Kitabı oku: «Несбывшееся (сборник)», sayfa 2
Глава 3
Педсовет состоял из двух частей, вёл его старший пионервожатый Константин. Собрались в клубной библиотеке, за десятью читательскими столами. Все так устали, что решили не затягивать совещание.
– Извините, не мог не собрать вас, ребята, – сказал Костя, – прошу быть предельно бдительными, особенно с малышовыми отрядами… Ситуацию пояснит замдиректора Степан Петрович. А я лишь хочу ещё раз представить вас по отрядам и девочек отпустить спать.
По распределению отрядов никто не возражал, у многих за совместную дорогу уже появились любимчики, как тут побежишь куда-то. План работы на целую смену Костя обещал вывесить завтра же и в клубе, и в столовой. Подчеркнул главные события: спартакиада по десяти видам спорта, включая шахматы, смотр художественной самодеятельности, игра «Зарница», праздник Нептуна, сказал, совместим с Днём рыбака, государственным, между прочим, праздником, туристские походы – вплоть до пятого отряда, а малышей, только бы получилось, на заводском катере будем вывозить на экскурсии, покажем им гагачьи гнёзда на островах. Официально представил новых сотрудников: физрука, руководителя морского кружка и музыканта.
Степан Петрович осмотрел собравшихся, его круглое широкое лицо успело загореть на весеннем солнце, забронзовело, ресницы стали белыми, что особенно подчёркивало какую-то глубину карих глаз и рисунок морщинок в уголках, переходящих к вискам. Он строго сказал:
– Всё отладим по ходу работы, у нас есть всё, мы народ запасливый. По режиму: соседство у нас плохое, надо быть начеку, за ворота пока выходить не будем, территорию со стороны залива за два-три дня постараемся загородить. На первые несколько ночей вводим патруль из двух человек, эту неделю подежурят мужчины из обслуги, а там видно будет по ситуации. Главное, не ходите по одному возле границы с заливом… Но без паники, мы при стройке живём уже третий сезон, Бог миловал, никаких ЧП не случилось.
Девушек-вожатых отпустили спать, подъём и утреннюю линейку перенесли на десять утра вместо восьми часов, чтобы и дети, и взрослые получше отдохнули с дороги. За читательские столы расселись мужчины. Виктор Сергеевич, директор, говорил отрывисто, жёстко:
– Моя вина, не придал значения тому, что на стройке расконвоированные осуждённые, надо бы ещё весной объехать начальство, добиться введения там на лето усиленного режима. Вы понимаете: другой базы отдыха для детей нет, здесь ребятам нравится, вот Виктор из мореходки, руководитель кружка, сам когда-то не раз ездил сюда, теперь приехал учить нас парусному делу. Выдержим первую неделю, отладим режим с повышенной бдительностью, дальше буде легче. Завтра еду на машине в город, постараюсь кое с кем встретиться, вернусь часам к пяти. Николай, физрук, прошу, никаких контактов с зэками, постарайся быть всегда на людях. Степан Петрович попросил на станцию подбросить, до обеда за старшего остаётся, естественно, Константин. Зама главного инженера я вернул на завод, так будет правильнее, он обещал составить маршруты выхода катера в море и договориться, чтобы экскурсии провёл директор заповедника, между прочим, сын того самого Бианки и тоже Виталий Витальевич.
Почти половина мужчин-курильщиков, не сговариваясь, пошли к Бараньему лбу, так называлось место на берегу, где за мысочком, поросшим елями и соснами, огромный белый валун спускался к заливу, уступами уходя в море, и где вода прогревалась на несколько градусов больше, чем во всей довольно глубокой бухте с причалом и выносными туалетами. Солнце только что село за остров, разделяющий залив на две неравные части, будто провалилось в воду. И это почти в одиннадцать часов ночи. Багряные всполохи на небе отражались на мелкой водной ряби: ветерок шёл низиной, не поднимая волны.
– Мужики, курим только здесь и то, когда нет детей, – сказал Константин, прикуривая сигарету с фильтром.
– Мы не с вами, мы с попами, – съязвил Юра Великанов, вожатый второго отряда, раскуривая рабоче-крестьянскую «Приму», естественно, без фильтра, – мои архаровцы видели лодку с тремя мужиками, в бухту к нам те не рискнули зайти, возле Бараньего лба повернули к стройке… Я сказал, конечно, чтобы никаких контактов, зэки не самые надёжные друзья. Но, слава богу, мои их боятся, дали дёру в лагерь, чтобы рассказать мне. Я выходил на мысок, но их уже не было: или мотор завели, или лесом пошли, спрятав лодку. Кость, давай я утром с парой своих ребят пройду берегом, проверю информацию да и лодку поищем.
– Нет, Юр, двоих пацанов – маловато будет, – сказал Костя, – сходите со Стакановым и Онучкиным, багры на всякий случай возьмите, будто берег хотите почистить от топляка…
– Дам вам, ребятки, ракетницу, тоже на всякий случай, – подытожил разговор завхоз, докуривающий свой неизменный «Север», – если что, палите, хоть в них, хоть нам сигнал подавайте.
– А что если попросить у соседей парочку солдат с автоматами, пусть поживут у нас недельку-вторую, походят по забору, у ворот пофигурируют? – сказал Никита-баянист, некурящий, но любящий мужские посиделки.
– Ну да, может, ещё и пару немецких овчарок попросить? – опять съязвил Юрий. – Человек с ружьём тоже не безопасен, надо только на себя надеяться, если директору не удастся завтра сменить режим расконвоирования.
* * *
Утренняя линейка и завтрак прошли в рабочем режиме, правда, посмеялись: вторая вожатая младшего отряда, Наташа Чегина, неплохо играющая на пианино, подсказала баянисту, с каких нот начинается гимн страны. Его исполнили, когда на мачте корабля вожатый дежурного отряда поднимал флаг (не знамя пионерской дружины, которое стояло в клубной библиотеке, а морской флаг, который пионерлагерю подарили курсанты мореходного училища). Константин не стал забираться на корабль, рапорты выслушал, стоя на земле. Сказал, что сегодня первый день отдыха и что просит посмотреть в столовой и клубе вывешенные на стенах планы весёлой пионерской жизни. Вскользь, но громко, чтобы услышали все, даже первоклашки, объявил о режиме секретности, вводимом на территории пионерлагеря: началась подготовка к «Зарнице», полным ходом идёт «минирование» подступов к лесу и заливу. Придётся недельку потерпеть, не выходить к морю, а делается это ночами, пока все спят и для того, чтобы в отрядах не знали, где будут проходы через «минные поля». Вожатые и первый отряд оценили экспромт Кости, поулыбались, но разоблачать информатора не стали.
Ели хорошо, дружно налегали на гречневую кашу с топлёным маслом и котлетами, на середине каждого стола стояло блюдо со свежими огурцами, завод прислал из своих теплиц: для детей ничего не жалко. Кофе из цикория разливали по стаканам из графинов, повар тётя Вера ходила по столам и говорила: «Пейте до отвала, кофэ на молоке, вкус-на-я, всем хватит!» И то правда, кофе шло на ура, некоторые допивали по второму-третьему стакану.
Отряды Онучкина и Стаканова получили от своих вожатых задания по установке туристской палатки и сборке рюкзака. Девушки помогали ребятам, разбившимся на пары, ибо палаток, на самом деле, было всего две штуки, зато рюкзаков – целый десяток. А студенты, под руководством Юрия, вожатого второго отряда, как и договаривались с ночи, взяли багры на пожарных щитах и вместе с Виктором, курсантом мореходки, бездельничающим без шлюпок-ялов, пошли к заливу.
Солнце стояло в зените, пригревало сильно, хотя на берегу всё же чувствовался холодный ветерок. Штормовки пригодились, не затрудняли движение, ребята быстро оказались у водной глади. Трава, валуны, покрытые густым мхом, кустов у моря на Севере почти не бывает. И песка не видно, вода на расстоянии двух-трёх метров от берега буквально густеет, её чернота говорит о большущей глубине. Пройдя с километр, они поняли, что лодку здесь никто не прятал, разве что затащили в лес, это можно сделать, мох позволит, но мужчин должно быть минимум трое, один тянет с носа, за канат, двое – толкают с боков.
Не сговариваясь, с полуслова понимая друг друга, свернули в лес, начинающийся буквально в двадцати метрах от береговой линии. Если идти строго перпендикулярно от воды, километра через два выйдешь на дорогу, ведущую от станции к пионерлагерю. Ещё через два, примерно, километра – берег глухой бухты, с песчаными откосами, целыми дюнами из песка, с лиственными деревьями и тучами мошкары. На противоположном берегу стоят старинные облезлые причалы, здесь когда-то располагалась одна из многочисленных баз рыболовецкой бригады – фактория Белой губы. К ним подходили суда, забирали рыбу, везли на заводы для переработки. Все эти подробности рассказал Виктор, который несколько лет ездил отдыхать в пионерлагерь «Юный рыбак», в совершенно глухое и безопасное место, о котором знали только местные жители.
– Не видел, остались ли здесь зайцы, но мы пацанами гоняли их прямо по дороге и на лугах перед самой станцией, – закончил рассказ курсант, снял ветровку, остался в тельняшке, обвязал куртку вокруг пояса. – Щас будет несколько озёр, небольших, похожих на блюдечки… Вода в них теплее, чем в море, на несколько градусов, но сколько мы ни старались, не могли достать дна в середине озёр, видимо, провалы в скальном грунте, соединены они прямо с заливом, потому как вода солоноватая. Ловили окуней, вы не представляете – как лапти, тёмные, а плавники красно-бордовые аж…
На горушке впереди увидели мужчину, остолбенели, настолько неожиданно он появился здесь, буквально в двадцати шагах от парней. Стоял у сосны, в руках сапёрная лопата, что-то бормотал, разобрать невозможно, влево и вправо от него летели куски мха, срубаемые металлом.
– Эй, мужик, привет, – сказал Онучкин, довольно бесцеремонный в жизни человек, – ты чего землю-то хреначишь, клад что ли ищешь?
Мужчина, повернув голову, смотрел в их сторону, туловище его оставалось видимым только со спины. Вроде бы фуфайка на нём надета, сапоги кирзовые, из них торчат голые ноги, тонкие, бледные. Похоже, он или в трусах, или так высоко закатал брюки, что ляжки видны. Остановился в недоумении, не понимая, как ребята оказались рядом с ним. Затараторил:
– Иди, иди сюда! Они здесь, я их видел, зелёные, с рогами, я их достану…
Парни поняли: перед ними типаж из ЛТП, белая горячка в последней стадии, чертей роет в земле, не может достать. Юрий резюмировал:
– Ёкарный бабай, нам только этого не хватало! То воры в законе, то шавки угрожают, то пловцы на лодке… Что делать-то будем?
– А ничего, – сказал Онучкин, – пусть копает, пока не хватятся его… Пройдём до озера и повернём к лагерю! И предлагаю панику не сеять, никому о встрече с алконавтом не говорить…
– Нет, Саш, ты не прав, – возразил Эдик Стаканов, – вдруг его развернёт на наше жилище, припрётся к Бараньему лбу и начнёт там раскопки? Дети умрут от страха…
– Давай приведу в чувство, погоню его же сапёрной лопатой по голому тощему заду!
Только Александр успел сказать эти слова, как мужик замахал лопаткой, словно коротким мечом и, развернувшись, бросился на ребят. То ли от неожиданности, то ли инстинкт самосохранения сработал, но все четверо разбежались в разные стороны.
– Что я тебе говорил, благодетель и заступник хренов! – заорал Сашка, отбежав от алкаша дальше всех. – Давай вязать его, а потом на дорогу выносить надо. Чёрт, это какой же крюк-то делать придётся?!
Парни одновременно услышали звук приближающегося мотора, из-за поворота, разрезая воду, выскочила небольшая лодка. На ней – двое мужчин, сразу начали искать место для того, чтобы причалить к берегу. Мужик спрятал лопатку за пазуху, как ни в чём не бывало зашагал в лес.
– Держите его, ребята! Вторые сутки ловим, бегает, пугает народ! – заорали из лодки. – Это наш, точно наш клиент!
Догнали, повалили на землю, приказали лежать и не дёргаться. Мужик скулил, размазывал слёзы и сопли, пугал всех чертями и могилой. Помогли санитарам, а это были они, из ЛТП, дотащить больного до лодки. Юрий спросил:
– Часто бегают? Вы хоть знаете, что здесь, в километре, пионерский лагерь разместился? Алкаш не только перепугает, поубивает всех обитателей? Тут же дети!
– А мы и не знали… Я вообще только с весны работаю фельдшером, никогда о пионерлагере слышать не слыхивал… А вам, ребята, забор надо ставить.
– Ну да, с вышками и колючую проволоку под напряжением натянуть, – бросил Юрий, – часто бегают? – спросил.
– За весну – этот первый, родители приехали, вывезли его в посёлок, хотели откормить… А свинья грязи найдёт. Сделаем выводы. И о детях спасибо, что сказали. А забор всё равно придётся вам ставить. Наши клиенты – ещё под присмотром. Вы бы на зэков посмотрели, что там творится… Эхе-хе, не приведи господь, увидеть: в карты друг друга проигрывают, потом трупы из залива вылавливаем…
Лодка новая, мотор завёлся сразу, ЛТПэшник лежал связанный верёвкой на дне посудины, в длинных трусах из чёрного сатина и фуфайке, молчал, похоже, понимал, в какую историю вляпался и что теперь с ним будет. Пристроив багры на плечи, парни потопали напрямик, через лес, в пионерлагерь.
Глава 4
От домика с двумя комнатами и небольшой кухней с масляным радиатором для обогрева на случай холодов директор шёл к корпусам, тяжело переставляя ноги, увязая в сыпучем песке. Возле пищеблока и малышового корпуса, специально расположенного рядом со столовой, по территории нагло прогуливались жирные белые чайки, две из них устроили драку, орали на всю округу. Виктор Сергеевич не выдержал, хлопнул ладонью по массивной чёрной папке, которую держал в руках, разогнал дерущихся: больше всего ему не хотелось, чтобы беспокоили сон детей, такой длинный и сладкий по утрам.
Он вообще думал предложить вставать с шестой по восьмой отрядам не в восемь утра, как было заведено, а в девять или даже в десять часов: не больно им и нужна пионерская линейка, а завтрак малышне свой надо готовить с молоком и творогом, булочками да сливочным маслом. Потом – кино, а когда завтрак уляжется в желудке и захочется побегать-порезвиться, пару часов футбола или самых подвижных игр на воздухе. Перед обедом на полянке почитают книжки, вожатые умеют это делать, обучались в институте. И обязательно час-полтора – дневной сон, с открытыми окнами, свежим бризом с моря. Поэтому и корпус для малышей, как по заказу, стоял первым, открытым ветрам с залива.
У ворот, закупоренных массивным засовом, глухо тарахтела машина, за радиатором курили Степан Петрович и Владимир-шофёр, вились сизые дымки, доносились голоса, слабые, не слышимые в утреннем разряжённом воздухе.
– Попили чайку? – спросил завхоз, – зря не зашли в столовую, Вера приготовила завтрак, мы поели…
– Я не привык так рано есть, приходил на работу, секретарша чай подавала с бутербродом или кофе, по настроению, – ответил директор, – ну что, в путь? А срочные дела на станции, Степан Петрович, это что?
– Заскочите на завод, – обратился к Вовчику завхоз, – там столовая работает круглосуточно… – и продолжил: – Есть у меня одна идея, старого товарища хочу навестить, лет двадцать назад он здесь заправлял ситуацией, многих знает, его уважают… Потом расскажу подробнее, вечером, когда вернётесь из города. Володя, не забудь про базу: молоко пусть только в бидонах дают, у нас не завод – дети всё-таки. И картошку – в ящиках, чтоб дышала, в мешках не бери, лучше день подождём тогда…
Сели в кабину, предварительно открыв ворота. Электрик, подошедший от водонапорного бака, помахал рукой, закрыл засов и повесил амбарный замок. Видимо, он дежурил с ночи. Четыре километра проскочили на удивление быстро, говорить не хотелось, честно сказать, директор спал. У шлагбаума через пути медленно открыл дверцу кабины, вышел, выпустил завхоза, пожелал удачи и молча полез назад. Станция спала, на запасных путях пыхтел лишь один тепловоз, но делал это аккуратно, чтоб не разбудить спящих жителей посёлочка.
Степан Петрович, поправив одежду, зашагал к вокзалу, зная, что начальника станции ещё нет на месте – рановато будет. Дежурная по перрону Рая, красивая, одетая в специальную форму женщина средних лет, ничуть не удивившись раннему приезду завхоза пионерлагеря, сказала, что Михалыч, наверное, уже встал и поливает теплицы. Его дом находился в ста метрах от путей, и завхоз пошёл по узкой улочке, покрытой сухим мелким песком.
– Привет, Михалыч, – поприветствовал Степан Петрович старого товарища, увидев его через невысокий палисадник, – прости, что так рано, оторвись от дел, погутарить надо…
– Я знал, что ты придёшь, Кирьяныч, – такая с детства кличка прилипла к Степану, от фамилии Кирьянов, – про Бугра хочешь спросить? Давно минули те времена, ты вот теперь замдиректора, сотни детей на твоём попечении… И это правильно, жизнь не бывает только плохой или только хорошей… На всех на нас обрушился этот чёртов терминал, жили столетие на дороге тихо-спокойно, на тебе, нефть будете хранить да столько, что страшно становится… А Бугор перебрался на базу отдыха комбината, живёт сейчас у озера, в километре отсюда. Недалеко, за полчаса дойдёшь. Но я тебе не говорил, хотя он сразу поймёт, кто его сдал, – начальник станции улыбался, было видно, его забавляет ситуация, – добропорядочный он теперь, впрочем, как и все мы, старые да больные…
* * *
Ровно в километре от рельсовой магистрали, по которой в начале тридцатых годов плёлся в товарняке Стёпка со своими родителями, пятью братьями и сёстрами, дедом и бабкой, проживает теперь на базе отдыха со всеми удобствами Василий Иванович, по болезни отошедший от дел авторитет по кличке Бугор, которую получил ещё на зоне, где пересеклись их со Степаном судьбы.
…Степан любил северный посёлочек, где кроме четырёх бригад лесорубов и рабочих пилорамы жили ещё отдельной коммуной геологи, искавшие в молодых Хибинах камень плодородия – апатит. Своей школы, кроме начальной, не было, двум братьям Кирьяновым, приходилось каждую осень уезжать в районный детский дом и возвращаться в семью только на зимние и летние каникулы. Иногда к ним на учёбу попадали дети саамов, которые рассказывали, как пасутся в тундре олени, как аборигенам тяжело даётся русский язык и как их пастбища полностью забирают северные промзоны, где собираются строить комбинаты по добыче никеля, меди, редких секретных металлов. Вот-вот объявят о строительстве гигантского апатитового комбината: на стройку уже собирались ехать тысячи комсомольцев-добровольцев.
Пацаны в детдоме не знали, что семья Степки выслана из Вологодской губернии, что его отец объявлен классовым врагом и что северный лесоповал, по заключению большевиков райпартячейки, поможет Петру Ивановичу, главе семейства, встать на путь исправления. Отец, грамотный крестьянин, окончивший церковно-приходскую школу, держал двух лошадей, столько же коров, поросят, всякой птицы по десятку-полтора голов, оборудовал пасеку на двадцать ульев, брал в аренду неугодья, косил траву и торговал зимой в райцентре сеном. Начальство в районе даже не спросило, как он умудряется кормить семью в десять ртов, где мал мала меньше и что все три его сына сумели закончить начальную школу. А старший, Кирьян, учился в семилетке, потом поступил в техникум потребкооперации, который год живёт в городе у брата священника деревенской церкви.
Младшего из сыновей, Михаила, везли на Север в большой бельевой корзине. На перевалочном пункте Пётр Иванович долго проходил отметку о прибытии, и, наконец, все вместе сели в углу продуваемого сарая, построенного рядом с таким же дощатым вокзалом, поесть. Не бог весть что, но на местных станциях удалось выменять на хлеб, варёную картошку, солёные грибы и четверть молока последние домашние валенки, высокие, с утолщённой подошвой, с десяток пар шерстяных носков и варежек, которые бабушка вязала в деревне долгими зимними вечерами.
Здесь-то Кирьяновы и приглянулись директору леспромхоза, расположенного на границе с финнами. Он говорил потом отцу семейства: «Вы, конечно, куркули, классовые враги, но уж больно ухоженные, по сравнению с другими, обуты, одеты в приличные одежды, не суетились, не орали – не выли, кипятку достали, малышу молока погрели, заботились друг о друге. Вот поэтому я и взял вас одних из всего товарняка в артель… Ничего, приживётесь, дети растут быстро, лесорубами их сделаю, дом построите, хорошо заживёте. А остальные пусть комбинат возводят, живут в бараках…»
И дом построили Кирьяновы, да какой, с двумя приделами, амбаром и скотным двором, и хозяйством обзавелись, зажили почти так же, как и на старом месте. Конечно, тосковали по родным местам, близким людям, но отец не давал волю унынию, ибо верил: уныние, как и гордыня, такие же тяжкие грехи, о которых говорится в писании.
Степан приехал из детдома после экзаменов за седьмой класс радостный, возбуждённый, всем показал свидетельство с большой гербовой печатью, потом они закрылись с отцом в светёлке и проговорили почти час. Степан мог бы пойти учиться в техникум, но, сказал отец семье, решили по-другому: «Придёт сын ко мне на лесопилку, до паспорта поработает подсобным рабочим, а там видно будет. Может, и лесорубом захочет стать. Только расставаться, как с Кирьяном, мы больше не будем…»
…Перед финской войной семью классового врага, кулака в прошлом Кирьянова выселили с приграничной территории, сначала жили в промерзающей насквозь землянке, а когда отец всё же сумел устроиться железнодорожным обходчиком, дали комнату в бараке. А Степан уже работал на стройке, жил в общежитии, его поглотил энтузиазм молодёжи, он вырос до проходчика, стал передовиком производства. Зла на советскую власть не держал, хотя помнил, как с голода да холода поумирали двое девочек и бабушка, как дед с год не вставал с постели, тихо ушёл следом за ними. Перед комсомолом не стал скрывать, откуда попал на стройку века, и товарищи не захотели принять его в свои ряды. Отец молчал, понимал, как тяжело сыну, но на нём сейчас держится вся семья: проходчики получали большие деньги и дополнительные пайки в виде продуктов питания.
…На войну с фашистами пошли записываться всей бригадой, копаться в биографии проходчика не стали, попал Степан под Смоленск, угодил в окружение, потом ужасы плена… Когда бежал с тремя товарищами, радовался, думал, как хорошо, что всё обошлось. Не обошлось, срок получил на полную катушку: и как сын кулака, и как изменник родины, отбывал его здесь же, на Севере. Фронтовик, справедливый, он слыл лучшим лесорубом, вокруг него группировались бывшие солдаты и пленные, получившие различные сроки, но верх в лагере держали уголовники. Как вышло, трудно сейчас сказать однозначно, но они сошлись с Бугром, авторитетом на зоне. В разборки Степан не влезал, но его слушалась вторая половина лагеря, бывшие пленные. А Бугру была важна поддержка реального лидера – фронтовика, как и тому – поддержка в уголовном мире, чтобы отстаивать товарищей по несчастью.
После освобождения по амнистии Степан не захотел уезжать с Севера, устроился на рыбзавод мотористом, обслуживал бригады на факториях. Женился, родились у него двое пацанов. Жизнь пошла своим чередом. Несколько раз слышал о Бугре: тот тоже обосновался в этом небольшом городке, встречались даже раз, попили пивка в местном парке культуры и отдыха. Василий (настоящее имя авторитета) долго лечился от туберкулёза, фактически был не у дел, настойчиво приглашал бывшего фронтовика в гости. Не получилось сразу, а потом – закрутила жизнь, переезд в бывший госпиталь для выздоравливающих воинов, там и поселился Степан с семьёй в качестве сторожа-пожарника-завхоза.
И вот шёл на встречу к старому знакомому, без приглашения и без предупреждения.
* * *
По бумагам, здесь, в узкой вытянутой бухточке знаменитого северного озера, размещалась обычная база отдыха. Кончались южные границы водного гиганта, климат – почти средней полосы, в теплице росло даже несколько арбузов. На эту базу любили приезжать дети руководителей комбината, редко-редко заезжали сами родители. Василий жил в добротном кирпичном двухэтажном доме директора, но при скоплении важных гостей перебирался во флигель, который любил больше, чем представительские хоромы.
С поста у входа сказали, что его, Василия Ивановича, спрашивает какой-то земляк, Кирьянов Степан Петрович. «Неужели Кирьяныч, сколько лет-то прошло… – даже немного растерялся авторитет, – что же могло случиться, если он нашёл меня? А может, и не искал, он ведь где-то на побережье жил, может, проезжал мимо…» Не спеша, на ходу застёгивая тёплый стёганый халат бордового цвета, направился к входным воротам. Ему навстречу шёл крепкий мужик с загорелым круглым лицом, короткими сильными руками, улыбался очень знакомой улыбкой.
– Кирьяныч, ты что ли? Вот, не ожидал! Не прошло и двадцать лет, как ты пришёл ко мне в гости…
– Привет, Василий! Ты Бугор или можно себя попроще чувствовать с тобой? – спросил Степан Петрович.
– Для тебя, Стёпа, я всегда Василий, скромный житель базы отдыха… Как ты меня нашёл? А понял, начальник станции сдал меня… Ему можно простить, потому как я рад видеть тебя живым и здоровым. Сколько мы не виделись-то? Лет двадцать… Пойдём к воде, там беседка, чай, настоечка. Там и пообедаем, жарковато в доме…
– Василий, давай сначала о деле, можно? Выслушай меня… А чай – с удовольствием попью, ещё утро, а уже душно.
Степан Петрович рассказал о пионерлагере, за который он отвечает жизнью, о соседстве с расконвоированными осуждёнными и ЛТПэшниками на стройке, о том, как все боятся, и взрослые, и малышня, и что свернуть уже ничего нельзя, просто не получится, если ситуация выйдет из-под контроля.
– Двести детей, наши с тобой внуки, три десятка взрослых, девушки, ребята – вожатые… Ты представляешь, Василий, ситуацию?! Вдруг их на дороге встречают зэки, обещают «потрогать за буфера и пошворить рубля за полтора»…
Василий долго молчал, видно было, как неприятен ему разговор, как он ищет выход из этой ужасно сложной ситуации. Сказал, наконец:
– Мне надо бы сразу отказаться от этого разговора, чтобы даже минимума надежды не подавать тебе… Пойми, Степан, наше время ушло, я почти лежал в гробу, умирал от туберкулёза, уже пришли новые люди, зона не терпит пустот… Да, меня помнят, уважают, ко мне регулярно приезжают люди, ну, и т. д., и т. п. Я участвую в кое-каких разговорах, мирю людей, группы… Ладно, прости, хреновину говорю. Ты попал в ситуацию, я попробую что-то для тебя сделать. Только для тебя! Никому ни слова о нашем разговоре, ни своим, ни чужим… Мне невероятно тяжело ехать в город, на стройку, чисто физически, но я поеду, сегодня же… Ради тебя, моего старого кореша. Поеду, Стёпа… Только вот сейчас закусим и выпьем на дорожку. Не спеши, вспомним молодость: до станции я тебя подвезу, пожмём руку Михалычу и разбежимся. На обратном пути я передам ему для тебя слова, ты поймёшь их. А ему и знать не надо…
Со станции Степан Петрович шёл не спеша: в лесу свернул к озерцу, разделся и долго плавал во всё ещё бодрящей прохладой, но уже начинающей нагреваться воде. Вокруг стояла такая тишина, что закладывало уши…
