Kitabı oku: «Неожиданно Заслуженный артист», sayfa 4

Глава одиннадцатая

Наша с Толиком мечта – играть в ансамбле – никак не рассасывалась. Мы упорно искали способы её осуществления. Казалось, что как только у нас появятся электрогитары, барабаны и пара усилителей с колонками, «лёд тронется» и мы превратимся в настоящих «битласов».

Надо отметить, что тогда, в нашей советской школе, особую роль в общественной жизни играл комсомол. Разные соревнования и конкурсы между классами и школами, концерты художественной самодеятельности, олимпиады и «олимпийские игры» по всем видам спорта и знаний проходили постоянно. Все мы были комсомольцами и поэтому, хочешь не хочешь, во всех этих мероприятиях участвовали. Не удивительно, что наша «пятьдесят пятая» стала непобедимым чемпионом города по баскетболу. К радости директора – народного учителя СССР Анаса Салаховича Салахова. Но мы хотели радовать наших учителей не только спортивными достижениями. Молодая энергия била через край. Созревающие гормоны не давали сидеть на месте.

Как-то раз классная руководительница объявила нам, что в школе будет проводиться конкурс политической песни, посвящённый героической Кубе, её революции и вождю – дорогому товарищу Фиделю Кастро. Все девятые и десятые классы готовят номера, а победитель будет представлять школу на районном смотре. Всё, что касалось музыкальной направленности, всегда вызывало у меня трепетный интерес. Учитывая, что в классе только я один умел играть на гитаре, моё участие даже не обсуждалось. Верный Толян тут же согласился постучать на чём придётся. Решили, что в качестве барабана возьмём вторую гитару у Игоря Пушкина. Хоть он играть на ней не умел, пришлось брать и его, как хозяина инструмента. Итак, с аккомпанементом решили. Три пацана есть. Оставалось набрать девчонок-«кубинок», так сказать, солисток, и найти песню. «Певиц» пригласил не по вокальным данным, а по внешним – все аппетитные красотки. Пять: Светка, Людка, Маринка, Аська и Валюха Страхова. Вечером я тщетно пытался найти в своих пластинках хоть что-то, отдалённо напоминающее революционные напевы острова Свободы. Когда отчаяние от бесполезности поисков уже толкало меня уехать на Кубу и упасть в ноги к самому Фиделю, вдруг башку осенило, и я решил написать песню сам. К удивлению, очень быстро набросал текст и музыку. И снова меня потянуло к разнотемповому варианту. Видимо, «Скажи мне, почему?» Леса Хамфри намертво засело во мне. Но как бы то ни было, на следующий день я показал свою композицию только-только созданному вокальному ансамблю 9-го В и получил восторженное одобрение. Когда песня победила на школьном, а потом и на районном конкурсе, я понял, что до славы моего кумира Пола Маккартни не так уж и далеко. Наш коллектив стали командировать с этим номером на все концерты, проводимые Районным отделом образования. Да чего уж скрывать-то – и гороно тоже не оставался в стороне. О райкоме ВЛКСМ и говорить не надо! Мы получали благодарности и грамоты. Тренер злился, а завуч школы была на седьмом небе от счастья. И однажды, случайно, после концерта в Доме культуры им. В. И. Ленина Соцгородка проговорилась, что в маленькой комнате за сценой в актовом зале хранится никому не нужная аппаратура для школьного ВИА. По нам с Толиком Семёновым словно ударило молнией. На наш вопрос: «А можно хоть краем глаза взглянуть на это сокровище?» завуч, как добрая фея, ответила: «Вам, чемпионам, конечно, можно. Завтра зайдите за ключом». Мы обнялись и зарыдали от счастья. Хотелось написать письмо Фиделю Кастро и всему кубинскому народу с благодарностью за такой подарок. Тут же стали фантазировать о том, какие классные инструменты ждут нас в этой комнатке и какие перламутровые замечательные барабаны соскучились по Толяну. О том, что скоро мы выйдем на сцену нашей школы, сыграем и споём «Хоп, хей хоп» из Wings или, на худой случай, «Дитя во времени» Deep Purple, и офигевшие от восторга одноклассники разорвут нас на части.

Ночью не спалось. Под утро, когда уже не оставалось сил бороться со сном и временем, которое, казалось, остановилось, впал в тяжёлое забытьё. Казалось, что страшный Джин Симмонс из Kiss со своим длинным языком тянет ко мне руки и зовёт в актовый зал школы № 55. На утренней зарядке мы с Толькой напрочь забыли про баскетбол, за что получили втык от Второва. Но это было такой мелочью по сравнению с тем, что через час или два перед нами откроется пещера Али-Бабы и мы станем настоящими музыкантами.

Наша строгая завуч своё обещание сдержала и лично повела нас после шестого урока в актовый зал. Мы и не знали, что в уголке сцены, за старым пианино была дверь. Когда «фея» щёлкнула замком и нырнула в темноту, мы с Семёновым замерли. Зажёгся свет. Послышались недовольные восклицания:

– Вот помойка! Хоть бы кто порядок навёл!

Слово «помойка» никак не ассоциировалось у нас с Толяном с тем сокровищем, что сейчас откроется нам. В нетерпении мы ждали приглашения. Оно не заставило себя ждать:

– Ребята! Ну где вы? Заходите!

Чуть не застряв в дверном проёме, мы втиснулись в каморку. Казалось, что дыхание перехватило от желания увидеть настоящие электрические гитары, ударную установку, колонки и усилители. Завуч, не обращая внимания на наши изумлённые лица, сунула мне в руку ключ и на ходу пояснила:

– Разбирайтесь сами. Я в этом ничего не понимаю.

Глаза округлились, когда мы увидели кучу какого-то хлама под названием «аппаратура для ВИА». В углу стояли две электрогитары без струн. На гвозде одиноко висела тарелка от ударной установки. Под ней, на полу, сиротливо прижалась к плинтусу педаль от большого барабана. Кроме этого, были пара кинаповских колонок, усилитель Ум 50 и привязанный к швабре микрофон. Всё остальное представляло собой мусор, оставшийся от каких-то представлений на школьной сцене. Разочарование было таким сильным, что мы с Семёновым молча сели на стулья и тихо всплакнули. Когда первый шок от встречи с «сокровищами» прошёл, стали рассматривать то немногое, что осталось от бывших музыкантов. Ладно, хоть есть настоящие электрогитары. Бас и ритм. Фирмы «Аэлита». Ничего, струны купим. Тарелка с клеймом – «Цена 12 рублей». Звук от неё был ужасным, но настоящим. Не то что грохот крышки от большой кастрюли, которую добрый сынок Анатолий утащил у мамы и долбил по ней, унижая саунд Deep Purple. Далее была педаль с колотушкой, которую Толян видел в первый раз в жизни и сразу примерил к какой-то картонной коробке. Мой друг вселил в меня долю оптимизма, когда, испробовав свои штучки, мудро изрёк:

– Ну ладненько. Ничего. Возьмём в «пионерской» пару барабанов, и можно играть.

Чего-чего, а пионерских барабанов в школе было навалом. Ими заведовала очень симпатичная главная пионервожатая Светлана. Она нам точно не откажет.

К швабре изолентой был примотан микрофон МД-200 с болтающимся полутораметровым шнурком. Я ещё подумал: как можно петь-то так близко к усилителю? Ладно, разберёмся. Из так называемых «музыкальных инструментов» – всё.

Усилитель УМ-50А впечатлял своим весом и железной мощью. Жаль, что мощь эта была только во внешнем виде, а не в громкости звука. Сегодня 50 Ватт выдаст любая «детская» колонка. Но тогда, в 77-м, нам показалось, что это была настоящая «моща́». Когда подсоединили к усилителю кинаповскую колонку, воткнули в панель микрофон, а вилку в розетку, щёлкнули тумблером и увидели разгорающийся «зелёный глаз» железного «дракона», мы с Толькой заорали от восторга битловскую «Help!». Мы стали настоящим вокально-инструментальным ансамблем школы № 55 города Казани.

Глава двенадцатая

Последние два года учёбы в средней школе были перенасыщены всевозможными чемпионатами, тренировками, музыкой, какими-то КВНами, мероприятиями, первыми любовями и ещё много чем интересным и не очень, чего сейчас и не вспомнишь. Ах, да – забыл саму учёбу, которая «мешала» такой стремительной жизни. По-моему, дома тогда я только ночевал. Да и то не всегда. Чаще был на соревнованиях в других городах. Но особых конфликтов с родителями у меня никогда не было. Учился я хорошо. Родных старался не расстраивать. Был достаточно послушным и дисциплинированным юношей. Отец с матерью никогда не пытались контролировать меня по мелочам и навязывать свою волю.

В 78-м и 79-м годах случился ряд событий, которые сильно повлияли на мою дальнейшую судьбу. Они очень разные по значимости, но это никак не умаляет их роли в определении моих жизненных приоритетов.

Начнём с музыки. Мы с Толяном «достали» всех со своим ВИА. Вроде и струны поставили, и песен знали кучу, и орали громко, но на сцену нас не выпускали. Тогда на экраны кинотеатров Советского Союза вышел фильм Владимира Меньшова «Розыгрыш» с юным Дмитрием Харатьяном в главной роли. С верным Семёновым мы посмотрели этот фильм раз десять, безумно завидуя ребятам – нашим ровесникам, у которых был свой ансамбль. Кстати, песни из этой кинокартины нам не понравились. Кроме одной – «Когда уйдём со школьного двора». Остальные были явно не для школьного ВИА. Их исполнял ансамбль «Добры молодцы». Мой Толян ворчал:

– Никогда у нас не будет такой аппаратуры!

А я ему вторил:

– Никогда мы не сможем так играть!

И вдруг нам очень повезло. Как-то раз на издаваемый нами «грохот» в «музыкалке» заглянул сын нашего школьного физрука – Дмитрий Козлов. Он учился на втором курсе мединститута. Репетирующих тогда было уже трое: на бас-гитаре пытался играть Серёга Логинов. Дима высоко оценил нашу любовь к хорошей музыке, но обозвал полным говном наше музицирование. Мы ещё только хотели глубоко обидеться, как гость сел за пианино на школьной сцене и начал играть. Обида тут же улетучилась, но моментально прилетучилась жгучая зависть. Дмитрий играл потрясающе. Он не просто изобразил что-то на клавишах. Старенькое, плохо настроенное фортепиано выдавало такую энергетику, что мы молчали в изумлении. Будущий врач наиграл в одной композиции со своей импровизацией сразу несколько популярнейших тогда песен. В том числе и западных. Мы были в восторге. Дмитрий предложил нам прийти на репетицию их студенческого ансамбля. И вот как-то вечером в четверг мы зашли в одну из аудиторий нашего казанского мединститута на улице Бутлерова. Нас встретил студент Козлов. Когда он показал нам аппаратуру и инструменты местной группы, в том числе полностью укомплектованную ударную установку, мы почувствовали себя представителями нищих кварталов Гарлема. Мы рассматривали всё, как будто находились в музее или на выставке. Сейчас, вспоминая свои тогдашние эмоции, мне хочется только улыбнуться. Это были самодельные огромные колонки, ламповые усилители, не очень дорогие инструменты. Но после нашей «музыкалки» с тарелкой за 12 рублей и гитарой с гордым названием «Аэлита» всё казалось просто волшебным.

Когда ребята оглушительно жахнули «Just A Little Bit» из Slade и, как мне показалось, сам Нодди Холдер запел в Казанском мединституте, я испытал ни с чем не сравнимое чувство восторга. Можно сказать – экстаза. А может, это был мой первый оргазм, ибо настоящего я ещё не знал. Короче, я был в шоке! Настоящая мощь, сыгранность, живой, тутошний, совсем рядышком звук потрясли меня. Хотелось быть рядом и играть с этими парнями. И совсем не хотелось возвращаться в нашу аскетичную келью в школе. Мои друзья сидели рядом, и каждый испытывал свои чувства, но в одном мы сошлись сразу: нам так никогда не сыграть! Надо заканчивать мучать наши «Аэлиты» и усилитель УМ, блин, 50! Играть себе в баскетбол и слушать хорошую музыку в магнитофоне.

– Ну, как вам? – прокричал от своего электрооргана Дима Козлов.

Мы синхронно показали ему большой палец руки и радостно закачали головами, как китайские болванчики. Медики для распевки сыграли «Лестницу в небо» Led Zeppelin, чем «добили» нас окончательно. После этого приступили к рабочей репетиции, разучивая какую-то комсомольскую советскую песню. Мы с удовольствием «впитали» в себя и это. По окончании всего действа к нам подошёл Дмитрий и предложил ехать домой всем вместе. Он тоже жил в районе Декабристов. Мы, конечно, согласились и по пути, в трамвае, высказав нашему старшему другу кучу комплиментов по поводу его группы, сообщили, что свою музыкальную карьеру заканчиваем. Дима Козлов назвал нас «козлами», как бы объединив в одно стадо, и пообещал приехать к нам порепетировать вместе. Своё обещание он исполнил. И каковы же были наши удивление и восторг, когда результатом наших совместных музыкальных тренировок стало исполнение вместе с Дмитрием на сцене школы песни «Nie Spochniemy» группы «Червоны гитары»! Ансамбль, который её пел по телевизору, был из Польши. Соответственно, и я пел на польском языке. Пригодились мои луцкие навыки. Почему мы взяли именно эту композицию, я не помню. Но никогда не забуду шквал аплодисментов наших однокашников и учителей. Играли мы на приличной аппаратуре, взятой напрокат в соседнем ПТУ. После этого, можно сказать, триумфального дебюта ещё раза два-три мы отыграли полную двухчасовую программу на школьных танцах-дискотеках. Такое малое количество выступлений объяснялось отсутствием в школе хорошей аппаратуры. Кроме того, времени на репетиции катастрофически не хватало, ибо соревнований становилось всё больше. Но именно тогда в меня и попала эта «заразная бацилла» – играть в группе. Вместе сочинять и «рожать» новые песни. Да, я точно командный игрок!

Спорт. Баскетбол стал частью меня. Он не раздражал, как плавание. Не выдавливал последние силы. Дарил кучу эмоций, как любая азартная игра. Соревнования давали возможность путешествовать по стране вместе с командой. Товарищи по игре, они же одноклассники стали почти родственниками. У меня не было спортивного фанатизма достичь каких-то особых высот. Но когда весной 1978 года, по итогам зональных соревнований первенства Поволжья по баскетболу среди юношей 62–63 годов рождения, меня пригласили на две недели тренироваться на базу сборной команды РСФСР, я на какое-то время почувствовал себя крутым. Нас и так знали пофамильно тренеры лучших студенческих команд Казани. А после этих сборов мне стали настырно «дуть» в уши, что все вузы готовы принять меня практически без экзаменов. Но тут пришёл день, который, как бомба, взорвался в моей, казалось бы, уже понятной и предсказуемой жизни.

Глава тринадцатая

Я до сих пор задаю себе вопрос: КАК это произошло? Что случилось с моей головой в тот мартовский вторник 1978 года? И даже сегодня, по истечении десятков лет жизни, на пороге мудрой зрелости, не могу сам себе дать вразумительный ответ.

Итак, как и во всех школах СССР, в марте месяце 1978 года всем пацанам нашего класса вручили повестки в военкомат. Необходимо было явиться и предстать перед призывной комиссией, чтобы получить приписное свидетельство. Всех юношей великой страны брали на учёт для службы в славной Советской армии или в Военно-морском флоте. Ничего особенного и страшного в этом не было. Разве что уважительный повод пропустить школу. Чему все мы были очень рады.

Утром во вторник мама вручила мне чистые трусы и майку, чтобы радовать взор врачей нашего районного военкомата. Я плотно позавтракал, дабы урчание голодного желудка не смутило какого-нибудь специалиста. Веса во мне было эдак килограммов семьдесят пять, а роста – метр девяносто два сантиметра. В мае мне исполнится шестнадцать лет. В армию я пока не собирался, ибо пять казанских институтов «ждали» меня с распростёртыми объятиями. В таком расположении духа я и вышел из дома.

В военкомат отправился типичный среднестатистический школьник семидесятых годов прошлого столетия. Пятнадцати лет от роду. Из хорошей, благополучной семьи. Член ВЛКСМ. Спортсмен. Почти отличник. С длинными, но аккуратно причёсанными волосами. В расклешённых по моде брюках. В новых синих трусах и белой майке. Любящий историю, иностранные языки и литературу. Ни фига не понимающий в физике и химии. Обожающий играть на гитаре и слушать хорошую, с его точки зрения, музыку. За четыре года, как отец уволился из Вооружённых сил, я уже успел забыть своё гарнизонное детство. О военном прошлом напоминали только парадная форма отца с медалями в шкафу и транзистор ВЭФ, подаренный бате сослуживцами. Родители никогда не заводили со мной разговоры о моём будущем, связанном с армией. Наоборот, матушка всегда внушала мне, что надо поступать куда-нибудь типа МГИМО или, на худой конец, на иняз. По её мнению, мне бы очень пошло светлое будущее в качестве дипломата. И обязательно с работой в далёких, но очень крутых странах. Внутренне я был с ней согласен, так как твёрдо знал, что там наконец-то куплю себе долгожданные джинсы и кучу самых разных фирменных пластов. Ну, если не удастся поступить в Москве, то уж в знаменитый Казанский университет – легко! Буду играть в баскетбол и в студенческом ансамбле. Рядом всегда будут друзья и подружки. Других мыслей на пороге военкомата в моей голове не было.

Так как перед каждыми крупными соревнованиями мы проходили осмотр в спортивном диспансере, проблем со здоровьем у нас не было. Правда, меня иногда подводило нестабильное давление. То ли от перетренировок, то ли от волнения цифры порой удивляли врачей. Но в данном случае я не волновался, и всё было в норме. В последнем кабинете нас ждало собеседование, где призывников приписывали к тому или иному роду войск: кого – в танкисты, кого – в моряки. Я, кстати, хотел попроситься в погранвойска, так как родился 28 мая – в День пограничника. А ещё мне очень нравились овчарки, которые служили на границе. Хотел… но не успел.

Я не помню теперь даже то, как выглядел майор, который встретил меня в том самом судьбоносном кабинете. Но с позиции сегодняшнего возраста и жизненного опыта уверен, что тот офицер был, как говорится, на своём месте. Пробежав глазами по моему личному делу, он, «воткнув» в меня свой взгляд, радостно то ли спросил, то ли ответил самому себе:

– Так ты, Юрий Слатов, из военной семьи?!

– Да.

Мне показалось, что именно этим «да» я тогда сразу же определил свою будущую судьбу. Потому что далее всё было как во сне. Майор загипнотизировал меня своими эмоциональными доводами и доказательствами в том, что я рождён только для того, чтобы учиться в военном училище и связать свою жизнь с армией. Узнав, что я по своему складу конченый гуманитарий, спортсмен и музыкант, мой «соблазнитель» восторженно поведал мне о Новосибирском высшем военно-политическом училище, где только и ждут таких «орлов», как я:

– Это одно из лучших училищ в стране! Конкурс, как в МГИМО! Учатся там сплошь великие спортсмены и музыканты. Выпускники училища служат в Германии и Чехословакии, Венгрии и Польше, на Кубе и даже в Монголии! Что тут думать, Юра?! Хватай свою жар-птицу за хвост и в следующем году жди вызов на экзамены. Согласен?

Что-то щёлкнуло в моей голове. Кто это сделал? На каком этаже неба определили мой путь в жизни? Пять минут назад ничего подобного даже не приходило мне на ум. Но вдруг куда-то исчезли казанские вузы. Отошёл на второй план баскетбол. Друзья-подружки даже не пытались отговорить меня мысленно. Пол Маккартни и Элтон Джон словно улетели на Луну. Родители? А вдруг отец обрадуется, что я пойду по его стопам? Мама? Так вон же – сплошная заграница в перспективе. Ну?..

– Да. Согласен.

Из всего класса майору удалось уговорить двоих: меня и Серёгу Логинова. Через год он поступил в Казанское танковое.

О реакции окружающих на моё решение рассказывать не буду. Даже батя был, мягко говоря, удивлён. Мама, поплакав, утешила себя тем, что в Новосибирске жила её племянница Ира – кандидат химических наук, учёная дама одного из НИИ Академгородка. Друзья-товарищи покрутили пальцем у виска. Подруги сказали проще: «Дурак ты, Слатов!» Отговаривать никто особо не пытался. Ведь впереди были последние летние каникулы и ещё год учёбы. А вдруг ещё всё изменится в моей жизни?

Глава четырнадцатая

Спортивный лагерь, куда мы отправились летом, находился в другом месте, что стало для нас приятной неожиданностью. Совсем недалеко от Казани, около каскада озёр, где главным считалось Лебяжье, разместились сразу несколько пионерских и оздоровительных лагерей. Это наложило свой отпечаток на наше летнее пребывание на свежем воздухе. Можно было захаживать в гости в соседние лагеря, заводить там знакомства, танцевать на дискотеках, устраивать соревнования. Нам было по шестнадцать. Рослые «дяденьки» и «тётеньки» по сравнению с юными пионерами. Мы выглядели старше своего возраста, и поэтому на нас с удовольствием обращали внимание вожатые многочисленных отрядов соседей. Чем мы не преминули воспользоваться за два месяца наших сборов.

Что-то неуловимо изменилось тем летом в нашем привычном баскетбольном укладе. То ли, перейдя в выпускной класс, мы действительно стали взрослыми в глазах наших тренеров. То ли наш бессменный Юрий Владимирович понимал, что это последний год вместе с нами, а далее все разбегутся по институтам и нет смысла «корячиться» с командой, которая доигрывает свой последний сезон. Но факт остаётся фактом: не было бесконечных выматывающих тренировок по три раза в день. Мы в основном играли двухсторонние игры в своё удовольствие. Выпендривались перед детьми, устраивая мастер-классы в соседских лагерях. Купались и нежились на берегу озера. Вытаптывали траву на танцевальных площадках. Вечером без умолку играла гитара да слышались чмоканья поцелуев за кустами. Ночью никто не обходил наши комнаты в поисках нарушителей спортивного режима. Да, мы повзрослели.

Нет смысла убеждать и доказывать то, что наша музыкальная тройка «Логинов – Семёнов – Слатов» тем летом была в центре внимания. Конечно, в основном девчонок. А пацанское нам и нафиг было не нужно. С разрешения завуча мы припёрли в лагерь наши гитары, к тому времени уже два усилителя, три пионерских барабана и – ну как же без неё – тарелку за 12 рублей. Репертуар наш был «всепогодный», «всевозрастной» и «всемирный». Появились первые, необычные для советского уха песни группы «Машина времени». Я «гундосил» под Макаревича «Солнечный остров» и «Три окна». А самой любимой нашей композицией стала «Песня о капитане». Толян за год напрактиковался и практически «один в один» стучал на пионерских барабанах вступление популярной тогда песни «Распутин» королей диско Boney M. Не забывали мы и о нашем любимом роке. Пытались изобразить «If You Can’t Give Me Love» Suzi Qvatro и «Love is Like Oxygen» из Sweet, все вместе «снимали» мощную «Lady of the Like» от Блэкмора и Rainbow. Апофеозом нашего ежедневного музыкального «издевательства» над спортсменами стало приглашение поиграть на танцах в соседнем лагере. Приняли нас на «ура», а наградой за часовое выступление на сцене стали знакомство с тремя симпатичными пионервожатыми и последующее ночное купание в озере с ними же. Так как опыта тесного общения с «русалками» у нас тогда ещё не было, то в памяти остались глупые хихиканья, напряжённое сопение и неконтролируемое распирание… низа живота. В целом, поплавали хорошо.

Лето пронеслось стремительно, и наш экспериментальный спортивный класс с традиционными цветочками для классной руководительницы начал свой последний учебный год в школе. Мы вдруг стали как-то очень быстро наполнять взрослыми или почти взрослыми мозгами наши ещё детские головы на больших баскетбольных туловищах. Все стали как-то серьёзнее, вдумчивее. Разговоры крутились о планах на будущее, об итоговых экзаменах, о дальнейшей жизни. Все обсуждали институты, куда собирались поступать, команды, где планировали играть. В этом отношении я был спокоен: «военкоматский гвоздь» был вбит в мою башку по самую шляпку. Я ничего не знал о Новосибирском училище, кроме того, что оно военное и, как рассказал мне отец, готовит политруков-комиссаров, которые воспитывают личный состав и поднимают воинов в атаку. Мои детские воспоминания о нашей армейской жизни рисовали в голове картинки лётных гарнизонов. Казарм, где добрые дяденьки солдаты угощали меня конфетами и орехами. Батиных друзей-офицеров за праздничным столом в нашей квартире. Но я и представить себе не мог, что добровольно обрекаю себя на четырёхлетнее заключение за забором вдали от мирских радостей. Об этом совсем не думалось, да и времени на раздумья практически не было. Мы продолжали ездить на соревнования, тренировались и учились.

Новый год с 1978-го на 79-й выдался в Казани очень холодным. На улице было минус сорок. Это был первый новогодний праздник, который я встречал не дома с родителями, бабушкой, тётушками и многочисленной роднёй, а с друзьями-одноклассниками. Почему я так хорошо запомнил ту леденящую стужу? Да потому, что я чуть не отморозил себе ляжки и кое-что посущественнее и поважнее. Я был в новых джинсах! Настоящих! Американских! Это было просто новогодним чудом! Соседка по квартире зашла к нам по каким-то своим делам и принесла свёрток:

– Любаша, – обратилась она к моей матушке. – Муж привёз мне из командировки джинсы. Но они на меня не налазят. Может, Юрке подойдут?

Услышав это из соседней комнаты, я через секунду стоял рядом с женщинами с горящими от нетерпения глазами. Когда соседка достала из пакета волшебные синие штаны, внутри меня всё сжалось от близости вожделенного богатства. Мне было неважно, какого они размера. Я был уверен, что залезу в любой, тем более что в то наше время джинсы должны были буквально «впиваться» в тело. Их надевали лёжа, максимально втянув живот, или в ванне с водой. Увидев мои «вампирские» глаза, мама обречённо спросила у гостьи:

– Померить можно? Сколько стоят?

– Да, конечно. – Женщина протянула мне джинсы. Все знали примерную цену этим импортным брюкам, поэтому Алевтина – так звали соседку – чуть замялась и озвучила приговор: – Любаш, только вам за сто рублей отдам.

Это были большие деньги, но в два раза меньше обычной стоимости. Я посмотрел на маму, как на Святую Деву Марию. И, видимо, столько мольбы было в этом покаянном взгляде, что мамуля только и сказала:

– Ну? Что стоишь? Иди меряй!

Я натянул эти рабочие американские штаны и почувствовал себя счастливым. После ухода соседки матушка только и сказала:

– Отцу не говори цену.

Ну как же я мог пойти на встречу Нового года не в новых джинсах? Помню, как мы с Толяном тащили по морозу бобин-ник, сумку с катушками и гитару, а у меня заледенело всё ниже пояса. Собирались на квартире Эдика Стародубцева. Его родители «рискнули» оставить нас одних. Компания была большая – человек шестнадцать. Парни и девушки поровну. Все из нашего класса. Знали друг друга как облупленные. Короче – родня. Почему-то все решили, что Новый год встретим весело, с танцами и песнями, с шутками-прибаутками. У кого-то были надежды и посерьёзней, так сказать – по мужской линии: Семёнов по-братски поведал мне о том, что хочет «распечатать» свою зазнобу Любаню. Пожелал верному другу удачи. Они, кстати, потом поженились, и, что самое прикольное, Любане не пришлось менять свою фамилию на мужнину – она тоже была Семёновой. Как бы там ни было, но неожиданно для нас получилось одно из самых грустных празднований Нового года в моей жизни. Мы словно начали прощаться друг с другом. Пели грустные песни и расхотели танцевать. Две бутылки шампанского настроение не изменили. Все понимали, что очень скоро закончится самая беззаботная пора нашей жизни – детство и школьная юность.