Kitabı oku: «Водоворот судьбы. Платон и Дарья», sayfa 10
Воспоминания были настолько свежи, что глаза Романова невольно увлажнились.
– Как же вы не отдавали приказа, если находились в Зимнем дворце.
– Это-неправда. В это время я находился в Царском селе.
Лицо Романова выражало искренность и правду. Романов от природы был человеком честным и необыкновенно набожным. Это было сказано таким тоном, что любой бы поверил в искренность сказанных слов.
– А как вы могли допустить гибель людей на Ходынском поле? – угрюмо спросил Медведев.
– Все произошло по трагической случайности. Это не первый и не последний случай. Такие непредвиденные события часто происходят там, где собирается большое скопление народа. Хотя вина чиновников в этом деле, несомненна. Они не продумали возможные последствия такого мероприятия. Но тогда никто и подумать не мог, что народ может повести себя так. Впрочем, я не оправдываюсь. Я эти трагедии пропустил через себя. Мне кривить душой перед вами незачем. Я с болью вспоминаю об этих случаях.
Горькая, застарелая боль как будто схватила Романова за самое сердце. Он явственно почувствовал ее саднящую тяжесть. Он даже тяжело вздохнул, чтобы освободится от нее.
Ники замолчал, машинально прикурил папиросу и, словно что-то прикидывая в уме, низко опустил голову. Но после первой же затяжки боль усилилась, и он тут же затушил папиросу.
Медведев, заметив растерянность бывшего царя, недоуменно пожал плечами и окинул Романова злобным взглядом. По его лицу пробежало что-то недоверчивое и что-то недоброе.
– Народ никогда не простит вам трехсотлетнее рабство. Теперь все ответят: и князья, и генералы, и чиновники, и казаки, и купчишки. Никому несдобровать будет! А вам Романовым в первую очередь, – не скрывая враждебного чувства, вскрикнул Медведев.
– Вы меня не напугаете. Я не из пугливых людей.
В это время шальной ветер принес мелодичные удары колоколов Вознесенской церкви. Не проронив больше ни слова, государь невольно заслушался колокольным перезвоном. Он напомнил ему о тяжести обрушившегося на его плечи несчастья. Ники печально повесил голову. Романов не смог скрыть своей растерянности. Однако он хорошо понимал, что не имел права показывать свою слабость.
В Екатеринбурге у Романовых открылась новая страница жизни. Они всей душой болели от скуки и одиночества. Ни о каком душевном равновесии не могло быть и речи. Им было тоскливо, их мучило бесконечное насилие, грубость и унижение. Государыня день ото дня становилась все молчаливей и задумчивей. Государь же невыносимо страдал от отсутствия физической работы, потому что не мог ни одного дня прожить без дела. Мария вела неспешные разговоры с охраной и вскоре знала про них абсолютно все. Она была очень общительной и доброй девушкой.
Целыми вечерами Романовы просиживали за книгами из личной библиотеки инженера Ипатьева. Книги водворяли в их души мирный покой и разгоняли тоску. Они раскрывали перед узниками неведомый доселе им мир. Невыносимую жизнь сглаживали прогулки по тесному саду или игра в любимый безик. Однако больше всего царской семье помогали терпеть унижения и издевательства над собой непрестанные молитвы и искренняя вера в бога. Успокаивая себя, они часто молились ему.
Дни текли за днями и проходили, в общем-то, скучно и однообразно. Романовы плохо ели, нехотя пили, потому что очень беспокоило будущее. Их уже ничто не радовало и не волновало. Охваченные тревогой и беспокойством они задыхались в доме Ипатьева от отсутствия свежего воздуха. И все же неистребимое стремление к свободе у них было сильнее всего.
***
Наступила буйная сибирская весна, воздух в Тобольске наполнился благоуханием. Весна живо взволновала все живое. Дни стали теплыми и светлыми. Снег давно стаял, земля закурилась, в природе повеяло жизнью, а по шершавым стволам хвойных деревьев потекла пахучая смола.
Воздух в лесу насытился терпким запахом весны. Возле реки черемуховые и рябиновые кусты покрылись нежной листвой. Кое-где зазеленели лужайки, бугры, запестрели первые полевые цветы, запахло духмяными травами. Однако деревья в лесу еще не успели одеться в зеленую одежду и стояли голыми.
В то время вся живность ожила. Пернатые стали суетливо вить гнезда и прячась в кустах и деревьях, на разные голоса пели песни. Они заливались так, как будто хотели перепеть друг друга.
И вот в один из мучительных весенних дней в Тобольск прибыл отряд латышей во главе с Родионовым. Выглядел командир нового отряда не интеллигентно и вел себя грубо. В его низкой фигуре было что-то мерзкое. Он всегда натягивал на свое неприветливое лицо наглую улыбку, что делало выражение его лица страшным. Родионов одним своим видом вызывал отвращение у царских детей. Он был им неприятен. Они глядели на него как на диковинного зверя, потому что в его душе невозможно было отыскать никаких великодушных чувств. Это было бы пустой тратой драгоценного времени.
Появившись в губернаторском доме, он сразу же построил узников и начал называть их поименно. Арестанты, ответив на его выкрики, сильно удивились и сразу же заподозрили, что он раньше служил в жандармерии. В пользу этой догадки говорил и тот факт, что он всегда носил жандармскую шинель. Впрочем, его новая обязанность мало, чем отличалась от обязанностей тюремного надзирателя. Родионов с первых же минут начал проявить к узникам злобные чувства, язвить и ругаться. Было хорошо заметно, что приносить неприятности и проявлять необъяснимую жестокость к обитателям губернаторского дома доставляло ему большое удовольствие. За злобу и нахальство царские дети невзлюбили Родионова.
Вскоре он бесцеремонно заявил Кобылинскому:
– Передайте, чтобы никто не запирал свои двери в комнаты. Я должен в любое время иметь свободный доступ во все комнаты.
– Ваше требование неуместно, потому что девушки могут почувствовать себя неудобно, – попробовал воспротивиться Евгений Степанович.
– Выполняйте, что я вам велю, – потребовал Родионов и сломя голову умчался в комнату девушек, чтобы повторить свой приказ Ольге Николаевне.
Надзиратель скривил бледные губы в недоброй усмешке.
– Привыкайте к новой жизни, потому что в Екатеринбурге совсем иной режим, чем здесь, – предупредил с напускной угрозой Родионов и наглыми глазами ощупал великих княжон.
Великие княжны недоуменно переглянулись. Девушки почувствовали в своих молодых душах тоску своего одиночества. Она одним разом стиснула их сердца. Великие княжны не поняли требования наглого командира, ведь мать с малолетства растила в них чистоту помыслов. Государыня знала, как вырастить из них хороших людей. Она растила своих детей в скромности и в спартанских условиях. В далекие безвозвратные дни детства они вставали рано, сами заправляли постели, обливались холодной водой, ели простую пищу и росли как самые обычные дети. Родители с момента рождения контролировали все их действия и поступки. Они годами взращивали в их душах отвращение ко лжи и злу. И непрестанно внедряли в их сердца стремление к добру и правде, поэтому в их сердцах не было места для зла или ненависти. Это место давным-давно было занято только самым нужным и дорогим их сердцу. За свою короткую жизнь они повидали столько счастья и радости, что плохие чувства им были просто неведомы. Для девушек малейшее нарушение пристойности было просто невозможно. Воспитание диктовало им хорошие мысли и чувства. Великие княжны всегда держали себя на людях скромно и безупречно. В них все было обаятельно: слова, жесты, улыбки. Их хоть под венец станови!
Матвей крепко задумался. Что могли сделать Родионову царские дети, чтобы он мог так себя вести по отношению к ним? Чем объяснить такое поведение взрослого мужчины? Васильев не понял, почему этот человек так вел себя в отношении милых, безупречных и замечательно воспитанных в нравственном отношении девушек.
Третьего мая над городом ярким пятном поднялось обновленное солнце. Теплые солнечные лучи залили Тобольск. В тот день сестры проснулись от струившихся в окно желтых лучей. Они встали, оделись и подошли к окну. Игра солнечных лучей придала выражению глаз великих княжон непередаваемый блеск. Солнце пробудило у девушек желание улыбаться, верить и жить. Запахи весны взволновали сердца великих княжон. Они радовались теплу, мелкому зеленому листу на деревьях и непрестанному щебетанью птиц. Весна, солнце – им счастья хотелось и, конечно же, самой обыкновенной любви.
– Люблю весну, – мечтательно сказала Татьяна. – В это время вся природа оживает.
– Скоро лето наступит, – грустно обмолвилась Анастасия. – Только что это нам даст?
– Будем надеяться, что лето принесет нам долгожданную свободу.
На Пасху из Екатеринбурга в Тобольск пришло сразу несколько писем. Ими узники дома Ипатьева известили арестантов губернаторского дома, что они остановились в Екатеринбурге и что им выделили в одном из особняков в центре города несколько комнат. И что они гуляют в маленьком саду, и что город оказался слишком пыльным. Из Екатеринбурга также поведали о том, что их вещи по приезду тщательно обыскали, поэтому некоторые вещи сильно пострадали. И скрытно намекнули, чтобы обитатели Тобольска с большими предосторожностями забрали с собой все драгоценности.
– Мама намекает, что в Екатеринбурге у них украли часть драгоценностей.
– По всей видимости, все так и есть.
– Но почему случилась остановка в Екатеринбурге?
– Вряд ли мы сможем это понять.
Утомленные глаза великих княжон увлажнились от охватившего их волнения. Разговор не клеился, всех взволновало неожиданное известие из Екатеринбурга.
В начале мая лед на реке хрустнул и начался ледоход. Серо-белые льдины, круша друг друга, с громким шумом двинулись по реке. Грохот стоял такой, как будто пушки палили. Через несколько дней река ото льда очистилась. Они остались лишь в тихих заводях и на берегу. После ледохода река вышла из своих берегов и затопила деревья с кустарниками. Но через неделю река снова вошла в свои берега и на Тоболе открылась навигация.
В Сибири царские дети очень сдружились между собой. Хотя этим они отличались и прежде. Когда-то они даже придумали себе общее имя – ОТМА – по начальным буквам своих имен. И хотя Ольга была старшей сестрой, но сестры и брат со своими просьбами или вопросами почти всегда обращались к младшей по возрасту Татьяне. Этому имелось объяснение. Татьяна своим спокойствием и стойкостью к трудной жизни старательно поддерживала в неволе сестер и брата. Но, тем не менее, тюремные условия жизни все равно сильно угнетали царских детей.
В Тобольске великие княжны похудели, похорошели и превратились в прекрасных и стройных девушек. Скудное питание пошло им на пользу. Однако Анастасия осталась такой же полной, как и прежде. И хотя девушки не были писаными красавицами, но все же они были достаточно милыми и красивыми. В их ясных очах постоянно горел спокойный острый ум. В Тобольске их брат Алексей часто болел, и было непонятно, как жизнь теплилась в его хрупком тельце. Однако он был для сестер лучиком солнца и всеобщим любимцем. Сестры его ласково звали бэби, что значит малыш.
Этот год для царских детей стал самым страшным. Почти каждый новый день проходил у них безрадостно и туго. Жизнь в Сибири для детей оказалась слишком тяжелой. Они уже давно не испытывали былой радости и счастья. В этой бесшабашной обстановке дети чувствовали себя подавленно. Ночью подолгу лежа в постели и тихо переговариваясь обо всем, что приходило в голову. Великие княжны с грустью вспоминали свою прошлую короткую жизнь и при этом старались не показать своего состояния младшему брату или охране. Они говорили о многом, но за всем этим стояло сознание нераздельности и удивительной близости друг к другу. Царские дети проросли в друг друга настолько, что разъединить их не смогла бы никакая сила.
Вскоре бывшую охрану распустили, и обязанность сторожить губернаторский дом отошла к латышам. С этого времени Кобылинского перестали пускать в губернаторский дом, сославшись на приказ Хохрякова, который занял к этому времени посты комиссара и коменданта губернаторского дома. Тогда Евгений Степанович обратился к Хохрякову за разъяснением.
– Солдаты неверно истолковали мои слова, – отмахнулся матрос, сопроводив свои слова выразительным жестом, но при этом по его лицу пробежала едва заметная усмешка.
После этого “недоразумения” Евгения Степановича еще несколько раз пустили к узникам, но затем уволили и запретили приходить в губернаторский дом. Хохряков же зачастил в комнату, где лежал Алексей, проверяя, не поднялся ли цесаревич с постели. Его настойчивое внимание к царевичу Алексею было понятно всем. Матросу не терпелось отправить детей на Урал вслед за родителями.
Незадолго до отъезда в Екатеринбург по просьбе Ольги Николаевны в губернаторский дом пришли священник, дьякон и монахини, чтобы провести богослужение. Когда все собрались, монахини начали подготовку к священнодействию. Они зажгли свечи и пламя от них ни насколько не отклонялось. В комнате остро запахло ладаном. После всех приготовлений священник, облачившись в златотканую ризу, стал служить молебен. Началось протяжное пение и чтение молитв. Дьякон густо обдал царских детей клубами дыма, и он расползся по всему залу. Девушки, умиленно взирая на лики святых, полностью погрузились в молитвы. Они усердно крестились, разом кланялись, а их горячие губы страстно произносили слова молитвы.
Во время молебна великие княжны расцвели как сухие цветы после дождя. Они почувствовали себя необыкновенно счастливыми. Священники, разделяя настроение царских детей, вели службу с особым рвением. Церковная служба в губернаторском доме прошла чинно и с благоговением. Однако присутствие конвоя подействовало на детей так угнетающе, что вся благость с их душ разом схлынула. Да и служба началась с того, что Родионов прямо на пороге устроил священным служителям обыск, и поставил возле святого престола латыша, наказав ему пристально наблюдать за всеми действиями священников. Это так сильно расстроило девушек, что они неожиданно расплакались. И чем дольше они плакали, тем горше им становилось.
Вечером великие княжны, вспомнив прошлую счастливую жизнь, затосковали.
– Оказаться бы сейчас в любимой Ливадии. Или пройтись вдоль Финского залива на нашем любимом “Штандарте”.
– Это-самое прекрасное место на земле! Мы бы посчитали это за счастье!
– А еще на бал попасть хочется. Помнишь, Ольга, бал в Аничковом дворце?
– Помню, Татьяна, как будто вчера это было.
– Мне понравилось, как ты танцевала. У тебя все движения и приемы были красивыми и свободными.
– Присутствующие на бале от тебя очей не отводили.
– А еще хочется домой в Царское Село хочется вернуться, чтобы блеснуть перед кем-нибудь разумными разговорами.
– Когда они нас отпустят, мы первым же делом посетим наши любимые места!
– Мне кажется, что этого никогда не случится.
– Будем надеяться, что они не продержат нас долго под арестом.
– Это-на воде вилами писано.
– Но зачем им держать нас в тюрьме? Чем мы им можем угрожать? Мы ж девушки!
– Да и папа с мамой не представляют никакой угрозы.
Чуть слышная беседа закончилась. Думы великих княжон против их воли унеслись в недалекое прошлое. Много разных мыслей пронеслось в их головах. Великие княжны явственно вспомнили свою счастливую пору и свою жизнь во дворце. Яркие картины из прошлой жизни всегда неотступно преследовали их. Они манили и дразнили их из счастливого времени. Им часто хотелось вернуться в родную сторону, где жилось намного привольней. Но все же воспоминания были уже далеко не те, что раньше. Старая жизнь уже успела ими слегка позабыться.
Вспомнив былое, сестры снова расплакались, стирая со щек горькие слезы. Для них теперь наступила совсем иная жизнь, без радости, без счастья, с горестью, и с печалью.
В тот день девичьи души облились особенной тоской по родине. Разные думы и мысли разбередили в сердцах великих княжон незаживающие раны. Вынужденное безделье и ожидание неизвестного девушек утомило. Но их мечты так и останутся только мечтами, потому что им никогда не удастся увидеть любимые места или заняться своим любимым делом.
Наступившее молчание неожиданно прервал влетевший в комнату серый воробей. Великие княжны распахнули створку окна и стали прогонять его из комнаты.
– Лети на свободу, там тебе лучше будет, чем здесь.
Но птичка летела куда угодно – только не в окно. Воробей бился в стекло, взмывал к потолку, садился на люстру, но никак не хотел улетать из комнаты. Наконец воробей нашел выход, и с радостью улетел на волю. Прогнав птичку, сестры призадумались. Их охватило сильное волнение. А им посчастливится найти выход из трудного положения и выйти на свободу?
В мае весна стала разгораться день ото дня. В городе расцвели липы и сирень, воздух стал необыкновенно душистым. Улицы заполонили ни с чем не сравнимые запахи черемух. Между тем судьбу царских детей решила телеграмма, в которой указывалось, чтобы великих княжон и цесаревича везли в Екатеринбург.
Двадцатого мая на реке раздался глухой гудок парохода, потом к умытой дождем пристани пристал пароход, и матросы выкинули на берег пассажирский трап. Обрадованный матрос собрал узников Дома Свободы и, объявив им об отъезде в Екатеринбург, под конвоем латышей привел на пристань. Цесаревич Алексей, так и не оправившись от болезни, отправился вместе со всеми.
Узнав об отправке царских детей в Екатеринбург, на набережную высыпал народ. Кобылинский по причине болезни проводить арестантов не смог.
После посадки детей на судно под палубой неровным дыханием заработала машина. В три часа дня пароход “Русь” с царскими детьми на борту подав пронзительный гудок, отвалил от берега. На набережной сердобольные горожане замахали руками, картузами и платками. Великие княжны, смахнув со щек горячие слезы, нежно помахали им ручками и с тоской оглядывались на удаляющийся берег и столпившийся на пристани народ.
Плицы судна еще сильнее захлопали по воде, выгоняя из-под кормы пенистые волны. Пароход, набрал ход и, выйдя на фарватер, бесчувственно засопел. Судно плыло по реке, оставляя за собой широкий кипучий след, а из трубы валил густой дым.
Неожиданно в каюты ворвался дурманящий воздух вместе с желтыми лучами древнего солнца. Терпкий духмяный запах весны взбудоражил царских детей. Они встревожились.
– Куда они нас везут?
– Что они хотят с нами сделать?
– Пусть делают что хотят.
– Только бы устоять, только бы не показать слабину перед ними.
Пароход, оставляя за собой белые буруны, пропал из виду. Родионов, сощурив глаза, боязливо оглядел дикие берега таежной реки. Затем он запер на ключ каюту цесаревича и Нагорного и запретил закрывать двери великим княжнам. Нагорный, задохнувшись внутренним гневом, в бешенстве начал крестить каюту крупными шагами вдоль и поперек.
– Бедный мальчик! Ему даже в уборную нельзя выйти.
Река текла, как и тысячу лет назад. Темные волны яростно хлестались об берег, вздымая ввысь целую кучу мелких брызг. Маленькие ручейки, шумно журча, стекали в Тобол. Крепкий ветер поднимал в заливах сильную рябь. По берегам желтым огнем запылала мать-и-мачеха. Зеленая трава заслезилась росой.
Река не хотела отпускать детей, она словно что-то чувствовала. Даже чайки, почувствовав отъезд царских детей, запаниковали. Они то носились низко над водой, едва не касаясь воды крыльями, то поднимались в вышину, или кидались из стороны в сторону.
Пароход продолжил неутомимо ворочать плицами темную воду. Поросшие лесом и кустарником берега томили своим однообразием. За бортом плескалась вода. В прибрежных кустах затихли птицы.
Стемнело, каюты наполнились тишиной. Река и небо слились в одно целое. Но как только взошла луна, то на берегах реки сразу же обнаружился лес. Под утро луна исчезла, и весь восток залился бледным рассветом. Потом над лесом поднялось взлохмаченное солнце, и солнечные лучи озолотили верхушки деревьев. Древний лес, сибирскую реку и низкие долины накрыло белым туманом, а небеса наполнились кучевыми облаками.
Двадцать второго мая путешествие по реке закончилось. Царские дети прибыли в Тюмень. С пристани их доставили сразу же на железнодорожный вокзал. Много времени ушло на ожидание поезда. Когда поезд поставили на железнодорожный путь, кондуктор пронзительно кликнул в свой рожок, и Родионов радостно объявил посадку. Царских детей командир латышских стрелков загнал в классный вагон, остальных узников затолкал в товарный вагон. После того как замигал зеленый огонек, стрелочник на выходной стрелке махнул фонарем и паровоз, нещадно дымя, стронулся с места. Миновав ветку, поезд вытянулся на магистральный путь. Затем он ускорил ход, и железнодорожный состав побежал не останавливаясь. Всю дорогу вагоны скрипели как старая расшатанная телега.
Через несколько часов неимоверной тряски, скрежета и непрерывного хода в темноте открылся Екатеринбург. Свет от паровоза отразился на сверкающих рельсах, вокруг заплясали пугливые тени. С первых же минут узников поразила тишина и пустота улиц. Над затаившимся городом висло темное небо. Черный мрак растекся по всей земле. Екатеринбург тревожно затаился в темноте. Город выглядел страшно вымершим и неприглядным. На улицах не виднелось ни души, даже собаки не лаяли.
Эта ночь выдалась дождливой и тяжелой. За стеной свистел ветер. Сверху хлестал звонкий дождь. Упругие струи стучали в унылые окна. Шум дождя и ветра все время переплетались. Сырая и тусклая трава клонилась к земле. Во мгле уныло блестели мокрые рельсы. С поезда, звонко журча, стекала вода. И деревья, и крыши, и вагоны не на шутку расплакались.
После дождя все стало чистым и опрятным, в канавах скопилась вода и в ней плавал разный мусор. Однако царским детям было все равно, что творилось в природе. Они не обращали внимания ни на дождь, ни на грязь и на что другое. Им хотелось, как можно быстрее встретиться со своими родителями.
Однако всю ночь поезд кидали с одного железнодорожного пути на другой. В конце концов, в девять утра отмытый до блеска паровоз сопя как вскипевший самовар, остановился между станциями Екатеринбург I и Екатеринбург II.
– Готовьтесь на выход! – скривив противные губы, крикнул Родионов и недобро замолчал.
За окном послышались голоса и ржанье лошадей. Недалеко от замершего поезда остановились пять конных экипажей. К вагону быстрыми шагами подошли четыре человека. Один из них заскочил в вагон и резко сказал детям, чтобы они покинули вагон. Царские дети растерянно сошли на уральскую землю. Жильяр с Гиббсом тоже хотели выскочить из вагона, но комиссары приказали им остаться на своих местах. Иностранцам не осталось ничего другого, как подчиниться и проститься с царскими детьми.
Нагорный с цесаревичем на руках прошел к застывшим в ожидании экипажам, посадил Алексея и хотел вернуться к девушкам, чтобы помочь им донести тяжелые чемоданы, но стоявший на пути комиссар вдруг с силой толкнул его назад и он, разозлившись, вернулся к цесаревичу.
Великие княжны, с трудом оторвав от земли неподъемные чемоданы, направились к экипажам. Встречный ветер зло рвал их плащи. Капли дождя облили юные лица девушек. Невозможно было понять, то ли они плакали, то ли дождь умыл их лица. Утренний мрак и сплошная дождевая завеса скрыли это. Великие княжны в раскисшей от влаги обуви с большим трудом дотащились до места.
Экипажи, монотонно раскачиваясь, сорвались с места. Царские дети с испугом и тоской стали разглядывать незнакомый таинственный город. Дождливая погода охладила тела узников. А дождь упрямо все шел и шел. Он лил так, как будто на кого-то страшно злился.
– Ну, скоро ваша судьба тоже решится, – торжественно объявил Родионов остальным узникам, не сводя с них злого взгляда.
Узники ответили молчанием, потупив взгляды вниз. Их испугала неизвестность будущего.
– Не бойтесь, ничего страшного с вами не произойдет – радостно сказал Родионов и закатился беспричинным смехом, но узники не оценили его хохота.
Доставив царских детей в дом Ипатьева, Заславский возвратился к поезду, посадил в экипажи Татищева, Гендрикову, Шнейдер, Эрсберг, Труппа, Харитонова, Волкова, Леонид Седнева и доставил их в тюрьму. Повара Харитонова, лакея Труппа и Леонида Седнева комиссары отвезли в дом Ипатьева. Доктору Деревенко позволили проживать на частной квартире и разрешили приходить в дом Ипатьева. Иностранцам Жильяру, Гиббсу вручили проездные билеты и приказали немедленно покинуть Екатеринбург, но они, не подчинившись распоряжению комиссаров, спрятались на станционных путях в товарном вагоне для беженцев и бездомных, теша себя тайной надеждой, что снова смогут встретиться с царской семьей. Однако их вагон подцепили к поезду с беженцами, и они оказались в Тюмени.
Когда Романовы воссоединились, их радости не было предела. Их души мгновенно затопил теплый радостный поток, враз изменивший их до неузнаваемости. Наконец-то после бесконечных и мучительных дней они снова встретились. Романовы с жадностью ждали этого момента. Они обнимались, целовались и радовались, что их долгожданная встреча наконец-то состоялась. Все их сердечные раны в один миг залечились. Романовы прямо сияли сердечной радостью и блаженством. Ощущение радости немного вывело царскую семью из тягостного чувства. В восторге они не могли наглядеться друг на друга. Родителей настигло такое счастливое чувство, что они, непрестанно крестясь, страстно благодарили бога за то, что он вернул им их детей живыми и здоровыми. У них как будто огромный валун с души скатился. Весь день прошел в радости воссоединения. Дом Ипатьева на один день наполнился новыми живительными звуками, гомоном и смехом. У Романовых вспыхнули такие чувства, что сложно было отыскать слова, чтобы описать их силу. Утешившись, Романовы встряхнулись и немного приободрились. Вместе с ними радовался и Матвей Васильев.
Это была удивительно дружная и единая семья. Они всегда искренно скучали друг по другу. Невозможно было вырвать кого-нибудь из семейного круга, чтобы это не отразилось на самочувствии других. Это был райский островок добра, любви и нежности друг другу.
До лета оставались считанные дни. На землю сошло благодатное уральское тепло. Солнце испепелило залежавшийся в лесу снег. В городе зацвели яблони и черемуха. Щедро и пышно наросла зеленая трава. Разноцветный и медовый аромат захлестнул все улицы Екатеринбурга. Вечерние и утренние зори сблизились. В эти дни небо стало необыкновенно синим. Можно было часами любоваться небесной глубиной, где веселились птицы.
Скоро весна приблизилась к концу, и грянуло дружное лето. Вся природа радовалась жизни. Однако у царской же семьи наступили дни полные тревог. Им было тягостно жить под арестом и полной неизвестностью в своей судьбе. Жизнь становилась час от часу тяжелой. Караульные делали все, чтобы усложнить жизнь царской семьи в доме Ипатьева. Нигде им не жилось так плохо, как в Екатеринбурге. Не один раз у Романовых мутилась душа от дурных предчувствий и от тяжелых навязчивых дум. Царская семья все острее и острее ощущала отвратительные чувства. Если в Тобольске они чувствовали себя на месте волка, которого безостановочно гнали охотники с собаками и которому ни за что не оторваться от смертельной погони, то на Урале Романовы оказались на месте медведя, запертого охотниками в тесной берлоге. Однако Романов никого не винил кроме себя самого и не оправдывал себя сложившимися неблагоприятными жизненными обстоятельствами. Что случилось, то случилось. Что тут сделаешь?
В то же время Уральский Совет сделал все, чтобы у Романовых не осталось ни единого шанса выйти из трудного положения. Уже ничто не могло спасти царскую семью. Их могло спасти только чудо или счастливая случайность. Но чуда им не нужно было. Им нужен был мир в России и жизнь среди русского народа. Но ни тому, ни другому не суждено было случиться. Уверенность в освобождении у Романовых заколебалась. С каждым новым днем Романовы все глубже и глубже начали погружаться в православную веру. Им больше не хотелось сопротивляться резким порывам ветра. Сколько можно идти наперекор всем и всему? Запас душевной прочности у царской семьи давно иссяк. Они уже израсходовали все силы. Намного легче было подчиниться тому, что случилось в их жизни.
Павел Хохряков, сдав Романовых Уралсовету, в Тобольск больше не вернулся.
***
Разгорелось яростное уральское лето. Зацвели цветы, неумолчно закричали птицы, ожило все живое. Над городом безразлично сияло горячее косматое солнце. Ему словно не было никакого дела до того, что творилось на этой земле. Оно не выражало ни гнева, ни радости.
То лето началось с дождями и грозами. Кривые молнии без конца пронзали иссиня-черное небо от края и до края. Громыхал гром, а теплые ливни щедро поили уральскую землю. Но после дождя снова появлялось косматое солнце и тогда на деревьях тесного сада возле дома Ипатьева во весь голос начинали петь птицы.
Вскоре день значительно увеличился, а ночи укоротились. Не успеет на западе померкнуть алая заря, как на востоке уже начинал желтеть рассвет. Мир на Урале стал выше и просторнее, но только не для узников дома Ипатьева.
В начале июня к Романовым наведался доктор Деревенко. На первом этаже дома Ипатьева он столкнулся с неизвестным ему мужчиной.
– Зачем вы сюда пожаловали? – незнакомец нахмурил брови с актерской строгостью.
– Я пришел осмотреть Алексея Николаевича, – невозмутимо ответил доктор.
– Идите за мной – скупо обронил мужчина, и они вдвоем поднялись в комнату Алексея.
Рядом с ним находился Ники. При их появлении он вскочил на ноги, поздоровался. Ответив на приветствие, доктор поставил саквояж на стул. Мужчина подошел к цесаревичу, осмотрел его ногу и предложил наложить гипсовую повязку. Удивившись его знаниям в медицине, Деревенко раскрыл саквояж и начал выкладывать на стол медицинские предметы и разное снадобье. Мужчина, подошел к столу, стал с интересом их рассматривать, но, не обнаружив ничего примечательного, вышел из комнаты.
Закончив со своими делами, доктор спустился на первый этаж и там спросил у Авдеева:
– Как зовут господина, который меня сопровождал?
– Яков Юровский, – хмуро ответил бывший слесарь Злоказовской фабрики.
Жизнь в Екатеринбурге для царской семьи оказалась очень тяжелой. Обычно тюремный день начинался с утреннего чаепития. Примерно в два часа дня в дом Ипатьева привозили готовый обед из советской столовой, расположенной на углу двух проспектов Вознесенского и Главного. Нередко случалось, что на обед и ужин подавали одно и то же. Доставленную в особняк пищу разогревал на примусе повар Харитонов. Ввиду отсутствия скатерти, столовые приборы ставились прямо на стол. Не хватало ложек, вилок, тарелок и много чего другого, потому что из Тобольска мало что доставили, а в Екатеринбурге почти ничего не выдали.
