают мне чёткое понимание, нравится или нет. Это далеко не всегда хорошо и правильно. Но что есть, то есть. Пластинка, если честно, мне не очень понравилась. Слишком много там было «меди» и скрипок. От музыки замечательного Давида Тухманова я был ещё очень далёк. Хорошую поэзию не понимал. Но вот припев «Как прекрасен этот мир – посмотри!» запал мне в душу, а в сочетании с мягким голосом Юрия Антонова – прямо скажем, зацепил. Только вот слишком длинное вступление песни, опять же на «струнных», утомило. И тут я в первый раз пожалел, что не умею играть на гитаре. Там не надо рассусоливать – заиграл, запел и порядок. Так что я благодарен именно той пластинке за моё первое желание соприкоснуться вплотную с гитарой. Вечером я попросил отца достать инструмент со шкафа, настроить его и показать мне пару аккордов. Папаня с удовольствием выполнил мою просьбу. Во время первого урока я, увидев, как легко батя перебирает струны и что-то там зажимает на грифе, самонадеянно решил, что вскорости дам свой сольный концерт перед одноклассниками. Глубокое двойное разочарование ждало меня впереди. Во-первых, когда я попытался что-то изобразить, струны отказались звенеть, а пальцы никак не могли сложиться в аккорд. Я понял, что всё не так просто и будущий концерт состоится ещё нескоро. Во-вторых, я-то не знал, что пацаны на улице играют на шестиструнных гитарах. Мой папаня лихо бацал на семиструнке. А там совершенно другой строй и совсем другие аккорды. Короче, я начал учиться играть так, как показал отец. Все зимние каникулы я сидел на кухне и мучил: себя, инструмент и маму. Ужасно болели пальцы. Слава Богу, что моё желание музицировать не подвигло родителей отдать меня в музыкальную школу! Видимо, им хватило баяна старшего брата. Это уже потом, будучи глубоко взрослым, я очень жалел и жалею, что не получил хотя бы начальное музыкальное образование.
В один из морозных дней пришёл Колька. Как и обещал, он принёс завёрнутые в газету «Вечерняя Казань» две долгоиграющие пластинки:
– Доставай проигрыватель!
Повторять дважды было не нужно. Наш старичок «Юбилейный» всегда был «готов к бою». Колян убрал газету и протянул мне пласты:
– На, смотри.
Я стал рассматривать принесённые братом диски. С одного на меня смотрели четыре лохматых парня. Всё было написано на английском языке. Какие-то слова я знал и сразу перевёл. Вот и название: «Rubber Soul – Резина и душа».
– «Резиновая душа», – поправил брат. Потом похвалил: – Молодец! В английском шаришь. Это же The Beatles, Юраха! Это те самые «битлы»! Настоящие!
Я просто обалдел! Неужели у меня в руках настоящая иностранная пластинка, да ещё самих «битлов»?! Тех самых, которых я пару раз слышал у поляков по радио? Тех самых, именем которых иногда называл нестриженных парней мой папаня: «Вот, смотри, пошли лохматые битласы». Да, это был диск-гигант «ливерпульской четвёрки» 1965 года. Выпущен компанией Polydor. Конечно, тогда мне было всё равно: «Полидор» или «Помидор», Англия или Польша. Я понятия не имел, что группа The Beatles к тому времени уже развалилась. Именно в тот день я впервые узнал от брата о существовании на планете Земля Джона Леннона и Пола Маккартни. А больше я не знал ни-че-го! Но тогда, в январе 1976 года, когда игла нашего древнего проигрывателя коснулась пластинки, я, тринадцатилетний пацан, «утонул». Я захлебнулся в своих эмоциях. Вот! Да, вот что я хотел слушать и слушать! Какие непривычные для уха фантастические мелодии! «Norwegian Wood», «Michelle»… А «Girl»!!! Эту песню я уже слышал во дворе! Её пел Серый из соседнего подъезда. Только на русском языке. (Чёрт! Надо срочно учиться играть!) И главное, никаких труб и скрипок! Только гитары и барабаны. Вот это была «бомба»! Я заразился. Заразился на всю жизнь болезнью под названием «битломания».
Вторая пластинка уже не произвела на меня такое космическое впечатление, как первая. На обложке были какая-то девушка в чёрной куртке и лохматый парень с бутылкой. Я попытался перевести название, но не смог. Колян пояснил:
– Это имя и фамилия: Suzi Qvatro. Настоящий рок! Слушай!
Первая песня альбома мне очень понравилась – «48 crash». Гитары звучали по-новому, с непривычным для уха дребезжанием.
– Это фуз, – пояснил Колька. Он подумал, что объяснил, а мне это слово напомнило только собачью команду.
Солистка пела – как будто кричала. К концу прослушивания альбома её голос меня утомил. Нет, это не «Битлз». Вот «Битлз» – это да! Но конверт я изучил так же внимательно:
– Коль, а ты сегодня заберёшь пласты?
– Конечно! Это ж «фирма́»!
Хорошо, что в нашем семейном фотоаппарате «Зенит» была плёнка. Брат сделал несколько кадров пластинок. Когда он их уносил, я чуть не плакал, думая, что таких дисков у меня не будет никогда. Николай поведал мне, что купить их можно только «из-под полы» и за очень большие деньги. Оставалось одно – скорее учиться играть на гитаре и самому их петь.
Глава седьмая
Теперь при посещении магазина «Мелодия» я всё чаще смотрел в сторону пластинок с зарубежными исполнителями. Обычно они покупались мною наугад. Даже не могу сегодня зацепиться памятью за то, как и что определяло мой выбор. Если на конверте долгоиграющей большой пластинки ещё можно было прочитать какую-то информацию, то на маленьких, кроме названия коллектива и песен, ничего не писали. Денег на гиганты, как правило, не было. Тем более что стоили они до четырёх рублей. Весьма серьёзные деньги в то время. А вот миньоны – пластиночки, на которых было всего две-четыре песни, – я приобретал частенько. Можно было купить их от семидесяти копеек до полутора рублей. Экономил я на карманных расходах, да бабуля периодически баловала. Но такая покупка почти всегда была настоящим «котом в мешке».
Однажды по такому принципу я прикупил и притащил домой пластиночку, на которой было четыре песни. Называлась она очень странно: «Певцы Леса Хамфри». Я долго размышлял в магазине, что это за лес такой, где водятся эти певцы: хвойный или дубовый? К моему удивлению, песни были классные. А две из них сразу попали на верхние строчки моего личного хит-парада: заводная «Мексика» и очень необычная «Скажи мне, почему?», то бишь «Tell my why?» Почему эта композиция показалась мне интересной? Потому, что она была в разных темпах: медленный куплет и быстрый ритмичный припев. Я заслушал эту песню до того, что на слух выучил все слова и, абсолютно точно попадая в фонограмму, пел её вместе с пластинкой. Сейчас поверить не могу, что до юношеской ломки у меня был такой высокий голос. Мне тогда казалось, что пою я вместе с «лесными братьями» просто классно. Пару раз меня похвалили родители. А вскоре попросили спеть, вернее, изобразить этот номер перед многочисленной роднёй за очередным праздничным столом. Мои драматические страдания в куплете, пританцовывание в припеве, а главное, точное попадание в фонограмму привели зрителей в экстаз. Батя, увидев такой головокружительный успех, решил повторить номер перед своими товарищами по работе, которые собрались в нашем доме отметить очередную годовщину Великого Октября. Когда началась песня и я, уже почти профессионально, вошёл в роль «лесного певца», папаня, неожиданно для меня, полностью убрал звук проигрывателя. Видимо, он посчитал, что я пою лучше хора на пластинке. Мой ломающийся высокий голосок остался без мощной поддержки, и я, в конфузе прокукарекав ещё пару слов, с позором умчался из комнаты. Уже тогда я понял, что с фонограммой шутки плохи: можно запросто «обосраться» перед зрителями. На отца я дулся недолго. Подставил он меня не нарочно, а искренне считая, что его младший сын уже готовый артист. Воспользовавшись извинениями и похвалами, я стал ныть, что пора приобрести новый, более современный проигрыватель. Результатом моих страданий стал деревянный раскладной «Аккорд-203». Колонку с динамиком можно было поставить в любое место на расстоянии длины провода. Чемоданчик «Юбилейный» закончил свою карьеру в нашем доме.
В мае 1976 года, перед своим четырнадцатым днём рождения, я снова отправился в любимый магазин. Как всегда, внимательно перебирал столь доступные для меня миньоны. В какой-то момент я лишился дара речи и не поверил своим глазам: «Любовь нельзя купить». «Серебряный молоток». А внизу в скобочках: «Дж. Леннон и П. Маккартни». Ещё ниже: «Вокально-инструментальный ансамбль». Без названия. Но я-то знал, что это за вокально-инструментальный ансамбль! На другой стороне: «Мадонна». «Я должен знать лучше». И опять, опять в скобочках: Офигеть – Дж. Леннон! И – упасть, не встать! – П. Маккартни. Они самые! «Битлы»! Я летел домой с чувством восторга и страха. Мне казалось, что кто-то может отнять у меня столь бесценную вещь. Конечно, по большому счёту, тогда очень немногим были нужны эти самые «битласы». Но я считал по-другому: такая музыка не может не нравиться. Дома прослушал пластинку раз десять без перерыва. Кое-что из английского текста пытался уловить и перевести, но в целом, мне было неважно, о чём песня. Нравилось, и всё тут! А буквально через месяц я опять купил маленькую пластинку. На ней уже чётко было написано: «БИТЛЗ. Вокально-инструментальный ансамбль. Англия». На этом миньоне было три песни. Одна из них – «Пусть будет так» (знаменитая «Let it be») – стала любимой навсегда. Итак, в моей коллекции уже семь композиций The Beatles. Эти пластинки до сих пор стоят у меня дома на видном месте. А тогда я одновременно радовался и огорчался. Это сегодня у меня десятки книг об истории группы и всех её участниках. Сотни фотографий. Все музыкальные альбомы. Это сегодня можно за минуту в интернете получить любую информацию о ком или о чём хочешь. А тогда, в 1976-м, просто иметь перепечатанную бессчётное количество раз фотографию любимого тобой ансамбля или исполнителя было счастьем. Узнать, где и как образовался тот или иной коллектив, кто его участники, какие альбомы выпущены, было практически нереально. Крупицами каких-то переведённых аннотаций с дисков, переписанными от руки статьями из иностранных журналов, обрывками рассказов из «Голоса Америки» и «Свободы» мы делились друг с другом. Конечно, далеко не все. Только те, кто «подсел» на такую музыку. У большинства моих одноклассников и в мыслях не было ничего подобного.
