Kitabı oku: «Компас чёрного капитана», sayfa 5

Соприкосаясь с кровью, лекарство шипело и превращалось в белую пену.

– Сейчас! – словно заклинание повторил Эльм.

Но скользкая рука, которую я так и не выпустил, холодела. Шаман Сканди ан Лиан умер. Это было ясно даже без дара эмпатии. Жизнь старика утекла в пустоту, туда же, куда пару минут назад отправилась сущность Гончей. Несправедливый исход: смерть бесчестно уровняла в правах доброго шамана и мерзкого демона.

Наконец суетящийся Эльм тоже понял, что Сканди уже не помочь. Здоровяк чертыхнулся, глядя, как пузырится насыпанный в рану порошок. Устало сел на пол и выдохнул:

– Последний извёл, собачья жизнь! Кто это, собака его дери, был?! Как он тут оказался? – спросил нас Эльм, и, так и не дождавшись ответа, неторопливо встал и подошёл к штурвалу. – Останавливаться сейчас нельзя, – глухо сказал он. – Приберитесь здесь пока. – И едва слышно добавил: – Подумать только, меня спасли два сопляка… Куда ты катишься, Эльм? Куда ты, собачья доля, катишься?

Мы с Фарри стащили тело шамана на нижнюю палубу. Не сказать, что это далось нам легко. Перепачканные в крови, измождённые, мы положили старика меж двух замёрзших грузовых блоков, у алтаря Светлого Бога. Теперь, когда земной путь Сканди ан Лиана закончился, он больше не принадлежит Тёмному подлёдному божеству. Стихия шаманов – небо.

Возвращаясь в рубку, мы обнаружили, где проникла на ледоход Гончая. Ближе к корме в борту расцвёл цветок из рваных металлических лепестков, обрамляя огромную дыру. Метель задувала в трюм снег, окрашивая пол белым всё дальше и дальше.

– Что это? – изумлённо спросил Фарри.

После всего произошедшего казалось, будто мы знакомы всю жизнь. Поработивший палубу мороз пробрался под одежды (а тёплые вещи мы не надели – не ожидали, что здесь настолько холодно), и зубы непроизвольно застучали.

– З-з-здесь она вошла, – сказал я. Изо рта с дыханием вырывались облачка белого пара. – П-п-пойдём!

– Кто вошла? – не понял Фарри. Он смотрел то на меня, то на дыру, за которой бесновалась вьюга. – Ты о чём?

Не ответив, я торопливо зашагал к лестнице на жилую палубу. Как же здесь холодно. В носу затвердели волосы, уши заломило. Юный циркач поспешил следом, оставив расспросы.

Как только за нами захлопнулась дверь, я прислонился к горячим трубам и буркнул:

– Ледовая гончая.

Фарри широко улыбнулся.

– Да ла-а-адно, – насмешливо протянул он.

Мне стало обидно. Когда демон крался к нашей каюте, парень должен был понять, что это не человек! Фарри же слышал его и боялся так же, как и я. Неужели из головы всё уже вылетело?

– Он тебе не показался странным?! – разозлился я. – Как он смеялся, там, за дверью? Как он говорил? Как двигался? Как он тут оказался?

– И страннее видали! Ты поклонников алого камня не видел. Ледовая гончая, – повторил мальчишка и фыркнул. – Идём к Эльму, повеселишь его этой сказкой.

– Но ты же слышал!

– Я много слышал, – неожиданно серьёзно сказал Фарри. С его лица исчезла издёвка. – Очень много. Но Ледовая гончая – это сказки! – Он неожиданно смягчился: – Да, этот мужик был странным. И эти крики про компас, кстати, что за компас, не знаешь? – Ответа Фарри ждать не стал. – Но Гончая… Мой папа любил рассказывать сказки про чёрных капитанов и их Гончих. – Мальчишка вдруг помрачнел и обрезал: – Это всё сказки.

Потом мы оделись потеплее и отволокли труп Гончей в трюм, чтобы вытолкать его в дыру, через которую это неотличимое теперь от человека нечто попало на наш ледоход. Одеревеневшее от мороза тело застряло, зацепившись за один из металлических лепестков. Мы с Фарри на пару упёрлись в стену, выпихивая мертвеца ногами. Наконец тот неуклюже вывалился наружу и исчез в мешанине снежинок, оставшись где-то там, на прокорм вьюге и ледяным волкам. Он ничем не отличался от простого человека, и если забыть чувства твари, забыть страшные мысли женщины в Кассин-Онге то, может, Фарри действительно был прав?

Когда я поделился своим опасением с Эльмом, тот, не отрываясь от штурвала, отреагировал недоброй усмешкой:

– Не время для собачьих сказок, парень. Клянусь собственными зубами, совсем не время. Видимо, дыру пробили нам тараном, а может, она и раньше была, собака задери. Но Ледовая гончая… Малыш, ты сильно приложился головой. Иди отдохни… И приготовьте мне что-нибудь пожрать.

Мне показалось глупым продолжать настаивать. Подошвы ботинок всё ещё липли к полу, к крови Сканди ан Лиана, и гораздо важнее показалось спуститься на грузовую палубу, к алтарю Светлого Бога, и помолиться за душу старика. Пусть он после смерти попадёт туда, где ему будет хорошо и спокойно.

По дороге к алтарю я зашёл в каюту и забрал компас Одноглазого. Последними словами Сканди были: «Барроухельм» и «инструментарий Лунар». Все силы умирающий шаман потратил, чтобы прошептать мне их. Почему же это было так важно для него?

Вообще у каждого из нас выпадает момент, когда жизнь проходит через развилку, и от того, куда ты свернешь, зависит то, что ждёт тебя в будущем. Налево пойдёшь – и станешь великим охотником, но никогда не будешь богачом, направо пойдёшь – будешь богат, но лишишься счастья. Прямо пойдёшь…

Обидно, что ты никогда не знаешь, куда на самом деле приведёт та или иная дорога. Всё зависит от множества факторов, от тебя не зависящих. Ты можешь рассчитывать на одно, а получишь совсем другое. Однако гораздо досаднее, когда твою дорогу выбирают за тебя, а в конце пути ты остаёшься ни с чем. Но я не думал, что мне уготован именно этот вариант.

В тот день, стоя перед алтаря Светлого Бога и молясь о душе шамана Сканди ан Лиана, я сжимал в руках загадочный артефакт и знал, что дорога моя теперь ведёт в Барроухельм. Город, лежащий далеко за Снежной Шапкой. Город, о котором я только слышал.

Настоящий город.

Я сделал свой выбор.

Все иначе и горячий перцовый чай

Не знаю, как циркачу Эльму удавалось разглядеть хоть что-то в окружавшей нас метели. Однако когда буря наконец улеглась, выяснилось, что от рассекающей снежную равнину линии путевых столбов отклонился он совсем чуть-чуть. Они чернели чуть левее по курсу.

Горизонт очистился, тучи уползли прочь, сквозь серую хмарь кое-где проступило ярко-синее небо, а затем и первые лучи солнца пробили облака.

Большую часть пути мы проводили вместе, в рубке. Почти не разговаривая и иногда прыгая на месте в желании согреться, или же ныряя на жилую палубу, поближе к горячим трубам. Храмовый ледоход полз вперёд, но из-за бескрайности раскинувшихся перед нами просторов казалось, будто он стоит на месте.

Я никогда в жизни не забирался так далеко от Кассин-Онга. Всюду, куда ни брось взгляд, сверкал на солнце ослепительный снег. Мы не сговариваясь надели сетчатые очки из мелкой проволоки. В таком ракурсе мир, конечно, становился не самым приятным местом. Но без столь неудобной защиты можно «досмотреться» до рези в глазах, а потом и вовсе ослепнуть. Человек, проживший всю жизнь во льдах, знает об этой опасности с пелёнок. Впитывает с молоком матери и скупыми уроками отца.

Эльм наконец натянул на голову тёплую шапку, отчего стал ещё выше. Я вновь поразился его видимой мощи. У нас в деревне не нашлось бы никого, способного поспорить комплекцией со здоровяком. Шесть, если не семь футов роста. Конечно, сложно сказать, мышцы или некрасивая полнота скрывались под мешковатой паркой. Но что-то мне подсказывало – Эльм не из тех, кто может позволить себе страдания ленивых.

После того как мы ушли от Кассин-Онга, прошло не более суток. В носу нижней палубы я нашёл чулан с продуктами. Запасы старого шамана ошеломляли. На полках обнаружились как обычные для наших деревенских столов куски оленины, так и целый шмат рыжеватого мяса бродуна, пара плиток китового сала, ворох волокуньих рёбрышек. Сканди ан Лиан любил покушать. Некоторых из этих деликатесов я никогда не пробовал. Рот моментально наполнился слюной, но потом я подумал, сколько же могла храниться здесь вырезка из бродуна, и решил, что ограничусь привычной пищей.

Вытащив пару кусков оленьего мяса, я отнёс их на кухню, где встретился с Фарри. Тот, оказывается, отыскал где-то в каютах два кувшина перцовой настойки. Вместе мы разогрели массивные плиты и первым делом заварили чай, щедро ливанув в него находку Фарри. Такой напиток обжигал нутро, но после по телу расходились приятные горячие волны. Поджарив мясо, мы поднялись в рубку. Эльм, когда увидел кружку с парящим напитком, посмотрел на неё с едва заметной тоской и спросил:

– Что это?

– Перцовый чай, – честно ответил я.

Здоровяк вздохнул, чуть смущённо улыбнулся:

– Сейчас бы чего покрепче. А?

Вряд ли на храмовом ледоходе можно было найти что-нибудь покрепче. Я никогда не видел, чтобы Сканди ан Лиан пил хотя бы шаркунку.

Эльм облизнул губы и взял из моих рук кружку:

– Ну хоть что-то, собачья жизнь.

Потом мы стояли, жевали жёсткое, остывающее мясо и просто смотрели вперёд, думая каждый о своём. Наш корабль полз по ледовой равнине, а частые облака рисовали на снегу замысловатые узоры. Насупившийся Эльм одной рукой держал штурвал и шумно прихлебывал из кружки. Фарри с отсутствующим видом буравил взглядом горизонт.

– Вы знаете, что случилось с остальными? – спросил я вдруг.

До этог момента мы старательно обходили тему появления Тёмного Бога. Так не могло продолжаться вечно. Жажда знания неудержима.

Эльм с Фарри быстро переглянулись (я едва заметил это за сеткой проволочных очков). Мальчишка чуть напрягся и слегка пожал плечами, и Эльм неторопливо начал:

– Думаю, с ними всё в порядке. Я видел людей на той стороне расщелины, после того как Тёмный Бог ушёл и прежде, чем нас отыскал твой старик. Если все были на представлении, то, собачья жизнь, мастер Аниджи собрал твоих земляков и спокойно себе двинулся куда-нибудь на запад, вдоль расщелины. Теперь тут будет жарко. Потрохами чую.

В его голосе слышалась смесь зависти и сожаления. Сожаления о том, что силачу Эльму и крошке Фарри не посчастливилось быть «собранными» мастером Аниджи.

– А как вы оказались по эту сторону? – с подозрением спросил я.

Мне не ответили. Потому что в следующий миг нас тряхнуло. Хотя нет, это неверно сказано.

Нас ТРЯХНУЛО. Именно так. Корабль резко накренился влево, словно ухнул в яму. Очень громко завизжал крошащийся где-то под нами лёд. Загремело что-то на нижних палубах, срываясь с привычных мест. Я чуть не упал и выбросил перед собой руки, застыв с испуганным, перекошенным лицом. Пол ушёл у меня из-под ног, и не знаю, каким чудом мне удалось устоять на месте. Фарри скользнул в сторону люка, падая, но всё-таки ему посчастливилось перепрыгнуть его и облокотиться на стекло купола. Эльм выронил чашку, и тёплый напиток брызнул мне в лицо.

Сражаясь с накренившейся поверхностью, я медленно двинулся к столу штурмана. Он прикручен к полу, за него можно держаться. Эта мысль билась внутри черепа. Не упасть, добраться, схватиться. Думать – потом.

– Что это?! – вскрикнул Фарри.

Я вцепился в стол и посмотрел на нашего рулевого. Лицо здоровяка украсили пятна, на скулах ходили ходуном желваки. Рука, вцепившаяся в штурвал, побелела.

– Собачья дрянь! Собачье дело! – рычал он, дёргая тормоз.

Корабль замер. Несколько секунд мы не шевелились, с ужасом ожидая, что бронированный гигант со стоном поползет вниз, под лёд.

– Собачья печень! – продолжал ругаться Эльм. – Ведь не было ничего! Чистая дорога была, раздери меня акула!

– Мы провалились? – поинтересовался Фарри.

Он, в отличие от меня, не испугался, и это придало мне сил.

Здоровяк отмахнулся от него:

– Пойду посмотрю… Собачья жизнь!

Вернувшись, Эльм принёс неутешительные вести. Нам не повезло, и мы наткнулись на колонию белых волокунов. Эти покрытые короткой шерстью животные питались в основном рыбой. Проделывали настоящие шахты в многоярдовой толще льда и предпочитали хранить добычу у поверхности, выгрызая для этого солидного размера залы.

Одна из них и «поймала» левый трак.

Да, вы можете смеяться. Ни я, ни Фарри и ни Эльм даже не думали об опасностях такого рода. Никто из нас никогда не водил кораблей по снежным просторам. А когда мне доводилось ездить с кузеном к Дальнему Кряжу, на ледовые карьеры, чтобы привезти шаману вырезанные кубы, предназначенные для превращения в энгу, – мы ни разу не сталкивались с подобным. Конечно, опасность подлёдной колонии – прописная истина для всех свободных капитанов, намотавших на траки не одну сотню миль. Но для двух циркачей и мальчика из глухой деревни существование городка волокунов не было столь очевидным. Да и не селились эти животные рядом с Кассин-Онгом.

Выбраться из пещеры, куда целиком провалилась одна из гусениц, не представлялось возможным. Ледоход ревел, рвался наружу, содрогаясь всем телом, но постоянно соскальзывал вниз, проваливаясь все глубже и обрушивая прогрызенные волокунами галереи. Эльм зверел, ругался. Пытался отъехать назад, развернуться. В конце концов судно село на лёд днищем, а гигантские острые траки вреза́лись в снежную кашу и бессильно молотили воздух.

– Надо идти пешком, – наконец вынес приговор Эльм.

– Это было бы слишком просто: взять и доехать до города, – неожиданно бодро отреагировал Фарри. Он непринуждённо улыбался. – Трудности закаляют, да, Эльм?! Ты все ещё считаешь, что это не было глупостью, да?

Здоровяк стащил с глаз очки, натянул их на лоб и уставился на мальчишку злобным взглядом:

– Всё сказал?

Стало ещё холоднее, чем раньше. Мальчик и мужчина буравили друг друга взглядами. Угрюмость против испуга. В душе здоровяка поднималась страшная и злая сила, от которой хотелось бежать без оглядки. Я сделал шаг назад, немея от ужаса.

– Хорошо подумал, собачий сын? – тихо процедил Эльм.

Фарри стушевался и промямлил:

– Прости, Эльм.

Из бочки с гневом силача словно выбили заглушку, и тёмные мысли вылились прочь, будто их и не было. Я вздохнул с облегчением.

– Трудный путь иногда самый верный, – с довольным видом промолвил силач, все ещё не сводя взгляда с мальчишки.

Я стоял, стараясь даже не дышать и чувствуя, как звенит в голове от скрываемых от меня эмоций двух циркачей.

– Малец, – здоровяк обернулся ко мне, – поищи лыжи, снегоступы, тёплую одежду. Должно же быть на этом корыте хоть что-то… Собери припасы. А ты ему поможешь, Фарри, правда ведь?

Рыжий чуть заметно кивнул, так и не подняв глаз.

– Я буду думать, как нам идти дальше. – Эльм вновь нацепил на глаза очки, накинул капюшон и подошёл к штурманскому столику. – Собачье племя, клянусь требухой Тёмного Бога: если не везёт, так не везёт совсем. А ты, малец, не стой! Дуй ветром!

Мне не нравилось его обращение «малец». Однако никто из циркачей так и не спросил моего имени, и это казалось удивительным. Подозрительным. И чуточку очаровывающим. Потому что мне были известны их имена, и я чувствовал их души, их мысли. Я начинал узнавать их, по-прежнему оставаясь маленьким деревенским несмышлёнышем, верящим в Ледовых гончих. Чутьё подсказывало: пусть так остаётся и дальше.

Тем более что циркачи во мне не ошибались.

Я бродил по кораблю пробираясь через завалы мусора, образовавшиеся после аварии, и поражаясь, как изменились внутренности ледохода. В кухне свернуло плиту, и она впечаталась в стену, прогнув металл. В пару кают мы не смогли попасть: их двери завалило изнутри. В других же чернели распахнутыми зевами створки стенных шкафов, исторгнувших из себя жизнь старого шамана. Его скопленный за многие годы скарб. По большей части не заслуживающий никакого внимания, и не обладющий ценностью кроме памяти.

Наверняка каждая попираемая моими ногами вещь что-то да значила для Сканди ан Лиана. Была связана с местами, которые он посетил, людьми, которых он любил. Непросто думать о таком, когда тебе пятнадцать.

Светлый Бог, а ведь нам придется бросить корабль, нам придется выйти туда, на белые равнины, где не будет тёплых труб, где не будет горячей еды. Я, как мог, гнал эти мысли подальше, но они упрямо пробивались наружу, обретая собственный голос. Голос Тёмного Эда.

Фарри, подавленный произошедшим наверху, насупленный, сопровождал меня. Он двигался легче и ловчее. Мне страшно было сделать шаг по накренившейся палубе. От непривычных усилий болели стопы, а руки под варежками ныли от постоянных ударов, когда я не удержавшись соскальзывал вниз и останавливался только у противоположной стены, норовившей стать полом.

Шаманские фонари всё ещё горели.

– Он не плохой, – вдруг сказал Фарри. – У него не самый лёгкий характер, но он не плохой. Он несколько раз меня выручал.

Я не сразу понял, что речь идёт об Эльме. События последнего дня давили на плечи. Очень хотелось лечь, забравшись под тёплое одеяло, и уснуть. А ещё лучше проснуться дома, в Кассин-Онге. Рассудок отказывался принимать произошедшие в жизни перемены.

– Просто иногда он срывается… – При этих словах Фарри неосознанно потёр бок. – Но ты не думай, он хороший человек.

Он не говорил бы так, ощутив вкус и цвет гнева, таящегося в лысом здоровяке. Разубеждать мальчика я не стал. Хотя, наверное, следовало бы…

Собирались мы до ночи. В недрах ледохода нашлось всё нам необходимое плюс два каркасных рюкзака. Фарри где-то раздобыл горелку, а потом мы вместе слили из топливных баков немного энгу, чтобы растапливать в пути лёд или снег.

Страх перед снежной пустыней с каждой минутой становился всё сильнее. Оказаться без тепла среди льдов – очень суровое испытание. Признаться честно, в глубине души я паниковал и жадно тянулся к спокойствию Фарри, надеясь хоть так унять животный ужас. А ближе к вечеру Эльм спустился на жилую палубу и стал помогать нам собираться. Один из рюкзаков он сразу отбросил в сторону, как ненужный.

– Всё равно мне всё тащить, – хмыкнул здоровяк.

Казалось, что ему в радость предстоящее путешествие. Его тяготил ледоход мёртвого шамана.

Ауры циркачей помогли мне чуточку отогнать страх, однако я всё равно вспоминал истории о мёртвых огнях и смертельном сиянии, застигающих путников в снежных пустынях. Больше всего на свете я хотел вернуться в прошлое, в момент явления Тёмного Бога, и оказаться на другом берегу расщелины.

А ещё лучше, чтобы Одноглазый никогда не приходил в нашу деревню! О, как я ненавидел старика в тот момент. Лишь маленькая толика во мне радовалась предстоящему путешествию, но она была настолько ничтожной и незаметной…

«Там не будет укрытия, не будет ничего – лишь белое безмолвие, снежная слепота и бесконечные лиги мёртвых льдов».

– Переночуем здесь, – сказал Эльм, в очередной раз проверив, всё ли мы собрали.

Нам с Фарри достались два небольших рюкзачка, в которые здоровяк запихал тёплые одеяла. Это забота тронула меня, хоть и чувствовалось в душе силача лёгкое недовольство тем, что весь скарб окажется на его плечах. Забитый вещами огромный рюкзак Эльма, с одной стороны которого торчали пила и бур, а с другой висели два ледоруба, был с меня ростом, не меньше.

– Трудно будет устроиться с таким-то уклоном, но мы попытаемся, верно? – он подмигнул Фарри и посмотрел на меня.

Набросав ненужных вещей в просевшие вниз углы, где соприкасались стена и пол, мы устроились на ночлег. На нижней палубе басовито урчал двигатель умирающего ледохода. Мощного корабля, которому уже завтра была уготована участь железного остова, брошенного в снегах.

Истинный хозяин судна останется вместе с ним, у алтаря Светлого Бога. Скорченный смертью и скованный холодом. Может быть, когда-нибудь его найдут случайные путники. Может быть, им удастся (что вряд ли) запустить старые двигатели.

Но скорее всего храм просто навсегда останется стоять во льдах – последним памятником деревни Кассин-Онг. Ведь дальше к северу никого нет.

А пока двигатель успокаивающе гудел. Неподалёку посапывал уснувший Фарри, ворочался, устраиваясь поудобнее, Эльм. На меня накатывала дремота, но перед тем как провалиться в сон, я вдруг вспомнил, что случается с местами, где проломил лёд Тёмный Бог. Не будет никакого памятника. Как только пройдет весть, что здесь обнаружился Пролом, – сюда отправятся искатели поживы, и спасший нас ледоход разберут на части, а потом продадут в Снежной Шапке.

С этой мыслью я и уснул, и всю ночь мне снились летящие в небо глыбы льда, размахивающая клешнями гигантская фигура Чёрного Бога и окровавленное лицо старого шамана, а в ушах хрипло улюлюкала Гончая. Компас, который хранился за пазухой, протыкал мою кожу коричневыми иглами, врастал в меня и высасывал кровь, отчего его щупальца-лапки пульсировали в такт сердцу. Я кричал и пытался отбросить их прочь, но они вцепились в меня, словно металл на морозе, и причиняли такую невыносимую боль, что в глазах меркло.

Очнувшись от кошмара и радуясь тому, что ужас ушёл, я вновь засыпал и возвращался в объятья дурных снов.

Утром меня разбудил Эльм, сунул ещё сонному кусок вяленого вонючего мяса, и буркнул:

– Пора.

Выбравшись из-под тёплого одеяла, я увидел, как Фарри возится с горелкой, завариваяя чай.

– Скоро выходим.

Здоровяк постоял недолго надо мной, а потом широко и обезоруживающе улыбнулся:

– Тебя как звать-то, малец?

На душе сразу стало теплее.

– Эд… Эд ан Бауди

– Будем знакомы. Я Эльм, а это Фарри. Ну да ты, наверное, уже знаешь, собачья жизнь.

Торопливо позавтракав…

«Светлый Бог, ты торопишься выйти на лёд? Ты хочешь познать мир без тепла?»

…мы наконец покинули корабль. Волею судьбы выходить пришлось через дыру, проделанную Гончей.

В темноте грузового трюма я видел, что алтарь Светлого Бога соскочил со своего места и врезался в альков своего тёмного противника. Что же стало с телом шамана после аварии?

– Сканди… – прошептал я.

Эльм повернулся, проследил мой взгляд и покачал головой:

– Идём. Нет времени.

Мы вышли на лёд. После тепла жилой палубы холод чувствовался не так остро. Я пару минут даже размышлял, заматывать лицо шарфом или нет, но в конце концов принял правильное решение и прикрыл шерстью всё, что можно было прикрыть. На ветру, когда на улице находишься не час и не два, не стоит лишний раз рисковать. Холод коварен.

Так началось наше путешествие. Долгий путь трёх замотанных в одежды фигурок с лыжами на плечах, с рюкзаками, в очках против снежной слепоты.

– Идём, – ещё раз сказал Эльм.

Из-под его шарфа с дыханием вырывались клубы пара. На улице было градусов двадцать, не меньше. Фарри, похожий на колобка из-за одежд, стоял рядом с ним и, задрав голову, смотрел на покосившийся ледоход.

– До того как стемнеет, мы должны пройти как можно больше. Ночью будет холодно. – Эльм глянул на небо. – Очень холодно, собачье племя!