Kitabı oku: ««Афганистан, мой путь…» Воспоминания офицера пограничной разведки. Трагическое и смешное рядом», sayfa 4
Командир взвода связи старший лейтенант Ткаченко Владимир Александрович прибыл на «точку» в 1985 году и запомнился мне спокойным, выдержанным, в меру общительным человеком с проницательным, слегка ироничным взглядом. На операциях всегда был спокойным, неторопливым, благодаря профессионализму которого у нас всегда была связь с «родным» командованием.
Командир разведвзвода старший лейтенант Игорь Квашнин, сменивший в этой должности погибшего старшего лейтенанта Вячеслава Сидоровича, был весьма позитивным, общительным и доброжелательным человеком. В то же время именно с ним в ходе операции 23 июля 1987 года приключилось событие, о котором я вспоминаю до сих пор с содроганием, о чем рассказано в 9-й главе.
С особой теплотой я вспоминаю командира взвода обеспечения старшего прапорщика Лобанова Николая Васильевича – «деда Лобанова». К моменту моего прибытия в Афганистан ему было около 40 лет. Чуть выше среднего роста, крепкий, кряжистый, спокойный и очень хозяйственный, со старшинской хитрецой, прекрасно знавший все уловки и хитрости солдат, он умудрялся всегда вовремя ремонтировать технику и обеспечивать нас продовольствием в боевых условиях. Он отличался от нас, «молодняка», возрастной мудростью: зря под пули не лез, но и труса не праздновал. И в бою, и в быту с ним всегда было спокойно и надежно – он был тем человеком, который всегда поддержит и поможет в трудную минуту. К нам, молодым офицерам, он относился несколько снисходительно (молодо-зелено) и очень доброжелательно. А еще, помимо своих тыловых обязанностей, он успевал и повоевать – осенью 1985 года добровольцем был включен в состав моей засадной группы и спас меня от очень больших неприятностей, в результате которых я мог стать злостным «алиментщиком» (женщины здесь не «при делах»), о чем рассказано ниже. С достоинством и честью он прошел Афганистан и вернулся в родной Благовещенск. В середине 1990-х гг. мне посчастливилось побывать у него в гостях и он много рассказывали мне о свои детях, своей службе, а спустя несколько лет после этой встречи Афган «догнал» его (психологические переживания для него не прошли даром) и он, к нашему глубокому сожалению, был сражен инфарктом. Все мы – «артходжинцы» вспоминаем «деда Лобанова» с большой теплотой и грустью.
Душой коллектива нашей «точки» был старшина минбатареи прапорщик Илдус Махмудов. 28 лет, худенький, щуплый, энергичный, несколько вспыльчивый, ворчливый и обидчивый, с искрометным юмором, он всегда привлекал всеобщее внимание, поскольку часто допусках мелкие «пролеты» по службе. Мне повезло служить с ним несколько месяцев, Илдус, благодаря своей жизнерадостности, сделал нашу жизнь значительно веселее. У него за спиной было множество боевых операций с контузией в «довесок», полученной при подрыве на БТР, о чем рассказано в одной из глав. Он сумел войти в сердца большинства офицеров и прапорщиков нашей мангруппы, которые до сих пор вспоминают его с теплотой. Даже спустя 30 лет на встрече ветераны ММГ-3 интересовались прежде всего его судьбой. К сожалению, жизнь после Афгана у Илдуса не сложилась, и он рано оставил этот мир.
Помощник замполита мотомангруппы и секретарь комитета комсомола прапорщик Сергей Задир был молодым комсомольским «заводилой» среди молодежи. Полный комсомольского задора, энтузиазма и энергии, он всегда что-то «мутил», выступал с различными инициативами и т. п. Этот молодой и доброжелательный парень вызывал симпатию своим стремлением быть нужным и искренней готовностью прийти на помощь. В мае 1985 года нам пришлось вместе действовать в НДШПЗ на Памире, где он проявил себя сформировавшимся смелым и умелым командиром. И все же в моей памяти он навсегда остался задорным комсомольцем.
А еще был у нас в ММГ «очень секретный человек» с необычным воинским званием «моряка сухопутного плавания» – мичман Князев Сергей Иванович, шифровальщик, обеспечивавший засекречивающую и шифровальную связь нашей «точки» с Родиной. В шутку мы утверждали, что его, как моряка, направили в Афганистан в связи с тем, что там много «кораблей пустыни» (верблюдов). Коренному крымчанину, проходившему всю свою службу в морских частях Пограничных войск КГБ СССР в Крыму, неожиданно «подфартило» стать афганцем (это был единственный человек с «морским» званием, которого за многие годы я встретил в ДРА). Рано начавший лысеть, крепкий, спокойный, неторопливый в движениях и скромный мичман был каким-то «незаметным», полностью соответствуя своей военной профессии. Благодаря своей вдумчивости, жизненному опыту и способности дать разумный совет, он пользовался у нас большим авторитетом. Поэтому мы часто заглядывали к нему «на огонек», где коротали время за чаем и тихими и неторопливыми разговорами.
Также в первые месяцы после прибытия на «точку» мне довелось некоторое время служить еще с рядом других офицеров и прапорщиков, о которых необходимо упомянуть: начальником 2-й заставы капитаном Виктором Шевченко, командиром разведвзвода капитаном Мальцевым Анатолием Николаевичем, командиром инженерно-саперного взвода старшим лейтенантом Долгополовым Сергеем Владимировичем, командиром взвода связи старшим лейтенантом Вячеславом Голиковым, старшиной 2 заставы Янтураевым Павлом Витальевичем и командиром взвода обеспечения прапорщиком Малининым Евгением Николаевичем, которые в течение некоторого времени заменились. Непродолжительность совместной службы (большинство из них в октябре 1984 года уже заменилось) в сочетании с прошедшими годами «стерли» в памяти особенности впечатлений от общения с ними. Отмечу лишь то, что все они были уже «боевыми легендами» нашей ММГ, награжденными несколькими боевыми наградами, на которых мы смотрели «снизу вверх». Проводы на Родину Анатолия Мальцева (в первом ряду крайний слева) и Сергея Долгополова (в первом ряду второй слева) запечатлены на приведенной здесь фотографии. И лишь один забавный случай, произошедший с Анатолием Мальцевым, сохранился в моей памяти, о котором рассказано в следующей главе.
Рассказывая об офицерах и прапорщиках ММГ-3, я умышленно умолчал о погибших наших товарищах – командире разведвзвода Вячеславе Сидоровиче и командире инженерно-саперного взвода Дмитрии Тарасове, поскольку о них более подробно рассказано мною ниже.
В целом же коллектив офицеров и прапорщиков на нашей «точке» собрался дружный и доброжелательный. За весь период своей службы на «Артходже» не могу вспомнить ни одного серьезного конфликта между офицерами и прапорщиками. Несмотря на «замкнутость» пространства, в котором мы жили месяцами, между нами существовала искренняя и теплая атмосфера товарищества и взаимовыручки. Конечно, какие-то мелкие размолвки и раздоры, как и в любом коллективе, были, но, как только начиналась операция, все отходило куда-то на задний план. Мысли о том, что кто-то из нас может погибнуть примиряла всех. Поэтому мы все с душевной теплотой вспоминаем боевых товарищей, с которыми нам пришлось делить и радость побед и успехов, и печаль неудач, и горечь потерь.
Служебно-боевая деятельность ММГ-3 заключалась в обеспечении безопасности государственной границы СССР и борьбе с мятежниками в своей зоне ответственности путем самостоятельного проведения локальных войсковых операций и участия в отрядных и окружных войсковых операциях с привлечением батальонов «Царандой» (ВВ МВД ДРА), рот охраны Ходжагарского и Дашти-Арчинского отделов ХАД и вооруженного формирования РОТА Самада. Эти операции подразделялись на войсковые операции по «зачистке» кишлаков и местности от мятежников, по обеспечению безопасности (по «проводке») афганских колонн с хлопком в период уборки урожая и советских военных колонн с грузами для наших «загранточек» и засадные действия. Кроме того, к участию в окружных операциях в зонах ответственности соседних погранотрядов периодически привлекались подразделения ММГ (на БТР и БМП) и нештатная десантно-шурмовая погранзастава (НДШПЗ) численностью 50 человек, которая структурно состояла из двух боевых групп по 21 человеку каждая с расчетами 82-мм минометов и СПГ-9 для участия в таких операциях.
Личный состав ММГ-3 размещался в отдельных, по «местным» меркам достаточно комфортных, одноэтажных особняках «с удобствами на улице» на территории бывшего городка советских специалистов. В зимнее время помещения отапливались печками-буржуйками, а в летнее время – охлаждались самодельными «кондиционерами»: на подоконник открытого окна ставилась большая металлическая миска с холодной водой с верблюжьей колючкой, от которой ветром в комнату задувалась определенная прохлада. Штатная численность каждой заставы (44 человека) и взвода (28 человек) позволяла размещать их в отдельных домах. Кроме того, в отдельных зданиях размещались командование ММГ, спецсвязь, кухня со столовой, санчасть, склады, баня, клуб. Возле штабного дома находился небольшой бассейн, который в летнее время скрашивал жаркие будни офицеров и прапорщиков (для солдат и сержантов были оборудованы душевые).
Условия жизни на заставе между офицерами, прапорщиками и бойцами отличались лишь проживанием первых в отдельном помещении, в то время как бойцы проживали в казарме из двух больших комнат с двухъярусными кроватями. Эти условия не позволяли солдатам что-либо скрыть от офицеров, комната которых соседствовала с казармой и целлофановая пленка на окнах обеспечивала наше круглосуточное осведомление о ночной казарменной «жизни» (включая кто и какие анекдоты рассказывает – иногда даже следовала наша просьба: «Повтори громче этот анекдот!»). Ну а когда «веселье» у бойцов становилось слишком уж шумным, то оно обрывалось нашей «грубой» командой: «А ну всем отбой!» После этого несколько минут еще слышались разные шутки, «шушуканья» – и все затихали. А днем – все были на глазах: на занятиях, на обслуживании техники, на службе в охранении, в Ленинской комнате на отдыхе и т. п. Да и открытость территории «точки» не позволяла бойцам где-то «затихариться». Это создавало ту неповторимую атмосферу боевой товарищески-семейной атмосферы – ведь мы круглые сутки находились фактически вместе, знали почти все тайны дуг друга, шутили, смеялись, подначивали друг друга, а на следующий день вместе шли в бой. И так было во всех подразделениях нашей ММГ (и, вероятно, во всех остальных спецподразделениях Погранвойск). А на операциях офицеры и прапорщики в ночное время несли службу по боевому охранению зачастую наравне с подчиненными и питались из одного котелка и казана одними и теми же продуктами. У офицеров «разносолов» не было, а если на операции «Бог пошлет кусочек сыра», то он делился между всеми поровну. И никто не мог остаться голодным из-за несения службы или отлучки по каким-либо делам, ибо все следили за этим. Питание офицеров и прапорщиков на «точке» тоже особо не отличалось от питания бойцов. К тому же рацион у нас был весьма однообразным: когда мясо, когда тушенка, «красная рыба» (она же килька в томате), различные каши, иногда картошка (не приведи господи, консервированная или сушенная – гадость исключительная). При этом нужно отдать должное нашим тыловикам, которые предпринимали титанические усилия для того, чтобы хоть как-то разнообразить наше питание, выбивая в отряде свежие помидоры, огурцы, арбузы, дыни и другие фрукты. Сигаретное довольствие офицеров и солдат было одинаковым – государство щедро снабжало нас сигаретами без фильтра «Памир» (из-за изображенного на пачке путника с посохом на фоне снежных гор мы называли их «Нищий в горах») и «Охотничьи» (поскольку на пачке была запечатлена тирольская охотничья шляпа, плавающая на воде со стеблями камыша, то мы называли их «Смерть на болоте»). Сигареты с фильтром – отечественные «Столичные», болгарские «ВТ», «Родопи», «Ту-134» и «Опал» (последние в обиходе назывались «Женские слезы») офицеры привозили блоками из Союза.
Что касается потерь, то к моему прибытию на «точку» наша 1-я застава уже воевала более полтора года и потеряла погибшим только механика-водителя БМП-1 ефрейтора Луткова Александра Сергеевича, который умер 12 марта 1983 года вследствие тяжелого ранения при подрыве БМП. Посмертно он был награжден орденом Красной Звезды. Всего же наша мангруппа за период с января 1983 по июль 1984 года потеряла погибшими (включая А. С. Луткова) 5 человек: наводчика противотанкового взвода ефрейтора Вячеслава Васильевича Ульянова (31.03. 1983 г.), старшего помощника наводчика гранатомета того же взвода рядового Акрама Махматовича Бободжанова (10.08.1983 г.), стрелка-помощника наводчика гранатомета 2-й заставы рядового Виктора Николаевича Кушниренко (25.08.1983 г.) и заместителя начальника 2-й заставы капитана Александра Гавриловича Андриянова (15.06.1984 г.). Все погибшие солдаты посмертно были награждены орденами Красной Звезды, а капитан Адриянов – орденом Красного Знамени.
Со слов Александра Звонарева, ставшего очевидцем гибели капитана Александра Андриянова, возглавляемая им боевая группа на БТР во время операции в районе кишлака Чичка уничтожила группу душманов численностью 15 человек, которые пытались скрытно выйти из блока через пшеничное поле. После этого Андриянов с несколькими бойцами начали собирать оружие убитых бандитов, когда один из них – тяжелораненый – выстрелил в него из египетского карабина в упор, с 3–4 метров. Кто-то из солдат очередью мгновенно уничтожил «духа», но выпущенная им пуля пробила бронежилет спереди, прошила офицера насквозь и, ударившись в стенку бронежилета со спины, срикошетила обратно, причинив ему повреждения, не совместимые с жизнью. Ведь в то время у нас были бронежилеты, защищавшие лишь от осколков и пистолетных пуль, а 7,62-мм автоматную пулю они могли выдержать лишь с расстояния 300–400 метров. Помня о столь печальной участи капитана Андриянова А. Г., всю свою службу в ДРА многие из нас избегали носить бронежилет и вешали его на двери автомашин и крышки люков.
Первое время моей службы на заставе солдаты и сержанты смотрели на меня несколько настороженно: посмотрим, какого «инженера человеческих душ» (так тогда пафосно называли политработников) нам прислала Родина! Тем не менее с рядовым и сержантским составом заставы мне тоже повезло. Повседневный риск и готовность отдать жизнь ради товарища сплотили их дружбой и боевым братством. Это не пустые пафосные слова, а повседневные поступки солдат в быту и в бою. За все время моей службы в ММГ-3 «Артходжа» между бойцами не было ни одного серьезного конфликта, а уж о драках и речи не могло быть. Конечно, в их среде происходили какие-то неурядицы, но их товарищи незамедлительно вмешивались и погашали их. Ну а общий бой на следующий день или спустя несколько суток окончательно примирял их.
Старшина Вячеслав Ломакин, командиры отделений старшие сержанты, а затем старшины Владимир Терентьев и Рауф Бутылкин, сержанты Евгений Рожков, Вадим Махов и Айнетдинов были «на своем» месте – грамотно руководили подчиненными в повседневной службе и в бою. При этом отношения между ними были товарищескими, но не панибратскими: общались сержанты с солдатами по именам, но это абсолютно не давало права солдатам не выполнить какое-либо их распоряжение. Конечно, были случаи, когда подчиненный вступал в пререкание с командиром отделения, но все же исполнял его, ибо тут же вмешивались другие сослуживцы. Естественно, иногда командиры отделений вынуждены были объявлять дисциплинарные взыскания отдельным нерадивым подчиненным, но вносились они в дисциплинарную карточку лишь в исключительных случаях, ибо и так достигали воспитательной цели. К тому же были случаи, когда получивший взыскание солдат уже на следующий день проявлял героизм, мужество и отвагу на операции и мы представляли его к награде (для чего нужно было сначала снять с него взыскание). Отмечу, что за время службы на 1-й заставе ММГ-3 за мужество, героизм и отвагу в боях с противником мною было написано около 80 представлений к награждениям подчиненных правительственными и ведомственными наградами. К сожалению, мне неизвестно, сколько из них получили эти награды, поскольку с момента представления до подписания указа Председателя Президиума Верховного Совета СССР о награждении проходило не менее семи месяцев, когда награжденные уже были уволены в запас и получали их на «гражданке».
Также следует отметить, что офицеры и прапорщики, общались с сержантами и солдатами в строю и на официальных мероприятиях по званиям, а в повседневной жизни – по именам, как старшие товарищи с младшими, в то время как подчиненные, естественно, к ним обращались – только по званию. Такое обращение друг к другу формировало теплоту, дух товарищества и искренности в отношениях. Естественно, возникает вопрос: неужели подчиненные были такими примерными и «пушистыми», что аж оторопь берет? Нет, конечно, были любители где-то схитрить, словчить и побездельничать. Особенно это проявлялось в первые месяцы их службы в ДРА. Однако коллектив воспитывал лучше и эффективнее, чем офицеры и прапорщики – на войне все в одинаковом положении и привилегий не имеют, а от нерадивости одного могут пострадать многие.
К сожалению, за 35 лет из памяти были стерты многие сведения о моих подчиненных и сохранились лишь о тех, с кем мне приходилось в составе экипажей участвовать в боевых операциях, ибо на войне мы очень сближались духовно, несмотря на различия в званиях и должностях. Поэтому о них и будет рассказ в контексте конкретных событий.
Важно отметить, что командиры и начальники зачастую скептически относились к характеристикам на вновь прибывавших из Союза, так как в Афганистане действовали несколько иные критерии оценки людей. К тому же, все знали, что с убывающих в спецкомандировку в ДРА офицеров и прапорщиков «заботливые» командиры и начальники незамедлительно снимали все дисциплинарные взыскания (не дай бог, их кандидатуры «забракуют» в кадрах округа или на Лубянке). Командиры вдруг «прозревали» и замечали (порой с помощью лупы) их лучшие качества. Ну а «вновь испеченный» кандидат на «оказание интернациональной помощи афганскому народу» знал, что все взыскания с него снимут, новых не «повесят» и до отъезда в ДРА мог спокойно «расслабиться» по службе, и даже безнаказанно «податься во все тяжкое» (естественно, в пределах разумного) – политотдел не замечал даже «аморалку» – «неразборчивые связи» с женщинами. Ему все прощалось, как приговоренному – ведь никто не знал, что его ожидало впереди… По этой причине прибывший в Афганистан новичок заново зарабатывал себе характеристику, которую ему «писали» начальники, командиры и… подчиненные. На войне прощается многое, но прощения нет трусости, малодушию, подлости и «крысятничеству». Тут уместно вспомнить ситуацию с моим боевым товарищем и подчиненным ефрейтором Константином Соколовым. Этот солдат прибыл к нам на заставу из тылового подразделения погранотряда, если память не изменяет, осенью 1984 года. И вот стоит передо мною высокий, худой 18-летний парень и с иронией смотрит, как я листаю его «личное дело» – «Дневник «Служба Родине!» (в советское время на каждого срочнослужащего пограничника с момента прибытия в «учебку» и вплоть до увольнения в запас велся такой журнал с грифом «Для служебного пользования»). Помимо биографических и личных сведений, в нем был изложен «приличный» набор всех его солдатских «прегрешений»: он даже на «губе» дважды успел побывать за какие-то грехи. Однако все взыскания с него сняты – настоящий «отличник боевой и политической подготовки», а проще говоря, «раздолбай». Но меня этим было не удивить – направление таких «отличников» в Афганистан на «исправление» периодически имело место (ну не могли командиры и начальники не воспользоваться благоприятной ситуацией, чтобы избавиться от «проблемного» подчиненного). Тем не менее все они оказались отличными и надежными бойцами и были удостоены боевых наград. Дочитав до конца написанное в «Дневнике», я небрежно бросил его в печку. Помню то изумление, с которым Костя Соколов смотрел то на меня, то на сгоравший дневник (я потом завел новый). Но еще большее изумление у него вызвали мои слова: «Запомни, солдат! Все то, что было написано в дневнике – осталось там, «за речкой», в Союзе. А здесь у тебя жизнь начинается с «чистого листа». Будешь хорошим бойцом и товарищем – тебя будут уважать, будешь ловчить или «крысятничать» – с тобой будут разбираться и воспитывать тебя не я или начальник заставы, а твои товарищи». А затем вызвал старшего сержанта Владимира Терентьева: «Терентий (так все ласково-уважительно обращались к нему), забирай это «чудо» и приводи его к «нормальному бою»!» Выходил от меня Соколов в сильном смущении, а увольнялся в запас – с гордым взглядом: его грудь украшала медаль «За отличие в охране Государственной границы СССР» и знаки «Отличник Погранвойск» двух степеней, а уже на «гражданке» на собрании рабочих завода, где он трудился, ему была вручена вторая заслуженная боевая награда – медаль «За боевые заслуги» (о чем он с благодарностью написал мне в своем письме в 1986 году).
Быстро пролетело время и Сергея Мостового «борт» унес в Союз, а я – остался со своим новым коллективом. Пришлось вспоминать то, чему меня учили в погранучилище по автобронетанковой и огневой подготовкам: восстанавливать навыки вождения БМП-1 и БТР-70, стрельбы из пушки «Гром» и пулеметов ПКТ и КПВТ (ведь на погранзаставе их не было). Помогали мне в этом не только офицеры, но и мои подчиненные механики-водители и наводчики-операторы – у меня не было абсолютно никаких «комплексов» при обращении за помощью к подчиненным. Они же помогали мне искренне, доброжелательно и без злопыхательства.
28 августа 1984 года в качестве старшего группы на БТР мне довелось впервые выехать за пределы «точки» – в районный городок Ходжагар для боевого прикрытия (охраны) офицера-разведчика капитана Александра Абр-ва. С огромным интересом я смотрел на афганцев, одетых в национальные одежды. Одни из них приветливо махали нам руками, другие вели себя сдержанно, а во взглядах третьих – читалась вражда или настороженность. Перед выездом разведчик подробно ознакомил меня с особенностями взаимных приветствий у афганцев, посоветовал, как мне вести себя с ними, чтобы случайно не оскорбить. В частности, он объяснил, что афганцы приветствуют друг друга, трижды соприкасаясь щеками, сопровождая это традиционными приветствиями-вопросами: «Все ли у тебя хорошо, как дела? Как здоровье?» – на афганском языке это звучит как: «Хуб асти? Чи тур асти?» Эту фразу наши юмористы переделали в шуточное приветствие: «Хуб асти, чи тур асти, в Афган попал по дурости!», которое мы зачастую ради «прикола» использовали в общении между собой.
Ходжагар – небольшой пыльный городок с узкими улочками между высокими дувалами, в котором проживало около 8 тысяч человек. В этом городе не было ни одного современного, по нашим меркам, многоэтажного здания – все дома были глинобитными, одноэтажными, с прилегающими приусадебными участками, огражденными высокими глиняными дувалами, и лишь в центре имелось несколько двухэтажных административных кирпичных зданий. Асфальтовых дорог в городе не было вовсе.
Эта «туристическая поездка» была для меня полна новых впечатлений – возникло такое ощущения, что мы оказались в сказочном времени Хаджи Насреддина: народ разъезжает в основном на осликах и мулах (на лошадях передвигались в основном душманы), из обуви на них были в основном резиновые калоши (оказывается, в Афганистане это самый востребованный вид обуви, которую носят мужчины и женщины летом и зимой – в последнем случае на ноги одевались «джурабы» – толстые и очень теплые из верблюжьей шерсти вязанные носки). «Да, придется нам постараться, чтобы вытянуть их с этого средневековья в XX век» – мелькнула тогда у меня мысль. «Бачата» (на языке дари «бача» – «парень», «мальчик») – местные подростки 7—12 лет, все босые, без какого-либо страха облепили наш БТР с вопросами: «Бакшиш дори?» (Подарок есть?) Мы раздали им какую-то мелочевку, а у кого-то из экипажа даже нашлись конфеты. Пацанята были весьма общительными и предприимчивыми – как только я положил свой АКС-74 на «броню» чтобы поискать в карманах какой-либо «бакшиш», то тут же кто-то из экипажа крикнул: «Смотрите, у Вас автомат стащили!» И действительно, один из подростков уже присмотрел себе «бакшиш» – схватил мой автомат и одел его ремень через плечо. У меня возникли опасения, что если так дело пойдет дальше, то имеется риск вернуться на «точку» даже без штанов. Пришлось «шугануть» их, хотя это не очень-то помогло – они нас не боялись. Спас ситуацию вышедший из здания отдела ХАД наш разведчик, который смеясь спросил: «Ну что, уже обобрали?» В этой связи следует отметить то изумление, с которым мы зимой смотрели на сидящих на корточках возле дукана или дома малолетних «шкетов» лет 6–8 в каких-то легких «на рыбьем смеху» куртенках и абсолютно босых. Мы, одетые в теплые ватные штаны и куртки, смотрели на их посиневшие от холода ноги и сами мерзли от этого еще больше. И таких было много – такая была нищета. Воистину афганцы – терпеливый и многострадальный народ.
Завершив свои дела, капитан Абр-в организовал мне, как новичку, небольшую экскурсию по дуканам (магазинам), находившимся в торговых рядах в центре города, которые представляли собою одноэтажные глиняные домики из одной-двух комнат, а то и обыкновенный металлический контейнер. Но поразило меня не это, а изобилие «заморских» товаров – в основном китайского, индийского, японского, южно-корейского и сингапурского производства. Мое внимание привлек огромный выбор часов, фонариков, маленьких китайских навесных замков, авторучек, книпсеров («ногтегрызок»), настольных зеркал, радиоприемников, магнитол и прочей дребедени, которых у нас в Союзе днем с огнем не сыщешь. Все блестело и сверкало. Вот тебе и «средневековье»! Очень большое впечатление произвел на меня магазин тканей: войдя в небольшую комнатку мы оказались в окружении висящих и лежащих на стеллажах от потолка до пола самых разнообразных отрезов панбархата, тончайшего шелка, тканей, доселе не виданных мной – с люрексом и блестками, с изысканными и вычурными узорами и рисунками. Ассортимент расцветки тканей имел «восточную» направленность, отличавшуюся пестротой и блеском. Тем не менее у меня мелькнула мысль: «Вот бы сюда мою жену – как бы было интересно посмотреть на это». Печально, но в то время, когда «наши космические корабли бороздили просторы океанов», наши магазины были заполнены «плановыми» унылыми, зачастую низкого качества товарами и бытовой техникой. Мне вспомнился случай из нашей жизни на погранзаставе весной 1983 года, когда в райцентре мне по случаю удалось купить в то время дефицитную новинку – только что появившийся в продаже цветной телевизор «Спектр» (их на райцентр выделили всего три десятка). Помню выражение радости на лице жены, когда впервые зажегся его цветной экран, а затем – ужас в ее голосе: «Ты посмотри, когда он сделан!», когда она обнаружила в техпаспорте на телевизор дату изготовления: «31 марта 1982 года». Нынешнему поколению это ни о чем не говорит. Зато это много значило для наших современников: это был последний день квартала, когда на всех советских предприятиях происходили последние судорожные усилия по выполнению и перевыполнению плана для получения квартальных премий. Поэтому в последние дни квартала бессмысленно было рассчитывать на качество товара. Жена как в воду глядела: как потом стало известно, почти все телевизоры из этой партии в течение двух месяцев оказались в ремонте. И лишь наш телевизор оказался «счастливым» – добросовестно проработал без ремонта до конца дней своих почти двадцать лет – сначала у нас, затем у родителей жены. Таковы были мои размышления в «средневековом» афганском магазинчике.
С взаимодействующими афганскими органами государственной власти, безопасности, полиции и батальонов «Царандой» улусвольства Ходжагар и Дашти-Арчи у командования ММГ-3 сложились весьма доброжелательные и деловые отношения, основанные на взаимном уважении и помощи. Афганские силы безопасности и полиции проводили боевые операции против мятежников не только при нашей поддержке, но и самостоятельно. Повседневные контакты с афганскими представителями осуществлял офицер-разведчик, а при планировании совместных операций и важных общественно-политических мероприятий – во встречах с улусволом, секретарем комитета НДПА и руководством ХАД и батальонов «Царандой» участвовало командование ММГ. Ведь именно бойцы ХАД и «царандоевцы» задействовались нами в войсковых операциях в качестве пехоты для прочесывания кишлаков.
Для укрепления духа боевого товарищества между нашими и афганскими военнослужащими периодически проводились совместные «мероприятия дружбы». В двух из них в октябре 1984 года довелось участвовать и мне. Речь идет об официальных праздничных мероприятиях в батальоне «Царандой» по случаю присвоения офицерам батальона очередных воинских званий. Дело в том, что в вооруженных силах ДРА воинские звания присваивались один раз в году (в сентябре – октябре) и к этому важному событию все тщательно готовились, а день объявления приказов МГБ, МВД и МО ДРА о присвоении очередных званий официально был праздничным. В бюджете каждого органа и воинской части имелась специальная статья для финансирования этих праздничных мероприятий – офицеры «обмывали» воинские звания за счет своего ведомства (вот тебе и «средневековье»!). После торжественного построения на плацу и объявления приказа министра внутренних дел ДРА о присвоении очередных офицерских званий последовали поздравления «именинников» (в строю они стояли уже в новых званиях) командиром батальона подполковником Мухаммад Наимом, начальником нашей ММГ подполковником Самсоновым М. И., секретарем райкома НДПА и улусволом. Официальная часть завершилась прохождением подразделений батальона торжественным маршем. Неофициальная часть мероприятия проводилась там же – на плацу были накрыты безалкогольные праздничные столы с различными национальными блюдами – пловом, шашлыком, афганскими газированными напитками «Сиси», миндалем, сушеным изюмом и пр. (позже у меня закралось подозрение, что кто-то из инициаторов «безалкогольных свадеб» в СССР побывал на таком мероприятии у афганцев). Советские офицеры и прапорщики были рассажены за столами напротив афганских офицеров. После обеда состоялся небольшой концерт и традиционное праздничное афганское спортивное соревнование «бузкаши» (козлодрание), во время которого группа афганских солдат и офицеров из 15–20 человек на лошадях стремилась захватить обезглавленную тушу козла и отнести ее в специальный сектор. Победителем был объявлен солдат, который дольше всех удерживал эту тушу – ему был вручен приз (ценный подарок).
