Kitabı oku: «Водоворот судьбы. Платон и Дарья», sayfa 9
По требованию отца Ники прервал путешествие и через всю Россию возвратился домой. И все же, не смотря на происшествие в стране восходящего солнца, Ники получил массу незабываемых впечатлений от кругосветного путешествия. Будущий император России стал единственным, кто преодолел всю Сибирь. Во время возвращения домой Романова удивила огромность страны и разнообразие народов.
Вспоминая прошлое, Романов жадно всматривался в распадки, заросшие густым лесом, и чутко прислушивался к шуму звонких ручьев в оврагах.
Днем обозы подошли к Иртышу, покрытому льдом и талой водой. Лошади отчаянно ржа и ощущая под собой тонкий ненадежный лед, опасливо перешли по хрупкому льду на другой берег. Через девяносто верст Яковлев приказал остановиться в гостевом доме, чтобы немного отдохнуть и попить горячего чая. После короткого передыха обоз по пронзительно хрустевшему грязному снегу двинулся дальше.
Между тем наступили сумерки и лес стал таинственным и звучным. В трущобах и падях выросла тьма, на снегу отразились черные тени. Спустя сорок верст, замерцали тусклые огоньки села Иовлево, раскинутого между реками Тобол и Тавда. Яковлев подал команду остановиться возле большой избы с раскрашенными ставнями. Приуставшие лошади бойко подкатили к месту ночевки. Комиссар приказал солдатам втащить в двухэтажный особняк, прихваченные из Тобольска раскладные кровати для Романовых и выставил усиленное охранение, чтобы исключить возможность внезапного нападения.
Темнота сгустилась, на черном небе во всю ширь открылись звезды. Но они не в силах были побороть подступившую темноту. Огни керосиновых ламп загорелись еще ярче. Свет из окон бледными полосками упал на снег. Над особняком из покосившейся трубы завился дымок. Скоро большой дом затих, затаился и все заснули тихим сном. Никто не крикнет, ничего не брякнет, наступила мертвая тишина. Лишь изредка ее нарушали лай собак, шаги часовых и шум ветра, который вовсю хозяйничал за стенами двухэтажного дома.
Дочь уснула, однако родители не смогли уснуть до самого рассвета.
– Какая тихая ночь, – тихо прошептала Аликс, сложив голову на руку Ники, – Только в душе почему-то шумно и тяжело.
– Прости меня, Аликс. Это я виноват в том, что вы оказались здесь.
– Не вини себя, Ники.
– Понимаешь, я хотел предотвратить гражданскую войну в России, но чиновники и генералы все решили по-своему. Когда они поймут, что натворили, то будет уже слишком поздно.
– Я прекрасно понимаю тебя, Ники.
– Я понял свою ошибку. Надо было народу жизнь делать легче. Мне просто не хватило времени. Где теперь чиновники и генералы, которые нам льстили? Все исчезли, все пропали, как будто их никогда и не было рядом с нами.
– Пусть это будет на их совести.
– Мне было тяжело принимать решения, которые коренным образом могли бы изменить жизнь простых людей. Как я мог мгновенно разрушить своими руками то, что веками строили мои предки? Пойми меня, пожалуйста, Аликс!
– Не печалься, Ники. Если нам суждено будет шагнуть на Голгофу, то пусть так и будет. Лишь бы наши дети не пострадали.
– Не страшись, Аликс, бог милосерден. Создатель лучше нас знает, что нам на пользу, а что во вред.
– Что дальше будет можно только гадать, Ники.
Муж почувствовал тихое и теплое дыхание жены. Аликс точили слезы, ее подбородок вздрагивал. Сердце женщины скатилось в бесконечную пропасть. Ей стало страшно за семью. Охваченная смутным смятением она чувствовала, что с ними должно было произойти то, чего никогда не было в их жизни. Это было недалеким предчувствием.
– Что тут поделаешь, если жизнь и судьба так распорядились. Отдохни не терзай себя, – попытался успокоить Аликс Ники.
Всю ночь густая темнота пыталась усыпить Романовых, но они, проплакав всю ночь из-за неотвязных дум, проговорили почти до самого рассвета. Они спали, может быть, час, а может быть два. Романовы умолкли только тогда, когда на востоке начали гаснуть белые звезды.
После завтрака в восемь утра обоз отправился в путь. После того как на востоке небо раскололось, и туда хлынул рассвет, на пути встал Тобол с широко разлившейся водой. Лед на реке заметно истончился, во многих местах виднелись полыньи и трещины. Аликс испугалась, и наотрез отказалась переезжать через реку.
– Я боюсь, что лед не выдержит, – жалким голосом сказала государыня.
В это время свет сразил темноту, и она, как всегда, бесславно проиграв свою очередную битву, исчезла за горизонтом. Потом поднялось солнце, и все пространство заметно повеселело.
Поняв, что река представляет собой серьезное препятствие, Яковлев приказал, чтобы из ближайшего села доставили доски и вызвали паром. Скоро привезли доски, и подошел паром. Солдаты проложили доски, и Аликс с Марией покусывая губы и с беспокойством озираясь по сторонам, по хлипкому льду осторожно добрались до парома, который тут же доставил их на другой берег.
Ники же, равнодушно махнув на все рукой, схватился заледеневшими ладонями за узду, и умело, управляя животными, выехал на реку. Но перед водой кони уперлись и ни за что не захотели лезть в нее, тогда государь настойчиво дернул за узду и они, беспокойно похрапывая и вздрагивая всем телом, перешли водное русло. Оказавшись на другом берегу, Романов на ходу соскочил с тарантаса и едва устоял на ногах.
Следом благополучно перебрался на другой берег остальной гужевой транспорт. Ничего непредвиденного при переправе через опасную реку не случилось. Большая река осталась позади. Она была последним серьезным препятствием на дороге. Возницы, не останавливаясь ни на минуту, погнали лошадей вперед и они, перебирая тонкими воронеными ногами и горячо раздувая ноздри, понеслись, как бешеные.
Движение телег по земле, топот лошадиных копыт и негромкий разговор между Романовым и Яковлевым нарушали тишину.
– Народ при вас, Николай Александрович, очень бедно жил.
– Василий Васильевич, я делал все, что от меня зависело, чтобы улучшить положение русского народа. Мы провели несколько крупных реформ в промышленности и в сельском хозяйстве. В результате предпринятых мер в России появилось много заводов и фабрик. И к одна тысяча тринадцатому году экономика достигла небывалых результатов. По темпам развития мы смогли опередить многие страны Европы. И это позволило нам установить в государстве маленькую сумму налогов, причем намного меньшую, чем в Европе. После предпринятых реформ объем золотого запаса увеличился до небывалых размеров, а рубль стал полностью обеспечиваться золотом.
– А разве от этого рабочим и крестьянам стало лучше?
– Несомненно.
Романов стал загибать пальцы.
– Крестьяне начали получать большие ссуды. В Сибири большинство крестьян стали землевладельцами. Вклады в банках у населения значительно выросли. А безработица намного сократилась. Ее уровень стал намного меньшим, чем в Европе. Был принят самый современный в мире закон о социальном страховании. Между прочим, и цены у нас были тоже намного меньшими, чем в Европе.
– Население было поголовно безграмотным, Николай Александрович.
– И в этом вопросе мы продвинулись далеко. В одна тысяча восьмом году нами был принят закон о бесплатном образовании. У меня нет никого сомнения в том, что в ближайшем будущем безграмотность была бы ликвидирована. Да что тут долго говорить – к началу двадцатого века Россия в области культуры и науки достигла невиданного расцвета. И в этом деле мы тоже опередили Европу.
– Народ дох, как мухи!
Ники начал разгибать пальцы.
– И здесь мы многого добились. По количеству врачей на душу населения мы опередили многие страны мира. Большими темпами строились больницы, родильные дома, детские сады и ночлеги для бездомных. А в одна тысяча восемьсот девяносто восьмом году была введена бесплатная медицинская помощь.
– Вы все преувеличиваете, Николай Александрович!
– Ничуть! Если бы не революция и война, то мы бы добились впечатляющих результатов, – с горячей убежденностью сказал Ники. – В конце концов, большие реки начинаются с малых ручейков.
– Я сильно сомневаюсь в этом.
– Разве я не смог вас убедить? Могу добавить к сказанному, что за время моего правления впервые начали производить самолеты, подводные лодки, трамваи, автомобили, мотоциклы, гидростанции и многое другое.
Не лишним будет упомянуть и о том, что нашими учеными были изобретены кино, радио, беспроводной телеграф.
– А, чиновники? Не на кого ж было посмотреть, Николай Александрович.
– А что я мог поделать? Не успеешь поставить толкового чиновника, как его убьют революционеры. За эти годы погибло большое количество чиновников и полицейских.
Комиссар недовольно поморщился.
– Революционеров тоже немало пострадало.
– Они сильно мешали моим добрым начинаниям, – с сожалением сказал Романов.
На горизонте выросли далекие дымы знаменитого села Покровского. Весть о проезде Романовых распространилась по селу. Изумленные жители припали к окнам, глядели из-за плетней или выбегали на улицу. Повисшая на калитке вдова Распутина во все глаза глядела на проходящий мимо вяло-текучий обоз, возле каменной церкви священник беспрестанно крестился дряблой рукой.
Какой-то дурной мужик злорадно засмеялся и что-то закричал обидное. Романовы хорошо услышали его издевательские слова и насмешки. Узники перенесли много тревог и беспокойства, минуя село известного старца, но они старались не обращать на это никакого внимания.
Колонна, не останавливаясь, прошла через село Покровское.
Двадцать седьмого апреля, когда солнце закатилось за горизонт, кони, забрызганные грязью от копыт до ушей, достигли окраин Тюмени. Перед городом колонну с узниками и конвоем встретил кавалерийский эскадрон во главе с тюменским большевиком Н.М. Немцовым и военным комиссаром Пермяковым. Немцов орлиным взглядом окинул Романовых, а затем, рисуясь и гарцуя на коне, словно он был Наполеоном, отдал несколько коротких распоряжений. Потом припугнув коня плетью, Немцов поскакал вперед и вскоре исчез в вечернем сумраке, как привидение. В темноте лишь глухой дробью простучали копыта его вороного коня.
Узники и охранники не заметили, как добрались до окраинных улочек города. Окруженная со всех сторон вооруженными всадниками колонна втянулась в город, и немилосердно скрипя колесами, по грязным, не просохшим улицам добралась до вокзала, где не смотря на поздний час присутствовало немало людей. С крыши здания, всполошившись, и раскатисто крича, сразу взлетели галки. Но скоро птицы вернулись и с подозрительным любопытством стали разглядывать обоз. Конвой сошел с телег, чтобы размять уставшие ноги, а затем громкими гортанными криками оттеснил с перрона любопытную толпу.
В это же время гулко свистнул паровоз и повторенный эхом стих. Донесся лязг буферов и перестук колес на стыках рельс. К перрону прибыл пассажирский поезд номер сорок два. Вдоль короткого состава пробежал железнодорожный рабочий с зажженным фонарем и, звонко простучав молотком железные колеса, исчез в темноте. После этого разнеслись унылые звуки кондукторских рожков, и началась погрузка в вагоны. Романовы заняли отдельный вагон в середине состава. Яковлев расположился рядом с ними, командир отряда и начальник караула на выходах из вагона. Красногвардейцы из отряда комиссара Яковлева заняли посты в тамбурах.
Через недолгое время разгорелась яркая луна и на станцию легли густые тени, после чего очертания построек и вагонов сделались неузнаваемыми. В полночь погрузка в вагоны закончилась, на перроне все стихло, и наступила тягостная тишина. Романовы с напряженным вниманием вслушались в нее и ничего не услышали.
Закончив с погрузкой, Яковлев с Немцовым отправились на телеграф. Авдеев отправился следом, чтобы отправить телеграмму в Екатеринбург, но часовые потребовали, чтобы он вернулся на свое место. Но возвратившись обратно, командир уральского отряда услышал вспыхнувшую на перроне перебранку. Тогда Авдеев вскочил с места, подбежал к распахнутой двери и, увидев прорывавшегося сквозь часовых рабочего Логинова, крикнул ему, чтобы он передал в Уральский Совет время отправления поезда.
На возникший шум незамедлительно явился начальник караула.
– Немедленно разойдитесь или я вызову караул! – потребовал он от уральцев, и они безрадостно подчинились ему.
Закончив переговоры со столицей, Яковлев вернулся в поезд и объявил охране, что поезд проследует по маршруту Омск-Челябинск-Самара-Москва. В пять часов утра паровоз медленно стронулся с места и направился в сторону Омска.
Заметив, что поезд взял направление на восток, Авдеев, нетерпеливо потирая худые руки, поинтересовался у Яковлева:
– Почему поезд пошел на Омск, а не на Екатеринбург? Вы получили новую директиву?
Яковлев, не отвечая Авдееву и состроив на лице сердитое выражение, затащил уральца в купе начальника караула.
Прикрыв за собой дверь, комиссар сухо заговорил:
– Мне стало известно, что уральцы на ночном совещании договорились взорвать поезд с бывшим царем, поэтому я, чтобы избежать напрасных жертв, поехал в другую сторону.
Авдеев огляделся вокруг себя затравленным взглядом волка, обложенного со всех сторон
– Это-ложь! Таких замыслов у уральцев не было.
– Я знаю, что вы тоже участвовали в ночном заседании, поэтому потрудитесь рассказать мне все, что знаете об этом!
– Мне ничего об этом неизвестно! – опасливо вскрикнул Авдеев.
– Даю вам полчаса на размышление. Если вы не сознаетесь, что планировали убить бывшего царя, то мне придется применить в отношении вас крайнюю меру, – глаза комиссара под низко опущенными бровями стали злобными. – Надеюсь, вы понимаете, что это значит.
– Зачем уральцам взрывать поезд, если Романова везут в Екатеринбург? – испуганно пожал плечами Авдеев.
– Смотрите, я предупредил вас по-товарищески.
Красное лицо Авдеева перекосилось от страха. Он даже не заметил, что его губы запрыгали. Но уралец понапрасну испугался, потому что комиссар не отважился применить в отношении уральского командира серьезных мер, поэтому его угроза осталась лишь угрозой.
В шесть часов утра, не получив телеграфного сообщения от Яковлева, что поезд номер сорок два идет в Екатеринбург, дежурный по Уральскому Совету забил тревогу. Всполошившись, уральские комиссары созвали в Екатеринбурге экстренное заседание большевиков и эсеров. После его завершения председатель президиума Уральского Совета А.Б. Белобородов, отправил в Тюмень срочную телеграмму, но ответа в Екатеринбург не последовало. Тогда Уральский Совет объявил Яковлева предателем революции и разослал всем станциям требование перекрыть поезду дорогу на Челябинск. Получив известие, что на перехват поезда с бывшим царем выехал красногвардейский отряд Омского Совета, Яковлев ворвался в купе Авдеева и, размахивая перед его носом зажатой в руке телеграммой начал гневно кричать:
– Вы что с ума сошли в Екатеринбурге!
Разъяренный Яковлев приказал остановить короткий состав на станции Люблянская и на паровозе с одним вагоном стрелой помчался по сверкающим рельсам в сторону Омска. Когда паровоз скрылся в густом перелеске у государя, неплохо знающего географию, возникло неоправданное чувство, что комиссар пытается их освободить, что было напрасно, потому что никакого освобождения им не сулилось.
– Мы поехали совсем в другую сторону, Аликс!
– Что это значит? – тихо спросила она.
– Ума не приложу.
– Это-хороший человек, он хочет нам добра, – снова жестоко ошиблась Аликс.
У Романовых возникло ошибочное чувство к комиссару Яковлеву, потому что он купил их мягкостью, скромностью и почтительным к ним отношением, отчего они давным-давно отвыкли. Да и манера общения с Романовыми выдавала в нем образованного человека. Знали бы они, что под фамилией Яковлева скрывался известный уральский боевик и что на его совести числился не один десяток загубленных душ. Вот и верь после этого первым чувствам.
На одном из полустанков Яковлев увидел столпившихся на железной дороге омских красногвардейцев. Он остановил паровоз и выскочил на насыпь из единственного вагона.
– Я чрезвычайный комиссар Яковлев, – представился он, подавая свое удостоверение.
– Ждем-ждем тебя контрреволюционер, – широко раскрыв рот захохотал Косарев, возвратив Яковлеву удостоверение. – Куда это ты рванул с бывшим царем?
– Я выполняю приказ столицы, – Яковлев, аккуратно сложив бумагу, убрал ее во внутренний карман и миролюбиво предложил:
– Давайте совместно проедем в Омск, и там я, чтобы исключить все ваши подозрения в вашем присутствии по прямому проводу проведу переговоры со Свердловым.
– Согласен, поехали, – боднул головой Косарев.
В ходе переговоров Свердлов приказал чрезвычайному комиссару доставить Романовых в Екатеринбург и там передать их Уральскому Совету. После разговора с Москвой Яковлев вернулся на станцию Люблянская, подцепил к паровозу вагоны и короткий состав, проглатывая версты, побежал обратно в Тюмень.
Обеспокоенные узники долгим взглядом глядели в окно на густо рассыпанные неподвижные звезды, которые предостерегающе мигали в вышине. И сколько бы Ники, Аликс и Мария не смотрели на далекие миры, они так и не смогли разглядеть, что ждет их сегодня или завтра. Они смогли рассмотреть лишь ближайшие минуты своей жизни. Неужели будущее не сулит им ничего хорошего?
Ночью паровоз устало, вздохнув, остановился на станции Тюмень. Романовы выглянули в окно и увидели удивительно знакомый пейзаж. На железнодорожных путях шумели двигающиеся вагоны, звенели буфера, стучали колеса и натруженным голосом кричал черный паровоз.
Вскоре поезд с Романовыми отправился в Екатеринбург. Он резво выбежал из города, пробежал через поле, пересек проселочную дорогу и забежал в лес. Мимо стремительно понеслись телеграфные столбы, станции и полустанки. На рассвете тридцатого апреля поезд, испуганно вскричав, вошел в город Екатеринбург.
Романовы, почувствовав во всем теле бешеную усталость, оделись и приготовились к выходу, но поезд, не доезжая двух верст до вокзала, вдруг включил тормоза. Вагоны заскрипели, зашатались. Через короткое время поезд остановился. Арестанты выглянули в окно и увидели шумную толпу. На перроне подобно мятежному огню бушевали гневные возгласы. Кто-то свистел, кто-то дико орал, приправляя крики ядреной матерщиной. Безумный хохот и неясные угрозы слились в один громкий шум.
– Наконец-то эти подлюги в наших руках.
– Задушить их надо гадюк!
– Дайте, я плюну Романову в его ненавистную рожу.
В это время между толпой и Романовыми неожиданно остановился поезд. Он на одну минуту отрезал узников от толпы. В тот же миг состав с узниками, вздрогнув, набрал скорость и после недолгого хода, остановился на станции Екатеринбург II. Застывший на рельсах поезд тут же оцепили красногвардейцы. Яковлев, сухо попрощавшись с узниками, покинул вагон. Романовы не смогли не заметить, что из холодных глаз комиссара исчезло теплое выражение. Его взгляд стал непроницаемым, и Романовы сразу же поняли, что за всеми его поступками стояли ложь и притворство. Однако, чего он добивался?
***
Арестанты по гремящей лесенке сошли на уральскую землю. Около поезда Романовых встретила верхушка Уральского Совета: председатель А.Г. Белобородов, его заместитель Б.В. Дидковский, член президиума Совета Ф. И. Голощекин. Белобородов оглядел долгим испытующим взглядом Ники, Аликс , Марию и холодно поздоровался. Романов перехватил этот взгляд, и он ему сказал больше всех слов. В глазах уральского комиссара была торжествующая усмешка. Затем Белобородов самодовольным голосом приказал узникам сесть в автомобиль шофера Самохвалова, и громоздкие автомобили тут же понеслись по городу. Замелькали улицы, переулки, дома деревья. Шумные моторы заглохли только возле приземистого дома Ипатьева.
Матвей Васильев с замиранием сердца оглядел особняк. Он заметил, что он состоял из полуподвала и верхнего этажа, а передний фасад дома и ворота выходили на Вознесенский проспект. Васильев рассмотрел, что позади особняка виднелись хозяйственные постройки и прямо ко двору примыкал небольшой сад, где росли акации, сирень, ель, береза, тополя, липы, а узкий двор был вымощен черными плитами. Особняк был добротным, просторным и одним из самых красивых на проспекте.
Перед приездом царской семьи член исполкома П.Л. Войков вызвал к себе Н.Н. Ипатьева, который недавно приобрел этот особняк и объявил ему, что ввиду чрезвычайной ситуации его дом вместе с мебелью реквизируются и поступают в распоряжение Уральского Совета. После отмены режима чрезвычайной ситуации Войков пообещал возвратить особняк законному владельцу. Ипатьев отдал ключи от особняка и его тут же взял под охрану отряд особого назначения, набранный из рабочих Сысертского завода и Злоказовской фабрики. Они заняли полуподвал дома Ипатьева и верхний этаж дома Попова, расположенного на другой стороне улицы.
Комиссары браво соскочили с автомобиля.
– Граждане Романовы, можете пройти в дом, – строго приказал Голощекин и, кинув на князя Долгорукова яростный взгляд, неприязненно спросил – Представьтесь?
– Князь Василий Александрович Долгоруков.
– Отвезите Долгорукова в тюрьму, – вздернув вверх брови, распорядился Голощекин.
Князя Василия Александровича тут же арестовали и на автомобиле Полузадова отправили в городскую тюрьму. В это же время улица наполнилась людским говором. К дому Ипатьева со всех сторон потянулись любопытные горожане.
– Чрезвычайка! Вы куда смотрите? – воинственно заорал Голощекин и оробевший народ, давя друг друга, кинулся врассыпную.
Романовы, охваченные противоречивыми чувствами, взволновано вошли в последнее в своей жизни жилище. Состояние их духа стало тревожным. Сердца без устали отбивали тревожные удары. Наступило томительное ожидание. Что теперь с ними будет, что? В тревогу Романовых постепенно вплелся страх. Но этот страх был не за себя, а за детей. Давненько это началось, а вот сегодня особенно. Каким-то шестым чувством они поняли, что их тревога не была напрасной.
В особняке мысли Романова непроизвольно унеслись в одна тысяча девятьсот тринадцатый год, когда он посетил в Костроме Ипатьевский монастырь. В тот день праздновалось трехсотлетие правления Дома Романовых. Народ ликовал и, увидев его, радостно кричал могучее “ура”, а в воздух летели головные уборы. Радость народа тогда была искренней, многие плакали. Кажется, что это было совсем недавно. Но что теперь случилось с русским народом спустя четыре года? Что?
В доме было тихо и пусто, стояла мертвая тишина. Романовы с трепетом в сердце остановились в коридоре. Мария жалостливо посмотрела на обоих родителей.
– Минуту внимания! – в полной тишине вскрикнул Белобородов.
Поскрипывая ярко начищенными сапогами, комиссар прошелся по коридору. Романовы с поникшими головами и с сокрушенными сердцами поглядели на уральского комиссара.
– По решению Советского правительства семья Романовых будет находиться в ведении Уральского Совета вплоть до суда над Николаем Александровичем.
Белобородов обвел узников блестящими глазами. На лице комиссара возникло победное выражение. В его глазах засверкала жестокая уверенность в своей силе над арестантами. Он ковал свои слова так, как будто металл в кузне. Стало заметно, что он был очень рад обстоятельству, что Романовы оказались в его руках. Уж теперь-то они не выпорхнут из его рук.
– Я хочу вам представить коменданта этого дома – Александр Дмитриевич Авдеева, – проговорил с холодным блеском в глазах Белобородов.
Простоватое лицо Авдеева выразило необычайную радость. Выпятив вперед тощую грудь от распиравшей гордости, новоиспеченный комендант прямо весь лучился. Одурев от счастья, он не знал, куда девать свои руки. Авдеев то заталкивал их в карманы, то снова вытаскивал.
– Имеются ли у вас заявления, жалобы, вопросы? – спросил Белобородов.
Романовы удрученно покачали головами. Какие в их положении могут быть вопросы?
– Но если они у вас возникнут в дальнейшем, то прошу обращаться с ними в Уральский Совет через коменданта Авдеева или его помощника Украинцева.
Комиссар посмотрел на бывшего царя вызывающим взглядом. Обведенные густыми тенями глубоко запавшие глаза государя вспыхнули синим гневом и тут же погасли. Лицо Белобородова подернула нервная судорога.
– На втором этаже в ваше распоряжение выделено несколько комнат. – Объявил комиссар. – И сейчас комендант проводит вас наверх, чтобы вы могли с ними ознакомиться.
Сделав необходимые распоряжения, комиссары покинули дом особого назначения.
Авдеев с Дидковским отвели Романовых на верхний этаж, и там Ники подошел к окну, чтобы выглянуть на улицу.
– Отойдите от окна! – вдруг дико заорал Дидковский.
Комиссар крикнул с такой силой, что в ушах зазвенело. Романов невольно отступил несколько шагов назад и растерянно заморгал глазами. Еще никогда чувство собственного бессилия не угнетало и не ужасало его, как в эти минуты.
В эту минуту Авдеев и Дидковский приступили к осмотру содержимого чемоданов. Они проводили досмотр, как на строгой таможне. Дидковский потребовал предъявить к осмотру даже ридикюль, который держала в руках государыня, но Аликс решительно этому воспротивилась. Тогда он грубо выхватил ридикюль из ее рук и стал яростно потрошить его. Романова от чувства гадливости и омерзения содрогнулась. Она вспыхнула таким выразительным гневом, что возле ее бледных губ обозначились складки.
– Вы что себе позволяете! – не выдержав, резко вспылил Романов. – До сих пор я имел дело с честными и порядочными людьми!
Личные чувства Романова были оскорблены. Уязвленное чувство Ники заклокотало. Государь пришел в такую ярость, что его лицо побагровело от нестерпимого гнева. Он прямо задохнулся от возмущения, его дыхание стало прерывистым. Отличающийся необычной сдержанностью Ники вдруг изменил себе. Но гневный приступ миновал быстро. Государь не позволил вскипевшему на сердце гневу и ярости разбушеваться. Неимоверным напряжением воли он сумел взять себя в руки, и скоро на его лице не осталось и тени от былого раздражения.
Дидковский и Романов напоследок лишь сверкнули друг на друга глазами, как обнаженными саблями. Но комиссар этого только и ждал, он резко развернулся к Романову и с холодным озлоблением взвизгнул:
– Прошу вас не забывать, что вы находитесь арестом.
После тщательного осмотра красногвардейцы отнесли чемоданы в кладовую, закрыли их на замок и отдали ключ Романовым.
Погрустневшие Романовы заняли угловую комнату, расположенную со стороны Вознесенского проспекта и Вознесенского проулка. И чего они не передумали, оставшись в одиночестве в пустой комнате. Романовы искренно недоумевали, зачем они очутились здесь в этом замершем от тревоги доме. Однако скоро особняк наполнили шумом и суетой прибывшие с вокзала слуги и вещи. С трудом, избавившись от волнения, узники предались молитвам, и это принесло им небольшое утешение.
– Дай бог, чтобы все было по-божьему! – после многочисленных молитв сказала Аликс.
В двенадцать часов дня Романовы вышли гулять. В тесном саду дома Ипатьева тоскливо шумел ветер, на ветках возмущенно кричали птицы. Свободные от службы караульные, насмешливо балагуря, с неподдельным интересом стали наблюдать за узниками.
Романов с заросшим лицом без царских регалий и знаков отличий был больше похож на простого русского мужика, чем на бывшего императора. Впрочем, Романова тоже поразил внешний вид караула. Они были одеты кто, во что горазд. Красногвардейцы оделись в разные куртки, головные уборы и башмаки. То же самое было и с вооружением. Разнообразным был и состав охраны: от рабочих до бывших офицеров.
После прогулки арестанты дома Ипатьева накрыли в столовой скромный завтрак.
– Давайте отметим наше новоселье.
Ники разлил чай по толстым чашкам и узники, поблагодарив бога за дарованную пищу, обжигаясь, пили горячий чай, делились первыми впечатлениями и с волнением в душе вспоминали тех, кто остался в Тобольске. Караул, навострив ухо, слушал разговоры узников.
Обосновавшись в доме, Романов написал письмо в Тобольск и приложил к нему нарисованный план дома Ипатьева. Авдеев, обнаружив чертеж особняка, вызвал Романова к себе.
– Зачем вы вложили план дома в письмо? – спросил комендант, состроив на красном лице недовольную мину. – Этого делать нельзя.
Государь, с удивлением посмотрев на него, недоуменно пожал плечами:
– Что здесь такого? Я лишь хотел, чтобы дети могли заочно познакомиться с домом.
Глаза коменданта, глядевшего исподлобья, загорелись злым огнем.
– Я сказал, не положено! – еще пуще озлобился Авдеев, и его красное запойное лицо стало багровым.
Романов поглядел в искаженное злобой лицо Авдеева, хотел улыбнуться, но вместо улыбки у него неожиданно получилась гримаса.
– Идите я вас не задерживаю!
Скоро комендант объявил государю, что отныне им разрешается гулять только один час.
– Почему? – чуть заметно двинув бровями, удивился Ники.
Авдеев шумно засопел и, запрятав в тени глаз злость, зловеще выдавил:
– А, чтобы вы на своей шкуре прочувствовали тюремный режим.
Романов посмотрел на Авдеева проницательным взглядом и тот, не выдержав его долгого проникающего взгляда, опустил глаза вниз, чтобы скрыть свой ненавистный взор.
Однако установленный комендантом режим не всегда соблюдался. Все зависело от настроения Авдеева и караульных. Романовы гуляли или больше положенного, или меньше положенного времени. Но в основном гуляли Ники и Мария, а Аликс коротала время в кресле-качалке, потому что долгое стояние на ногах ее сильно утомляло.
Вскоре на одной из прогулок Романов поинтересовался у Медведева.
– Как дела идут в государстве?
– Война идет между собой. Русские русских бьют.
– Я бы такого никогда не допустил – с болью и обидой в голосе сказал Ники.
– А как же девятьсот пятый год?
– Я не отдавал приказа стрелять. Солдаты вынуждены были открыть стрельбу, – с ноткой ожесточенияи сожаления ответил Ники.
По лицу Романова пробежала мимолетная тень. Его обожгла мгновенная вспышка сознания. Он провел по лицу обеими руками, и то событие на один миг снова ожило в его памяти. Это случилось в одна тысяча девятьсот пятом году. После увольнения нескольких рабочих с Путиловского завода начались забастовки и демонстрации. Около ста пятидесяти тысяч рабочих заводов и фабрик вышли на улицы города. Однако фабриканты и заводчики отказались выполнить их требования. Тогда священник Георгий Гапон призвал рабочих обратиться напрямую к царю.
Утром девятого января многолюдные колонны, возглавляемые “Собранием русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга“ с портретами царя, иконами и хоругвями из разных районов города направились к Зимнему дворцу. Но неожиданно возле Нарвских триумфальных ворот возбужденным демонстрантам преградили путь солдаты. Встретив преграду одни рабочие стали прорываться сквозь строй, а кто-то и стрелять. Тогда солдаты вынуждены были открыть ответный огонь. В результате стрельбы пострадало несколько сотен демонстрантов. После разгона демонстрантов, перепуганный Гапон скрылся на квартире М. Горького, а мирная демонстрация переросла в первую русскую революцию.
