Kitabı oku: «Поэма на двоих», sayfa 6

Глава седьмая

«Покоя рабского под сенью

Плодов златых не возрастет,

Где всё ума претит стремленью,

Великость там не прозябёт!»

Н. Радищев. «Вольность».

«И всё будет вечно хреново,

и всё же ты вечно звучи».

Ким.

1

 
От юбилея к юбилею
года, как тройки в бубенцах,
летят, но Пушкин, не стареет.
На постаментах и в сердцах,
живёт и здравствует нетленно.
И, отмечая многодневно,
очередной червонный год,
которым положил он счет,
народ салютом в честь Поэта
украсит дату и момент.
Александрийский монумент
для нас по – прежнему примета.
Так называл его Поэт —
Великий пра… дед.
 

2

 
Он костью в горле был для власти,
царю, дворянскому гнезду,
их церберам различной масти.
Они лелеяли узду
всю жизнь держать, стянув на вые,
чтобы Поэт в своей стихии
трудился лишь под их указ.
Свободолюбия «зараз»
не прививал, не чтил свободу
превыше церкви и царя
не призывал бы, их коря
на помощь «падшему» народу.
За барство, беспредельный гнёт,
того, кто кормит, сеет, жнёт.
 

3

 
И сунув, Бенкендорф два пальца,
его пугал после бесед;
глаза буравили как жальца,
суля не внемлющему бед.
В поэте зрели гнев и горечь,
что власть похожа на чудовищ,
народ ввергающая в прах.
Где крестьянин, солдат, монах
иль разночинец угнетённый
под вечным спудом жизнь ведут.
И раб, за вольность заклеймённый,
воспринимает свой недуг,
как должное, судьбу и рок,
а не властителей порок.
 

4

 
Меж нами девять поколений.
Сейчас, с вершины этих лет,
Вас оценили словом гений
и старины седой налёт
очистили от слухов, сплетен,
наветов, что попали в бредень
молвы. И засиял Ваш лик.
Тунгус теперь уже не дик
и в этом Ваша есть заслуга.
Что в свой жестокий мрачный век,
писали Вы, чтоб человек,
читал стихи не для досуга.
А знать, что есть заря свобод
и к счастью есть тропа и брод.
 

5

 
Теперь нам многое известно
и, может, исповедь моя,
не к месту и не интересна.
Но вскользь хочу поведать я,
как век двадцатый начал с брани,
закончив тем, что собрал дани
с боков России и она
изнеможенна и больна,
обочь, дорогу удлиняя,
гнала себя, как рысака.
Пока не выпала чека,
за что Россия всем пеняет
и колесо на всём ходу
не оторвалось на бегу.
 

6

 
Весь век Россия воевала,
то с оккупантом, то с собой
и земли дедов отдавала,
и возвращала, но отбой
тревогам, смутам и раздорам
не наступил и в новый век.
Куда вошла с потухшим взором,
из-за того, что человек
был разорён, обескуражен,
от бед и зла не защищён.
Народ устал и разобщен
и новый путь ему был страшен.
Ведь новоявленная власть,
умела только лгать и красть.
 

7

 
Ветра колышут незабудки
в помин о сгинувших в боях;
ещё не всех сынов обрубки
Россия собрала в полях.
Как снова в яви очутилась
там, с чем давно уже простилась,
к капитализму воротясь.
Социализма ипостась
отринули волюнтаристы.
И снова в обществе разлад.
Страну, свободу, бедолаг
приватизируют «юристы».
И тлеет рознь в народе вновь,
подогревая гнев и кровь.
 

8

 
Бунты, восстания нередки.
России к ним не привыкать.
И Емельян взывал из клетки
своим врагам не потакать.
И Стенька кровушки из мести
пролил, когда – то и поместья
дворян, помещиков палил
и царь едва пожар залил.
Лишь результат был одинаков
и в старину, и в наши дни.
Народ в беде, куда не ткни,
живёт в землянках и бараках.
Верхушка – власть и бюрократ,
сильней, богаче во сто крат.
 

9

 
Сейчас живем на раскорячку,
не можем ни царя забыть,
ни революции горячку,
чтобы его же погубить.
Герб государства – символ царский,
напоминает гнёт боярский,
а гимн – отрыжка тех времён,
когда под пламенем знамён
друг друга в битвах истребляли.
В пылу стремительных атак
рубились насмерть так за так.
Взрывали, вешали, стреляли.
Одни, за волю без царя,
другие, что сгубили зря.
 

10

 
В основе жизни государства —
вождизм, фронда, волюнтаризм,
всё, как у давнишнего царства.
Скрепляет строй – бюрократизм.
Власть гражданина отстраняет,
сама себя возобновляет
для управления страной.
Но, прячась за его спиной.
Народ под гнётом назначенцев —
субъекты податей в казну.
Всё исполняется за мзду.
Власть далека, как иноземцы.
Чтоб жизнь свою ещё влачить,
ярлык заставят получить.
 

11

 
Народ чурается и власти,
и государственной «узды».
Бежит от них, как от напасти
и ждёт не пользы, а беды.
Они привыкли лицемерить
и гражданин уже не верит
в их пустословье вместо дел,
в счастливый жизненный удел.
На перемены нет надежды,
не защитят ни суд, ни страж.
На возмущенье лишь кураж
а на призыв закроют вежды.
Или из белой черной масть
смастачат и применят власть.
 

12

 
Что от воинственного века
Россия выбрала в задел,
не потеряла ль человека,
который за страну радел?
Смогла ли вызволить и ныне
взрастить его черты иные,
чем рабство, барство, атавизм,
закоренелый большевизм.
Энтузиасты дел, науки…
строители большой страны,
заветам были тех верны,
как дети павших или внуки.
Чтоб крепок был форпост и тыл,
а гражданин достойно жил.
 

13

 
Всё, что касается прогресса
в науке, технике, труде
и занимаемого места,
мы, лишь благодаря «трубе»
ещё плетёмся понемногу
за Португалией не в ногу.
Не то, что в давние лета.
Теперь Россия уж не та.
Предпринимательскую жилку
подрастерял смышлёный Росс,
Теперь Россия не колосс.
Бредёт к прогрессу под сурдинку.
Мечты народ не утерял,
но оптимизм давно унял.
 

14

 
Нас государство отучило
от веры, чести и труда.
Сто лет с «Иванами» ловчило,
вело вперёд, но не туда.
У Вас восстали декабристы,
у нас свои «специалисты»
дрались за место, «трон» и власть.
Но не менял правитель масть,
багрово – красным оставался.
Свободным был лишь вход в «Гулаг».
Серпасто – молоткастый флаг,
Там над вратами развевался.
Власть правит этой жизни бал,
но не пускает «смерда» в зал.
 

15

 
Народ устал от безвременья,
от неустройства, нищеты,
хиреют город и деревня
от бестолковой суеты
кликуш, начальства, партократов,
«аристократов», бюрократов,
всей своры алчных ловкачей,
наобещавших «калачей»,
когда богатства растащили,
приватизировав страну.
С тех пор страна идёт ко дну.
В «сортирах» многих «замочили»,
А круг спасательный – народ,
её держать уж изнемог.
 

16

 
Свобода стала только мифом,
приманкой, чтоб усилить гнёт,
а государство – хищным грифом,
который труженика жрёт.
«Никто не уповай во веки,
их те ж родили человеки,
на тщетну власть князей земных
и нет спасения от них».
Сказал Михайло Ломоносов,
задолго до меня и Вас.
Чей твёрд и неподкупен глас.
А он старейшина колоссов.
Царей, князей, дворян, чинуш
сменяют клоны их же душ.
 

17

 
А судьи кто? Вельможи, каста.
как Брахманы на русский лад.
Закон для них, что зайцу сказка,
что захотят, то и творят.
Своих отмажут за проступки,
получит вор за мзду уступки.
И президентский им указ,
всего лишь повод для проказ.
Никто не может быть уверен,
что завтра, по навету, суд
вдруг переменит свой абсурд
и отменить вину намерен.
Лишь взятка может повлиять,
клеймо неправедности снять.
 

18

 
Наш генофонд почти загублен,
то косит мужиков война,
где чуть не каждый пятый «срублен»,
а кроме – голод и тюрьма.
Людская нива оскудела
и ждут счастливого удела
лишь оптимисты бодряки,
плохим прогнозам вопреки.
И меланхолия нас губит,
живём теперь одним лишь днём;
чтобы зажглись сердца огнём
Россия, есть ли кто разбудит,
сердца хранителей твоих,
от городов до сёл глухих?
 

19

 
В стране бескрайней и богатой
лесами, рудами, водой
привыкли издавна лопатой
работать мы, ещё ездой
гордиться быстрой по ухабам,
там, где другие едут шагом.
Но даже быстрая езда
нам помогает не всегда.
Прогресс сменил свои акценты,
пошел не по верху, а в суть.
Искать к нано частицам путь
С лопатой могут ли доценты.
«Хромает» образ, это факт.
Как сохранить в горячке такт?
 

20

 
У нас ведь в век адронной «пушки»
прогресс несут: чинуша, мент,
уборщиц дряхлые старушки,
гаишник, страховой агент,
охранник, сторож, клерк, астролог,
гадалка, поп, политтехнолог,
торговец, менеджер, ОМОН,
политик, экстрасенс, бомонд.
Да во главе всего процесса —
попсы разнузданный поток.
Она – мужчина без порток
или как опухоль абсцесса.
Нелепость, срам, позор и стыд,
несёт в наш повседневный быт.
 

21

 
Европа нас не понимает
и в Ваши годы шла войной.
Лишь газ и нефть приобретает,
писали Вы – продукт простой.
Она во многом перегнала,
и нас сытней, богаче стала.
На Росса смотрит свысока,
как на плохого ездока,
давно отставшего от века,
под спудом власти вековой.
Приученного, что конвой
необходим для человека.
Тот и команду отдаёт
и знает пункт куда ведёт.
 

22

 
Поля травою зарастают,
заводы, домны чуть дымят,
надежды, вспыхнув, тут же тают,
многострадальный люд морят.
Проблемы, как у Вас остались,
как – будто мы не расставались
с эпохой Вашей и царём.
Все, как из милости живём.
Но будут ли терпеть народы,
имея опыты веков
и тяжесть скопленных грехов?
Ответят, видно, только годы.
Народ и барственная власть,
как древне – царская напасть.
 

23

 
Илья, герой наш, жил в ту пору,
когда в очередной «заезд»
Россия ринулась под гору
под камнепады и проезд
был для неё весьма опасным,
а сверх усилие напрасным.
Могло «карету» разметать,
так, что и нечего собрать.
Глядел весь мир, как кувыркалась,
она, разбрасывая люд.
А недруг запускал салют
от радости, что с нею сталось:
позор, анархия и мор,
разброд, упадок и раздор.
 

24

 
Он лишь услышал отголоски
событий, всколыхнувших Русь,
прося у «Запада» обноски,
она лишь навевала грусть.
Не знал России хлебосольной,
теперь просившей непристойно
ей милостыню в руку дать,
за то, что повернула вспять.
Илья не буйствовал в разборках,
но наблюдал со стороны
на этот признак новизны,
как бомж копался на помойках.
Ему претило, то что он,
увидел нищету кругом.
 

25

 
Ему наследство помогало,
как и Онегину у Вас.
Что в перепутье ожидало?
Еще не наступил тот час.
Е. Земский раньше свет увидел,
но пустоты в нём не предвидел,
с его пороками дружил
и душу тем опустошил.
Илья Онегин отступился
от жизни праздной и пустой
и от неё отгородился,
взамен отладив свой устой.
Пороки барства одолел
и делал так, как сам хотел.
 

26

 
Россия, кто её измерит,
её характеры поймёт,
страданья на себя примерит,
любовь и жертвенность, и гнёт.
Она в явлениях бескрайна,
кондовая, сакраментальна,
не чутка к веяньям времён.
Имеет собственный гормон
координации просторов,
всех многочисленных «племён».
Но выбирает тот из створов,
который худ и не спрямлён.
И строевой чеканит шаг,
туда, где есть уже большак.