Kitabı oku: «Любовь от начала до конца», sayfa 3

Глава третья. Давай дружить

Так дальше продолжаться не могло.

Мне хотелось говорить с тобой. Но как тут можно говорить, если мы учимся в разных классах? Да, мы знакомы. Но знакомы как ученики, которые учатся в одной школе. А мне хотелось общаться с тобой как с человеком, как с девушкой. Как это объяснить? Подойти к тебе и сказать: «Тоня, я тебя знаю, и ты меня знаешь. Но этого недостаточно. Давай с тобой знакомиться заново».

Смешно.

И тогда я снова вспомнил про Сергея Дубова. Я ещё раз поговорил с ним о нашей общей записке тебе. Он согласился. Содержание послания было примерно таким: «Тоня, ты нам нравишься, мы хотим с тобой дружить. Согласна ли ты?» Точного текста я уже не помню, но, кажется, я воспроизвёл его правильно.

Решили, что записку тебе передаст Сергей, потому что он твой одноклассник и сделать это ему будет проще.

Через несколько дней меня приняли в комсомол, и мы с Вадимом Швецовым и кем-то ещё из моих одноклассников отправились в Жовтневый¹ райком комсомола получать комсомольские билеты. По пути встретили тебя с одноклассницами. При встрече мы обменялись такими красноречивыми взглядами, что, кажется, все это заметили. Во всяком случае, Вадим подметил и сказал многозначительно: «Как она на тебя посмотрела…»

Наша записка была уже у тебя.

Был ясный солнечный день, настолько тёплый, что девчонки тут же облачились в лёгкие платья. Настроение было праздничное, но немного тревожное. Меня обрадовал твой взгляд, но это только взгляд. А что ты ответишь?

Кажется, через день или два нам передали ответ:

«После всего, что произошло, мы не можем с Сергеем дружить. И он сам понимает, почему. О дружбе с Ромой я подумаю. Не знаю только, как он себе представляет эту дружбу».

Прочитав это, Сергей скривился и сунул записку мне, добавив небрежно: «Не очень-то и надо было. Уступаю». Для меня в твоём ответе ничего не было сказано определённо, однако и того, что ты написала, было достаточно. У меня есть надежда!

Закрывшись дома один в своей комнате, я снова и снова перечитывал короткие строчки, испытывая не просто радость от надвигающейся новой жизни, но какое-то благоговение. Будто эта коротенькая записка была написана не обыкновенным человеком, а неким божеством. Сергей Дубов отодвинулся в сторону. Я был рад этому и одновременно встревожен.

С волнением думал о том, что теперь остаюсь с тобой как бы один на один. И прежде так было, но тогда наши отношения сводились только к ни к чему не обязывающим взглядам. Теперь моё положение другое. Теперь я должен не просто провожать тебя глазами, а что-то делать. Робость охватила меня. Я хотел представить себе, как будет выглядеть наша первая встреча, какие будут сказаны слова и… не мог. Пугался чего-то. Чего?

Но делать что-то было надо. Я отправился к Вадиму Швецову, который жил этажом выше. Педантичный и самоуверенный Вадим был моим другом. Я показал ему твою записку и попросил позвонить тебе, поговорить и узнать, что ты думаешь о моём (теперь уже только моём) предложении. Хотелось, чтобы всё прояснилось поскорей.

Такой разговор состоялся.

Выбрав момент, когда родители были на работе, я позвал Вадима. Телефон стоял на холодильнике в прихожей. Вадим набрал номер, и пока в трубке отзывались протяжные гудки, я нервно ходил от кухни до холодильника. Сейчас, сейчас… Между моей и твоей квартирой расстояние как бы исчезнет. И здесь, у меня дома зазвучит твой голос.

– Тоню позовите, – уверенно сказал Вадим в трубку.

Пауза.

– Тоня, здравствуй. Это Вадим Швецов. У вас уже все комсомольские билеты получили? (Вадим был комсоргом у нас в классе). У нас тоже. У вас что-нибудь спрашивали?

Со стеснённым сердцем я стоял возле своего товарища, вслушивался в его слова, ловил на его лице улыбки.

Но вот разговор окончен.

– Что она сказала? – спросил я у Вадима, внутренне готовясь к худшему, но всё же надеясь на лучшее.

Вадим прошёл в зал и сел на диван, небрежно закинув руку.

– Сказала, что она, в общем-то, не против, только вы друг друга совсем не знаете. И она не совсем понимает, почему вдруг так сразу. А главное… Сказала, он же такой маленький, как же я с ним в кино буду ходить.

Я пытался выудить из него подробности, но Вадим говорил неохотно. Чувствовалось, что ему это неинтересно.

Заперев за приятелем дверь, я растерянно прошёлся по комнате. Маленький… Мне вспомнились улыбочки Вадима во время разговора с тобой. Наверное, вы как раз об этом и говорили. Да, ты действительно была выше меня, однако я не придавал этому значения. Но если это главное, как сказал Вадим, то зачем было писать, что ты подумаешь, говорить, что ты не против…

Я будто бежал-бежал и споткнулся.

Глава четвёртая. Вырасти поскорей

В это время меня донимали девчонки из параллельного «а». Они звонили по несколько раз в день, ставили «Восточную песню» Валерия Ободзинского, спрашивали, какие мне девочки нравятся. От мамы мне достались длинные чёрные ресницы, и они интересовались, чем я их крашу. Я отвечал уклончиво, старался отшучиваться. Их навязчивое внимание тяготило. Возможно, они это почувствовали, потому что на какое-то время оставили меня в покое. Очередной звонок раздался после вашего телефонного разговора с Вадимом.

Я хорошо запомнил этот звоночек. Разговор начался со всяких намёков, а потом меня напрямую спросили:

– Ты что ж это, к Иванченко колышки подбиваешь?

– Какие колышки? – ответил я, прекрасно понимая, о чём идёт речь.

– А такие. Записочки пишешь. Она же выше тебя. Как же ты будешь с ней целоваться?

– А я скамеечку подставлю, – нервно отшутился я.

В трубке раздались смешки. Больше мне уже не звонили.

Я не стал выяснять, как девчонки из другого класса узнали и про записку, и о возникшем передо мной препятствии, а просто решил что-нибудь предпринять, чтобы подрасти. Твои слова, пересказанные Вадимом, меня задели.

Начал в подъезде делать упражнения по вытягиванию. Хватался за трубу батареи отопления и висел, пока хватало сил. Но этого мне показалось мало. Да и люди постоянно ходили. Подумал, что надо записаться на баскетбол. Вон баскетболисты какие высокие. Уговорил одноклассника Игоря Бобылёва, с которым мы были одного роста, составить компанию и вместе с ним отправился во Дворец пионеров.

Помню, нас встретил плотный мужчина в синей спортивной куртке, который представился тренером. Я думал, все баскетбольные тренеры чуть ли не гиганты, но этот оказался середнячком. В зале по кругу бегали мальчишки. Тренер оценивающе оглядел нас и спросил, в каком мы классе.

– В шестом, – соврал я, успев разглядеть, что ребята в спортзале были в основном младше меня. Мне очень хотелось попасть в секцию.

– Что ж вы такие маленькие? – разочарованно заметил он.

Задал ещё несколько вопросов и сказал, когда приходить на занятие.

Я не стал говорить Вадиму о нашем визите во Дворец пионеров, но он всё-таки узнал. Рассказал тебе, на что ты, по его словам, улыбнулась. А через некоторое время уже все в классе знали про наш поход с Игорем на баскетбол, чтобы подрасти. Мой секрет перестал быть секретом.

Наверное, ещё тогда стоило задуматься над этим. Но мне очень хотелось иметь друга, которому бы можно было довериться, с которым можно было бы делиться своими тайнами и находить поддержку там, где ты в ней нуждаешься. Поэтому я видел только то, что хотел видеть и считал Вадима не просто другом, а лучшим другом.

Был ли он мне другом на самом деле?

Как-то уже в институте я зашёл в гости к Ире Мосиенко, которая училась в параллельном «а». В десятом классе Вадим ухаживал за её подругой, а мне досталась Ира. Я уже не рассчитывал восстановить отношения с тобой, но очень хотел вернуться в то безмятежное состояние, когда жизнь наполнена радостями и надеждами. Обратил внимание на Иру, и мы с ней, как тогда принято было говорить, «ходили». Сидели у неё в комнате, разговаривали, и вдруг Ира спросила:

– А Вадим тебе друг?

– Ну конечно! – горячо ответил я. – Мы с ним с пяти лет в одном доме, в одном подъезде. Лучше друга у меня нет…

Ира задумалась, помолчала, затем открыла ящик письменного стола и достала пачку писем.

– Почитай.

Я стал читать и… Это были письма Вадима к Ире. Он в то время уже поступил в военное училище и писал ей оттуда. Писал, что любит её, что у меня с ней всё равно ничего не получится…

– И что? – спросил я Иру.

– Ничего, – сказала она и убрала письма в стол.

Такая вот у нас с Вадимом была дружба. Такой вот у меня был лучший друг.

Иногда я думаю, как бы сложились наши отношения, если бы Вадим тогда не сказал мне этих слов? Или ты бы их не сказала ему? Был бы я смелее? Ходили бы мы с тобой в кино? И сказал бы я тебе то, в чём уже хотел признаться, но не понимал, как после этих слов нужно вести себя, и потому доверял их только своему дневнику?

Думаю и… не могу придумать. Мысль крутится возле одного и того же.

Маленький…

Я будто зацепился за что-то невидимое, а отцепиться не получается. Ну, конечно, разве ты можешь любить меня, если я ниже тебя ростом?

Весь мой крошечный опыт, мои глаза, мои чувства убеждали в обратном, но я всё равно не мог избавиться от этой разрушительной мысли. Она отравляла мне жизнь. Не радикально. Но достаточно, чтобы в решающий момент удержать от поступка, который мог бы всё изменить.

Однажды зимой уже в девятом классе мы вместе с Женей Эдвабником сидели у него дома. Помнишь Женю? Весёлый хохмач. Он учился на класс старше и после школы женился на Оле Сизовой. Я ему зачем-то сказал, что из всех девчонок в школе ты мне больше всего нравилась. И сейчас нравишься… Не помню, что я соврал по поводу нашего расставания.

– Так давай ей позвоним! – оживившись, воскликнул Женя и, несмотря на мои протесты, выудил из меня твой телефон и набрал номер.

Вы долго разговаривали, и Женя (может, он был мне больше друг, чем Вадим?) стал говорить тебе, что я всё ещё люблю тебя. Я махал на него руками, но он говорил и говорил.

Потом положил трубку и сказал:

– Она спросила, почему ты ей сам не позвонишь? Позвони, она ждёт, – настаивал Женя.

– Хорошо, позвоню, – ответил я.

Но не позвонил.

Как бы я хотел, чтобы тех слов никогда не существовало!

Узнав мою тайну и как бы утешая меня спустя сорок лет, твоя сестра Людмила сказала, что в то время, если мальчик был ниже, девочка чувствовала себя рядом с ним дылдой. Девочки этого стеснялись.

Ну что ж, хоть какое-то объяснение этому есть.

Кстати, в баскетбольную секцию я так и не пошёл.

Глава пятая. Первое свидание

В конце последней четверти седьмого класса вы близко сошлись с Валей Белан, а заодно с моей одноклассницей Наташей Николаенко, которая была подругой Вали. Я не помню, чтобы вы раньше дружили. Не помню, чтобы просто общались. А тут почти на всех переменах ты стала заходить в наш класс. Вы были всё время вместе.

Я заметил это и тоже потянулся к Вале. С ней было приятно общаться. Мы быстро подружились, и я пересел на предпоследнюю парту, где сразу за мной сидела Валя. Улыбчивая, с распущенными по плечам длинными русыми волосами, она из всех девчонок, да и многих мальчишек, была в классе самая высокая, намного выше меня и тебя. Что удивительно, я совсем этого не замечал.

На уроках мы толком не слушали, а только строчили друг другу записки. Наши одноклассники даже заподозрили, что у нас не просто дружба, а нечто большее.

И вот однажды я получаю от Вали записку с вопросом: «Ромка, а правда, что ты неравнодушен к Иванченко?» Задай мне такой вопрос напрямую кто-нибудь другой, я бы отшутился. Но Вале я доверял, и тут же на её записке написал: «Да».

Больше она про тебя не спрашивала. Но замечала, как я на тебя смотрю, когда ты заходишь к нам в класс. Иногда шутила по этому поводу. И в какой-то день, перехватив мой взгляд, которым я провожал тебя, Валя подсела ко мне за парту и просто по-дружески спросила:

– Хочешь, я вас сведу?

«Конечно, хочу! Я очень этого хочу!» – такие мысли пронеслись во мне, но сказал я другое:

– Сведи… Только как это, интересно, будет выглядеть?

Валя ничего не стала пояснять, а только, прищурив глаза, улыбнулась.

А уже на следующий день она подозвала меня и вполголоса сказала:

– Приходи сегодня после школы в парк железнодорожников. В пять часов. Тоня будет там. Посидим вместе, поболтаем…

Мы обсудили подробнее, где именно встретимся.

На оставшихся уроках я сидел, ничего не видя и не слыша. Мысленно я был уже там, в парке. Как произойдёт эта встреча? Что я скажу тебе? Что ты скажешь мне? О чём вообще говорят с девочками? Минутами охватывало такое волнение, что если бы меня в этот момент вызвали к доске, я бы не смог вымолвить ни слова.

Потом вспоминал, что с нами будет ещё Валя, и меня отпускало. К тому же мы в то время уже немного общались с тобой. Я часто подходил к вам с Валей на перемене, иногда мы даже разговаривали. А сколько было взглядов!

Твоё внимание вселяло уверенность, что я тебе тоже нравлюсь, а значит, всё будет хорошо.

Это был один из последних учебных дней. Сирень уже отцвела и вечера стояли тихие, тёплые, ясные. Во всём чувствовалась какая-то нежная умиротворённость. До парка от моего прежнего дома было пять минут ходьбы. Пять минут! Так мало! Даже с мыслями не успеешь собраться. Эти пять минут я постарался растянуть насколько мог.

Ни тебя, ни Вали в условленном месте ещё не было. Выбрав лавочку слева от летнего кинотеатра, я долго ходил мимо неё по аллее, то присаживаясь, то снова вставая. Это было первое в моей жизни свидание, и я совсем не знал, как себя вести. Казалось, все прохожие смотрят на меня и понимают, что я тут делаю. Впрочем, это ведь не совсем свидание. Должна прийти ещё и Валя. Ну а втроём… Ещё не успев ничего осознать, я всем существом почувствовал – это ты.

Ты шла по аллее со стороны отделения железной дороги и была в том самом розовом платье, которое я видел на тебе на дне рождения у Оли. Я заметил, что ты тоже немного смущена, но это было почти незаметно, потому что ты улыбалась. Такая милая, такая красивая! Я пошёл тебе навстречу.

– Здравствуй, – сказала ты и остановилась.

Кроме слов приветствия мы не знали, что ещё сказать друг другу и несколько секунд молчали. У тебя в руках были ключи от квартиры с брелоком, и ты их всё время перебирала. Спросила, давно ли я жду. Стали строить предположения, почему до сих пор нет Вали. Немного разговорились и остановились на том, что Валю надо подождать. Я невольно сравнил себя с тобой и отметил, что ты выше меня. Мне не хотелось, чтобы ты тоже обратила на это внимание, и предложил сесть на лавочку. Сразу стало спокойнее.

Первые минуты обменивались короткими незначительными фразами. Ужасно глупое состояние. Не зная, что говорить, мы делали вид, что просто ждём Валю Белан: поглядывали по сторонам, будто высматривая её. Это позволяло молчать осмысленно. Боковым зрением я всё время видел твои руки, перебирающие ключи.

Потом всё-таки разговорились. Кажется, на общешкольные темы, и ещё о чём-то. Уже точно не помню. Сказанное тогда растворилось во времени. Осталось лишь волнующее до сих пор ощущение, что мы вместе и больше никого. Сердце замирало при мысли, что сейчас ты сидишь рядом, и я могу говорить с тобой, слышать твой голос, любоваться твоими руками, твоими волосами, а все твои слова обращены ко мне.

Мы разговаривали и ждали Валю, хотя каждый из нас уже понимал, что она не придёт. Потом ты спросила:

– Который час?

Я ответил. Ты сказала:

– Рома, мне пора…

Сказала мягко, с улыбкой даже немного извиняющейся.

Мы двинулись по аллее в сторону железной дороги. Шли молча. Ты по-прежнему держала ключи в полусогнутых руках. На углу остановилась и предупредила:

– Рома, дальше я сама пойду.

Уходя, я оглянулся. Ты шла обычным шагом, стройная, с пышными чёрными волосами. В твоей походке, в твоей фигуре было столько томительной красоты, что я почувствовал, как в груди всё сжалось от нахлынувших чувств. «Тоня, Тоня, Тоня…» – мысленно повторял я, будто купаясь в нежности звучания твоего имени.

Проходя мимо лавочки, на которой совсем недавно ты сидела, я посмотрел на неё почти с любовью.

На следующий день Валя объяснила, что была занята и не смогла прийти. Я понял, что она не пришла намеренно, дав нам с тобой возможность побыть вдвоём.

* * *

Наша последняя четверть седьмого класса подошла к концу. И хотя занятия закончились, мы всё ещё имели возможность видеться: время от времени приходили на консультации, на экзамены. И уже разговаривали между собой свободно, без стеснения, открыто выражая друг другу свою симпатию.

Помню, в те дни мы постоянно держались где-то рядом, а когда разговаривали, просто не могли глаз оторвать друг от друга. И даже не задумывались, что такое явное проявление взаимного интереса всем бросается в глаза. Это были счастливейшие дни! Ничего не было сказано о наших личных отношениях, но казалось, будто все слова уже произнесены, и та дружба, о которой было написано в записке, вот она, уже существует.

Наконец экзамены сданы. Впереди лето. Три месяца никаких учителей, никаких уроков! Свобода! Восхитительное время. А мне стало грустно. Ведь эти три месяца я не увижу тебя!

И всё-таки два раза мы с тобой увиделись.

Глава шестая. Эти глаза чайного цвета

Первый раз это произошло на Арабатской стрелке в пионерском лагере «Сокол», где на берегу Азовского моря проводили летние каникулы дети железнодорожников.

Мы с мамой отдыхали поблизости в пансионате, и я не знал, что сейчас ты находишься недалеко от меня. Из моих друзей со мной был только Юра Елецкий, с которым мы жили в одном доме. Был ещё долговязый парень по фамилии Кисель, но его трудно было назвать нашим товарищем, потому что он был на два года старше. Была ещё наша ровесница девочка Таня, про которую мы знали только то, что она дочка кого-то из работников администрации пансионата.

Кажется, я ей нравился. До сих пор помню волейбольную площадку, Таня подаёт мяч и выразительно смотрит на меня. Я делаю вид, что не замечаю этого. Мне хотелось, чтобы на её месте стояла ты. Над пансионатом звучит песня:

 
Биля млына калына,
Биля ставу вэрба,
Биля тына дивчина,
Биля сэрдця журба…²:/
 

Море, солнце и журба, журба…

Наш пансионат располагался рядом с пионерским лагерем имени Гагарина. С его территории время от времени доносились звуки горна. Мы подходили к забору и смотрели, что там происходит. Было приятно чувствовать себя человеком, свободным от всякой дисциплины. Но что-то в организованной жизни сверстников нас притягивало. И вот мы смотрели, смотрели и решили навестить свой любимый лагерь, где с Юрой Елецким отдыхали уже дважды. В тот же день и выступили. За нами увязался Кисель.

Лагерь оказался не так близко, как нам казалось, и когда мы пролезли на его территорию через дыру в заборе, уже начался ужин. Отряды мимо нас прошли в столовую. Делать было нечего, и мы стали ждать. Вышли на берег моря. Здесь стояли несколько душевых кабин, в одну из которых мы и забрались. Не помню, что послужило поводом, но тут зашёл разговор о том, кто насколько вырос за это лето. Тема стала для меня болезненной и никакого воодушевления не вызвала. Но Кисель поставил нас с Юркой спинами друг к другу и со стороны пригляделся:

– По-моему, одинаковы. Елецкий, может, на сантиметр или два… Нет, одинаковы.

Я не стал дожидаться более глубоких умозаключений, и мы отправились разгуливать по лагерю. Рядом находился корпус девятого или десятого отряда. Октябрята уже резвились на площадке. Глядя на них, я поймал себя на мысли, что смотрю на мальчишек и девчонок с чувством превосходства. Я на свободе. Могу делать что захочу. Могу идти куда хочу. А надоест – вообще уйду из лагеря, и никто мне ничего не скажет.

Посмеиваясь и отпуская шуточки, мы пришли к корпусу, где с Юрой Елецким жили в прошлом году. Ребята только что возвратились с ужина. Нас окликнул мой одноклассник Виталик Заболотный, подошёл кто-то ещё из знакомых и тут… я увидел тебя. Ты стояла недалеко от входа в корпус и улыбалась тому, что тебе рассказывала подружка. Ты не сразу заметила меня, а когда увидела, на твоём лице отразилось радостное удивление. Всё вокруг закружилось, будто я стоял на раскрученной карусели, и вдруг её остановили.

«Тоня…»

Над лагерем звучала песня «Эти глаза напротив» Валерия Ободзинского.

Эти глаза напротив чайного цвета… эта улыбка…

«Тоня…»

Твоё появление для меня оказалось настолько неожиданным, что я растерялся. И опять заметил, что ты повыше меня. И будто ещё выросла. Вспомнив недавнее меряние ростом в душевой, я почувствовал себя неуютно и скованно. Но всё равно не мог оторвать от тебя глаз. Никто из моих друзей, встреченных в лагере, не знал о нашей взаимной симпатии, но тогда я совершенно забыл об этом. Мне казалось, что вот сейчас все видят по моим глазам, на кого я смотрю, и всё понимают. И вместо того, чтобы подойти к тебе и хотя бы поздороваться, я остался стоять на месте, будто приклеенный.

А уже в следующую минуту пионервожатая собрала отряд и повела на вечернее построение. Я видел, как ты стала в первом ряду, ловил твои взгляды.

Что делать?

Мы с Юрой Елецким остались на площадке одни. Затем к нам подошёл кто-то из тех, кто сбежал из колонны. Все разговаривали, смеялись, и в эти минуты ко мне вернулась уверенность. Я очень хотел поговорить с тобой и ждал, когда закончится линейка… Вот уже разрозненной толпой бредут назад мальчишки и девчонки. А вот и ты с девочками. Вы не задержались, а сразу прошли в корпус. Начинало смеркаться. Побелённые стены здания стали будто ещё белее – так всегда бывает на юге перед внезапным наступлением темноты. Площадку перед корпусом закрывали огромные раскидистые акации, и вот уже в их тени стало почти ничего не видно. Возбуждённо стрекотали цикады.

Я ждал, что ты выйдешь, но ты не выходила. Кисель исчез куда-то, снова появился и теперь тянул нас с Елецким чуть ли не за руку. Идти далеко! А уже ночь. Я нервничал. Увидел Виталика Заболотного и окликнул его:

– Виталик, позови Иванченко. – Так и сказал: «Иванченко». Назвать тебя по имени не решился, чтобы не обнаружить своих чувств.

Виталик сбегал в палату и сказал, что «Иванченко там нет». А где она? Виталик не знал. Попросил его узнать у кого-нибудь и тут же услышал:

– Где Иванченко? Её Мищенко спрашивает.

Такая прямолинейность Виталика меня напрягла, но я уже не обращал внимания. Он развёл руками, показывая, что никто не знает, и отправился в корпус.

Лихорадочно оглядываясь по сторонам, я всё ещё надеялся увидеть тебя, но вокруг было пустынно. Елецкий и Кисель больше не стали меня ждать. Я оставался в тёмном лагере один. Начал пятиться, не отрывая взгляда от освещённого крыльца корпуса. Из двери никто больше не выходил.

Когда мы устало плелись обратно по берегу моря, уже ярко светила луна, и в её свете набегающая волна прибоя казалась живым существом, которое всё пытается достать нас, но в последний момент чего-то пугается, превращается в пену и пропадает. Плеск воды усиливал чувство одиночества…

А через несколько дней мы с мамой уехали в Бердянск. Там я пробыл до середины августа.

До школы оставалось совсем немного времени, и надо было возвращаться в Запорожье – купить учебники, тетради, ну и всё прочее, что нужно для учёбы. Ехал я домой с радостью. Нет, не потому, что мне надоело у бабушки. Меня подгоняла мысль, что там я увижу тебя.

Вспоминать даже не хочется…