Kitabı oku: «Авария, дочь мента (сборник)», sayfa 3
– Идиоты, – сказала она. – Целый этаж идиотов… Одному отец на магнитофон не дал – из окна сиганул. Лежит, позвоночник сломал… С жиру бесятся… Чего не живется-то? – обернулась она к Валерке. – Мы на карточки жили. С голоду качает, а вечером на танцы бежишь. Весело жили, не то, что вы… Я честно скажу: я бы таких и не вытаскивала. Не хочешь – не живи! Или плати за койку!.. Страна всеобщей занятости: один вены режет, другой шьет – двое при деле…
Валерка смотрела в окно.
В Склифе ее сразу провели в операционную, заставили раздеться и уложили на стол под яркими лампами.
– Глубоко порезала, – сказал хирург, молоденький парнишка в зеленом пижонском колпачке.
– Так получилось. Извините. – Валерка отчаянно трусила, облизывала пересохшие губы, блуждала широко распахнутыми глазами по операционной, стараясь не смотреть на жутко поблескивающий инструмент.
– Давайте блокаду, – негромко велел хирург сестре. – Зачем резала-то?
– Да черепам надо было объяснить кое-что…
– А по-другому нельзя было?
Валерка цокнула языком:
– По-другому не понимают.
– Ну теперь терпи. Больно будет, – хирург подошел к столу.
– Ха, напугали… ежа голым задом… – дрожащим голосом сказала Валерка и крепко зажмурилась.
Андрей ждал в сквере около детского музыкального театра, напротив университета, – у него было окно между лекциями. Николаева он узнал сразу: отец и дочь были на одно лицо, только то, что казалось милым у Валерки – густые хмурые брови, крупная нижняя губа, широкий, выступающий вперед подбородок, – у отца смотрелось грубо и жестко.
Андрей бросил сигарету и поднялся со скамьи. Николаев подошел, остановился напротив.
– Вы – Андрей?…
– Олегович, – подсказал Андрей.
Николаев кивнул.
– А вас?
– Алексей Николаевич.
– Очень приятно, – сказал Андрей. – Хотя и не надеюсь на взаимность.
Руки они, естественно, друг другу не подали.
Ситуация была на редкость дурацкая для обоих. Андрей нервничал, но держался с достоинством. Николаев исподволь, с каким-то болезненным, неприязненным интересом разглядывал любовника дочери.
– Только я вас прошу… как договаривались… Чтоб Валерка не знала…
– Да, конечно, – торопливо кивнул Андрей. – Как она?
– Лежит пока. Крови много ушло… Ну и психиатры там… разговоры всякие…
– Это обязательно при суицидном состоянии.
– Ну да.
Они неловко помолчали. Был яркий солнечный день, сквозь плотную завесу выхлопных газов пробивались весенние запахи – оттаявшей земли и набухших почек.
Родители вели празднично одетых детей в театр – замысловатый дворец из бетона. По другую сторону проспекта высилась каменная громада университета.
– Вы не волнуйтесь, – сказал Николаев. – Я не за тем пришел… И жена никуда не пойдет… Я просто… понять хочу… – он развел руками, не зная, как объяснить.
– Вы поймите меня правильно, – заговорил Андрей. – Постарайтесь поставить себя на мое место. Встречаю я девушку… У меня жена искусствовед, смотрит спектакли по всей стране. Полгода в командировках как минимум. Я живой человек, в конце концов… Ну вот представьте, – неожиданно разозлился Андрей. – Стоит такая лахудра, извините… накрашена так, что лица не видно, – откуда я знаю, сколько ей лет?… Я пригласил, так, мимоходом. Она пошла – ночью к незнакомому взрослому мужчине. Что я, по-вашему, должен был подумать?… И потом – я ведь не маньяк, не насильник… Я был просто потрясен, когда понял, что она девочка… после всего этого.
Николаев молча слушал, глядя в сторону, болезненно морщась.
– Она действительно сама пошла? – спросил он.
– Я взрослый человек! Смешно было бы мне валить на девчонку. Но это была ее инициатива… Она решила, а я… как кролик для эксперимента, честное слово!
Николаев тоскливо смотрел на детей, торжественно идущих в театр, переполненных ожиданием чуда.
– Вы встречались потом?
– Она приходила ко мне на лекцию, – Андрей кивнул через плечо на университет.
– А что вы читаете? – поднял голову Николаев.
– Литературу начала века.
– А как можно… ну, ознакомиться?
– Возьмите хрестоматию – в любой библиотеке.
Николаев покивал и снова опустил голову.
– Не понимаю я чего-то… – сказал он. – Мы ведь тоже не подарок были. Клеши тридцать сантиметров, с лампочками, батарейка в кармане. Да вы помните! Старухи вслед плевались. Патлы у меня были – вот досюда…
– Нет, нас стригли, – улыбнулся Андрей. – Весь класс с урока снимут – и в парикмахерскую строем…
– Ну да. Твист рубали – учителям назло…
– Битлы только начинали.
Ну да! Но ведь не так, как они сейчас, – Николаев помолчал. – Она ведь меня просто не видит. Не так, чтобы изображает чего-то, а будто нет меня. В стену насквозь смотрит…
– А я со своим парнем нормально живу, – пожал плечами Андрей. – Хотя… честно говоря, иногда случайно взгляд поймаешь – страшновато становится…
– Я ведь не про то, что мы вот хорошие, а они плохие. Просто не понимаю я… И с ней, и вообще… Не пойму, что происходит. Жили-жили, и вдруг все кувырком полетело, все через голову. – Николаев мучился от своего косноязычия, никак не мог найти верные слова. – Я один раз за угонщиком шел, разогнался километров до ста, не заметил, что асфальт впереди разобран, ремонт, – влетел на булыжники: трясет, голова чуть не отлетает, руль из рук рвет. И не поймешь: то ли по тормозам бить, то ли газу дать, чтоб быстрее проскочить… – Он уныло замолчал. – Авария какая-то…
Андрей сочувственно кивал, не очень понимая, о чем речь, но готовый поддержать разговор.
– Ладно, – сказал Николаев. – Извините, что оторвал… Только Валерке не говорите.
– Вы не волнуйтесь. Больше ничего не будет – это я вам гарантирую, – заверил Андрей.
– Да теперь-то что, – Николаев махнул рукой и, сутулясь, пошел прочь.
Валерка неторопливо подходила к школе, жевала резинку, небрежно закинув сумку за плечо. Рукава формы были закатаны, левый локоть перетянут тугой повязкой.
Вчера ее наконец выпустили из больницы, взяв честное-пречестное слово, что она больше никогда так делать не будет. Валерка пообещала. Ей до смерти надоел психиатр с серьезной рожей и дурацкими вопросами, соседки по палате, истеричные плаксивые девки. С ними было скучно. Каждый день в больницу со всей Москвы свозили суицидников, неудавшихся самоубийц, «таблеточников», «висельников», «парашютистов», быстро откачивали и распихивали в переполненные палаты. Первое время они лежали, отвернувшись к стене, потом начинали взахлеб, не слушая друг друга, рассказывать свои трагедии. Восьмиклассница, которую бросил мальчик, узнав, что она беременна, попыталась по второму разу перепилить вены какой-то железкой. Больше в палате никого не было, вставать было лень, и Валерка запустила в нее яблоком…
На крыльце школы Валерка столкнулась с Леной.
– Привет, – робко сказала та.
Валерка молча прошла мимо.
– Валера… Ну, Валер… – Лена догнала ее. – Я все объясню… Я не виновата, честное слово… Валера! – Она заступила дорогу.
Валерка остановилась, равнодушно глядя в лицо подруге.
– Ну, послушай, пожалуйста. – В глазах у Лены уже копились слезы – Я тогда… Я тебе про него говорила, из двенадцатой школы… Почему – тебе можно, а мне нельзя?… А мать… – Слезы покатились по щекам. – Ты же знаешь, она меня насквозь… Сразу, как я вошла… Они меня под лампу ставят и сами сидят, как на допросе… а я подумать не успеваю… – Лена торопливо, двумя руками вытирала слезы. – Честное слово, сама не знаю, как я про тебя… Я ее просила не ходить…
Валерка с холодным любопытством разглядывала плачущую подругу.
– Они… они меня на колени поставили… Мать меня к врачу водила… Это ужас какой-то!.. Это ты виновата! – закричала вдруг Лена. – Ты! Лезешь, как дура! Все из-за тебя! Ненавижу!
Валерка обошла ее и направилась в класс.
Она сидела в классе рядом с раздавленной, несчастной Леной, смотрела в окно, медленно перекатывая во рту жвачку.
Историчка у доски рассказывала о первых пятилетках.
Валерка вдруг поднялась, бросила учебник в сумку и пошла из класса.
– Николаева… Ты куда? – растерялась прерванная на полуслове историчка.
– Надоело, – устало сказала Валерка.
Класс загудел. И затих.
Историчка подбежала к двери, закричала в коридор:
– Николаева! Вернись! Вернись, я сказала!.. – с силой захлопнула дверь, подошла к столу, нервно спросила: – Так, на чем я остановилась? Да… – она прикусила губу, пытаясь удержать слезы. – Значит, одна тысяча девятьсот двадцатый четвертый год… – села и закрыла лицо руками.
Класс молчал. В тишине историчка всхлипнула, полезла в портфель за платком.
– Смотрите, смотрите, – сказала она, аккуратно вытирая слезы. – Интересно, да?… Вы у меня на экзаменах заплачете. Тогда я посмотрю…
Когда Валерка наконец дозвонилась до Андрея, он разговаривал сухо и коротко и называл ее Валерой в мужском роде. Он назначил встречу без десяти семь у подземного перехода на Калининском – в семь у него было важное выступление на чьем-то юбилее в Доме литераторов…
Мимо них вверх и вниз по переходу текли толпы людей, некоторые оглядывались на эту странную пару: взрослого солидного мужчину в строгом костюме с галстуком и пестро раскрашенную девицу с торчащими во все стороны желтыми волосами, в кожаной куртке с железными бляхами и цепью на шее.
Так же коротко и сухо Андрей сообщил, что их отношения заканчиваются и звонить ему более не следует.
– А что, собственно, случилось? – спросила Валерка.
– Ну что ты, ничего не случилось, – раздраженно развел руками Андрей. – Все в порядке! Ты режешь вены, все на ушах стоят – все нормально!
– Черепа приходили? – насторожилась Валерка.
– Какая разница – кто приходил? Не в этом дело!
– А ты-то что волнуешься? – пожала плечами Валерка. – Не тебе же я вены порезала!
– Идиотизм! Детство какое-то! – Андрей досадливо покривился. – Я просто привык общаться со взрослыми людьми. С нормальными людьми! Что ты еще выкинешь? Чего еще ждать? Заранее предупреди, будь добра!
– Испуга-ался, – сочувственно протянула Валерка, – бедненький Андрейчик испугался. – Она погладила его по щеке.
Андрей со злостью отбросил ее руку.
– Бедный заинька испугался! Не бойся, маленький, все будет хорошо. Тебя-то уж это никак не коснется… Слушай! – оживилась вдруг Валерка. – Хочешь, я тебе одну вещь покажу? Ужасно интересно! – Она закатала рукав и стала разматывать бинт. – Нет, правда, ты такого не видел…
– Перестань… – Андрей схватил ее за руки, оглянулся на прохожих. – Ну не надо… Ну что ты, в самом деле… – тоскливо уговаривал он.
– А впрочем… – Валерка закатила глаза к небу, размышляя: – С твоими нервами – помрешь ведь на месте. У тебя ведь и с сердцем неважно, да? В твои-то годы! А желудок, почки – ничего? В порядке? Ладно, живи, – милостиво разрешила она, заматывая бинт. – Живи спокойно, дорогой товарищ!.. Скучно с тобой, господи! – вздохнула она. – Ладно, чао! – Она повернулась и пошла было, но тотчас вернулась, шаря по карманам, достала трояк и воткнула ему в нагрудный карман парадного пиджака. – Привет жене!
Она шагала по улице, весело посвистывая и независимо поглядывая по сторонам. Сорвала на ходу маленький клейкий, только что вылупившийся из почки листочек, положила на язык. Лист был смолисто-горький.
Ее обогнал белый жигуль – «восьмерка», из окон смотрели четверо взрослых парней. Валерка прошла мимо. «Восьмерка» снова заехала вперед. Дождавшись, когда Валерка поравняется с машиной, загорелый, коротко стриженный парень открыл окно и крикнул улыбаясь:
– Девушка, покатаемся?
К концу дежурства Николаева вызвал майор – начальник отделения. В кабинете уже были Синицын и еще двое инспекторов. Около майорского стола сидел, закинув ногу на ногу, щеголеватый парень в вареном костюме со множеством карманов, клапанов, карабинов и ремешков. Сквозь аккуратно уложенные волосы предательски просвечивала лысина.
– Садись, – кивнул майор Николаеву. – Ну вот, товарищи, разрешите представить: у нас в гостях корреспондент «Комсомольской правды» товарищ Новицкий. – Он радушно указал на парня. Майор, улыбчивый толстяк с простоватым лицом, на тех, кто не сталкивался с ним по служебным делам, производил впечатление незатейливого, славного рубахи-парня. – По поводу инцидента на Гоголевском. Больше там наших не было?
Инспекторы переглянулись.
– Да нет… Вроде нет…
– У товарища Новицкого к нам несколько вопросов. Пожалуйста, – майор развел руками. – Чем можем, как говорится, поможем.
– А можно наедине? – спросил тот.
– Ну зачем же, – укоризненно покачал головой майор. – Мы, так сказать, одна семья. У нас секретов друг от друга нет. Верно?
Инспекторы согласно закивали, настороженно поглядывая на журналиста. Тот открыл блокнот и повернулся к собравшимся.
– Я говорил с ребятами, был в отделении милиции, так что события знаю с точностью до минуты, – он указал на блокнот. – Меня интересует другое… Как получилось, что вы, работники автоинспекции, прибыв на место, не стали даже вникать в суть конфликта, а бросились выламывать руки и растаскивать ребят по машинам? Это что – защита чести мундира?
– Простите, вы неправильно это представляете, – вмешался майор. – Все происходило на проезжей части, ребята ложились под колеса, создавали аварийную ситуацию, подвергали опасности свою жизнь…
– Да, да, – досадливо сказал корреспондент. – Но почему нельзя было на месте спокойно разобраться в сути конфликта? Почему надо кидаться, как… на диких зверей? Почему старший лейтенант Николаев ударил человека, который даже не сопротивлялся?
– А это… – начал майор.
– Не бил я его, – сказал Николаев. – Просто толкнул.
Майор бросил на него тяжелый взгляд.
– Ударил – толкнул! – горячился корреспондент. – Это не меняет дела. А потом, когда на ваших глазах фашиствующая группа стала избивать ребят, почему вы даже не пытались их удержать?
– А у нас не по десять рук, чтобы всех сразу держать, – ответил Синицын.
– Если к нам поступит заявление от пострадавшего, – спокойно сказал майор, – мы проведем служебное расследование. И виновный – если он действительно виноват – будет наказан по всей строгости. Но я уверен, что ребята сами спровоцировали конфликт. – Майор оглядел подчиненных. Те согласно закивали.
Николаев, облокотившись на колени, пристально смотрел в пол.
– А вот по моим данным… – Корреспондент указал на блокнот.
– А вы, значит, считаете, что ни с того ни с сего подъехала милиция, схватила первых попавшихся…
– Именно так! Ребята сидели, никого не трогали, пели – негромко, для себя. «Битлз» – почти классика…
– Насколько мне известно, – поднял брови майор, – милицию вызвали представители общественности.
– Пенсионеры, которые выгуливают там собак. Что, кстати, запрещено.
– Ну-у, извините, – широко развел руками майор, откидываясь в кресле. – Тогда давайте сначала решим, кто у нас общественность – эти волосатые или заслуженные люди, ветераны войны и труда?
Корреспондент всплеснул руками, собираясь возразить, но майор взглянул на часы.
– У вас конкретные вопросы к работникам автоинспекции есть? Извините, служба. Все свободны!
Он выкатился на коротких ножках из-за стола и, радушно улыбаясь, проводил корреспондента до двери.
– Всегда с удовольствием читаем вашу газету. Если могу быть чем-то полезен, в любое время, без стеснения…
Как только корреспондент вышел, майор перестал улыбаться, обернулся к Николаеву:
– Хрен ты у меня получишь, а не премию! Перестраивайся, Николаев! Перестраивайся! Теперь сначала думать надо, потом кулаками махать!..
Корреспондент поджидал Николаева на выходе.
– А все-таки скажите, вот так, с глазу на глаз, – за что вы его ударили?
– А что, целовать его? – ответил за Николаева Синицын. – Отрастил волосья…
– А будь ваша воля, вы бы всех остригли наголо и заставили ходить строем? – усмехнулся корреспондент.
Некоторое время Синицын в упор с ненавистью смотрел на него, потом повернулся и молча вышел из отделения.
– Не тронь никого… – буркнул он, садясь рядом с Николаевым в машину. – Да пропади пропадом! На глазах насиловать будут – не подойду!
Мимо проехал на своем жигуле корреспондент. Синицын проводил его взглядом.
– Машина грязная, – удовлетворенно отметил он. – Догоним, штрафанем?
– Да иди ты… – сказал Николаев.
Вернувшись домой, он натянул старый тренировочный костюм и присел рядом с женой и дедом перед телевизором. Тут же зазвонил телефон в коридоре. Николаев нехотя поднялся.
– Слушаю.
– Машка, это ты? Это я – Валера. Слушай, бросай все – вали сюда! – донесся веселый Валеркин голос. – Не узнала, что ли? Это Валера! Быстро приезжай – не пожалеешь!
– Ты что, пьяная, что ли? – раздраженно спросил Николаев.
– Нет! Только не вешай трубку! Ну, ты тупая, Машка, вообще! – отчаянно-весело закричала Валерка. – Говорю – приезжай! Здесь крутая тусовка! Крутейшая! Такие кенты – упадешь! Давай сюда!
– Ты… влипла в историю? – тише спросил Николаев. Он дотянулся до двери в комнату, прикрыл.
– Ну да! Да! Врубилась, наконец! – на том конце провода началась возня, видно, кто-то из «крутых кентов» рвал у нее трубку, желая лично поговорить с подругой Машей. – Тихо, там черепа на параллельном, – негромко, но так, чтобы было слышно Николаеву, сказала Валерка.
– Мне приехать? – тревожно спросил Николаев.
– Ну, конечно!
– Вызвать милицию?
– Нет-нет-нет!
– Сколько их?
– Сейчас, – Валерка весело начала считать, – раз, два, три, четыре! На тебя хватит! Такие мальчики…
– Где ты?
– Сейчас объясню… Какой адрес? – торопливо зашептала она. – Да, да, на моторе… Новокузнецкая, двадцать семь, квартира девять. Второй этаж. Бери тачку, без тебя не начнем, не волнуйся!
Николаев подхватил с вешалки куртку.
– Ты куда? – выглянула из комнаты жена.
– Майор просил подъехать. Я быстро.
– Ну, конечно! Без тебя обойтись не могут… – начала было жена, но Николаев уже бежал вниз по лестнице…
На Новокузнецкой у старого дома с арками он выскочил из машины. Мотор глушить не стал, вытащил из-под сиденья обрезок литой резиновой трубы с металлической оплеткой, спрятал под курткой.
У квартиры номер девять прислушался к голосам, коротко позвонил и замер затаив дыхание. Щелкнул замок, Николаев тотчас ногой отбросил дверь вместе с хозяином и побежал по коридору. В комнате, освещенной только шаром настольной лампы, увидел Валерку – ее уже раздели по пояс, двое прижимали ее к дивану, третий пытался стащить джинсы. Парни разом обернулись к Николаеву. Валерка вырвалась, вскочила. Один из парней поймал ее за плечо, вывернул руку, другой встал перед Николаевым, раскорячившись, выставив вперед ладони.
– Отпусти ее, быстро! – Николаев выхватил из-под куртки дубинку, отступил к стене, чтобы видеть оставшегося сзади в коридоре хозяина.
– Боб, отпусти! – спокойно сказал загорелый, коротко стриженный парень. – Только без шума! Алик, без шума! – остановил он каратиста.
Валерка подобрала с пола свитер и куртку, подбежала к отцу. Ее будто прорвало, слезы брызнули фонтаном:
– Подонки!.. Суки! Скоты!..
Николаев подталкивал ее к двери, отступая лицом к парням, сжимая в руке дубинку.
– Актриса… – улыбаясь, сказал загорелый. – Ничего, скоро увидимся…
Николаев быстро повел ее вниз по лестнице, отводя глаза от белеющего в сумерках тонкого тела дочери. Валерка шла вслепую, ничего не видя из-за слез, путаясь в рукавах, натягивала свитер. На улице она подскочила к белой «восьмерке», стоящей у подъезда, пнула ногой в дверцу, оглянулась, ища что-нибудь тяжелое. Николаев оттащил ее и усадил в машину. И только тогда чуть расслабился, глянул на жесткую ладонь, на которой остался рубчатый узор металлической оплетки, с удивлением отметил, что трясутся пальцы.
Валерка молча плакала рядом, стиснув зубы, опустив голову. Николаев посмотрел на нее, неожиданно дрогнувшим голосом сказал:
– Ничего… Все нормально… Ничего… – неумело погладил ее по взъерошенным желтым вихрам. Валерка досадливо отдернула голову.
По дороге домой Николаев несколько раз оглянулся, нет ли на хвосте «восьмерки» – на случай, если веселые ребята решили проследить, где Валерка живет. Дочь понемногу успокоилась, угрюмо смотрела в колени.
У дверей, доставая ключи, Николаев тихо сказал:
– Сразу в ванную, умойся. И чтоб мать ничего…
Валерка молча кивнула.
Николаев открыл дверь, прошел в комнату.
– Ерунда какая-то, – сказал он. – Дергают по каждому пустяку…
– Валерка пришла? – спросила жена, прислушиваясь к шагам в коридоре.
– Да… встретились во дворе. Что там у нас? – Николаев с преувеличенным интересом уставился на экран.
В отделении шел последний инструктаж перед операцией. Инспекторы сидели в кожаных куртках, перепоясанные портупеями, смотрели на карту города, по которой скользила указка.
– Наиболее вероятные направления движения, – показывал майор, – Вернадского, набережные, Университетский. Соответственно работают группы Дубинина, Тимашова, Полярина. Всем быть на связи… Что еще? Действовать по возможности корректно, на провокации не отвечать. За одиночками не гоняться, а то побьются сдуру… Ну, в общем, все как всегда. По машинам!..
Инспекторы стали расходиться. Майор окликнул Николаева и Синицына.
– А вам, так сказать, особая честь, – ухмыльнулся он. – Поможете нашей прессе. Наш добрый знакомый – товарищ Новицкий, – он указал на корреспондента, до того незаметно сидевшего в дальнем углу кабинета с диктофоном в руке, – хочет быть в гуще, так сказать, событий. Будни работников автоинспекции. Все ясно? – спросил майор, обращаясь к Николаеву.
– Ясно, – буркнул тот, неприязненно глянув на «доброго знакомого».
Патрульные машины одна за другой отваливали от подъезда, выворачивали на улицу…
В Лужниках рядом с огромной чашей стадиона грохотали сотни моторов, мечущиеся лучи фар выхватывали из темноты сверкающие спицы колес, шлемы-колокола с узкой прорезью для глаз, черные куртки со стальными бляхами. Вся эта темная масса находилась в непрерывном хаотическом движении.
Николаев, Синицын и корреспондент сидели в машине у перекрестка узких старых улиц. Поодаль, на асфальтовой площадке, стояли порожние трейлеры, дальнобойщики ужинали в кабинах.
Монотонно хрипела рация. Синицын курил, пытаясь выдохнуть ровное кольцо дыма, Николаев сосредоточенно отскребал въевшееся в пальцы масло, корреспондент на заднем сиденье нетерпеливо ждал событий.
– А что будет ребятам? – спросил он.
– А ничего не будет, – ответил Синицын. – Родители штраф заплатят…
– А вы, конечно, считаете, что их надо бы в колонию отправить?
Синицын дернулся на месте, но промолчал.
– Наверное, проще было бы не устраивать вот такие засады, а организовать ребят, увлечь общим делом, – сказал корреспондент.
– Предлагали. Кланялись. Нате вам инструкторов, чего хотите… А им не надо ничего. Только потрястись под металл как паралитикам, прокатиться без глушителя да потрахаться в подъезде как собачонкам…
– Как у вас все просто, – усмехнулся корреспондент.
– А чего сложного?… Это вы пишете черт-те что, а мы расхлебываем.
– А вы считаете, что если закрыть глаза, то исчезнут и рокеры, и проституция, и наркомания?
– Пока не писали, меньше было. А теперь как же, герои! В газетах – про них, радио – про них, телик включишь – и там про них! Раньше космонавтов показывали, теперь б… валютных!
Николаев вышел из машины, втиснулся в будку автомата, позвонил домой. Ответила жена.
– Валерка вернулась?
– С чего бы в такую рань…
– Не звонила?
– А когда она тебе звонила? – завелась жена. – Когда ей звонить – опять с мужиком где-нибудь…
– Ладно, все. – Николаев повесил трубку, вернулся в машину.
– А вам не кажется, что эти ребята оказались честнее и смелее всех нас? И беззащитнее, – ораторствовал корреспондент. – Когда все молчали и закрывали глаза…
В хаотическом движении около стадиона вдруг появилась какая-то осмысленность, какой-то вектор, указывающий направление. Моторы загрохотали громче, из выхлопных труб полетели искры. Разогнавшись по кругу, вытягиваясь в колонну, темная масса выплеснулась на проспект и понеслась по центру проезжей части. Встречные машины жались к обочинам.
– Внимание, всем постам! Рокеры на Вернадского!.. – По радио началась перекличка, постовые сообщали направление движения колонны.
Корреспондент, подавшись вперед, впился взглядом в рацию, стараясь не пропустить ни слова.
– Прошли по набережной. До двухсот машин… Свернули к Пироговке…
– Семнадцатый! Николаев! – послышался голос майора. – Идут к тебе! Начали!
– Принял семнадцатый! – чуть приподняв трубку, крикнул Николаев. Они с Синицыным побежали к дальнобойщикам. Корреспондент бросился следом.
Тяжелые машины стали медленно разворачиваться, перегораживая улицу. Издалека уже надвигался плотный рев моторов. В конце темной улицы заметался свет фар, и появилась колонна. Задние светили в спину первым, отчего темные силуэты мотоциклов были окружены фосфорическим сиянием.
Увидев препятствие, первые ряды ударили по тормозам, задние напирали, строй смешался, завизжали шины по мокрой мостовой. Рокеры разворачивались, кто-то повалился с мотоциклом под колеса идущим следом. А в конце улицы уже выворачивал тягач с полуприцепом, закрывая путь к отступлению.
– Эй, уйди! – заорал Николаев корреспонденту, который стоял у тротуара, подняв над головой диктофон, с радостным интересом глядя на моторизованную орду. – Уйди, писатель!!!
Крик утонул в грохоте моторов. Один из рокеров зацепил журналиста широким спортивным рулем, тот качнулся назад и столкнулся с другим, упал и исчез в ревущем водовороте.
– Всем остановиться! Приготовить документы! – прогремели динамики с патрульной машины.
Но рокеры – почти две сотни мотоциклов – оказавшись в западне, не желали сдаваться, кружились на месте, гарцевали на заднем колесе, накатываясь на милиционеров, угрожающе газовали. Те, лавируя между мотоциклами, как тореадоры, стаскивали ездоков с седла, выдергивали ключи из замков. Из окрестных домов смотрели на окутанное дымом поле боя разбуженные жители.
Вскоре прибыло милицейское подкрепление, и стало ясно, что сегодня рокерам не уйти. Они сами начали глушить моторы.
Кланяясь на каждом шагу, будто баюкая на груди перебитую руку, появился корреспондент в разорванной грязной куртке. Его увели к патрульным машинам.
– Набрал материалу! – хохотнул Синицын. – На роман хватит!
В этот момент кто-то из рокеров случайно налетел на ограду сквера. Тяжелая чугунная решетка неожиданно рухнула, и рокеры устремились в открывшийся ход. Проскочить успели человек десять. Синицын бросился к машине, Николаев на ходу запрыгнул на сиденье рядом с ним.
Рокеры, погасив огни, мчались по темной улице, двое увильнули в переулок, еще несколько скрылись в проходном дворе, другие свернули на крутой зеленый газон и, помогая мотоциклу ногами, вспахивая колесами землю, вскарабкались наверх.
В свете фар патрульного «москвича» остался один мотоциклист. Синицын почти настиг его, и у парня уже не было возможности притормозить, чтобы свернуть куда-нибудь. Он выкрутил до упора газ и мчался вперед напропалую.
– Брось, разобьется! – крикнул Николаев.
– Хоть одного, но достану! – зловеще сказал Синицын. Он, цепко прищурившись, будто прицелившись в спину рокеру, гнал машину по центру узкой улицы. – Врешь, паразит… от меня не уйдешь!
Внезапно перед мотоциклом возник из темноты полосатый щит дорожного ремонта. Не успев даже затормозить, рокер врезался в него, перелетел через руль и покатился по асфальту.
Синицын и Николаев одновременно выскочили из машины, подбежали к рокеру. Тот неподвижно распластался на краю глубокой траншеи, неловко подмяв под себя руку.
– Убился, что ли? – испуганно сказал Синицын.
Николаев присел, осторожно повернул рокера за плечо, расстегнул ремешок шлема и снял «колокол». Рокер оказался мальчишкой лет пятнадцати, из носа и из ушей у него текла кровь.
– Слушай, поехали, – сказал Синицын. – Знаешь, что будет…
– Скорую вызови, – не оборачиваясь, сказал Николаев.
Мальчишка вдруг открыл глаза и зашептал, еле шевеля губами:
– Ой, мама, мама… мамочка… ой, мама… – как заведенный.
– Слушай, брось, – Синицын торопливо оглядывался на окна – улица была нежилая. – Брось, сам разбился…
Николаев поднялся, сгреб его за ворот куртки, притянул к себе и толкнул к машине.
– Скорую, – ровным голосом сказал он.
– Как знаешь. Ты старший. Тебе виднее. – Синицын пошел к машине.
Николаев снова присел, попытался поднять парня, тот охнул и быстрее зашевелил губами:
– Ой, мамочка… больно… больно… больно.
Николаев подоткнул ему шапку под голову и стал ждать скорую, тоскливо глядя в темный провал улицы.
В отделении майор сердито проворчал:
– Ну что, загнали парня? Работнички. Костоломы.
Гаишники возвращались в отделение, оживленно обсуждая удачную операцию.
– Пиши рапорт, – сказал майор.
Николаев взял со стола лист бумаги и пошел к двери.
– Кто за рулем-то был? – окликнул его майор.
– Какая разница, – буркнул Николаев.
– Ну что ж, будем разбираться.
– Разбирайтесь.
На выходе из школы Валерку догнал Киселев.
– Слышь, Авария! Погоди, поговорить надо…
С ним подошли Кирилл, Пухлый и еще несколько ребят.
– Это… история завтра, – сказал Киселев.
– Понимаешь, Валера. – Кирилл сложил пальцы щепотью и приготовился рассуждать. – Каждое действие имеет свои границы, пределы, м-м… ограничивающие направление. Выходя за эти рамки, можно довести идею до абсурда, до противоположности. Понимаешь, экстремизм порочит саму идею…
– Короче, Авария, – сказал Киселев. – Хватит этих концертов. Нам экзамены сдавать. Вера уже обещала сладкую жизнь. Она сделает.
– Правда, Валер, кончай… – сказал Пухлый.
Валерка оглядела одноклассников, улыбнулась. И пошла, закинув сумку за плечо.
– Короче, мы тебя предупредили, – сказал вслед Киселев.
Дома Валерка размахнулась и с порога запустила сумку в угол. Врубила на полную мощность металл и под бешеную музыку, надменно глядя в зеркало, рисовала до висков черные тени вокруг глаз, фиолетовый румянец на щеках, натягивала кожаные браслеты с шипами, куртку и обрезанные перчатки, обматывала вокруг шеи холодную цепь…
Она шагала по вечерней улице, сунув руки в карманы, нагло, с вызовом заглядывая в лица прохожих…
Параллельно, чуть сзади, двигалась белая «восьмерка». Четверо парней курили, внимательно наблюдая за Валеркой.
– Не торопись, Боб, – сказал загорелый водителю.
– Бросьте, мужики, – нервно засмеялся сидящий сзади. – Собирались же в «Арбат». Там и снимем…
– Успеем, – глянул Боб на часы. – Забавно ведь.
– Лично я чувствую себя оскорбленным, – сказал загорелый.
– Солидарен, – сказал каратист.
Валерка свернула в переулок, Боб повернул следом.
– Нет, мужики, без меня! – Парень, сидящий сзади, не выдержал, попытался выбраться из машины, каратист и загорелый удержали его, в салоне началась веселая возня. – За пять минут удовольствия десять лет на нарах!
– Да ничего не будет! Поиграем немного и отпустим.
– Ты хорошо о них думаешь, – сказал загорелый. – Отряхнется как курочка и дальше пойдет…
