Kitabı oku: «Водоворот судьбы. Платон и Дарья», sayfa 3
Романов понимал всю безысходность своего положения. Он страшился стать могильщиком Дома Романовых, но стать виновником гражданской войны ему было еще страшнее. Неужели наступает трагический конец?
“Ники не сдавайся без боя. Попытай свое счастье в битве с предателями. К сожалению, иначе нельзя. Человек должен уметь защищаться”, – убежденно сказал Матвей.
– При чем здесь кто кого? Что я могу сделать в этих условиях? – страдальчески воскликнул Романов. – Идет большая европейская война. Гражданская война будет самоубийством для России. Я больше не могу взять на себя ни одной капли русской крови. Я даже одной мысли об этом боюсь.
Поздним вечером холодный воздух огласил свист паровоза. На стыках рельс простучали железные колеса. На станцию прибыл экстренный поезд с одним вагоном. По перрону крутилась легкая поземка и фонари, раскачиваемые ветром, отбрасывали по сторонам то свет, то тени. Окружающие постройки, деревья и вагоны скрыла темнота.
Гучков с Шульгиным выскочили на перрон и, пугливо оглядываясь по сторонам, увидели ярко высвеченный императорский поезд. Делегаты заметно занервничали, опасаясь за свою жизнь.
Вдруг из темноты вырос молчаливый и мрачный флигель-адъютант Анатолий Александрович Мордвинов. Тусклый фонарь осветил побледневшие лица делегатов. Они протянули полковнику свои руки, но тот сделал вид, что не заметил их рук.
Вместо приветствия Мордвинов сердито возвел глаза на неожиданных гостей и подавив в себе злость, глухо обмолвился:
– Следуйте за мной!
Перешагивая через рельсы, делегаты послушно двинулись за полковником к поезду с царскими орлами. Мордвинов привел Гучкова и Шульгина сразу же к Романову, проигнорировав просьбу Рузского. В ярко освященном салоне делегатов поджидали министр императорского двора Владимир Борисович Фредерикс и начальник походной канцелярии Кирилл Анатольевич Нарышкин. Через короткое время в вагоне появился император в нарядной казачьей форме и побледневшие в один миг Гучков с Шульгиным, приняв почтительные позы, кинули руки по швам. Романов мягким жестом руки пригласил их сесть за небольшой столик, и они тут же присели. Одновременно два человека из свиты встали за дверями с разных сторон вагона, чтобы исключить случайное появление ненужных людей. Нарышкин изготовился вести стенографию.
Император, чувствуя во всем теле смертельную усталость, держался прямо и собрал всю волю в один комок, чтобы не поддаться слабости. Романов не скрывал своего презрения к собеседникам. Он внимательно оглядел их и спокойно прикурил папиросу. Ники чувствовал за собой внутреннюю правоту и силу. Его побледневшее лицо приняло властное выражение. Романов старался сидеть неподвижно, сохраняя внутреннее спокойствие и собранность.
Делегаты, заметив пристальный взгляд государя, смешались и боялись поднять на него глаза. Короткое молчаливое единоборство закончилось в пользу Ники.
Государь сел напротив них в свободной позе, положив руку на столик. Он старался оставаться спокойным и сидел, не меняясь в лице. И лишь пульсирующая вена на виске выдавала в нем сильное внутреннее волнение. Но, Гучков с Шульгиным ничего не заметив, были поражены его внешним спокойствием. Недолгое молчание Романова показалось делегатам таким грозным, что они мгновенно сдали и обмякли. Стало так тихо, что в ушах зазвенело. Император продолжил смотреть на них испытующе и без тени улыбки. Делегаты почувствовали себя неуютно под этим требовательным взглядом. Он сбивал их с мысли.
– Цель вашего визита, господа?
Государь, придав своему голосу повелительности и строгости, в тоже время остался спокойным и вежливым. Не смотря на это делегаты к этому времени уже поняли, что после согласия государя отречься от престола они могут вести с ним прямой разговор. Однако Романов не был куском глины, из которого можно было лепить что угодно.
Гучков похолодев от страха и вжимаясь в спинку кресла неуверенным голосом начал говорить о сути дела. Он поведал Ники, что приехал с членом ГД Шульгиным для того, чтобы доложить Романову о том, что произошло в Петрограде за последние дни и посоветоваться, как теперь всем сторонам конфликта выйти из создавшегося положения. В конце своей короткой речи он сказал, что народ России считает, что тяжелая ситуация в стране возникла по вине верховной власти, поэтому нужно издать какой-нибудь акт, чтобы успокоить русский народ. Закончив говорить, Гучков искоса глянул на Романова, чтобы прочесть на его лице хоть что-нибудь.
Матвей Васильев усмехнулся про себя. Как будто не было до этого времени убийства царя Александра II и не было убито множество царских служащих.
“Разве никаких действий по дестабилизации верховной власти с другой стороны не было?” – молодой человек недоуменно покачал головой.
Неожиданно в вагон, поигрывая снятыми очками, ввалился недовольный Рузский. Он склонился над Шульгиным, что-то ему прошептал и тихо присел в сторонке. Император, не обратив на него никакого внимания, притушил в пепельнице папиросу. Рузский выпятил грудь и постарался быть строгим и сосредоточенным. Он сидел, вытянув шею, словно что-то выжидая.
И хотя Ники удавалось скрывать свое состояние у него напряглось все: и слух, и зрение, и каждый мускул. Его нервы оказались на пределе. Их нужно было срочно чем-нибудь успокоить. Он прикурил новую папиросу.
Гучков, опасливо поглядывая на государя, и видимо еще толком не зная, чем все может обернуться для них и насколько это будет трудно, когда придет пора действовать, продолжил говорить. Он сказал императору, что прежде, чем ему принять какое-нибудь решение, ему следует хорошо подумать и помолиться, но решить этот вопрос нужно к завтрашнему дню, потому что в Петрограде от них с нетерпением ждут известий.
Романов окинул беглым взором делегатов и, отчеканивая каждое слово, ответил, что он уже обдумывал этот вопрос и во имя блага, спокойствия и спасения России, он готов отречься от престола. А так как он не может разлучиться с Алексеем, то принял решение и за своего сына. И исходя из этого решения он желает передать престол своему брату великому князю Михаилу Александровичу и надеется, что делегаты примут его решение и поймут его отцовские чувства.
Матвей Васильев почувствовал, как его сердце вначале зашлось, потом дрогнуло, а затем вновь застучало в привычном ритме, но боль теперь уже распространилась по всему телу.
Романов возвел удивительно синие глаза на делегатов и те недоуменно переглянувшись, будто он сказал что-то неуместное, растерянно закивали тяжелыми головами. Гучков с Шульгиным не ожидали такого ответа. Заявление государя застало их врасплох. Они не знали, что им делать. Имеет ли право государь отрекаться за наследника? Но Гучков быстро пришел в себя и ответил, что делегаты охотно разделяют его отцовские чувства и готовы принять его волеизъявление.
Гучков вытер обильный пот со лба и протянул императору заготовленную бумагу.
– Мы уже подготовили акт о вашем отречении, поэтому его можно прямо сейчас оформить.
“Ники не подписывай отречение!?” – мысленно воскликнул Матвей Васильев, зная, чем все закончится, но император уже принял твердое решение, и драма семьи Романовых продолжила развиваться по наихудшему сценарию. Матвею было не подвластно изменить ход истории. Он мог только прошагать вместе с царской семьей на Голгофу.
– Я напишу свой акт, – ответил Романов и возвысил свой голос с такой силой, что депутаты, задрожав, невольно привстали.
Император удивленно приподнял брови. Гучков с Шульгиным, опустив головы, присели и опять страшно затрусили. Оказалось, что быть готовым осуществить задуманное и реализовать на деле это абсолютно разные вещи.
Императора посуровел лицом, на бледных щеках заиграл легкий румянец. Он снова посмотрел на депутатов пристальным взглядом. И хотя Романов по-прежнему говорил миролюбиво, его брови грозно сошлись на переносице.
– Но вместе с этим я должен быть уверен, что вы подумали о том, что мое отречение от престола не приведет страну к катастрофе. Вы должны хорошо осознавать, что теперь ответственность за судьбу народов России ложится на вас. Вы понимаете это?
– Я могу вас твердо заверить, что все пройдет мирно, – обмолвился Гучков, преодолев последним усилием воли робость перед бывшим царем.
– А если казаки поднимут бунт против вашей власти? – с тревогой в голосе спросил Романов, но это нисколько не поколебало Гучкова с Шульгиным.
– Мы думаем, что ничего не случится, потому что казаки полностью поддержали новую власть, – ответил Гучков, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности.
Романов выслушал его ответ с остановившимся сердцем и поблекшими глазами. Тихая тупая боль прошла прямо в сердце. Он внимательно заглянул в глаза Гучкову, что-то обдумывая, но в следующую секунду он небрежно усмехнулся.
Делегаты восприняли спокойно-рассудительный тон государя по-своему.
– Я говорю с вами как с глухими. Дальше с вами говорить бесполезно. Вы не понимаете, что своими непродуманными действиями можете ввергнуть страну в страшный хаос. Вспомните о Боге, не берите грех на душу, – подчеркнуто спокойно сказал Ники и еле-еле сдержался, чтобы не ответить резко.
Государь широкими медленными шагами прошелся взад-вперед, глубоко затянулся и, выпустив дым, придавил папиросу в пепельнице. Затем бывший царь встал и вместе с Фредериксом отправился в вагон-канцелярию, чтобы лично составить Манифест о своей отставке. Через один час, император подал Гучкову отпечатанный лист, и тот бережно взяв в руки бумагу, торжественно прочитал про себя.
По просьбе думцев Романов подготовил еще несколько важных бумаг. Последними указами император уволил прежний состав Совета министров, назначил князя Львова новым председателем правительства и утвердил Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича.
– Прочтите, – Романов, приметно нахмурился, подал подписанные бумаги Гучкову и в его синих, померкнувших глазах блеснуло брезгливое выражение.
Гучков подобострастно просмотрел бумаги, и видимо, чтобы узнать про дальнейшие планы Романова нерешительно спросил:
– Что вы теперь собираетесь делать, Николай Александрович?
Ники невидящими глазами скользнул по делегатам из столицы.
– Поеду в Могилев, чтобы проститься с войсками и повидаться со своей матушкой, а потом вернусь к своей жене и детям, – ответил Романов, собрав морщины на лбу.
Шульгин нетерпеливо высказал послесловие.
– Ах, ваше величество, если бы вы раньше задумались, то всего этого не случилось бы, – внушительно промолвил Шульгин.
Ему явно не терпелось вставить свое слово в дискуссию.
– Вы думаете, обошлось бы? – недоуменно спросил Романов, и в его глазах выразилось такое отвращение и презрение, что депутаты невольно опустили глаза вниз.
Раньше Романова неоднократно предупреждали о грядущем перевороте, но он на это всегда неизменно отвечал, что на все воля божья. Что, верно, то верно разве судьбу обманешь?
Когда государь и депутаты расстались, Матвей Васильев взглянул на часы. Они показывали почти полночь. В этот час один из актов драмы Романовых закончился. Преступное свержение с престола одного из самых добрых императоров России свершилось. Получив нужные документы, два актера сыграв как по нотам, и все что им требовалось сыграть по роли, откланялись. Они покинули сцену, не дожидаясь рукоплесканий из зала. Талантливо или нет, они сыграли – это уже скажет русский народ и история.
Через некоторое время, Романов не зная, куда деться от щемящей тоски и обиды вместе с Мордвиновым выскочил на перрон, чтобы подышать свежим воздухом. Стоявшие возле вагона конвойные казаки вытянулись в струнку.
– Можете снять с погон мои вензеля, – с горечью обронил Ники и закурил папиросу.
– Ваше величество, велите их догнать и убить! – вскрикнул с болью в душе бородатый казак, но Романов, выпустив изо рта дым, горько покачал головой.
Мордвинов, досадуя на себя, что не может найти нужных слов, чтобы утешить бывшего царя попросил его не волноваться и добавил, что он же не напрашивался на российский престол. Пускай, дескать, теперь в Петербурге управляются с государством, как хотят, только что путного из этого выйдет.
– Вот именно, а что будет с Россией? – с непередаваемой болью воскликнул Романов и от душевного потрясения опустил смятые веки на глаза.
По тому, с какой горячностью это сказал Романов, Матвей Васильев понял, что для него этот вопрос был, что называется наболевшим.
Мордвинов состроил преданное лицо.
– Ваше величество, как вы теперь будете жить? – тихо спросил полковник.
– Все так быстро произошло, что я даже не знаю, что делать. У меня сегодня сердце не на месте. Я испытываю такое чувство, будто меня кто-то исподтишка уколол шилом прямо в сердце, – растерянно проговорил Романов. – Скорее всего мы уедем всей семьей в Крым или в Костромскую губернию.
– Ваше величество, вам надо лучше отправиться за границу, – посоветовал Мордвинов.
– Ни за что! – голос императора дрогнул, его лицо искривилось в мучительных муках. – Я слишком люблю Россию.
– Как бы чего не случилось, ваше величество!
Душа бывшего царя наполнилась такой изнуряющей тоской, как будто на его сердце положили кусок льда. А в потемневших от горя глазах застыло столько неизбывной горькой муки, что на него было больно смотреть. Романов всегда спокойный и ничем невозмутимый, был страшно утомлен и бледен. После длительного напряжения Ники чувствовал во всем теле смертельную усталость.
– Вам надо отдохнуть, ваше величество, а то на вас совсем лица нет.
– Не могу быть спокойным, душа болит за страну и семью, – с сокрушенным сердцем и со слезами на глазах промолвил Романов. – Лишь бы они не довели ситуацию до гражданской войны. Я чувствую, что это добром не кончится. Дорого обойдется нашей стране предательство генералов и чиновников.
– Ваше величество, крепитесь!
– Они сильно заблуждаются, посчитав меня помехой на пути к своему счастью. Но когда они поймут это, будет уже слишком поздно.
– Это-правда, ваше величество!
– Я исполнял свой долг так, как мне позволяла моя совесть, моя честь и мое умение, и я никогда умышленно не уклонялся от исполнения своих служебных обязанностей, – с невольной обидой сказал Ники. – Я за свою правду готов голову на плаху положить.
– Все верно, ваше величество.
Надышавшись свежим морозным воздухом, бывший царь с полковником вернулись в вагон, и там Романов ощутив в душе неимоверную тяжесть, припав к плечу флигель-адъютанта Мордвинова, безутешно разрыдался. Ники не смог совладать со своими чувствами. Его напряженные нервы не выдержали. Переживания последних дней оставили глубокий след в его израненной душе. Он понял, что вне власти для него не будет нормальной жизни. Оставшись в одиночестве Романов, как подстреленная птица опустился в кресло и, приложив скорбное лицо к ладоням, снова горько расплакался. Его беспокойство с каждой минутой стало возрастать, а мысли становиться все мрачнее и мрачнее. Было уже совсем поздно, когда Ники, глубоко вздохнув, затих.
На станции Дно Романов острее всего ощутил свое одиночество и свою нескладно сложившуюся жизнь. Ночью, тяжело переживая свою отставку, Ники мучительно пытался осмыслить все, что произошло с ним, но мысли упрямо скакали как бешеные кони, ни на чем не останавливаясь. А потом вдруг в его мыслях явственно появился его дед Александр II в окровавленных бинтах, раненый после покушения. Это произошло первого марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года. Тогда его дед возвращался в Зимний дворец через Екатерининский канал и, поджидающий царскую карету на набережной террорист кинул бомбу, но Александр II после взрыва каким-то чудом не пострадал. Карета, проскочив несколько метров вперед, по приказу государя остановилась. В это время оставшийся незамеченным царской охраной террорист бросил еще одну бомбу. После второго взрыва несколько человек ранило и убило, а Александру II оторвало ноги. Императора в тяжелом состоянии доставили во дворец, где он в присутствии Ники умер. Это происшествие глубоко потрясло Ники и запомнилось до конца жизни.
Между тем Романов отогнав, прочь все мысли, приклонил голову, утомленную горькими мыслями на руки и, позабыв на время свою неустроенную жизнь, наконец-то заснул. Сказалась накопившаяся усталость от предыдущих бессонных ночей и сильных переживаний. В ту ночь Ники забылся тревожным беспокойным сном. Ему снились то отец, то дед, то предки до седьмого колена.
После полуночи третьего марта императорский поезд отправился в Могилев. На станции Сиротино Ники известил телеграммой своего брата Михаила о том, что передал корону российской империи в его руки. Так корона первого Михаила Романова из далекой седой старины одна тысяча шестьсот тринадцатого года едва не оказалась на голове великого князя Михаила Александровича.
В те дни Романов мало спал, мало ел и мучительно искал выход из создавшегося трудного положения. В эти часы рядом с ним не оказалось ни одного близкого человека, кто бы мог поддержать его. И в те минуты Романов понял, что период его невезучей жизни еще не закончился, он продолжился.
Во время тех исторических событий, потрясших основы государства до основания, никто из двадцати девяти царственных родственников не оказал поддержки Ники, напротив многие убеждали его отречься от престола.
Грозные события последних дней черной тучей собрались над всем Домом Романовых. Они забыли про чувство самосохранения и неумолимо покатились к краю пропасти. После предательства генералов и чиновников от огромной российской империи в ведении Романова остался лишь небольшой штат придворных и прислуги.
Отставка Николая II принесет страшные страдания всему русскому народу. Беда никого не обойдет стороной. В том числе тех, кто изменил своему царю или струсил по какой-то причине. Если б Ники знал, какие потрясения и несчастья ждут его и семью.
Священный синод русской православной церкви, не усомнившись в законности отречения божьего помазанника от престола и, являвшегося формально их главой, перестал поминать имя русского царя в своих молитвах.
В эти же окаянные дни в Екатерининском зале Таврического дворца революционеры сорвали со стены прекрасный портрет Николая II кисти Репина и, изрезав его ножом, растоптали грязными сапогами.
Государь сделал все, чтобы не допустить поражения России в европейской войне, и чтобы его любимая страна не погрузилась в пучину гражданской войны. В тот час здравый смысл был ни при чем.
***
Третьего марта одна тысяча девятьсот семнадцатого года на станции Орша в вагон Ники вбежал растерянный придворный. Бывший император заметил его потерянное лицо.
– Что случилось? – не на шутку встревожился Романов и его глаза широко раскрылись.
– Ваше величество, великий князь Михаил Александрович отрекся от престола!
– Брат отрекся от престола? – вскочив на ноги, вскрикнул Ники.
Страшное известие острой шпагой пронзило сердце Романова. От бессонных ночей, от пролитых слез, от тоски и горькой обиды у него снова заболела душа.
– Да, ваше величество. Вот текст отречения великого князя.
Романов взял в руки бумажный лист и его лицо сделалось удрученным.
– Тяжелое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне императорский всероссийский престол…
Побледнев, Ники уронил голову на грудь. На скуластом лице выступил и тут же пропал румянец. Его настроение резко изменилось, и какая-то щемящая тоска прихлынула к сердцу. Стало заметно, что бывший царь очень тяжело переживает поступок своего брата.
– Что теперь будет, ваше величество? – испуганно воскликнул придворный и увидел полные смертельной тоски и растерянности синие глаза Романова, которые он тут же опустил вниз, чтобы они не выдали его.
Ники хотел что-то сказать, но, так и не решившись, оставил его вопрос без ответа, потому что говорить ему было нелегко. В его голове запрыгали разные мысли, а потом вдруг всплыло четырнадцатое мая одна тысяча восемьсот девяносто шестого года. Под этой датой состоялось его священное коронование. День обручения с русским народом выдался превосходным. На небе не было ни единого облачка.
По старой традиции коронация состоялась в первопрестольной. Гости и виновники торжества съехались в Москву. Утром Ники и Аликс вышли из Петровского дворца на площадь, запруженную простолюдинами до отказа, и сразу же грянул выстрел из пушки. Раздались восторженные оглушительные крики “ура”. Придворный оркестр заиграл “Боже царя храни”. После этого колонна, возглавленная взводом жандармов с главным полицмейстером, пришла в движение. За ними пошли кубанцы, терцы в нарядной казачьей форме, представители разных сословий, народностей и других казачьих войск России, следом шагали придворные служащие, лакеи, представители земств, городов, дворянства, купечества и представители иностранных государств со всей Земли.
Пушка дала второй выстрел, тут же ударили колокола всех московских церквей, и снова грянуло многоголосое дружное “ура”.
Когда Ники и Аликс в коронационных костюмах подошли к Успенскому собору Московского Кремля, прозвучал третий выстрел из орудия. Виновники торжества вошли в Успенский собор, заняли трон на возвышенном постаменте и член Святейшего синода митрополит Санкт-Петербургский Палладий при поддержке Московского митрополита Сергия и Киевского митрополита Иоанникия и церковного хора, приступил к священному действию.
Все шло хорошо до тех пор, пока орден Андрея Первозванного не соскользнул с плеч Ники на пол. И многие присутствующие сочли это за дурное предзнаменование. В расстроенных чувствах император надел себе и императрице большую и малую короны. Затем митрополит Палладий зачитал полный титул нового императора и совершил над императором и императрицей помазание святым миром и причащение к Святым Тайнам. Потом последовали салют, поздравления от депутаций со всей России, царская трапеза для российских подданных в Грановитой палате Кремля и высочайший прием послов и посланников.
В эти дни Кремль впервые осветила электрическая иллюминация, и впервые был снят фильм о коронации русского царя. Обручение с русским народом прошло пышно, красочно и торжественно, если бы не случилось второе страшное предзнаменование. Спустя всего лишь несколько дней празднество омрачилось событием на Ходынском поле, где по случаю коронации по всему периметру поля построили большое количество театров, бараков, балаганов и ларьков для народных гуляний и бесплатной раздачи четырехсот тысяч подарочных кульков.
В те дни народ начал прибывать на Ходынское поле уже с вечера и к пяти утра на нем собралось полмиллиона человек. В это время кто-то распространил ложный слух, что ларечники начали раздавать подарки своим людям и что их на всех не хватит. Народ кинулся к местам раздачи подарков и раздатчики, испугавшись, что толпа сметет их вместе с ларьками, стали кидать подарочные кульки в толпу. Образовалась давка, погибло и получило тяжелые увечья большое количество людей.
Романов, долго готовившийся к таинству миропомазания на царство, и к венчанию на могучей русской державе испытал сильные страдания и переживания. Ники долго не мог отойти от нечеловеческого напряжения.
Вечером четвертого марта синий императорский поезд прибыл на станцию. В Могилеве было холодно, дул сильный ветер, по перрону летали снежинки. Бывшего царя на перроне встречали великие князья, находившиеся в Ставке и офицеры Генерального штаба. Когда поезд остановился гул голосов на перроне стих, и возникла тягостная тишина.
В раскрытой двери вагона показался генерал Граббе.
– Вы что-нибудь слышали об отречении государя? – спросил сдавленным голосом Граббе командира конвоя Галушкина.
– Да, ваше сиятельство, но никто в это не верит, – горестно воскликнул тот.
– К большому сожалению это сущая правда, – сокрушенно подтвердил Граббе и подозвал к себе Алексеева. – Его величество ждет вас.
Генерал-адъютант, проскочив мимо двух могучих казаков с обнаженными шашками, скрылся в императорском вагоне. Романов встретил Алексеева холодно. Генерал уязвил его самолюбие. Романов никогда не простит ему коварного поступка. Как этот человек мог обманывать его? Ведь генерал-адъютант был облечен им высшим доверием. Он же доверял ему как себе.
Через короткое время на дебаркадер выскочил личный ординарец Романова казачий вахмистр Пилипенко и подал знак личному конвою, что сейчас из вагона выйдет бывший царь.
Государь вышел в серой казачьей черкеске и, приложив руку к папахе, взволновано поприветствовал конвойных казаков.
– Здравия желаем, Ваше императорское величество! – гаркнули казаки.
Романов поздоровался за руку с Галушкиным, потом с неестественной улыбкой подошел к великим князьям и обнял их. Они вдруг почтительно расступились, и взору Ники предстал огромный строй офицеров. Романов попытался убрать ненужную улыбку и не смог. Он почувствовал всей кожей жжение. Государь от увиденной картины впал в замешательство, но улыбка на его лице так и не истаяла.
В этот же миг неожиданно прозвучала команда, чтобы все офицеры сняли с правой руки перчатку для рукопожатия с бывшим царем. Романов начал здороваться за руку с каждым офицером, однако не смог удержаться от нахлынувших эмоций и, прикрыв лицо руками, широкими шагами вернулся в вагон.
На следующее утро Романов принял от Алексеева последний доклад. Он с чистым открытым лицом молча выслушал генерал-адъютанта и пригласил его на завтрак. Слуги поставили на стол скромный завтрак и чайные приборы. За чашкой чая Ники в подходящий момент попросил Алексеева передать Временному правительству две просьбы: чтобы разрешили беспрепятственный проезд императорского поезда в Царское Село и, чтобы обеспечили безопасность его семьи и придворных.
На следующий день в полдень, поезд вдовствующей императрицы остановился напротив поезда Ники. Мария Федоровна, увидев на перроне своего сына, содрогнулась от неясной тревоги. Горячая волна материнской нежности и любви подступила к ее сердцу. Ники же стоял в полном спокойствии и достоинстве.
Увидев в окне вагона промелькнувшую фигуру матери, сын взволнованно кинулся к замершему на железнодорожном пути поезду. Растроганная Мария Федоровна выскочила из вагона и нежно обняла своего несчастного сына. Он заглянул в устремленные ему навстречу материнские глаза и вымученно улыбнулся. Затем Ники по-братски поочередно обнял остальных.
– Мне очень жаль, Ники – с сердцем сказала мать – Что же ты наделал?!
Менгден потянулась рукой за фотоаппаратом, чтобы запечатлеть трепетную встречу, матери с сыном и не смогла этого сделать, потому что они в это время, нисколько не сдерживаясь, разревелись. Со слезами на глазах мать с сыном прошли в не отапливаемый барак. Остальные остались дожидаться их на улице.
– Как все случилось? – почти шепотом спросила мать, когда они остались наедине.
Сын начал рассказать плачущей матери события последних трагических дней.
– Утром пришел Рузский и доложил, что разговаривал с Родзянко, во время которой тот сказал генералу, что положение в столице таково, что только мое отречение может успокоить ситуацию в столице. В ответ я потребовал мнение командующих войсками. Рузский передал мою просьбу Алексееву, а он в свою очередь попросил командующих войсками прислать в Генеральный штаб свои ответы. Вскоре Рузский явился ко мне с телеграммами и вывалил их передо мной на стол. В своих ответах командующие кроме хана Нахичеванского высказались за мое отречение от престола. Адмирал Колчак в плебисците не участвовал. Первого марта поздним вечером из Петрограда в Псков для переговоров приехали Гучков с Шульгиным. Второго марта я подписал Манифест о своей отставке.
– Ники, тебе надо было твердо проявлять свою волю, и тогда бы этого не произошло. Известие о твоем отречении повергло меня в ужасное состояние, – в нравоучительном тоне сказала мать.
Замечание матери отозвалось болью в груди сына.
– Ну, что ты мама. Поверь, мне тоже было нелегко, – потрясенно сказал Ники и страдальчески поморщился. – Я испытывал такие сердечные боли, что мне казалось, что я вот-вот умру. Я даже сердцебиение в груди не чувствовал. Но как только я встал перед образом Пречистой Девы, невыносимая боль отошла. Лучше бы я умер мама, как мой отец.
– Ники, если бы ты был в Петрограде, то возможно революции не случилось бы или она не завершилась бы столь успешно, – не отрывая глаз от сына, проговорила Мария Федоровна – Они воспользовались твоим отсутствием в столице.
– Я выехал в Могилев по просьбе Алексеева, – Ники тяжело передохнул. – Демократы опять как в войне с японцами нанесли смертельный удар по нашей России. Как они могут так поступать? Как они могут желать поражения своей родине? Мы же были уже на пороге победы! У меня это в голове не укладывается. Сейчас я не о себе думаю, а о своей любимой стране.
– Они выманили тебя обманом из Петрограда, – горько сказала мать. – Что теперь будет?
– Не знаю. Я им дал все, чего они добивались. В стране создали парламент, политические партии, а свободы стало столько – какой нет ни в одной стране мира. Мы достигли больших экономических успехов. Чего им еще нужно было? Завершили бы войну и тогда бы мы добились всего, чего желали.
– Это-ужасно! Судьба стала злой к Романовым. Она неумолимо тащит нас в могилу.
– Мне сейчас очень не хватает Столыпина. Он бы никогда не допустил того, что сделали те, кто окружал меня в это трудное для России время, – сказал горько Ники и, не скрывая осуждающего тона, продолжил. – Если нужно, то я принесу себя в жертву, но только почему члены Дома Романовых непристойно ведут себя? Почему они забыли своих предков? Зачем Миша отказался от престола? Что теперь будет с Домом Романовых. Они подумали об этом?
Ники хорошо понимал, что управление огромным государством дело сложное и ответственное и что широкая спина Столыпина могла бы прикрыть его от неурядиц, рядом с ним Романов мог работать во всю мощь и без помех.
Когда в барак неожиданно вошел Александр Михайлович, то вдовствующая императрица лила слезы, а Николай Александрович нервно курил папиросу.
– Мы устали вас ждать на улице. Все забеспокоились.
– Мы уже закончили разговор, – тихо ответила Мария Федоровна.
– Ники тебе надо уехать куда-нибудь, – вдруг сказал великий князь.
– И куда же я должен, по-твоему, отправиться?
– В какую-нибудь европейскую страну.
– Если мы не сможем остаться в России, то нам придется уехать за границу.
Ники сказал это серьезно с затаенным оживлением и с дикой печалью в синих глазах.
– Ты раздумывал, куда вы сможете отбыть?
– Думаю, что это будет Англия.
– Как же это все глупо.
– Как только все успокоится, мы немедленно возвратимся обратно. Но я надеюсь, что все еще образуется с божьей помощью. Бог видит, что я все делал для того, чтобы успокоить ситуацию в стране, – ответил серьезно Ники, но печаль не исчезла из его глаз.
