«Вор, шпион и убийца» kitabından alıntılar, sayfa 6
В детстве каждая встреча с незнакомцем — это Страшный суд, каждая утрата — Апокалипсис, потому что ребенок не знает стыда, который объединил бы его с другими людьми, и только потом, с возрастом, он становится историческим существом, одновременно единственным и одним из многих.
Однажды я сказал, что люди, грызущие семечки, – жалкие недоумки и обыватели. Отец ответил мне примерно следующее: «Человек, грызущий семечки, это и есть тот человек, ради которого случаются все войны и революции. Он сидит на лавочке и грызет семечки, и мимо него несут то Ленина, то Сталина, а он грызет семечки. Колесо, парус, весло, Достоевский, пулемет Максима и атомная бомба — все ради человека, грызущего семечки. Ради обывателя, который грызет семечки вот в таком маленьком городке, как наш. В маленьких городках история делается, а в столицах она записывается. И историю эту делает человек, грызущий семечки, потому что он убирает трупы, вставляет стекла, жарит яичницу и дает сыну десять копеек на кино. Он беден, прост, наивен, он никогда не напишет „Войну и мир“, не изобретет порох и не выговорит слово „экзистенциализм“, но государство — ради него. Оно не для гениев — для неудачников, для простаков и увечных. У нас человек, грызущий семечки, это тебе не французский человек, грызущий семечки. Наш вместе с другими, такими же как он, был вынужден и воевать, и кровью срать, и по лагерям кайлом махать. А потом вернулся домой, сел на лавочку и принялся за свои семечки. Ось мира, его оплот и ограда. И если ты однажды заглянешь в душу человека, грызущего семечки, и не найдешь там ни любви, ни ненависти, ни пропастей, ни высей, ни дьявольской тяги к саморазрушению, ни страсти к божественному полету, — грош тебе цена».
— Если у тебя будет горячая вода в кране и теплый сортир, разве ты пойдешь умирать за родину?
Помню парня лет двадцати, который однажды вдруг вскарабкался на сетку, защищавшую окно танцзала, и с тоской завопил на весь зал: «Все пацаны как пацаны — все по тюрьмам, один я как дурак!..» Ему хотелось в тюрьму, и вскоре его посадили за зверское избиение соседской девчонки, которая не так на него посмотрела.
Мы заговорили о Достоевском - в тот раз у меня с собой были "Братья Карамазовы", И Мила сказала:
- Он весь в суффиксах. Его речь скачет, шипит, скворчит, чирикает, юродствует, виляет хвостиками - маточка, поганейший, голубчик, дружочек, Грушенька... Аграфену Александровну Достоевский, конечно же, прекрасно понимал и любить не мог, а вот Грушеньку - Грушеньку за щекой носил...
Я не принадлежу, а может, никогда и не принадлежал к тем людям, которые считают, что в воспоминаниях о детстве, о родном городе человек черпает новые силы или приобщается к той духовной чистоте, которая якобы свойственна детству, невинной жизни на лоне природы природы и т.п. Весь мой опыт восстаёт против этого примитивного руссоизма.
Однако эта потребность существует, и от неё не уклониться.
Я думаю, речь идёт о стремлении человека к восстановлению собственной целостности.
У меня достаточно причин для того, чтобы вспоминать о родном городке без радости: жизнь наша была скудной, унылой, иногда - непристойной, подчас - жестокой и унизительной, почти всегда - невыносимой.
- Сталина обосрали, Хрущёва обосрали... если и этого обосрут, народ вообще веру потеряет... во всё это и в этих... а вера - надо же во что - то верить, иначе народ вообще в разнос пойдёт, обязательно пойдёт - не удержишь...
Жизнь в маленьком городке, в посёлке или в деревне узка, выбор - беден, и потому там, где людям некуда было деваться, советская власть - точнее, советская жизнь - являлась во всей своей наготе, непричёсанной, неприбранной и немилосердной...
"... история живёт по другим законам, по тем, которые не нуждаются в оправдании."
