Kitabı oku: «Параллельная вселенная Пеони Прайс», sayfa 3

На первый взгляд

Сначала планета Красной камелии показалась Юджину красивой: бескрайние золотые пустыни, причудливые растения, кровавое палящее солнце над горизонтом и пряно-сладковатый запах, витающий в воздухе. Новизна окружения зародила в нем всеобъемлющее и светлое чувство, название которому он пытался подобрать. Впрочем, при более основательном знакомстве он прекратил попытки – местные власти не вызвали чувств, которые он затруднялся описать. Это были давно знакомые негодование, злость и презрение.

Ричард Бэрлоу

«Планета Красной камелии»

Глава 1

1

Впервые за последнее время я просыпаюсь без будильника. Потягиваюсь под одеялом, ощущая холод простыни пятками. Широко зеваю, в ушах отдается хруст челюсти. В комнате, как и в черепушке, тихо и вместе с тем гулко. Желудок скручивается в тугой узел. Сперва кажется, что таким образом о себе дает знать голод. Но я не голодна – я пуста. Как щетка для пола, из которой выпал весь ворс.

Вдалеке еле слышно звучит незнакомая песня:

 
Something new…
Что-то новое…
Do you feel it too?
Ты тоже это чувствуешь?
I’m looking for something new,
Я в поисках чего-то нового,
I don’t know what I’m looking for,
Не знаю, что я ищу,
But I’m looking for something, for something,
Но я ищу что-то,
For something…
Что-то…¹⁷
 

Открываю глаза и щурюсь – в них ударяет яркий дневной свет. Зажмуриваюсь, под веками все краснеет. Зеваю, потягиваюсь и иду в ванную, которую мы с Энн делим на двоих. Да, порой личная уборная – непозволительная роскошь.

Пытаюсь прикинуть, что мне делать дальше. Найду ли я работу за неделю? И если да, то какую? Снова мыть посуду, витрины, полы или машины? Так я никогда ничего не добьюсь – лучше схожу на пару кастингов.

Упираюсь в стену, провожу по ней в поисках дверной ручки, но та странным образом исчезла. Открываю глаза и обнаруживаю себя у пустой белоснежной стены. Слева от меня висит картина, похожая на… на нечто такое, что я нарисовала бы, если бы сидела на колесах.

Оглядываюсь и вижу комнату, словно сошедшую со страниц «Архитектурного дайджеста»¹⁸: кровать с шелковым постельным бельем, вазы с пионами на стеклянных столиках, абстрактные картины, кресла, обитые бархатом, высокие потолки и окна в пол. Даже в самых смелых снах я не представляла таких спален. Человек, который около двадцати лет закрывает дверь в свою комнату, хорошенько растянувшись на кровати, со временем находит плюсы в тесноте.

На нетвердых ногах подплываю к окнам. За стеклами без единого развода огромный бассейн с водой цвета летнего неба и песчаные холмы с редкой зеленью, на которых по-хозяйски раскинулись особняки кофейно-молочного цвета с коричневато-красными и серыми крышами. Отсюда они выглядят как игрушки, шоколадные домики, которые вот-вот растают под солнцем.

Пальцы тянутся к вискам, надавливают, глаза закрываются, чтобы найти спасительную красноту, в которую превращается яркий солнечный свет. С силой щиплю себя за запястье и распахиваю глаза – пейзаж не меняется, он напоминает вступительные кадры шоу про семейку Кардашьян.

Что за черт? Что за хрень? Что за…? Твою мать! Мысли в голове резко сменяют друг друга, как будто в старом телевизоре кто-то нетерпеливо щелкает каналами. Меряю комнату шагами: из одной стороны в другую. Нужно двигаться, чтобы окончательно не спятить, не погрузиться в медленно застывающий цемент.

Останавливаюсь, резко открываю первую попавшуюся дверь и оказываюсь в большой и светлой гардеробной, стены которой окрашены в молочно-розовый – цвет одежды для маленькой девочки или рабочего места на фото из пинтереста.

Безумие какое-то! И оно не укладывается в голове, как ни пихай, хотя я и пытаюсь сложить происходящее воедино, крутя его то так, то этак, как кубик Рубика…

Понятно: это сон. Я ничего не ела весь вчерашний день, не учитывая пережевывания хлопьев, и теперь меня кидает в обволакивающе гулкий бред. Еще пару дней без еды – и я заговорю на парселтанге¹⁹, смогу левитировать и исцелять – обычное дело, когда мозг испытывает потребность в углеводах.

В комнате слабо пахнет чем-то искусственным – пряно-цветочным. Точно не от букета цветов на туалетном столике – они искусственные.

Как в магазине, на лакированных полках, куча туфель всех возможных цветов: красные, белые, черные, желтые, синие, фиолетовые, оранжевые, салатовые. Салатовые? Цвет ярким пятном выделяется среди других.

– Кому вообще нужны салатовые туфли? – бурчу я, крутя одну из них в руках.

Туфля тяжелая. Седьмой размер. Мой! Но какая разница, если всего этого не существует?

Возвращаю ее на место и двигаюсь к рейлу с брендовой одеждой. Я не вижу бирок и ярлыков, но понимаю, что она дорогая. Боковое зрение выхватывает отражение в зеркале.

Это ты? Внутренний голос шипит так, будто я за ночь и правда освоила парселтанг. С ревом в ушах возвращаюсь к зеркалу.

– Да ну на хер?

Обычно я так не выражаюсь (только если Кевин выводит меня из себя), ведь мама учила меня хорошим манерам, но тут ругательства, которые зачастую остаются в голове, вырываются наружу, как газировка из бутылки.

Из зазеркалья смотрит красотка с миловидным личиком, таким же игрушечным, как и дома за окном, и длинными светлыми волосами, струящимися по острым плечам. Я с силой бью себя по щекам и зажмуриваюсь. Шлепок эхом отдается в голове. Не знаю, кто это, но точно не я. Хотя нет – это неправда. Присмотревшись, я осознаю, что это вполне я – улучшенная, прокачанная, постройневшая футов на тридцать²⁰ я. В бледно-розовой шелковой сорочке с тонкими бретелями, которая еле прикрывает попу, я выгляжу как модель Victoria’s Secret²¹.

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – лепечу я и подхожу ближе к зеркалу. – Кто ты? – задает тот же вопрос отражение, в точности повторяя мои движения. – Если это какой-то розыгрыш, то тебе лучше перестать! – Я грожу ей пальцем, тычу им в зеркало. Она предсказуемо делает то же самое. – Не смей!

Как бы глупо, странно и невообразимо это ни звучало, но, похоже, отражение вправду принадлежит мне. Осознав это, я смягчаюсь и меняю воинственный тон на растерянный.

– Ты устала, Пеони, просто устала… – Запускаю пальцы в волосы, сжимая черепушку.

Выдохнув, подплываю к одежде, педантично развешанной по цветам. Каждая вещь на отдельной вешалке – это за гранью! Синее платье – четвертый размер²², белый костюм – четвертый размер, блузки и брюки – четвертый размер. Раньше я сказала бы, что это одежда для куклы, но теперь я гораздо стройнее, а значит, это мой размер.

– Это мое. – Вопрос становится утверждением, хотя я до конца не верю в это.

На несколько секунд зависаю, в голове пустота – синий экран смерти.

Спешу из гардеробной, а затем и из спальни. Кто-то должен объяснить, что происходит! Либо я просто проснусь. Проснусь и ничего из этого не вспомню.

Песня слышится отчетливее. Странно, что она не закончилась. Со временем до меня доходит – она играет на репите. В коридоре, как и в спальне, слишком светло, зелень и синева за окнами режут глаза. Босыми ногами я ощущаю холод стеклянной лестницы, он заставляет вздрогнуть. Спускаюсь по твердой прохладе, морщась при виде картин на стенах. От них внутри все скручивается узлом.

Вот жижа горчично-зеленого цвета, напоминающая нечто, только что покинувшее желудок.

Вот мутно-белые капли, стекающие по стеклу.

Вот черные линии, сворачивающиеся в круг.

А вот… Я понятия не имею, что это.

Проблеваться на холст и выдать за шедевр? Не знаю, кто это придумал, но у него явный талант к монетизации ничегонеумения. Несмотря на то что картины имеют мало общего с искусством, держу пари, что, продав их, можно заплатить за колледж, а на оставшееся – колонизировать Марс.

С кухни доносится шум кофемашины, перемалывающей зерна, песня и негромкое фальшивое пение. Голос мужской и, кажется, знакомый. Хотя нет – быть не может! Самый богатый человек, которого я знаю, – это мама, и то потому, что она управляет финансами всей семьи, включая папину зарплату, а тот, кто живет в этом доме, явно не в курсе, как жить целый месяц на одних консервах из Costco²³.

Судорожно представляю, как буду защищаться. Замечаю причудливую – под стать картинам – вазу на столике у стены и хватаю ее, прикидывая, смогу ли обороняться с ее помощью. От роскоши и гула в ушах у меня скукоживается мозг. Иначе зачем я об этом думаю? Во-первых, это сон. А во-вторых, это шикарный дом, под завязку набитый дорогими предметами искусства и шмотками. Если тут нужно от кого-то обороняться, то только от меня.

Оглянувшись по сторонам, возвращаю вазу на место и подкрадываюсь к проему, ведущему на кухню. У кофемашины стоит парень, нетерпеливо подергивая ногой. Он больше не поет. Блуждаю по нему глазами: от каштанового затылка к мускулистым рукам, а от них к подтянутому заду…

Прохожу вперед. Насыщенный запах кофе окутывает комнату. Последние полгода я работаю в месте, где подобным образом пахнет всегда, – проваливаюсь в воспоминания. Среди них есть приятные – Крег готовит фирменный капучино с соленой карамелью – и не очень – он же отчитывает меня за серфинг в интернете. Отгоняю нахлынувшие мысли о прошлом. Сосредоточься на поисках путей отхода! Взгляд превращается в беспокойную птицу и мечется по кухне.

Вылезти в окно?

Спрятаться за кухонным островком и выжидать, пока он уйдет?

Вернуться в спальню и запереться?

Выбежать на улицу и закричать?

Сердце скачет галопом, во рту сухо, руки дрожат – примерно так я чувствую себя каждый раз, когда хочу рассказать родителям о колледже. Только если насчет реакции родителей у меня есть мысли, то сейчас я понятия не имею, чего ожидать.

Тостер со звоном выдает порцию тостов – я вздрагиваю, а парень оборачивается. Голубые глаза лениво пробегают по мне. Я отступаю, как будто он собирается достать пушку и разрядить в меня весь магазин.

– Кофе почти готов, – объявляет он, – хотя я выпил бы чего-нибудь покрепче.

Меня будто пронзает стрелой. Руки обессиленно повисают, способность дышать покидает тело – передо мной звезда экрана Итан Хоуп.

2

Код «Красный»! Код «Красный»!

Земля разверзается под ногами, мозг раскалывается надвое. Первая половина срывается с привычного места и пускается в пляс, больно ударяя по черепушке. «Итан Хоуп! Итан Хоуп! Итан Хоуп!» – скандирует она, как болельщица, машет помпонами и делает сальто. Вторая остается на месте, выплевывая из себя вопросы, как вулкан лаву, уничтожая все вокруг.

Тело немеет на две минуты, на пять или десять – я не знаю точно. Все силы уходят на мыслительный процесс и генерирование бесконечных идей, которые хоть как-то объяснили бы случившееся: я умерла и оказалась в раю? Я жива, но просто сплю? Может, я попала в аварию, и теперь подсознание рисует эту картину? Меня похитили инопланетяне и показывают то, что я хочу видеть, чтобы усыпить мою бдительность? В общем, мысли одна безумнее другой.

Я уверена лишь в том, что это голливудский актер Итан Хоуп и он знает меня.

– Ты в порядке? – спрашивает он и ставит чашки с кофе на кухонный островок из белого мрамора, испещренного серыми прожилками, прямо как мои бедра растяжками.

Ко мне постепенно возвращаются отключившиеся чувства: обоняние и слух, но язык по-прежнему приклеен к нёбу. Я не в силах ничего ответить, да и не знаю, что можно сказать.

Я твоя самая большая и преданная фанатка!

Ты… ты… Я даже не верила, что ты существуешь вне экранов и журналов, но вот ты здесь и ведешь себя так, будто знаешь меня.

– Пенни, что случилось?

Ноги уносят меня прочь, вихрем возвращая в спальню. Захлопываю дверь и, прислонившись спиной, бессильно скатываюсь на пол. Бью себя по щекам в попытке привести в чувство.

– Соберись, черт возьми! Тряпка!

Принимаюсь искать телефон, мечусь из одного угла комнаты в другой. Новенький айфон находится на комоде. Разблокировка с помощью распознавания лица – естественно, с таким-то лицом. На рабочем столе первым делом замечаю знакомую рыже-розовую иконку, которая как гипнотический круг притягивает внимание. Нажимаю на нее. Пятьдесят миллионов подписчиков! Лента яркая, светящаяся, наполненная событиями (не то что раньше) – одна фотография крышесноснее другой: вот я на обложке Vogue в кроваво-красном платье, вот на красной дорожке в обнимку с Итаном, вот в рекламной кампании Chanel, а тут мы с Итаном на селфи с Ди Каприо. Пролистываю страницу с отвисшей челюстью, после чего пальцы сами набирают номер Мелани, за столько лет я выучила его наизусть.

– Извините, набранный вами номер не существует. Пожалуйста, проверьте правильность набора номера и перезвоните, – произносит неживой женский голос в трубке.

Набираю снова и снова, но женщина-робот повторяет то же самое.

– С тобой точно все в порядке? – интересуется Итан, заглядывая в комнату с чашкой в руке.

В порядке ли я? Не знаю… То ли я схожу с ума, то ли мир вокруг меня. Понадобится время, чтобы во всем разобраться. Стоит признать, что жизнь для меня и без того чертовски запутанная штука, а теперь вовсе не объяснимая.

– Я советую поторопиться, а не то Элайза взбесится.

– Мы куда-то едем?

Итан недоуменно смотрит, брови сдвигаются к переносице, но почти сразу лицо становится непроницаемым.

– Одевайся быстрее, – просит он и покидает комнату.

Я набираю домашний номер. Гудки: один, второй, третий. Ловлю себя на мысли, что моргаю им в такт.

– Алло, – слышится женский голос.

– Мама… – начинаю я и тут же осекаюсь. – Здравствуйте, мне нужно поговорить с миссис Прайс.

– Вы ошиблись. Это дом семьи Мэллоу, – отвечает она. По уставшему и скучающему тону я понимаю, что она собирается положить трубку.

– Нет, постойте!

– Вы неправильно набрали номер.

– Это дом 3186 на Барри-авеню, Мар-Виста?

– Да.

– Вы там давно живете?

Небольшая заминка.

– Всю жизнь.

– Спасибо. Извините.

Наступает тишина. Мысли мечутся по кругу.

Авария?

Инопланетяне?

Отправление?

Инсульт?

Смерть?

Монетка, смытая в унитаз?

Мысли, как дротики, пронзают череп, оставляя колотые ранки, однако ни одного разумного объяснения происходящему не находится. Вобрав в себя больше воздуха, прохожу в ванную и умываюсь холодной водой. Еложу щеткой по зубам и деснам до крови.

Со стеклянных полок по левую сторону от зеркала подмигивает белыми ярлыками впечатляющая своей многочисленностью армия флакончиков, пузырьков и бутылочек. Белые, желтые, прозрачные, стеклянные и пластмассовые с названиями, которые похожи на древние заклинания или латинскую грамоту, что в принципе одно и то же.

Что я там думала про колеса?

Выплевываю пасту, окрасившуюся в розовый цвет, прополаскиваю рот и вытираю его тыльной стороной ладони. Выключаю воду и вжимаюсь щекой в мягкие ворсинки полотенца, пахнущего свежестью и чистотой. Медлю, превращаясь в Флэша из «Зверополиса»²⁴. Меня бросает то в жар, то в холод оттого, что нужно снова заговорить с Итаном. Одно дело – мечтать о недосягаемом принце и обожать его издалека, совсем другое – находиться рядом и быть ему под стать.

Итан Хоуп говорил со мной… Держите меня семеро!

В гардеробной я тщательно выбираю одежду, чтобы предстать перед ним во всей красе. В прошлой жизни я не надела бы ничего подобного, но мода и желание понравиться требуют жертв. Натягиваю кожаные брюки Burberry, розовый топ Dolce & Gabbana и те самые салатовые сатиновые туфли на шпильках от Prada. К счастью, с новой фигурой я в чем угодно выгляжу как Хейли Бибер²⁵.

Хватаю с комода безымянную сумочку, которую Пенни, судя по мелким трещинкам на ремне, часто берет с собой. В ней нахожу приятные мелочи: нюдовую помаду Guerlain в зеркальном футляре, влажные салфетки, крошечный флакончик духов и кредитку.

– Нет, мы не опоздаем, – говорит Итан, оправдываясь перед кем-то на другом конце провода, когда я спускаюсь.

Он смеривает меня взглядом, и тост, который он откусил за секунду до этого, встает у него поперек горла.

– Нет, мы не выехали, – произносит он, прочистив горло, – но выходим…

Подплываю к столу. Туфли натирают большой палец, но я строю из себя топ-модель по-американски.

Только не упади лицом в пол. А если и упадешь, то не у него на глазах.

Беру тост и в порыве смущения и неловкости принимаюсь усердно клевать его, отпивая кофе мелкими глотками.

Женский голос в телефоне дает Итану указания, а потом разговор резко обрывается. Как ни в чем не бывало Итан проглатывает тост и залпом выпивает оставшийся кофе. Я не моргая наблюдаю, как шевелится его кадык.

– Пора, – говорит он, ставя пустую чашку на столешницу. Я не спорю.

Оставив пустую посуду и крошки на кухне, мы покидаем дом. Я семеню за Итаном, чувствуя себя овцой, которая пытается прибиться к вожаку прайда, и это чувство лишь усиливается, когда Итан открывает двери красного кабриолета, сияющего так, будто он только что сошел с конвейера.

– Это «Феррари»? – спрашиваю я.

Итан хмурит брови:

– Это «Мазерати Гран Кабрио», женщина.

– Какая она классная, – с восторженностью пятилетки отмечаю я.

– Я езжу на ней уже полгода. – Он усаживается на водительское сиденье.

– А это мешает ей быть классной? – Я пожимаю плечами и несколько медлю, прежде чем сесть в салон, обтянутый кожей молочного цвета. Сумочка устраивается у меня на коленях, как любимый домашний питомец.

– Аккуратнее, – предупреждает Итан, обхватывая руль правой рукой.

Как и многие мужчины, Итан не оригинален – заботится о машине так, будто в ней сосредоточена его душа.

Он заводит мотор и нажимает на газ, по телу пробегает вибрация двигателя. Салон заполняет Power Канье Уэста:

 
No one man should have all that power,
Никому не должна быть дана вся эта власть,
The clock’s tickin’, I just count the hours,
Часы тикают, я считаю час за часом,
Stop trippin’, I’m trippin’ off the power,
Хватит переживать, я балдею от власти,
‘Til then, fuck that, the world’s ours.
Поэтому все к чертям: сейчас этот мир – наш.
 

Итан бросает на меня взгляд, полный недоумения, и убавляет громкость, как только я открываю рот.

– Что-то не так?

– Да нет, – отвечает он, надевая солнцезащитные очки, – просто непривычно видеть тебя разодетой с утра пораньше.

Я хмыкаю. Может, я вправду переборщила? На нем стильные очки, отлично сидящие темно-синие джинсы и белоснежная футболка. Он в самом деле выглядит как человек, имеющий «Мазерати», а я… я сижу рядом в кожаных брюках и салатовых туфлях. На улице восемьдесят два градуса²⁶, отчего моя и без того небольшая попа плавится, как сыр на сковородке.

Мы несемся вдоль домов цвета свежеприготовленного капучино, зеленых лужаек и пальм, которые от скорости превращаются в месиво форм, цветов и запахов. Волосы треплет ветер, они лезут в рот и глаза. Я заправляю пряди за ухо. Итан покачивает головой в такт музыке. Его высокие скулы, выразительно очерченные губы и мускулистые руки с проступающими венами и тонкими длинными пальцами вынуждают забыть о жаре и неудобных брюках. Я втягиваю больше воздуха, вспыхиваю от ветра и его близости.

Что, если он заметит? Если поймет, что я не та, кем он меня считает? Провалиться бы сквозь землю! Возможно, я не умею благодарить, ведь рядом со мной по щелчку пальцев материализовался неотразимый Итан Хоуп, шикарные апартаменты и целая гардеробная брендовой одежды, а я жалуюсь. Однако я силюсь понять. Это как с грозой: в XXI веке она никого не пугает, некоторые ее даже любят, но, будь я членом древнего племени майя, гроза заставила бы меня приняться за новый календарь апокалипсиса. В общем, понимание того, как это работает, облегчило бы мою задачу, какой бы она ни была. Ну серьезно, это же происходит не потому, что я кинула монету в унитаз и хорошо попросила?

– Куда именно мы едем? – спрашиваю я, голос подрагивает.

– Пенни, если ты думаешь, что это смешно, то, честно говоря, не очень.

Он качает головой, и уголки рта опускаются, как у грустного смайлика. Он явно не настроен шутить и уж тем более разыгрывать меня.

– Почему ты так зовешь меня?

– Как?

– Пенни.

– Это же твое имя.

Мое лицо непроизвольно кривится.

– Я странно себя чувствую, – признаюсь я, прикладывая руку к животу, опасаясь, что тост, как чужой, попросится наружу²⁷.

– Это я заметил, – говорит Итан, а после буднично спрашивает: – Ты что, под таблетками?

Я не успела бы ответить, даже если бы знала, что именно должна сказать. Он лихо поворачивает – я едва не выпадаю из машины. Вспоминаю про многочисленные флакончики и баночки в ванной. Так они мои? Неужели моя новая кукольная голова сгнила изнутри?

– В офис Элайзы, – говорит он немного погодя.

– Что?

– Ты спросила, куда мы едем…

– И кто это?

Он с шумом выдыхает, будто готовится настучать мне по голове.

– Твой или, правильнее сказать, наш менеджер, – объясняет он с благосклонностью, причина которой так и остается для меня загадкой.

Менеджер? У меня есть менеджер?! Я звезда? Знаменитость?

Очевидно, Шерлок! Профиль с пятьюдесятью миллионами подписчиков вряд ли шутка.

Я вытираю взмокший лоб ладонью. По ключицам течет пот, прямо под розовый топ Dolce & Gabbana. Глупо признавать, но всегда казалось, что люди в таких дорогих тряпках не потеют.

Закрываю глаза и с силой сжимаю пальцами переносицу. Музыка, ветер и окружающие звуки становятся тише, уходят на задний план, словно я ныряю под воду. В голове мелькают разрозненные кадры. Полумрак. Итан с бутылкой в руке. Пьет залпом, запрокидывая голову. Кадык быстро ходит туда-сюда. Бутылка на полу. Пустая. По ушам бьют громкие биты. Внутри все переворачивается. Сигаретный дым проникает в нос, жжет горло. Во рту першит. Я закашливаюсь и открываю глаза, щурюсь от яркого света.

– Что было вчера? – лепечу я.

– Только Элайзе не говори, иначе она меня в порошок сотрет.

– Мы провели ночь вместе? – Ответ на этот вопрос волнует сейчас сильнее прочих. Вчера я лежала в обнимку с фотографией Итана, а сегодня с ним самим. Голова идет кругом… Вопрос так и повисает в воздухе, словно петля он норовит затянуться на шее.

– Можно кое-что узнать? – спрашиваю я и, не дожидаясь разрешения, продолжаю: – Мои родители… Они переехали? Они живут в новом доме?

Он пожимает плечами:

– Насколько я знаю, нет.

Что-то заставляет его задуматься, помолчать пару секунд, а потом повторить сухим тоном:

– Нет.

– Где же они живут?

– Там, где и прежде.

– Нет, серьезно. Я звонила сегодня утром, трубку подняла незнакомая женщина.

– Может, кто-то из персонала?

Какого персонала?!

В висках колет. Прячу лицо в ладонях, надавливая подушечками пальцев на глаза, представляя, как вдавливаю их в голову, прямо в мозг – даже это кажется более реальным, чем происходящее.

– Почти приехали, – говорит Итан, отгоняя мои мысли.

Он быстро сворачивает с главной дороги и, проехав треть мили, останавливается у высотного стеклянного здания – монстра, уходящего в небо. Я запрокидываю голову, чтобы оценить масштабы, но смотрю вверх недолго – солнце светит слишком ярко, так ярко, что перед глазами пляшут сине-зелено-желтые круги. Размеренные звуки улицы сменяются топотом и криками. Люди с камерами окружают машину и снимают, не переставая, запечатлевая каждый наш вздох. Щелк-щелк-щелк! Мы будто попадаем в сцену документального фильма National Geographic, того самого, где крокодил утаскивает антилопу в воду.

Я тянусь к ручке.

– Не вздумай, – подавшись ко мне, приказывает Итан и выходит.

– Пенни, как настроение? Отлично выглядишь! – спрашивает человек в очках Нео²⁸. – Как дела у Ричарда Бэрлоу?

Я поднимаю руку ладонью вверх, прячу глаза от солнца. Ричард Бэрлоу – любимый писатель Энн, на этом мои познания о нем заканчиваются.

– Не знаю, я никогда его не встречала…

Итан огибает машину, продираясь через толпу папарацци. Он открывает дверцу, хватает меня за руку, выдергивает из салона и ведет через месиво очков, голов, рук, ног и камер, прикрывая собой. Я прижимаюсь ближе – его сердце часто бьется. Толпа гудит на разные голоса, в воздухе перемешиваются запахи пота, кожи и одеколона.

– Итан, куда идете?

– Пенни, классные туфли!

– Итан…

– Пенни…

Мы бултыхаемся в мешанине людей, как во взбесившемся океане, не одну минуту. Очки Нео и другие фотографы щелкают камерами до тех пор, пока мы, пройдя через стеклянные крутящиеся двери, не оказываемся в прохладе светлого вестибюля. Вопросы и крики остаются позади, за стеклом, где папарацци, как рыбы, бултыхаются уже без нас. Не верится, что мы протиснулись через эту обезумевшую толпу.

Взгляд с подозрением бегает по людям в здании, готовлюсь ко второму акту. Что, если и они сорвутся с невидимых цепей и кинутся на нас с вопросами и камерами? Но этого не происходит: в здании мы в безопасности – всем плевать.

Итан торопливо шагает вперед по вестибюлю, а я за ним. К чему такая спешка? Подождет его Элайза, не развалится…

Не верится: за мной охотятся папарацци. Вчера я привлекла бы внимание разве что массовым убийством, а теперь одно мое появление заставляет слетаться толпу фотографов. С ума сойти! Случившееся настолько будоражит, что во рту пересыхает, а руки дрожат, как у алкоголика в завязке, однако Итана это ничуть не беспокоит и в отличие от меня не выводит из равновесия.

Когда мы подходим к лифтам, я осмеливаюсь открыть рот:

– Это было мило с твоей стороны.

Итан жмет на одну из кнопок вызова, и она загорается красным. Лицо непроницаемо.

– Что именно? – спрашивает он, сняв очки.

– То, как ты закрыл меня от папарацци.

На его лице искреннее недоумение, но уголки губ слегка приподнимаются.

Серебристые двери лифта мягко открываются, приглашая войти, взгляд утыкается в зеркало, которое впервые в жизни показывает то, что мне нравится видеть. Итан бесспорно красив, но я не хуже. Что, если бы он увидел Пеони? Ту самую: с тусклыми волосами, лишним весом и большим носом, усыпанным черными точками…

– Это были папарацци? – спрашиваю я, скорее, у самой себя.

Цифры на панели, установленной над дверьми, то и дело загораются желтым. Девятый этаж, одиннадцатый, пятнадцатый…

– Кто же еще? Стервятники, жаждущие нашей крови, – отвечает Итан, запуская пальцы в волосы. Я представляю, как тоже сделаю это, и щеки снова вспыхивают.

– Обалдеть! – шепчу я то ли от удивления, то ли от восхищения.

Не знаю, что поражает меня сильнее: папарацци, желающие мои фото, или Итан, прижимающий меня к широкой груди.

Лифт доставляет нас на тридцать третий этаж, в светлый опенспейс, где кипит работа. Красивые женщины и мужчины в модных шмотках и со стильными стрижками сидят за серебристыми мониторами Apple и мельтешат по залу. Наше появление не вызывает никакой реакции.

На одной из стен офиса – на той, что не из стекла, – в рамках висят обложки известных журналов: Эмма Стоун для Vogue, Ким Кардашьян и Канье Уэст для Harper’s Bazaar, Билли Айлиш для Rolling Stone и мы с Итаном для Entertainment Weekly.

Ноги сами следуют за Итаном, а мозг тем временем перебирает варианты дальнейшего развития событий. К слову, вариантов не так уж много, ведь я понятия не имею, о чем личные менеджеры говорят с подопечными.

Через стеклянную стену кабинета нас окидывает недовольным взглядом женщина в пыльно-розовом костюме. Ей то ли тридцать пять, то ли сорок пять, то ли пятьдесят – лицо словно выглажено утюгом, ни единой морщинки, поэтому сразу и не разберешься. От ее взгляда по спине бежит холодок. Ставлю все содержимое банки для ругательств, что после общения с этой дамочкой мне понадобится часовой прием у психотерапевта.

– Будет беситься, мы опоздали почти на двадцать минут, – предупреждает Итан, поднимаясь по стеклянной лестнице. – Надеюсь, ты не забыла самое важное правило общения, потому что сейчас оно нам пригодится.

– Какое?

– Наглая лесть. Поможет выиграть время, обезоружив собеседника.

– Лесть? То есть вранье?

– Естественно, вранье, правду о себе и так все знают.

В кабинете Элайзы стены тоже увешаны фотографиями знаменитостей, только это не обложки журналов, а фото, на которых Элайза запечатлена с известными друзьями: Брюс Уиллис, Брэд Питт и Анджелина Джоли (видимо, до того, как они развелись), Леонардо Ди Каприо (судя по всему, я и Итан сделали с ним селфи в тот же вечер), Джек Николсон, Уилл Смит, Дженнифер Лоуренс и еще десяток сливок Голливуда. Похоже, эта леди не любит прелюдий и предпочитает сразу выкладывать все карты на стол. Как жаль, что я ничего не смыслю в азартных играх.

Итан устраивается в кресле, обтянутом бежевой кожей, и со свистом выпускает из себя воздух. По его правую руку в таком же кресле сидит симпатичная женщина с глазами цвета морской волны. Если предположить, что Элайзе сорок пять, то незнакомка моложе лет на пятнадцать. Выглядит она менее устрашающе, а ее каштаново-рыжие волосы эффектно контрастируют с выбеленным каре Элайзы. Я усаживаюсь в кресло слева от Итана, кожа поскрипывает подо мной. Элайза о чем-то яростно спорит, прижимая к уху айфон.

– Дорогой, мне это не подходит! – сообщает она тоном начальника.

– Она говорит с мужем? – шепчу я Итану.

Он то ли фыркает, то ли усмехается.

– Будь у Элайзы муж, она съела бы его на завтрак.

– Ваши модные прикиды было бы неплохо дополнить часами, – встревает шатенка, испепеляя взглядом.

– Кара, люди нашего положения не опаздывают, а задерживаются.

– Уверена, Хоуп, в аду для тебя приготовлено местечко. И даже отдельный котел.

– Отлично, хоть где-то я буду один.

Элайза заканчивает разговор и кладет телефон на стол.

– Итан Хоуп и Пенни Прайс, – протягивает она далеко не радостным тоном.

– Элайза, ты, как всегда, неподражаема… – начинает Итан, расплываясь в обворожительной полуулыбке.

– Не думай, что этот прием подействует на меня, Хоуп. Не забывай, кто тебя ему научил.

Улыбка сползает с лица Итана.

– Но попытаться стоило!

– Запомни эту мысль, – говорит Кара. – Используешь как название для автобиографии.

– Вы опаздываете. Снова, – холодный и деловой тон Элайзы заставляет всех заткнуться и уставиться на нее. Опершись ладонями на стол, она стучит кремовыми ноготками по столешнице. Внутри все сводит, я вжимаюсь в кресло.

Стеклянные стены, двери, лестницы, столы – все в этом офисе сделано из стекла. Он – как большой аквариум, где мелкие сошки потакают и прислуживают громадной акуле в страхе, что она их съест, если что-то пойдет не так. Интересно, я тоже рыба? Если да, то какая? А если нет, то как я буду дышать под водой?

– Знаешь, непросто было прорваться через толпу папарацци внизу, – отвечает Итан.

– Конечно, знаю… – Ее рот изгибается в полуухмылке. – Но упоминание в прессе никогда не бывает лишним.

– Кто бы сомневался, – отмечает Итан и поджимает губы.

Я обмякаю в кресле, чуть ли не полностью съезжая под стол.

Да они съедят меня и не подавятся…

– То есть как? – Опираюсь на подлокотники и подвигаюсь к Итану. – Папарацци не сами нас нашли?

– Что?

– Это же их работа: сидеть в засаде часами и ждать знаменитостей…

– Да что ты такое несешь? – У него на лбу появляются глубокие морщины, которые становятся еще глубже, когда он достает из кармана вибрирующий телефон и смотрит на экран.