Kitabı oku: «Кто я? Книга 2. Мои университеты», sayfa 7

– Меня караульный не выпустит.

Караульный подтверждает:

– Ему трое суток строго ареста сидеть.

Капитан пошел к начальнику караула. Тот ему, по-видимому, сказал, что меня посадил подполковник – заместитель начальника училища, и выпустить меня он никак не может. Тут подошел обед, мы пообедали. После обеда опять приходит капитан вместе с начальником караула, и мне говорят:

– Выходи.

Мой сокамерник говорит:

– Не ходи, тебя посадил подполковник, а тут пришел капитан, потом мне скучно будет без тебя.

Оказывается, капитан смотался в Троицк и получил от подполковника, который меня посадил, письменное приказание об отмене курсанту Стальгорову наказания «трое суток строго ареста». Начальник караула показывает мне эту бумагу и говорит:

– Вот видишь, подполковник, который посадил тебя, теперь выпускает, мотай отсюда!

Под протесты моего сокамерника я с ним распрощался и пошел на спортплощадку. Так я и не посидел как следует на гауптвахте. Больше за всю службу в Армии я на гауптвахту не попадал.

В следующий понедельник командир роты назначил меня командиром второго отделения нашего взвода. Я стал коллегой теперь уже Максимова. Ещё через несколько дней меня и Максимова назначили командирами взводов студентов, которые прибыли в наш лагерь на военно-учебные сборы. Мне дали один взвод, Максимову другой. Это были студенты Свердловского политехнического института. Я не был освобождён от занятий в учебных корпусах, но и студенты занимались также изучением необходимых предметов.

Студенты являются особым контингентом – военнослужащие только на небольшой срок пребывания (три недели). Я с ними занимался общевойсковой подготовкой: подъем, физзарядка, строем шли в столовую и обратно. Для меня это было совсем необременительно. И студенты были мной довольны, и я ими был доволен. Я научил их петь «Американку», а они научили меня петь песню, под которую также с удовольствием ходили – «Тетя Шура».

Во время подъема они дружно вставали, потом шли на физзарядку. Они делали физзарядку, но попросили меня, чтобы я разрешил им не делать солдатский комплекс, а разрешил те упражнения, которые они привыкли делать дома. И они делали каждый в отдельности то, что им было необходимо.

А максимовский взвод студентов жаловался все время на Максимова – на физзарядке он принуждает выполнять солдатский комплекс, а не то, что они делали дома, из-за чего они завидовали моему взводу, и под конец пребывания сказали, что в последний день они Максимова побьют за все его мелочные придирки. Мне, конечно, хотелось, чтобы они его побили, но я решил, что это будет нехорошо. Я сказал об этом нашему командиру роты, тот передал это командиру роты обслуживания, и Максимова в последний день со студентами не было в лагере. Студенты взвода Максимова чрезвычайно сожалели, что его нет, они его даже искали по всей территории лагеря, но не нашли.

Глава 21

Однажды нам объявили, что на следующий день у нас будет практическое занятие по ознакомлению с отравляющим газом под названием хлорпикрин, чтобы мы тщательно подготовили противогазы. Это практическое занятие началось с того, что весь взвод зашел в землянку; офицер-инструктор, сидя за столом, показал литровую бутылку и сказал, что она наполнена хлорпикрином и что мы будем тренироваться в защите от газа. Но ещё раз предупредил: «Проверьте ещё раз состояние ваших противогазов. У кого, не дай бог, отсутствует клапан, немедленно об этом заявите и в занятиях участвовать не будете». Никто и ничего не заявил. После этого инструктор сказал: «Остается первое отделение взвода, второе должно выйти и подождать своей очереди снаружи».

Курсанты второго отделения вышли из землянки, и инструктор велел закрыть за ними дверь. Далее он командует «Газы!», по этой команде мы и инструктор надели противогазы. Он посмотрел на секундомер – все 12 человек уложились в норматив. Похвалил, добавил: «Посмотрите, может быть где-то что-то не так. Тщательно осмотрите, вдруг какая складка. Шутки кончились. У меня в бутылке настоящий газ. Ещё раз спрашиваю, у кого-то может быть нет клапанов в противогазе? Поднимите руку, у кого их нет». Никто руки не поднял. Инструктор: «Хорошо, я открываю бутылку».

Открывает бутылку, оттуда начал выходить белый газ. Инструктор поясняет: «Это хлорпикрин». Я вспомнил сказку о Джинне из бутылки. Действительно, оттуда выходит что-то необычное. Буквально через минуту два курсанта кинулись к двери с криком: «Откройте!» – у них все же не было клапанов в противогазах. А дверь почему-то не открывалась, хотя должна была открыться от их толчка. Оказывается, курсанты, находящиеся снаружи, подперли эту дверь колом. Видимо, они знали, что у кого-то нет клапанов. Эти двое начали орать благим матом и кашлять. Тогда дверь открылась, и они выскочили, а кто-то из наших закрыл за ними дверь, чтобы газ не выходил. Оказывается, там наверху подошел командир взвода лейтенант Деревянкин, наорал на курсантов и бросился открывать дверь, когда услышал крики.

В землянке мы по команде инструктора начали делать практические упражнения. Инструктор говорит: «Пробит шланг, который соединяет фильтр и маску, необходимо задержать дыхание, отвинтить трубку от маски и фильтра и фильтр привернуть к маске. После этого энергично выдохнуть и начать дышать через фильтр». Были и другие упражнения.

Под конец инструктор сказал: «А теперь мне хотелось бы, чтобы каждый из вас немножко вдохнул этого газа. Для этого снимите маску не полностью, вдохните слегка ртом, потом тотчас же выдохните и быстро наденьте маску. Свои ощущения расскажете мне потом».

Я проделал то, что сказал инструктор – приподнял слегка маску и вдохнул немножко, выдохнул и надел маску. Ужас! Как только я слегка вдохнул, у меня сразу же стала разрываться грудь – как будто бы внутри разорвались легкие. Это было последнее упражнение, и практические занятия закончились. Вслед за нами зашло второе отделение. Я был уверен, что там не было ни одного курсанта, у которого бы отсутствовал в противогазе клапан – они наглядно видели, что случилось с двумя курсантами нашего отделения.

Глава 22

Одним из атрибутов военного лагеря являются линейки. Это две такие полосы с гравийным покрытием, находящиеся с фасада лагеря. Одна полоса шириной примерно 3 метра, а следующая за ней через один метр – шестиметровой ширины. Обе полосы длиной метров двести. Одна линейка, которая поуже, называется офицерской. На ней должны выстраиваться курсанты и офицеры училища для каких-то мероприятий, которые проводит начальник училища или его заместитель. Широкая линейка называется генеральской. На этой линейке выстраивается личный состав училища только тогда, когда смотр проводит генерал.

У нас офицерская линейка была чистенькая, ни одной травинки на ней не росло, а генеральская линейка заросла.

Однажды, когда наш взвод был в наряде, а я исполнял обязанности помощника командира взвода, на пост дневального, где находился в это время я, пришел заместитель командира училища по учебно-строевой части, подполковник. Он сказал мне: «К нам в училище сегодня должен прибыть командующий Уральской армией ПВО генерал-лейтенант Шафранов. Вообще он к нам не собирался – он посещает истребительную авиадивизию в Троицке, но может подъехать и к нам, тем более что на территории нашего лагеря находится запасной аэродром для самолетов этой дивизии. Ожидаются учения с перебазированием истребителей на запасной аэродром, т.е. на территорию нашего лагеря. Если генерал Шафранов к нам прибудет, придется его встречать и выстраивать все училище, а генеральская линейка заросла травой. Траву необходимо выполоть, а линейку подмести и слегка увлажнить».

Подполковник спросил меня:

– У тебя есть свободные курсанты?

Я ответил:

– Есть – три человека.

– Вызывай их сюда. Я думаю, что они управятся с этой работой.

Я поручил дневальному, он вызвал свободных курсантов, и подполковник сказал:

– Вот что, курсанты, вам поручается привести в порядок генеральскую линейку. Даю на это полтора часа, я думаю, вы управитесь – здесь не так уж много работы. Ваш помкомвзвода знает, что надо делать.

Я ответил:

– Товарищ подполковник, я все детально разъясню этой тройке.

Подполковник ушел, я объяснил этим трем курсантам, что нужно делать. Самой большой работой было выполоть траву с этой генеральской линейки. Я подумал, что ускорю выполнение этой работы, если разделю линейку на три участка и поручу каждому курсанту выполоть только свой участок линейки, после чего он может быть свободен. Один из этих трех курсантов был курсант Буровой – бывший блокадник, достаточно слабый физически. Через час двое курсантов выполнили задание и ушли, а Буровой не сделал и половины своего задания.

Подходит подполковник и видит, что работа на генеральской линейке не закончена. Правда, оставалось ещё 15 минут до назначенного им срока, но на линейке работал один Буровой. Тогда подполковник спрашивает меня:

– А почему работает один курсант? Ведь их было трое.

Я объяснил подполковнику, как я распорядился работой.

Он мне сказал:

– Ты поступил неправильно.

А дальше повысил голос и спрашивает:

– Где эти разгильдяи? Немедленно вызывай их сюда!

Это он обратился уже не ко мне, а к стоящему рядом дневальному. Дневальный вызвал этих курсантов, они встали перед подполковником. Он их стал ругать:

– Почему вы бросили работу?

Курсанты сослались на меня. Подполковник приказал им:

– Немедленно беритесь за работу, я приду теперь уже через десять минут. Если линейка не будет очищена, вы двое будете наказаны, а третий как работал, так и работает, он молодец.

Подполковник ушел, а эти двое принялись ругать Бурового, но энергично взялись за прополку травы. Через десять минут, как и обещал, пришел подполковник, проверил – линейка была очищена от травы, побрызгана водой и подметена. Я выполнял эту работу тоже, и даже дневальный, стоящий на посту, помогал нам. Я доложил подполковнику, что работа по приведению в порядок генеральской линейки выполнена.

Подполковник спросил меня:

– Ты понял, в чем была твоя ошибка?

Я ответил:

– Так точно, товарищ подполковник, виноват. Я поступил при распределении работы между курсантами неправильно. При разделении общей работы на каждого индивидуально могло оказаться – и в данном случае так и было – что вся работа была не выполнена к сроку, а это недопустимо.

– Ты понял правильно. Помимо твоих рассуждений, я ещё добавлю, что в армии существует коллективная ответственность за порученное дело. Понятно?

– Так точно.

Генерал к нам так и не заехал, хотя учения были, и он был в Троицке. Надо сказать, что по каким-то причинам мы никогда не пользовались и офицерской линейкой тоже.

Истребители садились на территории нашего лагеря на запасном аэродроме. Перед этим аэродромная команда расстелила металлические листы на грунтовую площадку, на которую впоследствии садились самолеты. Самолеты были МиГ-15, небольшие истребители. Мы ходили смотреть на эти самолеты и разговаривали с лётчиками. К моему удивлению, на этих МиГах были английские двигатели «Роллс-Ройс». Я не понял ситуации: ведь в то время наше командование позиционировало Англию как вероятного противника, и вот, оказывается, СССР покупает у потенциального противника двигатели на свои боевые самолеты. Но так было.

Глава 23

1 сентября 1955 года закончилось наше пребывание в лагере под Троицком. Всех курсантов отправили для прохождения практики в те войсковые части, откуда они прибыли в училище. Я уехал в свой родной 36-й отдельный радиотехнический батальон, в город Киров. Командование батальона направило меня на практику в село Игошино. Это в Кировской же области, не помню, в каком районе, глухое село в лесу. Село было небольшое, жили там староверы. В нем размещалась наша так называемая радиотехническая точка. Там была очень старая радиолокационная станция П-3, которую мы в училище даже не изучали.

Солдаты точки в село не ходили – побаивались староверов. Я проболтался там две недели, и меня отправили опять в училище для сдачи выпускных экзаменов. Оказалось, что училище теперь базируется в городе Алапаевске Свердловской области. Еще выяснилось, что Президиум Верховного Совета СССР снизил срок службы в войсках ПВО до 3-х лет, т.е. вернулись к тому, что было до 1954 года.

Училище подлежало ликвидации – по-видимому, для войск ПВО страны необходимости в таких училищах не стало. Да, пожалуй, не стало стимула для солдат идти в такие училища. Правда, это только для тех, кто не хотел служить в Армии офицером. Я был одним из таких. Среди курсантов стали вестись разговоры: «Зачем нам экзамены? Все это отменилось министром обороны». Разместили нас не в казарме, а в клубе какой-то войсковой части. Спали мы там вповалку на своих набитых соломой матрасах. Стало очевидно, что следующего набора не будет – училище ликвидируется, дисциплина рухнула.

Командир училища построил личный состав и объявил, что, действительно, училище ликвидируется. Срок службы в войсках ПВО стал опять три года, но министр обороны обязал все такие училища – а их несколько по стране – выпустить младших командиров. То есть все курсанты должны сдать экзамены. И если они сдадут их на «хорошо» и «отлично», то, как им было ранее обещано, им будет присвоено звание младшего лейтенанта после года практики. И он лично попросил всех курсантов отнестись к его просьбе серьезно.

Надо сказать, что все курсанты уважали начальника училища майора Пивеня – бывшего летчика, героя Советского Союза с орденами и медалями. Тем не менее, настроение у всех упало, хотя майору Пивеню верили. Поверили и теперь, стали готовиться к экзаменам.

Алапаевск для нашего училища оказался плохим местом. Из расположения части можно было совершенно свободно выйти в любое время дня и ночи. Наше училище находилось в пригороде Алапаевска, поселок назывался какой-то Рудник. Там работало много женщин, и большей частью населения этого поселка были женщины. И вот наши курсанты кинулись к женщинам. Через неделю начальник училища построил личный состав и сказал: «Ребята, вы что, совсем озверели? Я понимаю, что у нас не тюрьма и ограды практически нет: такой просто заборчик, через который пройти к женским общежитиям – раз плюнуть, не обязательно через КПП переться, где, конечно, не пропустят. Различных лазеек сколько угодно, а результат?». И говорит врачу: «Давай, выступай!».

Врач обращается к курсантам: «За неделю вашего пребывания тут 3 человека заразились сифилисом, 15 человек – гонореей». Начальник училища продолжил: «Мой приказ такой: прекратить хождение в поселок к женщинам; взвод, который находится в наряде, во главе с командиром этого взвода будет вылавливать самовольщиков; в увольнение ходить никто не будет, переживете месяц без женщин – больше терпели; я буду сажать самовольщиков на гауптвахту самым безжалостным образом; даже если половина школы сядет на гауптвахту, это всё равно лучше, чем они заразятся триппером».

И вот мой взвод идет в наряд в караул. Командир взвода – начальник караула, я помощник начальника караула и разводящий заодно по всем постам. Мы охраняем периметр войсковой части и два каких-то склада, находящихся за пределами части совсем недалеко – буквально перейти через автодорогу. Что находится в этих складах, мы не знаем. Но там пост, там должен быть часовой. Охраняемые нами склады находятся за сплошным дощатым забором, расположенным прямо возле автодороги. В заборе имеются ворота и калитка, ворота закрыты на замок, а на калитке только щеколда.

И вот в 12 часов ночи я иду как разводящий с тремя курсантами. Два курсанта – это сменившиеся часовые с предыдущих постов, третий должен сменить часового на складах. Мы пересекаем автодорогу, я открываю калитку, захожу вместе с курсантами на территорию складов. Темно – на территории складов наружного освещения не было. Сразу же должен прозвучать окрик стоящего на посту часового «Стой! Кто идет?». Идем – никакого окрика. Я слегка забеспокоился. Идем дальше и подходим к воротам склада – часового нет. Я переполошился: «Куда девался часовой?». Стал кричать: «Часовой, часовой!». Молчание. Смотрю – возле забора на земле что-то шевелится. Я кинулся туда и вижу, что это часовой с какой-то женщиной занимаются сексом. Часовой – а это был Бузоверов, здоровый такой парень, сибиряк – встает и говорит: «Я здесь!». А карабин его прислонен к забору. Я хотел забрать этот карабин и каким-то образом наказать Бузоверова за утрату оружия, а потом подумал: «Да черт с ним! Он жив и здоров – это главное».

Молодая женщина встает, надевает трусики и говорит, как бы спрашивая: «Я пойду?». Я ее спрашиваю:

– Что ты здесь делаешь?

Она отвечает:

– Жду автобус.

– Какой автобус?

Она называет номер маршрута.

Я к Бузоверову:

– Как она сюда попала?

Тот отвечает:

– Вот здесь дырка в заборе.

Подходит к забору и поворачивает одну широкую доску почти на 90 градусов. Пройти на автодорогу вполне можно через эту дырку.

Девушка тотчас же улизнула туда. Действительно, буквально рядом стоянка автобуса. Я к Бузоверову:

– Ну, расскажи, как дело было.

– Я обошел оба склада, пришел сюда уже ко времени, когда вы должны были подойти, чтобы сменить меня. Однако вас не было, тогда я открыл эту дырку и выглянул на дорогу, а там стоит эта девушка. Я ее спросил, что она здесь делает. Она ответила, что ждет автобус. А ведь уже полночь. Я ее пригласил сюда, и она пришла.

Я ответил:

– Понятно, сдавай пост.

Курсанты смеются над Бузоверовым. Я поменял часового, и мы ушли в караульное помещение. Я напомнил Бузоверову, что говорил наш начальник медсанчасти насчет венерических заболеваний, Бузоверов молчал. Через день эта история имела продолжение. Во время послеобеденного отдыха, когда мы лежали на наших матрасах на полу (постель Бузоверова была рядом с моей), он ко мне тихонько обращается:

– У меня на члене какая-то болячка.

– Ты к врачу обращался?

– Нет.

Тогда я встал и говорю Бузоверову:

– Иди в санчасть немедленно.

– Да мне стыдно.

– А под забором заниматься со случайной женщиной, возможно, больной, тебе было не стыдно?

Он, конечно, молчит. Тогда я поднимаю двух курсантов и говорю им:

– Отведите его в санчасть немедленно. Будет сопротивляться – ведите силой. Мало ли, что у него – может, сифилис, и мы от него прихватим также, при соприкосновении.

Они повели его. Примерно через 20 минут возвращается Бузоверов, широко улыбаясь, и говорит:

– Там чирей, сказал врач.

Я говорю:

– Ну и слава богу.

Несмотря на приказ начальника училища не ходить к местным женщинам, несмотря на опасения заразиться венерическими болезнями, курсанты все же самовольно ходили.

Глава 24

Как-то, когда наш взвод снова был в наряде, я был помощником начальника караула. Начальником караула был наш командир взвода лейтенант Деревянкин. Пришел к нам в караульное помещение дежурный по части, капитан. Он был из той войсковой части, на территории которой находилось в данный момент наше училище. И вот этот капитан говорит: «К нашему командиру обратился начальник милиции города Алапаевска с просьбой помочь им в операции по поимке вооруженного дезертира. Командир сказал, что пусть туда идет караульный взвод, вернее, свободные от несения караульной службы курсанты с офицером».

Для нас это было совершенно неожиданно, и лейтенант Деревянкин пытался было протестовать, но капитан сказал, что этот вопрос согласован с начальником нашего училища. И вот мы, пятеро курсантов плюс наш лейтенант, отправились к месту проживания дезертира. С нами шел милиционер, который пришел к нам в часть, чтобы впоследствии сопроводить к месту происшествия. По пути милиционер нам рассказал, какая ситуация сложилась.

Им сообщили, что из войсковой части, расположенной в Западной Украине, сбежал солдат с пистолетом. Этот солдат отслужил положенные три года службы и должен был быть демобилизован, но он совершил какое-то уголовное преступление. Его пытались задержать, но он сбежал. Его родители, вернее, одна мать, живет в Алапаевске в своем доме. Когда милиция пришла, чтобы арестовать этого дезертира (милиционер назвал его имя и фамилию, я запомнил только имя – его звали Иван), он укрылся в доме и стал отстреливаться, при этом ранил одного милиционера. Сейчас он сидит в доме. Вокруг наряд милиции, но они боятся даже высунуться из своих укрытий, а начальник милиции сказал: «Попросим военных. Это их кадр, пусть они с ним и справляются».

Мы подошли к дому, где укрылся дезертир. Домик был небольшой: крыльцо на входе, дверь, рядом окно. Окон было всего четыре на трех стенах. На одной стенке два окна и на двух стенках, в том числе стене, где дверь – по одному, а одна стена была глухая, без окон. Имелись ставни, но они были раскрыты. Как только мы пришли, все милиционеры, кроме одного, ушли, пошутивши: «Наша смена окончилась, теперь воюйте вы». Что делать, мы толком не знали, наш лейтенант тоже.

Через окна пролезть в домик было невозможно – окна маленькие и не открывались. на них были только форточки. Дезертир отказывался выходить, и тогда наш лейтенант крикнул: «Иван! Выходи, сдавайся, здесь солдаты». Этот Иван в ответ выстрелил в закрытую дверь. Он дал понять, что, если солдаты будут входить через дверь (а входить можно было только по одному), он всех нас перестреляет.

Тогда я вспомнил, что видел в 1948 году, как бойцы истребительного батальона вместе с пограничниками брали двух бандитов, засевших в похожем на этот домике. Еще я вспомнил, как военрук в техникуме преподавал нам тактику в рамках действия взвода. Там была тема «Взвод в уличном бою». Военрук любил эту тему – во время уличных боев в Сталинграде он штурмом брал вместе со своим взводом такой же домик, в котором засели немцы. Он рассказывал, как он открыл дверь в домик, а оттуда раздалась автоматная очередь, и у него была разбита пулями вся левая рука. Он нам показывал свою изуродованную руку. Он ещё говорил – хорошо, что он не сунулся туда, а только открывал дверь, а то бы был убит.

Я подумал, что лучше применить тактику бойцов истребительного батальона, и сказала лейтенанту: «Давайте попробую я». И крикнул: «Иван, я до армии прослужил год в истребительном батальоне в Западной Украине и знаю, как брать бандитов в хате. Мы расстреляем окна и забросаем твой дом гранатами, а потом подожжём. Ты служил в Западной Украине и, возможно, видел такие операции, поэтому выходи, сдавайся. Вначале выбрось пистолет – стрелять по тебе мы не будем».

Я расставил курсантов напротив всех окон и сказал: «По моей команде три раза стреляйте по окнам». Курсанты заняли позиции, я опять крикнул Ивану: «Бросай пистолет и выходи сдаваться!». В ответ снова раздался пистолетный выстрел в закрытую дверь. Конечно, этот выстрел никакого вреда никому не принес, но было ясно, что дезертир сдаваться не хочет. Тогда я крикнул курсантам: «Огонь!». Они выстрелили трижды, каждый по своему окну. Окна вдребезги. Я снова крикнул: «Как, Иван, теперь? Кидать гранаты или ты выходишь? Через две минуты будем кидать гранаты во все окна». Через минуту в разбитое окно рядом с дверью был выброшен пистолет, тотчас же открылась дверь, и вышел с поднятыми руками дезертир.

Лейтенант подобрал пистолет, мы связали дезертиру руки за спиной и повели его в свою часть. По дороге я сказал дезертиру, что гранат у нас не было, но дом поджечь мы могли и подожгли бы. Потом меня спросил лейтенант: «А ты правда служил в истребительном батальоне?». Я ответил: «Конечно, нет, но я видел аналогичный эпизод, и в техникуме такому бою меня учил военрук».

Привели мы дезертира в свою часть, сдали дежурному по части, вышеупомянутому капитану. Они поместили пойманного дезертира в помещении своей гауптвахты. Он пробыл там неделю, после чего командир войсковой части передал его в милицию Алапаевска. Между прочим, через три или четыре дня он от них сбежал.

Через какое-то время опять пришлось ловить очередного дезертира, но это было совершенно другое дело. Мы подошли к дому, где жил этот дезертир, нам навстречу вышла его мама вместе с ним. Оба плакали. Оказалось, что это новобранец, прибывший в свою войсковую часть, к нему там плохо отнеслись, и он уехал домой. Опять мы привели его к себе в войсковую часть. Он просидел в нашей гауптвахте дня три-четыре и опять его забрала милиция. Нам было его даже жалко. Мы фактически все были новобранцы, служили только первый год и знали, что может происходить с новобранцами в некоторых войсковых частях. Мы сочувствовали этому так называемому дезертиру.

В конце октября мы сдали выпускные экзамены, получили какие-то удостоверения и разъехались по своим прежним войсковым частям.

Конечно, никто из нас не стал офицером.