Kitabı oku: «Мангазея», sayfa 3
– Не бойся. Я постараюсь теперь быть настолько сосредоточенным и внимательным, чтобы больше не доставить тебе удовольствия, а себе расстройства.
– Ежели так, то конечно, Давыд Васильевич!
Они развернули шахматную доску и стали расставлять фигуры на ней.
– Кстати, – заметил воевода, когда шахматная доска была готова для начала новой партии, – как у тебя, наладились ли отношения со своей прислугой?
– Вполне, – насторожился тот.
– Я так и думал. То-то она у тебя вся прямо-таки расцвела. Да и подозрительно округлилась к тому же, – хохотнул воевода.
– Вы это к чему, Давыд Васильевич?
– Да к тому, что, сдается мне, понести она может от тебя.
Афанасий посмотрел ему в глаза:
– А это что, возбраняется?!
– Смотря как посмотреть, – уклончиво ответил тот.
– Во всяком случае, я не стал менять ваших девиц как перчатки, чего вы почему-то очень убоялись.
Воевода нахмурился.
– Дерзить изволишь, десятник?!
– Вынуждаете, Давыд Васильевич! Я хоть и отношусь, как вы выразились, к невысокому сословию, однако, смею вас заверить, понятие чести для меня не пустой звук. Тем более что я так же, как и вы, состою на государевой службе, хотя и в существенно разных чинах.
Воевода побарабанил пальцами по столу.
– Ты что же, предлагаешь мне выбор между тобой и девкой?!
– Ни в коем случае, Давыд Васильевич! Мария – очень хороший человек, несмотря на свое происхождение. И я уважаю ее.
– Так же, как и меня? – съязвил тот.
– Нет, Давыд Васильевич, совсем, как понимаете, по-другому, – рассмеялся Афанасий.
– И то слава Богу! – рассмеялся и воевода, весьма довольный тем, что тот свел назревавший было между ними конфликт в шутку.
«Как ни странно, но Афанасий ведь за эти месяцы стал для меня, пожалуй, самым близким здесь, в Мангазее, человеком. По духу, разумеется, – уточнил он для себя. – И мне бы очень не хотелось, чтобы мы с ним отдалились. И что это я, на самом деле, взъелся на него за Марию? – корил он себя. И усмехнулся: – Взыграло чувство собственника… Как же так – грабят! Хотя и сам, – усмехнулся он, – предоставил ему право выбора прислужницы. Тоже хорош, Давыд! Хотя и меня тоже можно понять: жена-то с детьми осталась в имении под Ржевом… Ну да ладно, будем исходить из того, что милые ссорятся – только тешатся», – решил он.
– Кстати, Давыд Васильевич, а Мария ваша крепостная или свободная?
Тот усмехнулся:
– Дворовые, Афанасий, свободными не бывают. Вот обвенчаешься с ней – станет свободной.
Тот пристально посмотрел на воеводу, размышляя:
– А знаете, Давыд Васильевич, я, пожалуй, именно так и сделаю.
Воевода озадаченно посмотрел на него, как на чумного:
– У тебя все нормально с головой-то? На кой ляд тебе, спрашивается, сдалась дворовая девка? Мало ли на Руси добрых барышень? Да ведь любая из них за тебя тут же с радостью пойдет, только помани…
– А на кой ляд мне сдались жеманницы, которые как чуть что, так тут же падают в обморок.
– Ты на что это намекаешь? – подозрительно спросил воевода, тут же вспомнив о своей жене.
– Да ни на что я не намекаю, – поморщился Афанасий. – Просто мне нужна преданная и заботливая жена, а Мария-то как раз таковой и будет. Ведь я уже достаточно похолостяковал, и пора бы обзавестись семьей. А сколько я еще пробуду в походах по Сибири, одному Господу Богу известно… Ведь сами же, Давыд Васильевич, понимаете. Да и с сословной точки зрения все в полном порядке – я же не имею даже дворянского достоинства, а лишь сын боярский. Хотя знаю немало случаев, когда и дворяне брали в жены дворовых девок, а то и вообще крепостных. К тому же, как вы правильно заметили, Мария уже через некоторое время будет на сносях. А мне нужен наследник, а не незаконнорожденный ребенок.
– А если родится дочь? – усмехнулся тот. – Тогда, стало быть, вся эта затея пойдет насмарку?
– Еще не вечер, Давыд Васильевич, – будет и сын. А дочь – тоже не помеха.
– Так-то оно так… У меня же, к сожалению, из четырех детей все – девочки, – вздохнув, признался он. – Вначале, после рождения первой дочери, решил, что буду «биться» до наследника. Однако после рождения четвертой дочки махнул рукой – чего, мол, нищету плодить, – и хохотнул, а затем уже озабоченно спросил: – Но ты-то хоть хорошо ли все продумал? Ведь, как мне показалось, эта шальная мысль пришла к тебе лишь только что, во время нашего разговора за шахматами. Или не так?
– Так, Давыд Васильевич, так, – признался и тот. – Однако время еще есть. Но я от этой мысли уже не откажусь.
Тот усмехнулся:
– Знаю, Афанасий, что ты мужик упертый. Ведь правильно говорят умные люди, что достаточно сыграть с человеком лишь одну партию в шахматы, чтобы познать его. Да, признаться, и Мария – девка-то справная. А посему мир вам да любовь!
– Спасибо на добром слове, Давыд Васильевич! – и автоматически вынув из кармана часы, посмотрел на них.
– Это что еще такое? – опешил воевода.
– Карманные часы, – ответил тот, уже поняв свою оплошность, ибо до сих пор не показывал их ему. – А называются они «нюрнбергскими яйцами», потому как изготовляются в баварском городе Нюрнберге.
– И откуда же это они у тебя? – подозрительно спросил воевода, беря часы у Афанасия в свои руки и внимательно разглядывая их, а затем, услышав легкое тиканье в них, приложил и к уху. – Что-то ничего подобного я не видел даже и в Москве.
– Подарок тобольского воеводы при назначении меня начальником отряда для похода на Турухан. А не видели этих карманных часов потому, что их начали изготовлять лишь совсем недавно, и то лишь только в Баварии. И один из вельмож государя Бориса Федоровича Годунова, ныне уже покойного, приобрел их по случаю там лишь самое малое число и преподнес в качестве подарка государю.
– И откуда же это они оказались у князя Троекурова? – продолжал допытываться мангазейский воевода, потрясенный столь щедрым подарком того какому-то безызвестному казацкому десятнику.
– Когда государь посылал того воеводой в Тобольск, то передал ему несколько этих часов, видимо, для одаривания ими своих приближенных, – пояснил Афанасий.
Воевода вздрогнул: «Стало быть, князь возлагает на десятника большие надежды, коль дарит ему столь редкие на Руси часы, коих нет даже у приближенных к монаршему трону. А я-то, дурак, пытался еще приструнить его, не ведая об этом, – корил он себя. – И ежели тот вернется с успехом из похода, то непременно будет обласкан им. Правильно же говорят, что век живи, век учись», – вздохнул он, а вслух уже примирительно сказал, с сожалением возвращая десятнику часы:
– С этой диковиной мы, кажется, разобрались. Тогда, пожалуй, начнем очередную партию?
– Непременно, Давыд Васильевич!
Тот сделал первый ход белыми, и они снова склонились над шахматной доской.
Глава 2
Канун похода
Наконец-то из-за горизонта стал ненадолго показываться край солнца, а затем оно с каждым днем стало подниматься все выше и выше. Кончилась долгая, почти двухмесячная полярная ночь…
Неожиданное предложение
Афанасий погладил уже довольно большой живот Марии, лежавшей рядом с ним.
– Было бы очень хорошо, если бы ты, Маша, родила сына, – мечтательно произнес он.
Та прямо-таки расцвела от его ласки:
– Да сын-то и будет, Афонечка!
– Почему ты так уверена? – засомневался тот.
Мария счастливо рассмеялась:
– Ребеночек-то уже толкается ножками, да знаешь как! А так толкать, как говорит бабка Фрося, может только мальчик.
Афанасий усмехнулся ее пророчествам, однако когда снова погладил ее живот, то ясно ощутил довольно сильный толчок в нем.
– Ну что же, пожалуй, пора…
– Что пора, Афоня? – насторожилась Мария.
Тот усмехнулся:
– Под венец идти пора!
– Кому? – не поняла она.
– Да нам с тобой, Маша.
Та опять непонимающе посмотрела на него:
– Как это нам? – И тут ее глаза расширились – до нее наконец-то дошел смысл его слов. – Не может быть! – тем не менее воскликнула она, боясь поверить в нежданно свалившееся на нее несбыточное счастье.
«Да разве же возможно такое? – предательски нашептывал ее внутренний голос. – Не может быть, не может быть…» – молотом стучало у нее в голове, и она с мольбой во взгляде глянула на него, словно умоляя подтвердить то чудо, о котором, как показалось ей, она только что услышала.
Афанасий же погладил ее русые волосы, настолько длинные, что те разметались по всей подушке.
– Ты не ослышалась, Маша, – видя ее потрясенное состояние, сказал он, поставив себя на ее место. – Я действительно предлагаю тебе стать моей женой.
Та все еще непонимающими глазами глянула на него, а затем, уронив голову на его грудь, разрыдалась. Афанасий же только гладил ее по голове, давая ей возможность излить свои чувства.
«Каким же все-таки потрясением оказалось для нее мое предложение?! – подумал он. – Я же, конечно, предполагал нечто подобное, но ведь не настолько же! – И усмехнулся про себя. – Девчонка, совершенно беззащитная, безоглядно влюбилась в меня, человека, которому прислуживала, не думая о возможных последствиях. И даже когда поняла, что забеременела, то ни разу не упрекнула меня в этом, решив, видимо, что как будет, так и будет. И вдруг я, как бы между прочим, предлагаю ей стать моей женой. С ума же сойти можно…»
И, находясь под сильным впечатлением от своих размышлений, тихо сказал:
– Тебе же нельзя так волноваться. Извини уж меня!
Мария тут же подняла голову и сквозь слезы, ручьями текущие по ее щекам, еще всхлипывая, прошептала:
– Да за что же это, милый мой, я должна тебя извинять? В своем ли ты уме?! Я же ношу под сердцем плод своей любви и лишь только за это должна быть благодарна своей судьбе. И вдруг мне, дворовой девке, приставленной к тебе в услужение, ты говоришь, что хочешь взять меня в жены… Да разве же такое может быть?!
И в волнении даже не заметила того, что впервые обратилась к нему на «ты».
– Стало быть, может. Или ты хочешь, чтобы наш с тобой ребенок родился незаконнорожденным?
Та испуганно посмотрела на него глазами, сразу же высохшими от слез. «Но он же ведь только что сказал “наш с тобой ребенок”!» – И, боясь, что не ослышалась, возликовала своей истерзанной сомнениями душой.
А тот уточнил:
– Лично я этого не хочу.
– Да разве я против того, чтобы мы обвенчались?! – в отчаянии воскликнула она. – Но как к этому отнесется мой барин?! – со страхом спросила она.
– Он уже знает об этом, – успокоил он ее, а та вздрогнула: «Стало быть, об этом он уже говорил с моим барином?!» – промелькнуло у нее в голове, и тем не менее все еще недоверчиво продолжала смотреть на него. – Вот выйдешь за меня замуж и станешь свободным человеком.
– Правда?! – почти шепотом спросила та, как бы боясь спугнуть это, казавшееся ей зыбким, чудо.
– Конечно, правда.
Мария снова уронила голову на его грудь и теперь уже расплакалась.
– И за что же это, Господь, на меня свалилось такое счастье? – всхлипывая, прошептала она.
– За то, что ты добрая, ласковая и заботливая… Да к тому же еще и умница.
– Правда? – снова спросила она, подняв голову и испытующе заглядывая ему в глаза.
Тот усмехнулся.
– А иначе с какого бы это перепуга я предложил тебе идти со мной под венец? – ответил он вопросом на вопрос.
Ее лицо засветилось радостью. И тут же она испуганно посмотрела на свой уже большой живот и со страхом спросила:
– А как же это я с ним-то, таким уже большим, пойду под венец?!
– Через не могу! – сказал, как отрезал Афанасий. – Чуть было не сказал тебе: раньше надо было думать… – усмехнулся он, а Мария, порозовев, смиренно опустила глаза. – Или тебе, может быть, еще раз напомнить о незаконнорожденном ребенке?!
Та вздрогнула от его слов, как от удара хлыстом:
– Я все поняла! И прошу тебя: не напоминай мне больше об этом. Ведь не зря же, наверное, ты только что назвал меня умницей…
– Стало быть, не зря. Ну да ладно. Как говорится, кто старое помянет – тому глаз вон. А ты, Маша, озаботься о подвенечном платье. С ним, как мне кажется, будут некоторые трудности, учитывая несколько изменившуюся твою фигуру, – улыбнулся он. – Ну да, думаю, бабка Фрося тебе подсобит в этом деле. – Та согласно кивнула головой. – А за деньгами дело не станет. Так что об этом не беспокойся.
Мария благодарно посмотрела на него, а затем, смущаясь, спросила:
– А можно мне будет сказать об этом своим подружкам?
– О чем? – не понял тот.
– Да о нашем с тобой венчании…
Афанасий рассмеялся:
– Мне бы твои заботы! Конечно, можно. Иначе как же это ты сможешь жить с таким секретом, не рассказав им об этом?!
Она прильнула к нему и прошептала:
– И откуда же это ты свалился на мою голову, милый?
Тот усмехнулся:
– Этот вопрос, пожалуй, больше подходил бы для меня. Ты не находишь?
– Нахожу, дорогой ты мой человек. – И с каким-то ранее неизведанным для нее чувством добавила: – Отец нашего дитя.
– Его, между прочим, надо еще и родить…
– Вот за этим-то дело не станет. Верь мне. Ведь я же, еще и не родив его, уже чувствую себя матерью. И не улыбайся, но это так. – А затем с затаенной нежностью спросила: – А как мы его назовем?
– Если родится мальчик – Михаилом, – не задумываясь, ответил Афанасий.
– А если девочка – то Ольгой, – предложила она и вопросительно посмотрела на него.
– Как древнерусскую княгиню?
– А почему бы и нет? – улыбнулась она. – Ведь ты же, милый, тоже, чай, не простого рода.
– Княжеского… – усмехнулся тот. – Я же ведь, Маша, всего-навсего сын боярский.
– Ой, Афонечка! – восторженно воскликнула та, завороженно глядя на него, и тут же прошептала: – Какое же это счастье, что ты именно меня выбрал себе в прислужницы. Ведь когда ты в первый раз пришел в господский дом и я увидела тебя в прихожей из комнаты для прислуги, то сердце мое чуть было не оборвалось, – призналась она. – А позже, когда ты выбрал меня уже в присутствии Кузьмича, у меня вообще чуть было не подкосились ноги.
– А я действительно почему-то выбрал именно тебя, хотя должен сказать, что и другие девки тоже были хороши. – Мария ревниво глянула на него, а тот, не обращая внимания на ее эмоции, задумался. – Я же ведь никак не предполагал, что наши отношения с тобой зайдут так далеко. – Ее лицо порозовело. – Стало быть, есть что-то притягивающее друг к другу совершенно неожиданно встретившихся двух совершенно незнакомых ранее людей…
– Конечно, есть, Афоня, – загадочно улыбнулась та. – Это же Божий промысел. Разве не ведаешь?
– Ну ладно, ведунья, давай-ка спать. Завтра много дел.
Мария приподнялась на локте и с затаенной надеждой спросила:
– И мне можно сегодня не идти спать в девичью комнату?
– Конечно. Ты же сама спросила разрешения рассказать своим подружкам о нашем предстоящем венчании. Так в чем же тогда дело?
Она жарко обняла его шею.
– Какое счастье, что я теперь могу спать, обняв тебя! Я же ведь так мечтала по ночам об этом. – И насторожилась: – А о каких делах ты только что сказал?
– Надо готовить поход на Турухан.
– И ты будешь в нем участвовать? И как долго он продлится?
– А как же? – недоуменно пожал плечами Афанасий. – Или ты считаешь, что тобольский воевода прислал меня сюда лишь для того, чтобы я лапал тебя? – начал выходить он из себя.
– Не возмущайся так, Афоня! Я же никогда не спрашивала тебя о твоих делах.
– А теперь, когда я только было заикнулся о венчании с тобой, ты уже решила, что теперь имеешь право требовать от меня отчета о всех моих делах? – гневно посмотрел он на нее так, как будто увидел в первый раз. – Запомни раз и навсегда: во-первых, я служилый человек и, куда мне идти и насколько, а также что мне делать, решает только мое начальство и я сам. Во-вторых, каждый сверчок должен знать свой шесток. Мое дело – служба, а твое – дети и хозяйство. А то, что сочту нужным, я и сам расскажу тебе. Теперь же одевайся и иди спать в девичью комнату.
– Но, Афоня! – взмолилась та, в смятении глядя на него.
Тот осуждающе посмотрел на нее:
– Был Афоня, да весь кончился… Теперь у тебя, Мария, будет достаточно времени подумать над тем, что я тебе сказал. А мне действительно надо выспаться. Все! Ступай!
* * *
Следующим поздним вечером Афанасий вернулся в свою комнату и был удивлен, застав в ней Марию.
– Ты что это здесь до сих пор делаешь?
– Убираюсь, Афанасий Савельевич, – смущенно ответила та. – Ведь день-то еще короткий…
– А может быть, просто ждала меня? – усмехнулся тот, подозрительно глянув на нее.
– Может быть, и так, Афанасий Савельевич, – не стала отрицать она, отведя глаза в сторону.
Афанасий вскипел:
– Да что ты это заладила: Афанасий Савельевич, Афанасий Савельевич… Я же ведь еще вчера, кажется, сказал, что тому, кто старое помянет, – глаз вон!
Лицо Марии просветлело, и она, как от ожидания очередного чуда, прикусила губу.
– Клюквенного соку плескани, Маша, а то что-то пересохло во рту.
– Конечно, конечно, Афанасий… – и смешалась. – Афоня, – поправилась она, неуверенно глянув на него.
А тот, сделав несколько глотков сока из высокого стакана заморской работы, задумался.
День действительно выдался на редкость тяжелым…
Вначале он сделал смотр двадцати стрельцам во главе с десятником Семеном Гурьяновым, выделенными воеводой в его отряд, а заодно и своим казакам, которые от безделья несколько разболтались.
Затем, выйдя из детинца, спустился на плотбище, чтобы проверить ход подготовительных работ к строительству дощаников. Оба уставщика, и старый, Дементий Дубинин, и новый, Яков Кривой, прибывший в Мангазею с несколькими корабельными мастеровыми еще перед самым ледоставом по указанию тобольского воеводы, подробно ознакомили его с состоянием дел. Показали и чертежи дощаников, которые предстояло построить, ответив на ряд его вопросов. Когда же он спросил, можно ли установить на одном из них пищаль34, уставщики озадаченно переглянулись. А затем пообещали разобраться с этим вопросом и доложить ему свое решение. Когда же он с некоторым недоумением сказал им, что, как ему известно, на судах Ермака при его походе в Сибирь были пищали, те объяснили ему, что у Ермака были не дощаники, а струги, поднимавшие по 20 человек с полным вооружением, боеприпасами и продовольствием. То есть были раза в два больше их дощаников. И Афанасий согласился с их доводами, решив подождать их окончательного решения.
Затем с интересом посмотрел, как мастеровые с бородами белыми от инея, оседающего на них от дыхания на морозце, распускали толстые, заранее заготовленные еще прошлым летом сосновые бревна на судовые доски. «Да, нелегка их работа!» – с сочувствием отметил он.
И с тоской посмотрел на реку, покрытую льдом толщиной до трех аршин35. Было такое впечатление, что этот лед так никогда и не растает, хотя он, конечно, знал, что это не так. А уставщик Дементий Дубинин заверил, что во второй половине мая река уже полностью освободится ото льда. Стало быть, прикинул Афанасий, поход можно будет начать в начале июня, так как дощаники будут строить на берегу, когда потеплеет, и, только после того, как вскроется река, их спустят на воду.
Но самым нудным делом все-таки оказались расчеты, которые они проводили вместе со стрелецким десятником, своим помощником, в съезжей избе под руководством Макара, приставленного к их отряду дьяком Бастрыкиным. Товары для обмена на мягкую рухлядь с туземцами, провиант для отряда на год, огневые припасы, хозяйственную утварь, свечи и подсвечники к ним… Голова шла кругом.
И наконец, уже вечером, доклад воеводе о проделанной за день работе, а затем, в который уж раз, обсуждение многочисленных вопросов, связанных с предстоящим походом.
Афанасий устало поставил стакан на стол.
– Разбери, Маша, постель. Устал. Прилягу, пожалуй.
– Я мигом, Афоня! – метнулась та к кровати.
Он подошел к разобранной кровати и стал не спеша раздеваться, в то время как Мария в смятении наблюдала за ним.
– А тебе что, нужно отдельное приглашение? – с долей удивления спросил он. – Раздевайся, гаси свечи и прыгай в постель!
Та же с навернувшимися на глаза слезами счастья засуетилась:
– Я сейчас, Афоня! Я сейчас…
Однако, раздевшись и погасив свечи, откинула край одеяла и осторожно, боясь потревожить живот, легла в постель.
– Раньше так прямо-таки впрыгивала, – усмехнулся Афанасий, наблюдавший за ней.
– Погоди, вот разрешусь от бремени, и опять буду впрыгивать к тебе в постель с превеликим удовольствием! – радостно сказала она и притихла, прижавшись к нему. А через некоторое время прошептала: – Я же ведь, Афоня, этой ночью, почитай, и не спала. Все переживала и думала, думала…
Тот усмехнулся:
– Думать вообще-то никогда не вредно. Особливо, когда это идет на пользу. Ну да ладно. Ты, как мне сдается, так и не сказала своим подружкам о предстоящем нашем венчании?
Та, взгрустнув об этом, как о несбыточной мечте, отрицательно покачала головой:
– Ну как же я смогла бы сказать им об этом, придя спать вместе с ними. Ведь так же, Афоня?
– И то, пожалуй, правильно. Еще успеется…
Мария лежала ни жива ни мертва, всей своей изболевшейся девичьей душой предчувствуя, что вот именно сейчас и может решиться вопрос всей ее дальнейшей жизни.
Однако тот, от которого целиком и полностью зависело это, вроде как отодвигал его решение на неопределенное время.
– Толку от меня, Маша, как от мужика сегодня будет мало, – усмехнулся Афанасий и удивился сам себе: – Надо же, даже отказался сыграть пару партий в шахматы с твоим барином. А посему готов ответить на все твои вопросы.
Мария медленно, как бы раздумывая, приподнялась на локте и недоверчиво, почти со страхом, спросила:
– А ты не будешь сердиться?
– Не буду. Обещаю…
И та с радостно забившимся сердцем опустила голову на подушку.
– Хотя, как я припоминаю, – заметил он, – тебя интересовало все, связанное с предстоящим походом на Турухан?
Она молча кивнула головой, боясь выдать свое волнение голосом, который мог бы нечаянно и дрогнуть.
А Афанасий не спеша стал объяснять:
– Поход начнется где-то в начале июня, когда река полностью очистится ото льда и будут готовы все четыре дощаника, рассчитанные на перевозку отряда из тридцати человек: стрельцов и казаков.
– А кто будет у вас за главного? – робко спросила Мария.
– Как это кто? Начальником отряда буду я.
– Ты?!
Буквально огорошенная словами Афанасия, Мария уже не могла слушать его лежа и присела на кровати, не обращая уже внимания на живот, мешавший ей. Известие о том, что ее Афоня будет командовать целым отрядом, взволновало ее.
– И все эти мужики будут слушаться тебя?!
Тот откровенно рассмеялся:
– А ты когда-нибудь видела начальника, которого бы не слушались его подчиненные?
– Ой, Афонечка, милый, мне так страшно стало за тебя…
– Это почему же? – искренне удивился тот.
– Так ведь ты же теперь будешь отвечать за все, что может случиться с твоим отрядом!
– А как же! – снова рассмеялся тот над ее страхами и успокоил: – Я же, Маша, нахожусь на государевой службе, и мне положено отвечать за людей, подчиненных мне. Понимаешь?
Та неуверенно кивнула головой, все же боясь за него, а затем, все еще страшась его возможного гнева, все-таки спросила:
– А что вы будете делать на Турухане?
– Облагать самоедов ясаком, – как о само собой разумеющемся ответил тот.
– А ежели они не захотят платить его, этот самый ясак?
Афанасий усмехнулся:
– Тогда будем заставлять силой.
– Но ведь это же война, Афоня! – ужаснулась Мария, в страхе прижав к груди кулачки. – Тебя же ведь могут тогда и убить!..
– Это навряд ли. У нас ведь ружья, в то время как у самоедов – лишь луки со стрелами. Да вот еще думаю установить на одном из дощаников пищаль.
– А это что такое? – с затеплившейся надеждой спросила она.
– Небольшая пушка, стреляющая железными ядрами, – пояснил он и уточнил: – Правда, не очень большими, всего в фунт36 весом.
– Ну и что? Поставь, Афонечка, обязательно поставь ее, эту самую пищаль! – взмолилась та.
Он внимательно посмотрел на нее.
– Что это тебя вдруг потянуло на ласкательное обращение ко мне?
Та потупилась.
– Понимаешь, чем ближе время моего разрешения от бремени, тем мне все больше и больше хочется обращаться к тебе именно так. – И как раз в это время ее живот заметно дернулся. – Видишь, как наш Мишутка буянит – стало быть, на волю просится… – счастливо рассмеялась она. – А вот ежели бы ты ненароком и назвал меня Машенькой, то я бы, ей-богу, и не обиделась, – лукаво глянула она на него.
– Всему свое время, – неопределенно заметил Афанасий. – Вот через год вернусь из похода, там и посмотрим…
Глаза Марии наполнились ужасом.
– Через год?! – в смятении воскликнула она. – А как же я, вернее, мы с Мишуткой?!
– Будешь ждать меня, как и все жены служилых людей, – пожал тот плечами.
– Так то же жены…
Афанасий непонимающе посмотрел на нее, а затем рассмеялся:
– Не волнуйся, Маша! Мы же ведь обязательно обвенчаемся с тобой еще до рождения дитя, как я тебе и обещал. Ведь у моего сына должен же быть законный отец. Неужто забыла?
Та горячо обвила его шею руками.
– А жить будете в этой самой комнате. – Мария завороженно посмотрела на него. – Деньги же на ваше пропитание я тебе оставлю, ибо в походе они мне будут не нужны. Ведь там я буду питаться на казенный счет, – усмехнулся он.
– Да много ли нам будет надо, Афоня? Я же ведь питаюсь с барского стола, – пояснила она.
– Э нет, так дальше дело не пойдет! – Мария настороженно посмотрела на него. – Ведь ты же после нашего венчания будешь уже мужней женой, – пояснил уже он. – Стало быть, ты уже не будешь дворовой девкой и быть у кого-то в услужении, а будешь вести наше хозяйство и ухаживать за нашим дитем. А посему без денег тебе никак не обойтись.
– Стало быть, я буду хозяйкой этой комнаты? – с загоревшимися глазами спросила она.
– Конечно, – усмехнулся ее энтузиазму Афанасий.
Мария обернулась, словно пытаясь охватить взглядом всю комнату, хотя в ней была полная темнота.
– Ты что, разве не видела ее? – рассмеялся тот. – Ведь уже, почитай, более полугода убираешься в ней.
Та снисходительно посмотрела на него, как на человека, далекого от жизни:
– Я, Афоня, действительно убиралась в ней, но, заметь, как прислуга, а теперь вот хочу посмотреть на нее уже глазами хозяйки.
«Вот это поворот! – удивился тот. – Похоже, я присутствую при рождении как бы нового человека. Вот, оказывается, что значит для бабы слово “хозяйка”. Ну и ну…»
– А за деньги не беспокойся – лишние не потрачу. И хотя у меня своих-то денег никогда и не было, однако Кузьма, наш дворецкий, иногда посылал меня в лавки в посаде за кое-какими покупками. Так я отчитывалась перед ним за каждую полушку37.
– Это, конечно, хорошо, но теперь-то у тебя будут совсем другие деньги. Во всяком случае, не медная мелочь. – Мария со страхом посмотрела на него. – Я ведь оставлю тебе все мои деньги, которые есть у меня.
– И где же, Афоня, я буду их хранить?! – упавшим голосом спросила она.
– Разберемся! Но позже. А завтра же не забудь узнать у бабки Фроси стоимость подвенечного платья, хотя бы примерную, и не забудь взять у меня деньги на него, но с избытком – мало ли чего… Время-то не терпит, – и погладил ее по животу.
Мария счастливо рассмеялась:
– Глупенький ты мой. Да ведь деньги-то будут нужны только тогда, когда платье будет уже готово. Да и хорошую портниху притом надо будет еще найти. Ведь далеко не каждая сможет сшить подвенечное платье так, чтобы скрыть особенности моей фигуры, как сказал ты, – пояснила она.
– Это все ваши с Фросей бабьи дела, а вот аванс никогда не помешает. Уж это я точно знаю. Ну все! Давай-ка спать.
– Мне опять идти в девичью комнату? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Еще чего! – с недоумением посмотрел он на нее и, уловив смысл ее вопроса, усмехнулся: – Грей-ка лучше отца своего дитяти. Вы же, бабы, ох, какие жаркие…
Мария прижалась к его сильному, такому дорогому телу и тихо заплакала от счастья.
Наставления
Воевода, вздохнув, поднял голову от шахматной доски.
– Меня, Афанасий, уже не удивляет ничья с тобой. Хотя, признаюсь, хотелось бы все время выигрывать. И не только в шахматы, – коротко улыбнулся он.
– Естественное желание любого игрока, Давыд Васильевич, – согласился тот. – На нем-то как раз и основано вовлечение людей в азартные игры. Ведь те как раз и пытаются непременно отыграться, надеясь на удачу, и в конце концов проигрывают все, что у них есть, а точнее сказать, до нитки.
Воевода снова вздохнул.
– Знакомое дело. У нас здесь, в Мангазее, тоже завелись любители поживиться на игре в зернь. А вовлекают в эту азартную игру в основном стрельцов, обирая их, как ты сказал, до нитки. Они же ведь пришлые, временные люди, присылаемые сюда лишь на год. Оберут их, и будь здоров – ищи-свищи… Пытаюсь бороться с этим злом, однако это дело пытается покрывать Курдюк Давыдов, письменный голова, занимающий со своей челядью другое крыло воеводского двора. Стало быть, непременно имеет какой-то свой интерес в этом деле, – горько усмехнулся он.
Афанасий же молчал, не желая быть вовлеченным в распри местных воевод.
– А твои казачки, как докладывали мне, вроде как не увязли в этом болоте. Небось твоя работа? – удовлетворенно заметил воевода.
– Не только, Давыд Васильевич, – скромно заметил тот. – Это следствие вашего предупреждения, которое вы сделали в день моего приезда в Мангазею. А, как говорится, кто предупрежден, тот вооружен.
Тот усмехнулся:
– Не скромничай, Афанасий. Не зря же говорят, что каков поп, таков и приход. Ну да ладно. Как ты понимаешь, борьба с азартными играми в городе – это моя забота. А тебя упреждаю: ни в коем случае не допусти игры в зернь среди стрельцов в походе! Ибо много бед она может принести служилым людям. Особливо вдали от дома, – уточнил он. – А посему, ежели она возникнет, – пресекай ее всеми возможными мерами. Опирайся при этом на своих казаков – они ведь верные тебе люди.
– Спасибо за очередное предупреждение, Давыд Васильевич! Я непременно так и буду поступать.
Воевода удовлетворенно кивнул головой и задумался. А затем озабоченно посмотрел на него:
– Еще вот что. Стрельцы, как я уже говорил, люди временные: пришли – ушли. А вот твоим казачкам придется остаться на Турухане, видать, надолго. А они-то ведь мужики, и без баб им никак не обойтись. – Афанасий кивнул головой в знак согласия. – А дворовых-то девок там, чай, не будет, – усмехнулся он, а тот на этот раз лишь скромно улыбнулся. – А посему пусть девок-самоедок силком в жены, или как там еще, не берут, а выкупают у родителей так, как у них, самоедов, это принято. Это очень важно, Афанасий.
– Спасибо за наставление – это действительно очень важный вопрос. В то же время об обычаях, принятых у самоедов, я, к сожалению, почти ничего не знаю.
– Ну что же, придется поделиться с тобой своими «глубокими» познаниями, почерпнутыми мною у знающих людей, – улыбнулся воевода. – Обычно у них, самоедов, вопрос о женитьбе сына решает отец. Наметив невесту, засылают сватов, договариваются о размерах выкупа и приданого. А свадебный обряд включает имитацию похищения (умыкания) невесты.
